Текст книги "Заговор генералов"

– Так Градус прямо с этого и начал, – отозвался эксперт-криминалист, щелкавший своей вспышкой возле развороченной взрывом газовой плиты.

– И еще обратите внимание на дверной звонок, – сказал Саша. – Его основательно оплавило, но, я помню, точно такой же был когда-то и в моей коммуналке на Арбате. Допотопная старина. Искрил здорово. А ты помнишь, Грязнов?

Тот пожал плечами – ни да ни нет. Но Турецкий не обиделся, он хорошо знал это качество Славки: все слышать, все принимать во внимание и при этом не отвлекаться от главного своего дела. Поэтому Саша обернулся к майору Родионову и тронул его за рукав.

– Так где, говоришь, Игорек? У соседей? Ладно, сам найду. – И уже у выхода сказал Грязнову: – Вячеслав Иванович, ты еще долго будешь?

– Да в принципе, – отозвался Слава, – картина более-менее ясная…

– Ага, почти… Я тебя там подожду, – сказал Турецкий и вышел из квартиры.

Грязнов посмотрел ему вслед и, неожиданно хмыкнув, покачал головой.

Вряд ли кто-нибудь из присутствующих всерьез обратил внимание на две последние брошенные фразы, которыми обменялись Грязнов с Турецким. Но сами они хорошо понимали друг друга, ибо работали, что называется, рука об руку без малого полтора десятка лет. Вот и этот несчастный на первый взгляд случай теперь уже таковым вовсе не представляется. Те, кто готовили здесь пожар, явно старались представить дело так, будто пожилая хозяйка стала жертвой собственной неосмотрительности. Но грубо сработано. Очень грубо.

Выходя на лестничную площадку, Турецкий еще раз внимательно оглядел массивную, почти крепостную, дверь с тройными клыками мощных запоров. Ее и взрывом не взяло. А поскольку не взяло, значит, было что за ней хранить. С уверенностью теперь можно рассуждать и дальше: то, что хранилось за этой дверью, в настоящий момент в квартире отсутствует. Иначе для чего разыгран этот зловещий спектакль с обгорелым трупом хозяйки? Кстати, хозяйки ли? Но это уже в компетенции Бориса Львовича Градуса. Далее: как была открыта дверь, кем? Самой хозяйкой или?… Где дверные ключи?…

Турецкий как бы включился в следствие и стал составлять для себя по привычке необходимый вопросник, из которого в дальнейшем должен сложиться подробный план расследования совершенного преступления, на что указывали сваленные посреди комнаты и облитые бензином тяжелые золоченые багеты. А где же сами картины? Украдены?… Как странно, почему-то не интересовался прежде, остаются ли вещественные следы от сгоревших живописных полотен? Надо бы сюда Семена Семеновича Моисеева, этот зубр криминалистики чего-нибудь, да отыщет. А Игорьку, конечно, теперь пахать и пахать…

…На лестничной площадке, несмотря на вялые протесты участкового, гудело народное вече: похоже, собрались жильцы всех семи этажей первого подъезда этого многоквартирного дома, от рождения своего не признававшего коммуналок. Во всяком случае, Турецкому показалось, что среди горячо обсуждающих событие преобладала публика солидная.

– Генпрокуратура, Турецкий, – представился Саша краснощекому капитану милиции и, не дожидаясь, пока тот назовет себя, спросил:

– Тут где-то следователь должен быть, Парфенов, видели?

– Там они, – показал капитан пальцем в приоткрытую дверь квартиры напротив. – Ну, вааще!… – и показал головой не то с осуждением, не то с юмором.

Впрочем, оценить последнее Турецкий смог, едва переступил порог квартиры номер три. Она оказалась однокомнатной, но довольно большой, с альковом. И освещена в настоящий момент большой старинной керосиновой лампой под стеклянным абажуром. Увидев «важняка», Игорь встал из-за стола, словно собираясь докладывать, но Турецкий жестом ладони предложил ему сесть и обернулся к хозяйке.

Пожилая крупная дама в атласном, переливающемся всеми красками радуги халате, сидела в кресле у стола напротив следователя, заполнявшего, надо понимать, протокол допроса свидетеля, и на коленях у нее примостилась лохматая собачка с блестящими выпуклыми глазами. «Собачка задыхается и воет», – вспомнил Турецкий.

Мгновенно оценив старшинство вошедшего Турецкого, хозяйка ринулась к нему, а собачка завизжала так, будто ей наступили на хвост.

– Нет! – закричала хозяйка, словно находилась не в собственной квартире, а на одесском Привозе. – Вы только послушайте! – Она ткнула своей собачкой в Игоря. – Я заявляю про то, как все было с самого начала, а мне устраивают пытку: когда я Пусю, извините, водила гулять? Ну?! Я говорю, что мы с Пусей первые унюхали эту газовую вонь, чтоб она сдохла, а мне говорят, в каком часу!

– Я понял! – едва сдерживая улыбку, Турецкий вытянул обе руки перед собой, пытаясь остановить поток красноречия. – Все! Уже все абсолютно понял. – Он невольно скопировал этот анекдотически повсеместный южный акцент, чем изумил даже даму с собачкой, не говоря о следователе окружной прокуратуры, который едва не ткнулся носом в разложенные листы протокола. – Можно мне вам по секрету?

– А ну? – охотно насторожилась дама.

– Так я вам скажу, – перешел на таинственный шепот Саша, – чтоб вы знали, мадам, он, – Турецкий показал глазами на Парфенова, – самый у нас в прокуратуре умный и главный следователь. Вы знаете, чей он ученик? – И, увидев замершие в волнении глаза хозяйки, поднял указательный палец вверх: – О!

Дама немедленно оценила жест и с полным пониманием возвела очи к люстре, которая в этот момент вспыхнула всеми пятью лампочками. Слава Богу, электрики постарались и дали свет. Но эффект данного события превзошел все ожидания: Рива Марковна – так звали шумную хозяйку квартиры номер три – была прямо-таки потрясена знамением. Оставалось надеяться, что и трезвый житейский разум ее не покинет, а Игорю Парфенову удастся зафиксировать ее показания согласно установленному уголовно-процессуальным кодексом порядку. Не давая ей опомниться, Саша пророчески вскинул руки:

– Ну вот! А я вам что говорил?! Вы меня извините, но мне совершенно необходимо сказать господину следователю буквально несколько слов. Секретно!

– Ой, я так вас понимаю! – почти с робостью откликнулась дама. – Я с удовольствием выйду.

Когда за ней закрылась дверь, Игорь беззвучно захохотал, зажав рот обеими ладонями, глаза его заблестели от слез.

– Александр Борисович, вы больше, чем Бог! Я ж за полчаса ни одного слова не мог вставить! Ну прямо какой-то словесный понос при умственном запоре! А вы – бац! – и уноси готовенького!…

– Ладно тебе, – ухмыльнулся польщенный Турецкий. – Ты вот что послушай…

Сжато, чтобы не тянуть времени и не вызывать нездорового любопытства у хозяйки квартиры, Турецкий изложил Игорю свои самые первые соображения, перечислил те вопросы, которые возникли по ходу осмотра места трагедии, а в конце пообещал оказать посильную помощь. Коли нужда возникнет, разумеется.

Судя по выражению глаз, Игорь никак не мог решить основное для себя: зачем Турецкому потребовалось так детально излагать план следственных мероприятий, если «важняк» сам ведет это дело? И когда Саша объяснил ему, что оказался здесь случайно, тот не поверил, убеждая себя, что в этом деле наверняка есть какая-то важная тайна, о которой ему, следователю окружной прокуратуры, пока знать не положено.

Ни один из собеседников не мог себе сейчас даже и представить, насколько оба они были недалеки от истины. Но…

– Короче, Игорь, я бы сформулировал ситуацию следующим образом: взрыв газа спровоцировал тот, кто нажал на кнопку звонка. Нарочно или по незнанию. Возможно, на этом и строился расчет. Поинтересуйся заодно, сколько времени нужно газу, чтобы заполнить объем той квартиры до взрывоопасного состояния. Надо же иметь временную точку отсчета. А это, Игорь, дадут только свидетели. В общем, как говорил Остап Бендер, я человек завистливый, но в данном деле, извини… Ладно, тряси свою одесситку. Привет, коллега!

На лестничной площадке он столкнулся с выходящим из сгоревшей квартиры Грязновым.

– Нашел? – поинтересовался Слава.

– Поговорили, – усмехнулся Турецкий и подмигнул заинтригованному участковому: – Знаешь, капитан, что сказала знаменитая одесская бандерша, когда от нее выходил голландский матрос? «Да! Но не ой-ё-ёй!» Понял? А ты – вааще!…

– Это ты про что? – спросил Грязнов, тщетно пытаясь вытереть руки уже темным носовым платком.

– Он знает, – глядя на участкового, ответил Турецкий. – Счастливо оставаться, капитан. Напомните, чтоб дыру на кухне не забыли заделать. Хорошо – осень теплая. А если б мороз? Уже все трубы полетели бы, к чертям собачьим. Ночью-то, поди, холодно.

– Да я уж сказал, – заметил Грязнов. – Николай, ты с экспертами?

– Вы меня не ждите, Вячеслав Иванович, – отозвался Саватеев из глубины квартиры. – Мы, пока не закончим, не тронемся. А транспорт есть.

– Ну, валяйте, – Грязнов натянул свою кепочку, небрежно козырнул участковому и стал спускаться по лестнице. – А ты на своей, Саня, или на служебной? Я что-то не заметил.

– А чего ты вообще замечаешь?

– Есть кое-что… Но ты не ответил.

– Что отвечать? Скажу: на служебной, значит, мы большой интерес имеем. А если на своей – снова начнешь догадки строить.

Они вышли во двор. Пожарные и ребята из МЧС уже разъехались, осталась пара оперативных машин и «рафик» экспертов. Кстати, и личных машин маленько поубавилось. Привыкли нарушать, под самыми окнами свой индивидуальный транспорт ставить, вот кое-кому и досталось сегодня: обломками стены звездануло, спасатели добавили, они ведь «очень любят», когда им мешают работать. Вот и досталось – кому по крыше, кому бампер свернули, когда в сторону оттаскивали, освобождая фронт работы. Раз тут не положено ставить автотранспорт, то уж извини, хозяин, сам виноват.

Слава немного позлословил на этот счет и наконец вернулся к самому первому своему вопросу: каким нюхом и так далее.

– Да я ж говорю: случайно! Еду мимо, слышу – Грязнов командует. А я его, представь себе, месяца два уже не видел. Вот и решил поглядеть – что да как. Себе на шею. Приткнулся вон, – Саша показал пальцем на красную «семерку», стоящую в стороне, возле высоких и тонких деревьев, кажется, их называют канадскими кленами, которые составляли не Бог весть какой зеленый оазис посреди неуютного квадратного двора, постоянно заполненного выхлопными газами доброй сотни индивидуальных автомобилей.

– Так это ж… – узнал Грязнов.

– Точно так, господин полковник. Я еще не поздравил вас с повышением в звании. И в должности. Потерпите несколько минут.

– А! – отмахнулся Грязнов, испытывая тем не менее определенную гордость: все-таки назначили начальником Московского уголовного розыска. Хоть и временно исполняющим обязанности. Ну да, возраст уже не тот, чтобы все начинать сначала.

– Да уж погордись, погордись, – с улыбкой, но без всякой иронии поощрил друга Турецкий. – Мне как сказали…

– Врешь ты все. Откуда там, в Европе, могли знать?

– Там, – особо подчеркнул это слово Турецкий, – следят за всеми нашими перестановками, Слава, и гораздо серьезнее, чем в родимом Отечестве. Мне даже, не скрою, было весьма приятно, да и… престижно давать по этому поводу интервью, в том смысле, что, мол, нет худа без добра, и когда снимают некоторых, так сказать… ну, ты понимаешь, о ком я, и на место этих трепачей сажают наконец толковых работников, то это определенным образом сказывается на имидже державы. В общем, в этом смысле. Зарубежный народ все прекрасно понимает и приветствует.

– Слова какие знаем: имидж, престиж! Скажите на милость! – пробормотал Грязнов, но он был доволен – это заметно.

– А насчет машины – поройся в своей дырявой памяти: это ж гонорар, или, если хочешь, премия от известной тебе фирмы «Глория» за норильское дело. Эх ты, сыщик, едрена корень!…

– Ну ты уж вообще чего-то сверхъестественного от меня требуешь, – засмеялся Славка. – Ладно, будет зубы заговаривать, давай раскалывайся.

Турецкий вынул из кармана плаща пульт дистанционного управления, на котором болтались ключи от машины, и нажал на кнопку. «Семерка» в ответ коротко вякнула. Саша залез в бардачок и достал модерновый сотовый телефон. Грязнов, наблюдая за ним, громко вздохнул:

– Поди, какие-нибудь полгода назад даже и мечтать не мог о такой экипировочке… Ну и ну!

– А то! – отозвался Турецкий, набирая номер. Прижал трубку к уху и стал шарить глазами по верхнему этажу «раненого» дома. – Алле-о, Гюльчатай? Покажи личико-то!… Нет, не вижу. Тогда хоть мигни окошечком!

Грязнов задрал голову и стал тоже наблюдать за верхним рядом окон. Вот одно из них погасло и снова вспыхнуло.

– Понял, – тут же сообщил Турецкий. – Ну что ж, коли желание не пропало, так и быть, отворяй. Поднимаемся. Только учти, всякая любовь отменяется, поскольку со мной Грязнов, а он терпеть не может всех этих глупостей. – Он задвинул антенну, закрыл микрофон трубки и протянул ее Грязнову: – На, владей по праву. Это тебе в качестве поздравления от меня. В Японии считается лучшим.

– Чего это ты? – даже растерялся Слава. – Больно дорогой подарок-то!

– Чего достоин, то и получай. Все, бери без разговоров. Скажу по секрету, я себе тоже купил, не такой, разумеется, попроще. Решил: однова живем! Так что буду с тобой теперь тайно разговаривать прямо из теплого сортира. Сбылась, понимаешь, мечта идиота. Пойдем, нас уже ждут. – Саша взял с заднего сиденья букет гвоздик, захлопнул дверцу и нажал на пульт. «Семерка» благодарно вякнула.

Они вошли в соседний подъезд. Лифты в доме еще не работали. Механики, видно, решили, что сегодня народ и так обойдется. Грязнов с сомнением покачал головой, прикидывая, что здесь седьмой этаж равен десятому в обычном доме.

– Зато по дороге поговорить можно, – нашелся Турецкий.

– Ага, и вниз потом – одно удовольствие, – подхватил Слава.

– Утром-то? – невинно поинтересовался Турецкий, чем сильно насторожил Грязнова.

– Так к кому идем?

– Сейчас познакомлю.

– Устал! – неожиданно в сердцах сказал Слава.

– Давай передохнем.

– Не в том смысле. Сижу, понимаешь, у себя, бабки за день подбиваю. Хозяйство мое – не тебе рассказывать. Тут звонит Кашинцев. Замминистра такой у нас недавно объявился, из Свердловской области, из дорогих высокому сердцу земель, так следует понимать. Оказывается, в этом доме какая-то курва проживает, с которой у нашего замминистра либо приятельские, либо интимные связи. Короче, вставляй, Грязнов, себе в зад фитиль и – ракетой на Таганку, где очередная диверсия, кровища и вонища! Дом на воздух взлетел, понимаешь, а МУР сидит себе и ушами хлопает. Ну, в общем, сам видел: понагнали со всей Москвы, а дело, может, и яйца выеденного не стоит…

– К сожалению, Славка, боюсь, что стоит, – вздохнул Турецкий.

– Да я ж не про тетку ту, сгоревшую! Я – вообще… Устал от дураков, Саня. А к кому это мы поднимаемся? Слушай! – Грязнов даже остановился. – А если это?…

– Боишься с той курвой познакомиться? – совсем уже неприлично захохотал Турецкий. – А может, она вовсе и не по этой части? Хотя, если честно, ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Но ты на всякий случай челюсть рукой придержи, а то – не ровен час – отвалится от изумления…

В этот момент Турецкого не очень деликатно взяли под локоть. Он обернулся и увидел длинноволосого, худосочного юношу с редкой растительностью на лице и фотокамерой со вспышкой в руках. Еще парочка камер болтались на плечах – справа и слева. Ну прямо «акула пера» – украшение одноименной телепрограммы.

– Извините, я вижу перед собой начальника МУРа и следователя из Генеральной прокуратуры? Надеюсь, вы не станете отрицать этого? – совершенно голубым голосом спросила фотоакула.

– Ну и что? – рявкнул Грязнов и отвернулся: недоставало еще быть запечатленным на пленке этого ретивого юнца.

– Я не представился, вот. – Он вынул из брючного кармана красную книжечку удостоверения. – Пожалуйста, служба информации агентства «МК – Новости». У меня вопрос о пожаре…

– Можете получить информацию на месте происшествия, – вмешался Турецкий. – Там работает следователь Игорь Васильевич Парфенов. Все вопросы к нему, если он соизволит… Извините. Пошли, Славка. – И, войдя в подъезд, объяснил свою необычную уступчивость: – Пускай пошумят. Да и Игорю пора учиться общаться со средствами массовой информации. Все на пользу.

Глава 4.

Звонить в дверь им не пришлось, поскольку, едва они поднялись на площадку, она отворилась сама. Грязнов, стоявший за спиной Турецкого, громко фыркнул, мол, здрасьте вам, пожалуйста!

Еще бы: на пороге стояла Лиля Федотова, следователь все той же Генпрокуратуры и по разным делам – то правая, то левая рука «важняка» Турецкого. Естественно, в зависимости от ситуации. Она даже и сидеть одно время предпочитала в кабинете своего старшего товарища, Александра Борисовича, за соседним столом, напротив. «И если Сашка ее до сих пор не трахнул, – подумал Грязнов, – то он совершил явную ошибку… Тьфу ты, черт! Полковник, о чем ваши мысли?! Довольно-таки стыдно завидовать товарищу…»

Лиля была мало сказать – восхитительна, она выглядела так, будто… Грязнов уже открыл рот, чтобы выразить словами то, что обычно тщетно пытаются объяснить междометиями. В темноте. И наедине. Но повисшая на шее Турецкого красотка – или это просто тут освещение такое? – сделала большие глаза и прижала палец к губам. Из чего следовал вывод, что обычные вольности, принятые между друзьями, на сегодня отменяются. И отменяются они по причине наличия в квартире посторонних, чьи громкие голоса доносились сюда.

Лиля отпустила Турецкого и сделала изящный книксен Грязнову, который тут же окончательно утвердился в мысли, что, если Сашка оказался лопухом, у него, у Вячеслава Ивановича, возможно, появятся некоторые шансы.

– Много гостей-то? – тоном старого брюзги спросил Турецкий. – А ведь обещалась… обнадеживала, все вы бабы на один аршин.

Он протянул Лиле букет, достал из внутреннего кармана черную бархатную коробочку и открыл крышку. Лиля всплеснула руками:

– Господи, красотища какая!

Грязнов сунул нос поближе, вздохнул:

– Элегантная вещица!

Свесившись из коробочки, искрилась какими-то хитрыми своими гранями великолепная золотая цепочка.

– Это мы тебя со Славкой поздравляем, – великодушно заметил Турецкий. – Ну а за внешний вид извини. Мы прямо с пожара.

– Заходите, заходите, – заторопилась Лиля, и Грязнов заметил, что она все же несколько смущена, будто испытывает некую неловкость перед ними. – Раздевайтесь, вот – ванная, умывайтесь и – к столу. Саша, на полотенце! Я побегу, мальчики, к гостям, да?

– Вот же задница! – намыливая руки, с досадой сказал Турецкий. – Сашенька, никого не будет, честное слово! Все меня оставили! Я так страдаю от одиночества! Ну хоть бы кто теплое слово сказал, в щечку поцеловал! Сю-сю-сю, твою мать!

Грязнов засмеялся: уж очень ловко он скопировал Лилю.

– Ну, я и настроился, понимаешь, на интим.

– А я, значит, уже не в счет? – хмыкнул Грязнов.

– Ты – другое дело, ты – друг. Тебе можно даже подглядывать.

– Что?! – возмутился Славка. – Только подглядывать?!

– Спокойно, полковник. – Турецкий вытер руки и уступил Грязнову место у крана. – Тебе все можно… А она сегодня очень даже ничего выглядит, да? И ей совсем не идет наш мундир – ни внешне, ни по духу. А вот кто из нее получится, так это классная любовница!

– А вдруг давно уже получилась? Только тебе о том неведомо.

– Не думаю… Но она рискует опоздать. Или однажды подцепит какого-нибудь генерала. Из ранних. Вроде того твоего замминистра.

– Так и слава Богу, – заметил Грязнов, ополаскивая лицо.

– Но все равно охоту не прекратит! – многозначительно поднял палец Турецкий. – Значит, у нас еще не все потеряно…

– Да ты, брат, уж не ревнуешь ли?

– С какой стати? Она ж мне – не жена и, к сожалению, не подруга. Со-слу-живица, Славка, слово-то какое!

– По-моему, если кто и стареет, так это ты, Санечка. Ты вот – за-адница! А она, между прочим, самый смак. Для тех, конечно, кто понимает.

– Слушайте, вы, наглецы! – раздался из-за двери веселый голос Лили. – Если вы собираетесь и дальше обсуждать больную для вас проблему, валяйте на улицу! Там и найдете себе подходящих!

Мужики дружно прыснули и даже присели от неожиданности. Переглянувшись, покачали головами: надо же так влипнуть!

– А что, Грязнов, – ловко копируя голос бывшего Генсека Горбачева, заметил Турецкий, выходя из ванной и небрежно отряхиваясь, – может, нам с тобой действительно пойти по бабам, а? Как в доброе старое время. Тут явно не светит, хотя хозяйка, как ты довольно наблюдательно отметил, очень даже ничего, и это, – он показал пальцем на крутое бедро Лили, – вполне соответствует…

Чему соответствует, он не успел договорить, потому что Лиля припечатала его рот ладошкой, а другой рукой ухватила Славку за рукав и потянула в комнату.

– Все-таки вы – редкие нахалы. – Она говорила негромко и быстро, словно получала тайное удовольствие от не самых пристойных комплиментов в свой адрес. – И все-то бы вам говорить, обсуждать, обсасывать, а как до дела…

– Но это уже не намек, а упрек! – воскликнул Турецкий. – Лично я, Славка, расцениваю сей демарш как приглашение к танцу. А ты?

Ответить Грязнов не успел, потому что Лиля почти втолкнула их в большую комнату, ярко освещенную хрустальной люстрой, висящей над большим круглым столом, на котором было тесно от блюд, тарелок, бутылок и хрусталя. Десяток гостей вольготно расположились по окружности, и все до единого вопросительно уставились на вошедших. Можно было подумать, что они слышали фривольный разговор в коридоре. Но уже через секунду стало ясно, что все эти гости, среди которых не оказалось ни одного знакомого лица, проявили обычное любопытство к опоздавшим.

Не торопясь, они раздвинулись, благо место было, и освободили пространство для еще двух стульев. И тут же забыли о пришедших, занялись своими разговорами.

Турецкий с Грязновым переглянулись, одновременно пожали плечами и навалились на обильную пищу – по-русски, без соблюдения этикета, накладывая на тарелку все, к чему прикасался взгляд: красную рыбу, колбасу, сыр, ветчину, соленые грибочки, маслины и – аппетитной горкой – традиционный салат оливье. Но только размахнулись, с противоположной стороны стола раздался бархатный баритон:

– Ну что ж, господа, давайте еще раз обратим свои восхищенные взгляды на нашу превосходнейшую, прелестнейшую хозяйку! Что можно противопоставить юности? – Говоривший медленно и значительно поднялся, держа в руке хрустальный бокал, и склонил голову к сидящей рядом Лиле, отчего всем стала видна его лысина, с наивным старанием прикрытая редкой прядью зачесанных сбоку волос.

– Ишь ты, какой бонвиван, – шепнул Грязнову Турецкий, не отрывая, впрочем, глаз от своей тарелки. – Как полагаешь, кто это?

– Да тут и полагать нечего, – буркнул Грязнов, исподлобья наблюдая за произносящим изысканный, по его мнению, тост, – тот самый, о ком ты имел уже удовольствие слышать.

– А-а, – так же негромко протянул Турецкий, орудуя вилкой и ножом, – который с курвой, ага? – и упер в Славку такой наивный взгляд, что тот едва не поперхнулся. – Как нам с тобой повезло, старик!… Может наконец врезать все, что думаем, всю, понимаешь, правду, в эту… в матку. Как? Поможешь или самому?

– Тебе, Саня, один хрен, а мне под ним ходить… Нет, не мне, а делу! Чуешь?

– Вот с этого и надо было начинать… Тишина в студии! Это он нам слово дает. Ща получит, блин! – Турецкий встал и тоже поднял, но не бокал, а рюмку. – Нам, так сказать, мужикам, сильно повезло. Господа, говорите? – Он обвел глазами присутствующих. – Это… интересно. Лиля, сделай одолжение своему, так сказать, старшему товарищу, то есть мне, представь нас с Вячеславом твоему народу, которого, если верить недавним твоим уверениям, в настоящий момент здесь нет и быть никак не может, ибо ты умираешь от тоски и одиночества. Впрочем, возможно, я ослышался, когда говорил с тобой днем по телефону. Скорее всего, именно так, поскольку и день-то сегодня какой-то неудачный, я бы сказал, драматический. Там, внизу, на втором этаже, сгорела женщина. На происшествие собралась, точнее, задействована вся Москва. Давно столь массового посещения не наблюдал. Впрочем, повторяю, сидящим здесь все мной рассказанное вряд ли интересно. Как неинтересно оно и тем, кто поднял шум на весь мир. Это ведь несложно, в общем, обладая некоторой властью, по-быстрому навешать распоряжений и отвалить на праздник сердца. А что делать прикажете? Время такое. Нельзя же, в самом деле, постоянно сострадать и лично выезжать на каждое происшествие. Дураки всегда найдутся. Вот вроде Грязнова, самого грамотного сыщика на свете, без преувеличения, или аз грешного, тоже не от конфирмации… Что еще можно добавить? Лиля – женщина красивая, которая имеет полное моральное право праздновать свое совершеннолетие с кем угодно и когда угодно. Поэтому вперед, Лиля, но помни: жизнь состоит не только из праздников. Слышал, тебя уже завтра ждут на службе с целой кипой предложений по поводу многочисленных «висяков», коими в последнее время так грешит Генеральная прокуратура. Почему-то. Я все сказал, Вячеслав Иванович, от нашего имени? Ничего не забыл? – Грязнов кивнул, и Турецкий продолжил: – Ну раз такое дело, я кончаю. Тебя я, Лиля, уже целовал, поэтому позволь нам со Славкой теперь просто спокойно поесть. Мы устали и голодные. – И, садясь, заключил: – Между прочим, Славка, я всегда был уверен, что в нашей профессии корпоративность была выше любых других привязанностей. Но ты, я полагаю, сочтешь, что я не прав, так?

– Ну почему же? Как раз и прав, – не поднимая головы, но тоже громко сказал Грязнов. – Только я уже давно не вижу корпораций. Ферейнов, к примеру, до фига и больше, а вот чтоб как в добрые старые… извиняй, дружище.

Неловкую паузу неожиданно нарушил тамада, он же заместитель министра, господин Кашинцев, новый человек в системе высшего руководства МВД. Он выпил свой бокал, плеснул на дно водки и снова поднялся.

– Мужики, – сказал проникновенно, – я очень рад познакомиться с вами. Лично для меня это высокая честь. Ей-богу, не вру. Я ведь в нашем министерстве недавно. Да вы и сами знаете. О вас, Вячеслав Иванович, я слыхал еще, когда в академию нашу поступал. Ну а Турецкий, как мне говорила наша уважаемая именинница, вообще легенда. И я теперь готов ей поверить. Поэтому я прошу вас… не знаю, как сказать, чтоб не обидеть, а, все равно… мужики, я рад знакомству с вами. А что касается этого пожара… ну так что было делать? Лиля кричит: дом на воздух взлетел! Вячеслав Иванович, я готов лично принести извинения и вам, и вашим коллегам.

– Значит, все-таки я был прав, – негромко сказал Турецкому Слава, – поэтому месть должна быть красивой. Ладно, сочтемся однажды. – И громко продолжил: – Не берите в голову, товарищ генерал. Работа – она и в сортире работа, кому, как не нам с вами, знать. Это в провинции по свистку обычно все службы в ружье ставят, а в Москве от такого азарта только неразбериха бывает. Это я так, из опыта. Генпрокуратура, МУР, недоставало еще ФСБ, ФСК, ФАПСИ и президентской охраны. Чтоб, знаете ли, полный джентльменский набор. Повторяю, на первых порах такое бывает. Поэтому никто не в обиде. И давайте забудем. А то над нами смеяться станут.

Гости, похоже, не врубились, о чем идет речь и о каких обидах говорит этот рыжеватый нахальный тип, так независимо пикирующийся с заместителем министра внутренних дел. Все они, к счастью, были далеки от той профессии, которую выбрала себе именинница, они были дальними и ближними родственниками, для которых знакомство с руководителями правоохранительных, так сказать, структур было не только лестным, но и престижным. Если б только выражались яснее да и выглядели посолиднее.

Между тем пришло первое насыщение, а вместе с ним и некая апатия. В смысле нежелания дальнейшей пустой болтовни и, напротив, активного желания покурить. В этой столовой никто еще не курил, значит, следовало выйти в коридор. Или на лестницу. Что хуже. Но, вообще-то говоря, по старинной советской привычке не помешала бы и кухня – этот вечный клуб диссидентов, мечтателей и обойденных жизнью. Получилось так, что Турецкий, Грязнов и генерал Кашинцев, не сговариваясь, поднялись и дружно отправились на кухню. Молча вынули свои пачки. У генерала оказались, случайно разумеется, лучшие – подлинный «Честерфилд». Турецкий не устоял, Слава подумал и тоже вынул сигарету, взамен предложив «Ронсон». Первые затяжки, как и положено, были сделаны в молчании. Затем все трое взглянули друг на друга и весело, безудержно, по-идиотски глупо расхохотались.

– А ты, мужик, ничего! – похвалил сквозь смех Турецкий и хлопнул генерала по плечу.

– Хлопцы, – с легкой грустинкой сказал Кашинцев, – ну гадом буду, даже поговорить не с кем. Верите?

– Это случается, – солидно заметил Грязнов. – Но очень редко. А при мне еще ни разу… Шурочка вот, помню, хотела однажды всплакнуть… Помнишь, Саня? И та удержалась. И нас не оказалось рядом – См. роман Ф. Незнанского «Контрольный выстрел» (М., 1997)…

– Это вы, мужики, про Романову? – тихо спросил генерал. – Та, что вместе с сыном в реке утонула, да?

– Ага, – зло хмыкнул Грязнов, – именно утонула… Но я хотел не о том… не о ней, генерал. Я – вообще о жизни.

– Мужики, – начал Кашинцев, словно принял кардинальное для себя решение. – Я действительно о вас слышал много. И разного. Но привык верить своим впечатлениям. И, если не будете смеяться, скажу: женщинам. Они ошибаются реже нас. Так вот, я не хотел бы, чтобы наше знакомство стало тем первым блином, который, сами знаете. Вот вам моя рука, и дальше – что в моих силах, понимаете? Я в Москве человек новый, и мне эти аппаратные игры по херу… Извините… А что, там, внизу, действительно серьезное дело выплывает?

Турецкий с Грязновым переглянулись, как бы решая, что делать: поверить или послать к чертовой бабушке? Слава кивнул первым. Турецкий усмехнулся и сказал:

– Наглая работа. Поэтому ничего нельзя исключить. Нечто подобное мы с ним, – он кивнул на Славу, – имели года полтора назад. Довели до суда, но все кончилось пшиком. Скучно, генерал. Понимаете?

– Понимаю, – ответил Кашинцев, гася окурок в пепельнице. – Я, со своей стороны, могу обеспечить только то, что в моей компетенции. Ее не так уж и много, но она есть, мужики. Вот вам визитки, звоните по прямому. В конце концов, нас не так уж и много на свете.

– Нас – это вы кого имеете в виду? – поинтересовался Грязнов.

– Я сказал нас, – и хлопнул Турецкого с Грязновым по плечам. – Но, мне кажется, мы можем испортить прекрасной женщине праздник.

– Могли бы, – подчеркнул Турецкий. – Но уже нет такого желания.

– А мне она нравится, – вдруг с грустью сказал Кашинцев. – Все понимаю… Эх, братцы, плюнуть бы!

– Так за чем же дело?! – воскликнул Турецкий.