Текст книги "Репетиция убийства"

В. А. Штур. 23 июня

На этот раз Владимиров опоздал всего на пять минут и даже извинился за это. И Вениамину Аркадьевичу не оставалось ничего другого, как напоить капитана чаем.

Дело в том, что Вениамин Аркадьевич уже давным-давно изобрел способ борьбы с коллегами, не отличающимися пунктуальностью. Чтобы их постоянные опоздания не ломали ритм его работы, он просто назначал им встречи, скажем, за полчаса или за час до того момента, когда реально желал их увидеть. Действовало безотказно. С одной стороны, опоздавший, даже если в этом не признается, всегда хоть немного чувствует себя виноватым, а значит, чтобы загладить свою вину, будет и слушать внимательнее, и свои обязанности выполнять тщательней. А с другой – Вениамин Аркадьевич сберег себе таким образом массу нервов и драгоценного рабочего времени.

Вот и сегодня он попросил Владимирова явиться в 8.15, рассчитывая, что тот придет в лучшем случае к девяти. А до того Вениамин Аркадьевич успеет освежить в памяти сообщения капитана, которые вчера только бегло просмотрел, а заодно выпить чаю – пить чай в начале рабочего дня давно стало для него приятным и полезным ритуалом.

Но Владимиров почти не опоздал, Вениамин Аркадьевич даже хмыкнул про себя: а не ошибся ли он в капитане? Может, он еще не окончательно испорчен?

– Присаживайтесь, – почти по-отечески предложил Штур, разливая ароматный, с травками, крепчайший чай. – Вначале давайте обсудим, что у нас прибавилось за вторую половину вчерашнего дня, а потом решим, что делать дальше. Начну я.

Вениамин Аркадьевич вкратце рассказал о своих встречах с Вешенкой и Дубровым. Может, настроение у Вениамина Аркадьевича было сегодня какое-то особенное, но Владимиров показался ему вдруг не таким уж тупоголовым. Даже мелькнула мысль, а не увидит ли капитан во всех этих богемных выкрутасах чего-нибудь. Что не удалось разглядеть ему?

Но капитан, конечно же, ничего не увидел. Он достал из портфеля ворох бумаг и просто начал докладывать:

– Я побывал на пивзаводе «Яуза», встретился с главным инженером и главным технологом – людьми, наиболее тесно контактировавшими с Марковым. Они отзывались о нем, как об образцовом руководителе: в общении вел себя вежливо, был пунктуален, обладал высокой квалификацией – быстро вникал в сущность проблемы, предлагал нестандартные решения. Предприятие полностью принадлежит Маркову, частью акций владеют работники завода, но контрольный пакет у Маркова и он единолично решает все сколько-нибудь значимые вопросы. Затруднений предприятие не испытывает. Ни о каких производственных либо личных конфликтах Маркова допрошенные ничего не знают. В общем, от посещения завода проку не было, за исключением того, что выяснилось: Марков приобрел контрольный пакет пивоваренного завода в Ростове, и именно ростовские дела больше всего его интересовали в последнее время. Я подготовил в свободном стиле все, что мы смогли узнать о Маркове. – Владимиров протянул Штуру несколько напечатанных на принтере листов. – Сейчас хотел бы, с вашего разрешения, остановиться вкратце лишь на нескольких любопытных моментах.

И все– таки прогресс есть, слегка разомлев от чая, практически благодушно размышлял Штур. И говорить капитан, оказывается, умеет вполне внятно, и работу в принципе проделал немалую. Эх, ему бы достойного наставника, может, и получился бы из него сыскарь высшей пробы…

– В Ростове Сергей Вулих встретился с неким Григорием Степановичем Артамоновым, – продолжал тем временем Владимиров, – мелким бизнесменом, не принадлежащим ни к одной ростовской группировке…

– Не понял! – прервал Вениамин Аркадьевич. – Почему рапорты оперативников пересказываете мне вы? Почему они не были пересланы непосредственно мне?

– Просто мои коллеги воспользовались спецсвязью МВД и передали все в МУР…

– Впредь попрошу избавить меня от вашего посредничества, – проворчал Вениамин Аркадьевич. – И Поспелов и Вулих должны контактировать непосредственно со мной. А сейчас, ладно уж, продолжайте.

– Продолжаю, Артамонов сообщил, что около двух лет назад Марков вместе с семьей приезжал в Ростов. Что было истинной целью визита, Артамонов не знает. Через несколько дней после приезда жена Маркова исчезла. Выдвигали ли похитители какие-нибудь требования Маркову, входило ли в их планы ее убийство, неизвестно. Но она была найдена мертвой. А через неделю после его отъезда были найдены четыре трупа местных бандитов. Перед смертью их зверски пытали. Совершивших эту расправу не нашли. Прошел слух, что так Марков разделался с убийцами жены. Рассказчик не знает, кто бы мог пустить такой слух, или же не пожелал его указать, но сказал, что все эти события тогда сильно взволновали преступные круги города. Сведения о приезде Маркова с семьей и смерти жены в уголовном розыске Ростова подтвердили. Также подтвердили, что совершившие преступление найдены не были. Предполагаю, выполнили гастролеры.

В Нижнем Евгений Поспелов смог встретиться со старым компаньоном Маркова – Ломтевым. На вопрос, были ли у него враги, Ломтев ответил, что Марков умел договариваться, слово держал. Сообщению об убийстве Маркова поначалу не поверил, после описания некоторых обстоятельств сказал, что это убийство, по-видимому, дело рук не дилетантов, а с серьезными людьми Марков умел договариваться: жадным не был. Он скорее готов поверить в трагическую ошибку или совпадение.

Это в основном все. Да, в ассоциации о запланированной встрече Тарасенкова, включая место и время, знала его секретарша. Но встреча была запланирована накануне утром, и, хотя она лично ни с кем этой информацией не делилась, у убийцы было достаточно времени, чтобы каким-то образом обо всем узнать.

– Вы работаете только над этим делом? – поинтересовался Штур.

– Да, два более мелких передал другим сотрудникам.

– Значит, с персоналом Покровского-Глебова вы еще не работали? – «Да что с тобой? За такое полагается как минимум выговор, опять ведь нарушение всех мыслимых процессуальных норм. Вместо того чтобы искать там, где надо, капитан ищет там, где светлее…» Но вместо длинной нотации Вениамин Аркадьевич только и сказал: – Немедленно поезжайте туда.

Старость, что ли? Или просто устал?

После ухода Владимирова Штур погрузился в чтение «биографической справки».

Справка была составлена действительно в «вольном стиле» и официальным документом не могла называться даже с большой натяжкой. Но зато была подробной, а этого пока было достаточно.

Родился Марков в 1955 году в семье довольно обеспеченной по советским меркам. Отец был инженером-строителем, мать – бухгалтером. Криминала в жизни родителей не было ни малейшего. Марков окончил школу с золотой медалью. Сразу по окончании поступил на факультет технологии пищевой промышленности Нижегородского торгового института. Со второго курса активно занимался научно-исследовательской работой; на старших курсах участвовал в ежегодной университетской конференции, специализированных семинарах и конференциях. На факультете общественных профессий занимался бухгалтерским делом. Окончил институт с красным дипломом; был направлен по распределению в Ростов, на завод безалкогольных напитков. Проживал в общежитии, где зарекомендовал себя аккуратным, старательным, хотя и на него поступали жалобы от соседей по комнате: до утра строчил на пишущей машинке. Являлся соавтором, вместе с руководством завода, трех рацпредложений. После двух лет работы поступил в аспирантуру на заочное отделение. Еще через два года стал инициатором скандала в связи с недоброкачественным выпуском продукции. По результатам работы комиссии был уволен начальник цеха, вынесены выговоры директору и главному инженеру. Через полтора года Марков был уволен по собственному желанию. Бросил аспирантуру, сдав все экзамены, опубликовав две статьи по теме диссертации в специализированных журналах, подготовив три главы диссертации. Вернулся в Нижний Новгород, проживал в доме родителей, на новой работе ничем примечательным себя не проявил.

В начале перестройки организовал один из первых кооперативов. Занимался изготовлением кондитерских изделий. Продукция была отличного качества и, несмотря на высокую стоимость, пользовалась большим спросом. Марков женился. Вступил в жилищный кооператив, с выплатой ссуды в течение 20 лет. Через два года после открытия Марковым кооператива предпринималась попытка привлечь его в качестве свидетеля в деле о рэкете. Следствие не располагало достоверными данными о том, что этот кооператив платил дань, а Марков отрицал любые контакты с рэкетирами. Следствие сочло, что Марков просто боится давать показания, поскольку опасается мести, но способ давления на неуступчивого свидетеля так и не был найден. Он как предприниматель не нарушил ни одного закона, ни одного местного постановления: налоги платились в полном объеме и своевременно, противопожарные меры и санитарно-гигиенические требования выполнялись неукоснительно. Это подтвердили многочисленные проверки, проводившиеся различными инстанциями.

Вскоре после завершения процесса Марков расширяется, организуя мини-пекарню. И вновь ему сопутствует удача. Сдобные булочки и кексы, разнообразя ассортимент хлебозавода, пользуются большой популярностью, принося достойный доход, особенно в праздничные дни. Марков расплачивается за предоставленный кредит на закупку импортного оборудования для мини-пекарни и расширяет сеть реализации своих товаров, устанавливает ларьки, арендует прилавки в магазинах; занимается посреднической деятельностью в области продуктов питания, в том числе поставляет продукты нескольким ресторанам и барам. Совместно с пятью колхозами организует цеха по переработке сельскохозяйственной продукции на местах.

В 1989 году начинается следствие, в котором в качестве одного из обвиняемых фигурирует Марков. Марков совместно с директорами совхозов и председателями колхозов организует производство вина и коньяка, а совместно с директорами ряда ресторанов и баров – их продажу под чужими хорошо известными марками. Действовали преступники крайне осмотрительно: поддельные напитки разливались в бутылки, закрывались пробками либо крышками и имели этикетки почти неотличимые от настоящих; были практически идентичны оригинальным напиткам по вкусовым качествам, и реализовывалась вся эта подпольная продукция только в барах и ресторанах. Подделывались только дорогостоящие сорта коньяка и лучшие венгерские и румынские вина. В ходе обыска на квартире одного из соучастников были найдены запасы наклеек, достаточные для производства десятков тысяч поддельных бутылок. Следствие сочло это вполне естественным, так как при высоких вкусовых качествах и безупречной полиграфии – на тот момент не могло быть и речи о рентабельном изготовлении наклеек малыми партиями – только большие объемы могли обеспечить высокую прибыль. С другой стороны, даже по самым грубым подсчетам, получалось: далеко не все изготовленные поддельные бутылки были реализованы в Нижнем Новгороде. Однако установить места сбыта в других населенных пунктах не удалось. Из противоречивых и скудных показаний выходило, что если кто этим и занимался, то им мог быть только Марков, он же показания давать отказался.

Организация была тщательно продумана: исполнители знали лишь ближайших в технологическом звене. Большинство подсудимых, к своему нескрываемому удивлению, узнали о том, что являются соучастниками одного преступления, только во время следствия. Расследование продвигалось медленно, с большим трудом. В ходе следствия выяснилось, что так или иначе в подделке принимало участие тридцать шесть человек, среди которых: сотрудники горисполкома, противопожарной и налоговой инспекций. Почти все были завербованы по одной и той же схеме: вначале взятки за «незначительное содействие», затем угроза раскрытия и предложение больших денег, но уже за совершение более серьезных преступлений. Следствие не смогло выяснить, стоял ли кто-то за Марковым или он действительно являлся главным действующим лицом. Марков был осужден по ст. 147 прежнего Уголовного кодекса на 4 года с конфискацией имущества за систематическое мошенничество.

После отбытия срока в 1994 году Марков вернулся в Нижний Новгород.

С начала «большой приватизации» занимает ключевые места в советах директоров ряда пивоваренных заводов в Нижнем Новгороде, Туле, Москве. В 1998-м выкупил контрольный пакет акций ООО «Яуза». В 1999-м судимость снята…

Судимость, конечно, снята, но вышел Марков на свободу из колонии с явно нечистой совестью, размышлял Вениамин Аркадьевич. Откуда, спрашивается, у него после конфискации деньги на приобретение акций? Завел связи в колонии с большими авторитетами и действовал от их имени, распоряжаясь их деньгами? Или все-таки не он был тогда мозгом подпольных бутлегеров, и реальный организатор подпольного коньячного производства щедро заплатил ему за молчание? Так или иначе, к честным людям причислить Маркова нельзя. А то, что все отзываются о нем только положительно, вполне возможно, – следствие все той же схемы: он им платит, может, не непосредственно, но платит. Теперь Марков мертв, значит, денег им ждать не от кого… Знать бы, кому он платил и на чем их можно заставить разговориться. Ясно одно – в этом направлении еще предстоит поработать.

Хотя где-то в глубине души Вениамин Аркадьевич готов был пожалеть пивовара. Еще один сломанный горбачевской перестройкой. Был ведь честным человеком, хорошим специалистом, рационализатором, возможно, работал бы всю жизнь на благо родины…

Впрочем, блажь все это, одернул себя Штур, по-настоящему честные люди так и остались неиспорченными, несмотря ни на какие политические катаклизмы. Была, значит, в Маркове с самого начала какая-то червоточинка, и не случись перестройки, нашелся бы у него другой повод свернуть на кривую дорожку преступлений.

Сева Голованов. 23 июня

Соседями Минчева в жэковских записях значились пенсионер Колядный Олег Анатольевич, офицер-отставник КГБ, и вдова летчика-испытателя, Замятная, проживающая с дочерью и зятем. Голованов решил наведаться к ним в гости.

Для подобных случаев у него было припасено удостоверение корреспондента «Комсомолки», и Сева отправился играть роль журналиста популярной газеты. Дом на Тверской оказался ведомственным, хотя и неохраняемым. Проживали в нем все больше военные и сотрудники органов, и как попал Минчев в эту компанию, было не совсем понятно. Чистенькие, ухоженные газоны, двери с домофонами – все как положено. Нагромождений «ракушек» и «пеналов» во дворе не было, что говорило не об отсутствии у проживающих личного транспорта, а, скорее, о наличии нормальных гаражей.

Голованов набрал на панели домофона номер квартиры Колядного. Никто не отозвался. Пришлось вызывать Замятных. У них ответили сразу. Он представился, и тяжелая металлическая дверь щелкнула, впуская в подъезд.

Минчевы и их соседи жили на третьем этаже. Квартира Замятных была справа. Голованова впустила пышнотелая, дородная тетка с крашеными волосами. Он объяснил:

– Я вообще-то к Олегу Анатольевичу. А его, по всей видимости, нет дома.

– Только что был. Он целыми днями дома. Выходит только в магазин. Наверное, и сейчас пошел за своими булочками.

– Н-да…

– А вы проходите к нам, – засуетилась хозяйка. – Такие гости не каждый день.

Через пять минут на журнальном столике в гостиной возник поднос с ароматным кофе и блюдечком с печеньем.

– Сама пекла. Угощайтесь.

Вдова летчика явно умела печь.

– Очень! – искренне похвалил Сева. – Соседей угощаете?

– А как же. Мои-то, дочка с зятем, мучное почти не едят. То Олегу Анатольевичу отнесу. Он у нас любитель. Минчевых угощала, только они… – она замялась на минуту, подбирая слово, – в общем, не любители.

В это время на площадке заскрипела и хлопнула соседняя дверь.

– А вот и ваш пенсионер вернулся… Что же вы о нем писать собираетесь?

– О бывших сотрудниках Комитета госбезопасности, ныне находящихся на заслуженном отдыхе. Быт, условия, взгляд на современную политику, общество, – глядя прямо Замятной в глаза, сообщил Голованов.

Проводив гостя, хозяйка сама позвонила Колядному, представила его и вернулась, довольно покачивая широкими бедрами, в квартиру. Будет что вечером дочке рассказать. К старому хрычу журналист приезжал.

Олег Анатольевич оказался сухоньким, но еще довольно жилистым и крепким старичком с крючковатым носом, копной седых волос и хитрыми, проницательными глазами. Он стоял в прихожей с авоськой, загруженной пакетом кефира и булочками с изюмом, и подозрительно разглядывал незнакомца.

– Проходите, молодой человек, на кухню, попьем чайку, за ним и поговорим, – пригласил наконец Олег Анатольевич, влез в шлепанцы и зашлепал ими по паркетному полу.

«Действие первое, явление второе», – вздохнул Голованов и последовал за хозяином.

На этот раз угощение состояло из слабозаваренного, но качественного чая lipton, протертой с сахаром брусники и масла, намазанного на разрезанную пополам булочку, одну из тех, что принес в авоське отставной гэбэшник. Олег Анатольевич еще раз окинул Голованова цепким взглядом и достал из хлебницы пакет пряников.

«Сладкоежка», – отметил Голованов, обреченно размазывая масло по булочке.

– Так, значит, из «Комсомолки», – начал Олег Анатольевич, дуя в чашку с чаем. – Хорошая, должен заметить, газета. Не хуже, чем в мои времена. Сам всегда покупаю. Только вот иногда не тот мусор со дна поднимаете.

– Это вы о чем? – Голованов изобразил обиженно-удивленное лицо.

– Я говорю про подбор материала, – начал, как школьнику, объяснять пенсионер. – Иногда бывают явно надуманные статьи, а иногда такое напишут, что лучше бы простым людям и не знать. Тем более иностранцам. Вон их сколько сейчас развелось, что тараканов. У меня их, например, никогда не было.

– Иностранцев?!

– Да нет, тараканов. Я кухню, да и всю квартиру, в чистоте содержу. Заметьте – сам! Старухи моей уже семь лет как нет… Вы же про быт будете писать?

– И про него тоже. Но главным образом, – Голованов исподволь подводил старика к интересующей теме, – о том, как чувствует себя заслуженный ветеран-чекист в новой России, об отношении к переменам в стране, к появлению нового классового расслоения. – «Во загнул», – подумал Голованов. – Как все это отражается на вас. У вас, как отставного офицера госбезопасности, должен быть собственный, аргументированный взгляд.

– Вы так считаете? – Олег Анатольевич даже заискрился от удовольствия.

– Конечно! Кто из старшего поколения лучше вас сможет сравнить старую Россию, да зачем даже Россию, скажем, Москву и новую, новорусскую. Дать оценку. Объективную оценку! – Голованов сделал ударение на последней фразе и больше в течение ближайшего получаса не смог раскрыть рта.

Старого чекиста понесло.

Олег Анатольевич вспомнил яркие эпизоды своей насыщенной событиями биографии. Самой запоминающейся оказалась ликвидация в середине семидесятых банды спекулянтов – музейных работников, вывозивших из страны контейнерами иконы и ценный антиквариат. Заканчивалась биография чекиста торжественными проводами в мае 91-го года на заслуженную пенсию. И, как выяснилось спустя всего три месяца, вовремя. КГБ рухнул, и кто знает, не был бы погребен под его обломками и Олег Анатольевич. А так уцелел и здравствует поныне.

В этом месте он прервался, достал из буфета початую бутылку армянского (настоящего!) коньяка и предложил помянуть свою Великую Контору. На столе появился тонко нарезанный лимон.

После второй рюмки за упокой души Анюты Игнатьевны, почившей супруги хозяина, Олег Анатольевич тяжелым двуручным мечом рубанул по существующей системе. Особенно досталось органам безопасности, не умеющим навести в стране должный порядок.

– Раньше вот как было? Если появились основания человека в чем-то заподозрить, значит, его уже отрабатывают по полной схеме, не жалея ни сил, ни людей. А сейчас что? Работают спустя рукава, топорно…

Старичка опять понесло. Голованову никак не удавалось перевести разговор на новорусский бизнес и на Минчева. Он уже собирался вежливо откланяться, видя, что ничего здесь не узнает, когда Олег Анатольевич вскинул вверх указательный палец и выдал:

– Вон соседа моего взяли в разработку – и что бы вы думали? – я их тут же и вычислил.

– Да ну?! – Голованов изобразил удивление журналиста, но в то же время просто вспотел от неожиданной удачи. Впрочем, удачи ли?

– Вот о чем надо писать, – продолжал охмелевший экс-чекист, – о том, что не осталось у нас больше настоящих органов. Разучились работать. А значит, нечисть всякая вольготно себя чувствует и порядка в стране никогда не будет!

От такого мрачного предсказания Голованову сделалось нехорошо, но пока старик не уснул (а он уже откровенно клевал носом), очень хотелось узнать подробности о Минчеве:

– Так что с соседом? Неужели прессовали в лучших традициях тридцатых годов?

– Да какой там! – Колядный встрепенулся. – Сейчас я вам кое-что покажу. Секундочку. – Он неуверенно прошлепал в гостиную.

Вернулся с победной улыбкой и пухлым потрепанным блокнотом.

– Вот! Вот смотрите! – Высушенная с крупными синими жилами рука постучала по блокноту.

– Что это? – Голованов приготовился к чему-то необычному.

В следующие полчаса он выслушал подробный отчет продолжавшего и на пенсии вести оперативную работу чекиста Колядного. Пухлый блокнот в полном смысле слова поразил. Но больше всего заинтересовали записи последних двух месяцев. Здесь кроме наблюдений, выводов и мелкого шпионажа за соседями имелась профессиональная стенография телефонных разговоров Минчева.

«Он что, „жучка“ ему втюхал?» – подумал Голованов, а вслух спросил:

– Как же это вам удалось?

Олег Анатольевич принял профессиональную стойку.

– Да вы читайте, читайте. – Он ткнул пальцем в отрывки, обведенные рамочкой.

Ровный почерк фиксировал следующее:

"2.05.

М. Мне нужен этот заказ любой ценой! Дай ему сколько запросит или застрели его, но этот заказ мне нужен.

N…

М. Свою долю получишь сполна.

7.05.

М. Я убью этого гада! Урою собственными руками! Что значит – ничего нельзя сделать? Он же клялся нам в любви до гроба.

N…

М. Ладно, завтра сам к нему поеду.

N…"

– А почему этот N все время молчит? – не удержался Голованов. N и три точки, N и три точки…

– Дальше читайте, – сурово потребовал раскачивающийся чекист.

"8.05.

У. Прием, прием, как слышно?

N…

У. Сейчас иду. У него тут в баре такие замолоди.

N…

У. Да ладно, он и не заметит.

10.05.

М. Я не могу сейчас говорить. Подъезжай сам знаешь куда.

N…

13.05.

М. Не по телефону. Встречаемся через полчаса.

N…

18.05.

М. Нет, не по телефону и не в офисе. Я за тобой заеду.

N…"

– Ну, все поняли? – Колядный отобрал блокнот и заботливо запер его в шкаф.

Голованову искренне захотелось сказать: «Родина вас не забудет», но он сдержался и лишь скромно поинтересовался:

– И как вам удалось такое раздобыть?

Все оказалось просто и банально. Олег Анатольевич провел его в свою спальню, примыкавшую, по всей видимости, к кабинету Минчева, и… свободно вынул из стены у кровати розетку. Нагнулся, приставил ухо и довольно щелкнул пальцами:

– Слышимость превосходная!

Теперь все стало на свои места. Пенсионер Колядный, имея массу свободного времени и большой опыт работы в органах госбезопасности, регулярно прослушивал соседа.

– Скажите, а "У" – это кто? – уточнил Голованов. – Там у вас за восьмое мая есть какой-то "У" вместо "М"…

– Значит, ничего вы так и не поняли, – укорил пенсионер. – "У" – это урод, подонок, позорящий честное имя работника органов! Восьмого мая он установил прослушивающую аппаратуру в квартире этого спекулянта, но, вместо того чтобы тихо, не привлекая внимания, исчезнуть, начал выпивать из чужого бара. И спекулянт ведь заметил, видно, что кто-то в квартире побывал – перестал свои кровавые разборки по телефону планировать.

– Но с чего вы взяли, что установили прослушку? Может быть, это кто-то из знакомых Минчева просто развлекался, шутил по телефону?

– Ну, конечно! И в подъезде тоже кто-то шутя к проводам прицепился, я-то нашу аппаратуру хорошо знаю. Но самое-то главное: упустили же гада. Говорят, застрелился. А награбленное народное добро, а наши секреты?! Вот о чем нужно писать, о чем трубить… Заходите, молодой человек, почаще, я вам еще такого матерьяльчика подброшу!

Голованов в этом нисколько не сомневался. Спускаясь по лестнице, он все повторял: «Ну, дедуля, ну, дает!» И настойчиво пробивалась еще одна парадоксальная мысль: «Не истребить на Руси страсть к стукачеству. Она просто в крови. Но, может, оно и к лучшему?»

Оперуполномоченный Владимиров. 23 июня

Из прокуратуры Владимиров отправился прямо в Покровское-Глебово, но не потому, что Штур приказал, а в первую очередь потому, что сам хотел кое в чем разобраться.

Отчитываясь Штуру о проделанной работе, он не упомянул о том, что больше всего его смущало в показаниях службы охраны. Как могло так случиться, даже предположив возможным незаметное проникновение «форда» с автоматом на борту на территорию комплекса, что никто не бросился выяснять, кому принадлежит машина? Охрана объясняла это недосмотром, своей преступной халатностью: «Столько дел, за всем так трудно уследить». Были они действительно расстроены, были они действительно растеряны. Это как-то не вязалось с уровнем их подготовки, продуманными мерами безопасности, четкими должностными обязанностями и детальными инструкциями по отработке различных исключительных ситуаций.

В первый день Владимиров разрывался между десятками мест, но все старания не принесли никаких плодов. Момент, возможно, упущен. Они наверняка смогли обсудить происшедшее и договориться о согласованных ответах. Но теперь у него больше времени, и практически нет надежды найти ниточку в другом месте, а главное – он успел вчера кое-что выяснить и теперь собирался надавить на охранников по полной схеме.

Вначале Владимиров решил поговорить с начальником службы охраны Григорием Беловым, а затем, если Белов будет отстаивать свои предыдущие показания, с охранниками, дежурившими ночью и утром в день убийства.

Начальнику службы охраны даже полагался кабинет. Его размер (приблизительно три на два метра), правда, разительно отличался от просторных холлов и комнат хозяев «усадьбы». В кабинете не было даже окна, большую часть всего пространства занимали огромный сейф и стол. Кроме них там могли еще поместиться два стула и два нетолстых человека. Усевшись на стул за столом и жестом предложив Владимирову присесть на свободный, Белов, как бы извиняясь, заметил:

– Двоим немного тесновато, но вы хотели побеседовать наедине и так, чтобы никто не побеспокоил… – При этом он недвусмысленно посмотрел на часы, видимо, давая понять, что он, конечно, готов помогать следствию, но у него совершенно нет времени.

– Надолго я вас не задержу, – успокоил капитан. – Давайте сразу начнем с конкретных вопросов. Часто ли оставляют машины у корпусов в ночное время?

– Если и водитель, и пассажиры планируют покинуть машину на длительное время, то ее следует загнать на подземную стоянку, – словно цитируя по памяти свод местных законов, пробубнил Белов.

– То есть машины не оставляют?

– Если мы говорим об одном и том же, то за время моей работы такого случая я не помню, но точно смогу ответить, только просмотрев все журналы дежурств.

– Но если все-таки машину оставили, что должен был предпринять дежурный?

– Поставить значок и время в журнале, сверить номера со списком номеров машин жильцов комплекса, если они не совпадают – проверить, не было ли предупреждения о приезде и стоянке машины.

– Что за значок?

– Перечеркнутый круг, вроде знака «Стоянка запрещена».

– Это способ зашифровать журнал? – с улыбкой поинтересовался Владимиров.

– Использование значков сокращает время заполнения и увеличивает читаемость, важную при передаче смены.

– Я правильно вас понял? Этот знак ставится в любом случае или если была оставлена неизвестная машина?

– Этот знак ставится в любом случае. Если это машина жильца, то утром я буду разбираться с ним или его водителем. Если нет, как правило, принимаются другие меры. После всех этих взрывов в Москве и прочих терактов у нас очень строгие меры безопасности, ситуация может в последующем сложиться так, что будет не до заполнения журнала.

– Какие, например, меры? Осматриваете со служебными собаками?

– Бывает, что и с собаками, – огрызнулся Белов.

– Хорошо, чем можно объяснить отсутствие значка в журнале? О чем вам доложил дежурный ночной смены?

– Сказал: проспал. Этот вопрос мне уже задавал следователь в день убийства, и вообще, я уже все ему рассказал.

Владимиров не обратил внимания на это замечание. В день убийства следователь не знал, за что ухватиться. Допрашивал наверняка поверхностно: не знаете, мол, чего? Что сейчас же, немедленно позволит поймать убийц, и ладно.

– Часто ли спят ваши люди на дежурстве? Разрешено ли им спать?

– Спать запрещено. – Белов, почувствовав издевку в вопросе, отвечал сухо, почти враждебно: – Предполагал: не спят.

– Дежурный объяснил причину сна?

– Был на охоте. Не успел отдохнуть перед дежурством.

– Заступающий в утреннюю смену, в шесть часов, должен был при приеме дежурства обратить внимание на отсутствие значка и машину, не так ли?

– Да, должен.

– Но ничего не предпринял?

– Да.

– Оба будут уволены?

– Решение еще не принято.

– Спасибо, теперь я хотел бы поговорить с этими двумя.

– Они вас ждут. Кого пригласить первым?

– В порядке их дежурства.

Начальник службы охраны вышел. Сообразил, что буду допрашивать по одному, хмыкнул про себя Владимиров, близко знаком с процедурой? Впрочем, все это выводы на пустом месте. Возможно, просто размер комнаты все определил. «В конце допроса я не встал, вот он и решил: хочу продолжить в его кабинете».

Дверь открылась, в кабинет вошел дежуривший в ночь Андрей Скороход и с немым вопросом посмотрел на оперуполномоченного. В маленьком кабинете напротив сидевшего почти у двери Владимирова вздымалась огромная фигура, не посадить его было просто невозможно.

– Садитесь… за стол, – оценив комичность ситуации, предложил Владимиров. – Садитесь и объясните, почему, увидев автомобиль около пяти часов утра, как следует из предыдущих ваших показаний, вы не занесли записи в журнал.

– Заснул.

– До пяти спали, проснулись, увидели незнакомую машину и решили поспать еще?

– Не решал… Так получилось, – грустно и неуверенно ответил охранник.

– И я должен этому поверить? Правдоподобней историю придумать сразу не смогли?

– Сразу не смог. То есть не придумывал. Говорю, как было на самом деле.

– И как долго почивать изволили?

– Что делать?

– Когда проснулись и чем затем занялись?

– В шесть. Сменщик увидел меня, заспанного, и отправил домой досыпать. Голова у меня сильно болела.