Текст книги "Воля к власти"
Автор книги: Фридрих Ницше
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)
в) «Личность» – факт относительно изолированный, а с точки зрения куда большей важности поддержания дальнейшего течения и заурядности – так и вовсе почти нечто противоестественное. Необходимые предпосылки для возникновения личности – это некоторая временная изоляция, вынужденная жизнь на осадном положении, что-то вроде затворничества с большой степенью замуровки; а прежде всего – гораздо меньшая впечатлительность, чем у среднего человека, чья человечность контагиозна.
Первый вопрос относительно иерархии рангов: насколько тот или иной человек отмечен одиночностью, «штучностью» или стадностью. (В последнем случае его ценность заключается в свойствах, обеспечивающих дальнейшее существование его стада, его типа, в первом же – как раз в том, что его выделяет, изолирует, защищает и обеспечивает ему его одиночность.)
Вывод: одиночный тип не следует оценивать по стадным критериям, а стадный – по одиночностным.
С высшей точки зрения оба они необходимы, равно как необходим и их антагонизм, – и ничто так не достойно гонения, как пресловутая «желательность» чего-то третьего, что возникло бы из этих двух («добродетель» как гермафродитизм). Это ровно настолько же «желательно», как сближение и примирение полов. Типичное развитие – разверзание пропасти всё глубже…
Понятие вырождения для обоих случаев: когда стадо по своим свойствам приближается к одиночным существам, а те к свойствам стада, – короче, когда они друг с другом сближаются. Это понятие вырождения находится в стороне от всякой моральной оценки.
887
Где следует искать самые сильные натуры. Вымирание и вырождение одиночных видов больше и страшнее по своим масштабам; инстинкт стада и традиция ценностей – всё это против них; их орудия обороны, их защитные инстинкты и без того недостаточно сильны и надёжны, – нужно большое благоприятствование случая для их процветания (в самых низких и запущенных обществом сферах они процветают чаще всего; если надо найти личность, то именно в низах она сыщется скорей и верней, чем в средних классах!),
Борьба сословий и классов, нацеленная на «равноправие». Когда она более или менее завершится, вот тут и разразится борьба против одиночной личности. В известном смысле легче всего таковая сумеет сохраниться и развиться в демократическом обществе: то есть там, где грубые средства обороны более не требуются, где уже существует определённая привычка к порядку, честности, справедливости и доверие к нормативным условиям.
Сильньх надо крепче всего привязывать, бдительней всего присматривать за ними, заковывать в цепи, сторожить – так повелевает инстинкт стада. Для них создаётся режим самоподавления, асктической изоляции или «обязанностей» работы на износ, – режим, при котором обрести себя уже невозможно.
888
Попытаюсь вывести экономическое обоснование добродетели. Задача в том, чтобы сделать человека максимально полезным и сколько возможно приблизить его к безупречной машине: ради этой цели его надо оснастить добродетелями машины (т. е. он должен научиться воспринимать состояния, при которых он функционирует как полезная машина, как наиболее полноценные: для этого нужно добиться, чтобы иные состояния представлялись ему как можно более тошными, опасными и скверными).
Здесь первый камень преткновения – скука, однообразие, сопутствующие всякой машинальной деятельности. Научиться переносить эту скуку, и не только переносить, а видеть её в ореоле высшего удовольствия, – именно это оставалось до сих пор задачей всякого традиционного образования. Научиться чему-то, до чего нам не было дела, и именно в этом объективном «занятии» ощутить свой «долг»; научиться разделять в сознании оценку долга и радости, отделить их друг от друга – в этом и состоят неоценимая задача и бесценные достижения образовательной системы. Вот почему словесник по сию пору остаётся в наших школах «воспитателем вообще»: сама его деятельность являет собой образец всякой доведённой до совершенства монотонной работы. Это под его знамёнами юношество доблестно приучается «зубрить» – т. е. усваивает азы усердия в машинальном исполнении будущего долга (в качестве государственного служащего, супруга, конторского писаки, читателя газет и солдата). Подобное существование, видимо, ещё более нуждается в философском обосновании и прояснении, чем всякое иное: это значит, что приятные чувства необходимо силами какой-то непогрешимой инстанции вообще понизить в ранге, объявить неполноценными; тогда как «долг сам по себе», а быть может, даже пафос почтительности в отношении всего, что неприятно, – вознести, и даже более того: преподнести это требование как некий глас по ту сторону всякой полезности, приятности, целесообразности, – как императив… (Тип: Кант как фанатик формального понятия «ты должен»).
889
Экономическая оценка прежних идеалов.
Законодатель (или инстинкт общества) выбирает некоторое число состояний и аффектов, задействование которых гарантирует стабильную производительность (машинализм как следствие регулярных потребностей этих аффектов и состояний.)
Если предположить, что эти состояния и аффекты содержат в себе ингредиенты чего-то нежелательного, тогда следовало бы найти средство преодоления этого нежелательного за счёт ценностного представления, которое позволяло бы чувство неохоты, неудовольствия воспринимать как весьма ценное, т. е. в высшем смысле радостное. Или, если свести это к формуле: «Как что-то неприятное сделать приятным?» Например, сделав его доказательством силы, власти, самопреодоления. Или если в нём доблестно проявляется наше послушание, наше согласие с законом. Равно как и наше чувство общности, чувство ближнего, чувство отчизны – доказательством нашей «человечности», нашего «альтруизма», нашего «героизма».
Цель идеалов – побудить людей охотно делать неприятные вещи.
890
Умаление человека долгое время должно оставаться единственной целью: ибо сперва нужно создать просторный фундамент, дабы на нём мог разместиться более сильный вид человека. (Поскольку до сих пор всякий более сильный вид стоял на одном уровне с низшими.)
891
Абсурдное и презренное ханжество всякого идеализма, который не желает заурядность признавать заурядной и, вместо того чтобы испытывать торжество при виде исключительности, негодует при виде трусости, лживости, мелкости и низости. Не следует хотеть ничего иного! Надо только шире разверзать эту пропасть! Следует заставить высший вид обосабливаться – ценой жертв, которые он приносит своему бытию.
Основная мысль: усугублять дистанции, не создавая противоположностей. Все промежуточные образования убирать, уменьшать их влиятельность: это главное средство, чтобы сохранить дистанции.
892
Разве можно посредственностям внушать отвращение к их посредственности! Как нетрудно заметить, я делаю как раз обратное: каждый шаг от посредственности ведёт – так я учу – в аморальность…
893
Ненависть к посредственности недостойна философа – она почти ставит под вопрос его право на собственную «философию». Как раз потому, что сам он исключение, он обязан брать под защиту правило, помогая всему среднему сохранять уважение к себе.
894
Против чего я борюсь: против того, чтобы исключительный вид воевал с правилом вместо того, чтобы понять, что дальнейшее существование правила есть предпосылка для дальнейшей ценности исключения. Например, те из женщин, которые, вместо того чтобы воспринимать свою неумеренную тягу к учёности как отличие, желают изменить положение всех женщин и женщины вообще…
895
Приумножение силы вопреки промежуточному, временному упадку индивидуума:
– обосновать новый уровень;
– методика собирания сил ради сохранения мелких достижений в противоположность неэкономичному расточительству;
– разрушительная натура со временем будет обуздана и станет инструментом этой будущей экономики;
– сохранение слабых, поскольку предстоит проделать неимоверную массу мелкой работы;
– сохранение умонастроений, при которых существование слабых и страдальцев ещё возможно;
– насаждать солидарность как инстинкт – против инстинктов страха и раболепия;
– борьба со случайностью, в том числе и со случайностью «великого человека».
896
Борьба против великих людей оправдана по экономическим причинам. Ибо они опасны – случайности, исключения, ненастье, достаточно сильное, чтобы поставить под вопрос всё долго строившееся и долго обосновывавшееся. Взрывоопасное не только безвредно разряжать, но и по возможности предотвращать самую его разрядку… Основной инстинкт всякого цивилизованного общества.
897
Кто задумается над тем, каким образом человек как тип может возвыситься до своего высшего расцвета и могущества, тот сразу поймёт, что человека первым делом должно поставить вне морали: ибо мораль в существенных своих задачах устремлена как раз на противоположное, то есть к тому, чтобы всюду, где это развитие к расцвету идёт, затормозить его или уничтожить. Ибо подобное развитие и в самом деле потребляет на службу себе такое неимоверное количество людей, что обратное движение представляется только естественным: более слабые, изнеженные, более средние души ощущают необходимость занять позицию против подобного сияющего преизбытка жизни и силы, а для этого им нужно иметь новую систему ценностей, согласно которой они могли бы жизнь в этой высшей полноте приговорить, а по возможности и разрушить. Морали постольку присуща враждебная жизни тенденция, поскольку она стремится подавить типы жизни.
898
Сильные люди будущего. То, чего прежде тут и там достигали отчасти нужда, отчасти случай, а именно: условия возникновения более сильного вида, – мы теперь в состоянии постигнуть и сознательно к этому стремиться: мы можем создать условия, при которых подобное возвышение возможно.
До сей поры всякое «воспитание» имело в виду общественную пользу – не возможную пользу для будущего, а пользу для сиюминутно существующего общества. Хотели иметь для этого общества «инструменты». Но если допустить, что богатство сил было бы больше, то вполне можно помыслить и отвод части сил, целью которых следовало бы сделать не пользу общества, а будущую пользу.
Такую задачу следовало бы поставить по мере понимания того, насколько современная форма общества нуждается в радикальном преобразовании, дабы когда-нибудь смочь существовать уже не только ради сохранения самой себя, а лишь как средство в руках более сильной расы.
Усугубляющееся умаление человека как раз и есть движущая сила, заставляющая подумать о выведении более сильной расы, преизбыток которой состоял бы как раз в том, в чём умалённый вид совсем ослаб или слабеет (воля, ответственность, знание себя, умение полагать себе цели).
Средства к этому – те, которым учит история: изоляция путём внушения интересов самосохранения, обратных тем, что являются нормой сегодня; внедрение новых ценностей; отстояние, дистанция как пафос; свободная совесть во всём, что сегодня является самым пренебрегаемым и подзапретным.
Выправление европейского человека – это грандиозный процесс, который не остановить: но его следует ещё более ускорить.
Тем самым задана необходимость дистанции, иерархии рангов, разверзания пропасти, а вовсе не необходимость этот процесс замедлять.
Коль скоро этот выправленный человек будет выведен, потребуется оправдание для его существования: оное заключается в служении новому, суверенному человеческому виду, который на этом новом типе человека будет основываться и лишь через него сумеет возвыситься до своей миссии.
Это не только раса господ, задача которой исчерпывалась бы тем, что она правит; но раса со своей собственной жизненной сферой, с преизбытком силы для красоты, отваги, культуры, манер, возведённых в духовность; утверждающая раса, которая может позволить себе любую, самую большую роскошь… достаточно сильная, чтобы не нуждаться в императиве добродетели, достаточно богатая, чтобы не нуждаться в бережливости и мелочном педантизме, раса по ту сторону добра и зла; теплица для причудливых и изысканных растений.
899
Наши психологи, чей взгляд непроизвольно прикован к одним только симптомам декаданса, то и дело возбуждают в нас недоверие против духа. Мы видим только ослабляющие, изнеживающие, болезнетворные воздействия духа: но вот придут

900
Я указываю на нечто новое: разумеется, для такого демократического существа наличествует опасность варварства, но её усматривают только в глубях. Но есть и другой род варваров, они нисходят с высей: это род победительных, господствующих натур, что ищут материал, который они бы могли оформить. Прометей был таким варваром.
901
Основная мысль: не усматривать задачу высших видов в руководстве низшими (как это, к примеру, делает Конт), а видеть в низших базис, на котором высшие живут во имя своей собственной задачи, – на которой они только и могут зиждиться.
Условия, при которых сильный и благородный вид способен сохраниться (в смысле духовного взрастания), обратны тем, при которых существуют «индустриальные массы», все эти мелкие лавочники à 1а Спенсер.
Всё, что сильнейшим и плодотворнейшим натурам дозволено для осуществления их экзистенции, – праздность, авантюры, безверие, даже распутство, – всё это, будь оно дозволено натурам заурядным, с неизбежностью погубило бы их – и действительно губит. Здесь как раз уместны трудолюбие, правило, умеренность, твёрдые «убеждения» – короче, стадные добродетели: с ними этот заурядный род человеков обретает совершенство.
новые варвары
{
циники испытатели покорители
}
соединение духовного превосходства с добрым нравом и избытком сил
902
К типам господства. – «Пастырь» в противоположность «господину» (первый есть средство для сохранения стада, второй – цель, ради которой стадо существует.)
903
(Периодический перевес социальных ценностных эмоций понятен и полезен: здесь перед нами сооружение подосновы, на которой наконец-то сможет осуществиться более сильный род.) Масштаб силы: уметь жить при обратных ценностях и вечно желать их возвращения. Государство и общество как базис: всемирно-экономическая точка зрения, воспитание как взращивание.
904
Познание, которого «свободным умам» недостаёт: та самая дисциплина, которая сильные натуры только укрепляет и окрыляет на великие начинания, натуры посредственные же ломает и гнёт: сомнение, – la larguer de coer[230]230
Широта сердца (фр.).
[Закрыть], – эксперимент, – независимость.
905
Кузница. Какими должны быть люди, которые способны всё оценивать иначе? Люди, обладающие всеми свойствами современной души, но достаточно сильные, чтобы в полном здравии их преобразовать. Их средство для этой задачи.
906
Сильный человек, владеющий собой в своих инстинктах сильного здоровья, переваривает свои дела точно так же, как он переваривает свои трапезы; даже с тяжёлой пищей он управится сам – но в главном его ведёт непогрешимый и строгий инстинкт, который не позволит ему сделать что-то, что ему претит, равно как и не даст съесть что-то невкусное.
907
Если бы нам дано было предусмотреть условия, благоприятные для возникновения существ высочайшей пробы! Это неимоверно, тысячекратно сложно, и вероятность ошибки очень велика: вот почему подобное стремление нисколько не вдохновляет. – Скепсис. – Против него мы можем: усугубить мужество, проницательность, суровость, независимость, чувство безответственности, повысить точность весов и надеяться, что счастливые случайности придут нам на помощь.
908
Прежде чем думать о действовании, надо проделать бесконечную работу. В главной задаче, однако, нашей лучшей и наиболее предпочтительной деятельностью будет, очевидно, толковое, с умом, использование сложившегося положения. Ибо реальное создание таких условий, какие прежде создавал только случай, предполагает поистине железных людей, какие ещё не жили на свете. Значит, сперва утвердить и осуществить личный идеал!
Кто познал человеческую природу, возникновение высших проявлений её, тот содрогнётся перед человеком и будет бежать от всякого действования: результат унаследованной системы ценностей!!
Природа человека зла – в этом моё утешение, ибо оно есть порука силы.
909
Типичные самопроявления. Или: восемь основных вопросов.
1. Хочет ли человек быть многообразней или проще.
2. Хочет ли человек быть счастливым – или быть равнодушный к счастью и несчастью.
3. Хочет ли человек быть довольным собой – или требовательнее к себе и беспощаднее.
4. Хочет ли человек быть мягче, уступчивее, человечнее – или «бесчеловечнее».
5. Хочет ли он быть умнее – или безогляднее.
6. Хочет ли он достигнуть цели – или от всяких целей уклониться (как это делает, к примеру, философ, чующий во всякой цели предел, угол, тюрьму, глупость…).
7. Хочет ли, чтобы его уважали – или боялись? Или презирали!
8. Хочет ли быть тираном – или соблазнителем – или пастырем – или стадным животным?
910
Людям, до которых мне хоть сколько-нибудь есть дело, я желаю пройти через страдания, покинутость, болезнь, насилие, унижения – я желаю, чтобы им не остались неизвестны глубокое презрение к себе, муки неверия в себя, горечь и пустота преодолённого; я им нисколько не сочувствую, потому что желаю им единственного, что на сегодня способно доказать, имеет человек цену или не имеет: в силах ли он выстоять…
911
Счастье и самодовольство «лаззарони», или «блаженство» у «прекрасных душ», или чахоточная любовь гернгутеровских пиетистов ничего не доказывают относительно иерархии рангов среди людей. Будучи великим воспитателем, следовало бы всю эту расу «блаженных» со всею беспощадностью, кнутом загонять в несчастье. Опасность умаления, расслабленности тут как тут; – против спинозистского или эпикурейского счастья и против всякого расслабленного безделья в созерцательных состояниях. Если же добродетель есть средство к такому счастью, значит, надо обуздать и добродетель.
912
Я вообще не представляю, каким образом человек способен наверстать недостаток своевременной и хорошей школы. Такой человек себя не знает; он идёт по жизни, не научившись ходить; младенческая дряблость мускулов всё ещё выдаёт себя на каждом шагу. Иногда жизнь ещё столь милосердна, что позволяет эту суровую выучку благоприобрести: допустим, через многолетний недуг, потребовавший чрезвычайного напряжения воли и самососредоточенности; или внезапно обрушившаяся беда, не только на самого, но и на жену с ребёнком, что вынуждает к деятельности, которая снова сообщает энергию дряблым тканям, черпая тугую упругость из жизненной воли… Однако при любых обстоятельствах наиболее желательным вариантом остаётся суровая дисциплина в нужное время, т. е. ещё в том возрасте, когда высокий уровень предъявляемых требований вызывает в человеке гордость. Ибо именно это отличает суровую выучку как выучку истинно хорошую от всякой иной: что тут от человека требуют многого; что хорошего, даже отличного требуют как чего-то вполне нормального; что похвала скупа и редка, а индульгенция отсутствует; что порицание высказывается резко, по существу и без скидок на талант и происхождение. Такая выучка необходима во всех отношениях, что в физической сфере, что в умственной, и было бы роковой ошибкой пытаться отделить здесь одно от другого! Одинаковая дисциплина формирует дельного военного и дельного учёного; а при ближайшем рассмотрении – не бывает дельного учёного, у которого не было бы «в крови» инстинктов дельного военного… Умение приказывать и умение с гордым достоинством подчиняться; стоять в строю, но быть способным в любой момент взять на себя предводительство; уюту предпочитать опасность; не взвешивать на мелочных весах дозволенное и недозволенное; быть большим врагом всему убогому, хитрому, паразитическому, нежели просто злу… Чему научаются в суровой этой школе? Умению подчиняться и приказывать.
913
Наград и отличий не признавать, но делать то, что выше всякой похвалы – и даже выше всякого понимания.
914
Новая форма моральности: обет верности в договорённости о том, что делать, а чего не делать, вполне осознанное отрешение от многого. Испытывать себя: достаточно ли зрел для этого.
915
Я хочу и аскетизму вернуть права естественности; вместо прежней установки на отрицание – установка на укрепление; гимнастика воли; самоограничения, определённое себе время поста любого рода, в том числе и в духовной сфере; казуистика дела в отношении к нашему мнению о собственных силах – опыты с приключениями и произвольными опасностями. (Diners chez Magny[231]231
Трапезы у Маньи (фр.).
[Закрыть] – сплошь духовные лакомки с испорченными желудками.) – Следовало бы также изобрести испытания и в умении держать слово.
916
Что испорчено превратным употреблением со стороны церкви:
1. Аскеза: уже почти ни у кого нет мужества снова извлечь её на свет, показать её естественную полезность и незаменимость в деле воспитания воли. Наш абсурдный педагогический мир (которому в качестве эталона всё время грезится «достойный подданный государства») полагает, что задачи его исчерпываются «преподаванием», дрессировкой мозгов; у него даже не хватает ума понять, что сперва потребно нечто иное, а именно воспитание силы воли; экзамены сдаются и принимаются в чём угодно, кроме главного – умеет ли человек хотеть, вправе ли он давать обещания; молодой человек считается готовым к жизни, ни разу даже не задавшись вопросом, не дрогнув любопытством к этой высшей ценностной проблеме своей натуры.
2. Пост – в любом смысле, – в том числе и как средство сохранить тонкую восприимчивость, «охоту» и вкус ко всем хорошим вещам (например, временами вовсе не читать, или не слушать музыку, или не жить «достойно» – для добродетели тоже нужно иметь свои постные дни).
3. «Монастырь» – временная изоляция, строгая отрешённость, с отказом, например, от писем; своего рода глубочайшее самоосмысление и новообретение себя, стремящееся избежать не «искушений», но «долга», «обязанностей»: выход из привычного хоровода среды, выход из-под тирании внешних раздражителей и воздействий, которая обрекает нас на то, чтобы расходовать наши силы только на «реакции», не позволяя этим силам накапливаться и прорываться спонтанной активностью. Посмотрите внимательней на наших учёных: они способны думать уже только реактивно, то есть им, чтобы начать думать, сперва нужно что-то прочесть.
4. Праздники. Надо быть совсем уж толстокожим, чтобы не воспринимать нынешнее присутствие христиан и христианских ценностей как гнёт, под которым всякое истинно праздничное настроение летит к чёрту. Ибо праздник включает в себя: гордость, озорство, раскованность; дурачество и шутовство; издёвку над занудством и тупостью всех мастей; божественное согласие с собой, подтверждение себя из всей своей анимальной полноты и цельности – то есть все сплошь состояния, которым ни один христианин не имеет права честно сказать «да».
Праздник – это язычество par excellence.
5. Малодушие перед собственной природой: костюмировка в «моральность» – чтобы не нужна была моральная формула, дабы относиться к какому-то своему аффекту одобрительно: масштаб, насколько человек способен сказать «да» природе в самом себе, – сколь далеко или сколь близко ему потом к морали «возвращаться»…
6. Смерть. Глупый физиологический факт надо обратить в моральную необходимость. Жить так, чтобы в своё время иметь свою волю к смерти!
917
Чувствовать себя сильнее – или, иными словами: радость – она всегда предполагает сравнение (но не обязательно с другими, а с собой, внутри своего состояния роста, даже не зная, насколько ты сам себя сравниваешь).
– Искусственное укрепление сил: за счёт ли тонизирующих химических препаратов, за счёт ли тонизирующих заблуждений («навязчивые представления»). Например:
– чувство уверенности, какое свойственно христианину. Он чувствует себя сильным в своём праве доверять, в своём праве быть терпеливым и собранным: он обязан этим чувством вполне безумному представлению, что его оберегает Бог;
– чувство превосходства, какое должен испытывать, допустим, халиф Марокко, когда ему показывают только такие карты мира и глобусы, на которых три его соединённых королевства занимают четыре пятых земной суши;
– чувство единственности, когда, допустим, европеец воображает, будто всё развитие культуры свершается в Европе, а самого себя при этом видит этаким всемирным процессом в миниатюре; или когда в глазах христианина всё существование вертится вокруг «спасения человека».
– Всё зависит от того, где, в чём испытываешь гнёт и несвободу: в зависимости от этого и воспроизводишь в себе соответствующее чувство укрепления собственных сил. Философ, например, как раз в процессе самой холодно-отвлечённой, самой трансвершинной умственной гимнастики чувствует себя как рыба в воде, тогда как краски и звуки его угнетают, не говоря уж о смутных вожделениях, то есть о том, что другие именуют «идеалом».
918
Всякий нормальный мальчишка глянет иронически, если спросить его: «Хочешь стать добродетельным?» Зато он же восторженно раскроет глаза, если спросить его: «Хочешь стать сильнее, чем другие ребята?»
Как же стать сильнее?
Долго решаться, но твёрдо держаться того, на что решился. Остальное придёт.
Натуры скоропалительные и изменчивые – обе из разряда слабых натур. Не смешивать себя с ними, чувствовать дистанцию – заранее!
Беречься добродушных! Общение с ним расслабляет.
Хорошо всякое общение, в котором упражняется оружие и защитная броня наших инстинктов. Общение, в котором можно испытать всю свою изобретательность, всю свою силу воли… Именно здесь видеть различительное, а не в знании, проницательности ума, остроумии.
Надо учиться приказывать, заранее учиться – точно так же, как и учиться повиноваться приказам. – Учиться скромности, такту в скромности: достойную скромность в себе выделять и чтить… так же и с доверием – выделять и чтить…
За что приходится расплачиваться больнее всего? За ложную скромность; за то, что не соблаговолил расслышать сокровеннейшие потребности свои; в себе обознался; себя принизил; утратил тонкость слуха к голосу собственных инстинктов; – этот вот недостаток почтения к себе потом мстит за себя всяческого рода утратами: здоровья, дружбы, расположения духа, гордости, веселья, свободы, твёрдости, мужества. Задним числом никогда не прощаешь себе этот недостаток подлинного, неложного эгоизма, а видишь в нём лишь препону, неверие своему настоящему ego.
919
Как бы мне хотелось, чтобы люди для начала стали уважать самих себя: всё остальное последует из этого. Правда, тем самым ты для других перестаёшь существовать, ибо как раз это они прощают в последнюю очередь. Как это так? Человек – и сам себя уважает?
Это, однако, нечто совсем иное, чем слепой позыв любить самого себя: нет ничего более обыкновенного – как в любви полов, так и в двойственности, именуемой нашим «я», – чем презрение к тому, что любишь, чем фатализм в любви.
920
«Хочу того-то и того-то»; «хотелось бы, чтобы то-то и то-то было так-то»; «я знаю, что то-то и то-то обстоит так-то» – градации силы: человек воли, человек потребности, человек веры.
921
Средства, благодаря которым сильный вид способен сохраниться.
Признавать за собою право на исключительные действия; как попытку самопреодоления и свободы.
Добровольно уходить в состояния, где нельзя не быть варваром.
Через аскезу любого рода обрести в себе чувство превосходства и твёрдой уверенности относительно своей силы воли.
Не быть сообщительным; молчание; остерегаться обаяния.
Учиться послушанию, в том смысле, что это позволяет испытать себя на самосохранение. Казуистика предела чести, доведённая до изощрённости.
Никогда не руководствоваться принципом: «что дозволено одному, то разрешается и другому», а только наоборот!
Возмездие, право на ответный удар рассматривать как привилегию, признавать как отличие.
Не возбуждать добродетельных амбиций в других.
922
Каким манером следует обходиться с дикими народами, равно как и то, что «варварство» средств в данном случае вовсе не произвол и не прихоть, – всё это можно in praxi очень даже осязаемо ощутить, стоит во всей своей европейской изнеженности очутиться перед необходимостью – на берегу Конго или ещё где-нибудь – удерживать в повиновении настоящих варваров.
923
Воинственные и мирные. Спроси себя: чувствуешь ли ты в своей крови инстинкты воина? А если да, задай себе следующий вопрос: ты по своему инстинкту воин-завоеватель или воин-сопротивленец?
– Остаток человечества, всё, что по своему инстинкту не воинственно, хочет мира, хочет согласия, хочет «свободы», хочет «равных прав»: всё это только разные имена и разные степени одного и того же. – Податься туда, где нет нужды обороняться. Такие люди не будут в мире с собой, если жизнь вынуждает их оказывать сопротивление.
– Создавать предпосылки, при которых вообще больше не будет войн. – На худой конец – покориться, подчиниться, уступить. Всё лучше, чем вести войну. Так, к примеру, подсказывает инстинкт христианину. – У прирождённых воинов нечто вроде вооружения заложено в самом характере, в выборе состояний, в формировании каждого свойства натуры: у первого типа лучше развито «оружие», у второго – «броня».
Безоружные, беззащитные – какие им нужны вспомогательные средства и доблести, чтобы это выдержать, чтобы самим одержать победу.
924
Во что превратится человек, у которого не будет больше причин ни обороняться, ни нападать? Что останется от его аффектов, если лишить его тех, в которых его броня и его оружие?
925
Замечание по поводу одной niaiserie anglaise[232]232
Английской чепухи (фр.).
[Закрыть]. «Не делай людям того, чего не желаешь себе». Это считается мудростью; это считается в высшей степени умным; это считается основой морали – «золотыми словами». В это верит Джон Стюарт Милль – и вообще кто только из англичан в это не верит… Между тем это изречение не выдерживает самой лёгкой атаки. Правило «не делай того, что могут сделать тебе» запрещает действия ввиду их возможных неблагоприятных последствий: задняя мысль тут в том, что за всякое действие неизбежно возмездие. Ну, а как быть, если кто-то с таким принципом в руках вдруг додумается и скажет: «Как раз только такие поступки и надо совершать, дабы нас не упредили, дабы лишить других возможности поступить так с нами?» С другой стороны: представим себе корсиканца, которому его кодекс чести предписывает вендетту. Ему тоже неохота получать пулю в лоб: однако перспектива эта, вероятность получить пулю, не удержит его от удовлетворения своей чести… А разве мы во всех наших приличных поступках не подчёркнуто равнодушны к тому, что из этих деяний для нас воспоследует? Выходит, избегать дел, которые могли бы иметь для нас неблагоприятные последствия, – это значило бы прежде всего вообще все приличные поступки запретить…
Изречение, однако, чрезвычайно ценно тем, что выдаёт в себе определённый человеческий тип: в нём замечательно сформулирован стадный инстинкт, – быть равным, себя считать равным: как ты мне, так и я тебе. – Здесь перед нами непогрешимая вера в эквивалентность поступков, которой в реальных жизненных обстоятельствах просто не бывает. Не всякое действие может воздасться: между действительными «индивидуумами» не бывает одинаковых, равных действий, следовательно, не бывает и «возмездия»… Если я что-то делаю, когда я что-то делаю, меня меньше всего занимает мысль, приложимо ли подобное же действие к какому-либо человеку ещё: это моё действие, мой поступок… Так что нельзя мне ничего «возместить», против меня можно совершить только какое-то «иное» действие.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.