Текст книги "Духовидец. Из воспоминаний графа фон О***"

Он вытащил из кармана письмо.

– Это письмо лежало рядом с ребенком, монсеньер. Оно адресовано вам.

Принц Александр открыл письмо и прочел: «Легче забрать, чем сохранить. Учитесь, принц». Подписи не было… почерк армянина.

– Он в резиденции, – сказал принц.

Книга пятая

На следующий день вечером кавалеры ожидали у накрытого стола: сидели, ходили, болтали о пустяках. Принц должен был вот-вот прийти – его задержал внезапный посетитель. Прошло полчаса, еще полчаса, – принц не появлялся. Лакеи зевали, кавалеры бранились на позднее посещение.

Двери, наконец, открылись. Все повернулись в надежде увидеть принца, но ошиблись: залу медленно пересек незнакомец в мундире шведского полковника. Он не произнес ни слова, сделал общий поклон, небрежный и несколько насмешливый, и удалился через другую дверь. На минуту воцарилось молчание.

Егерь Хагемайстер, стоявший за креслом графа Остена, прервал тишину:

– Господин граф, может я ошибаюсь, только этот человек напоминает нашего попутчика, французского аббата.

– Нет, – возразил маркиз, – он похож на мужчину, которого я видел в саду Мурано. – Не то чтобы тот самый, скорее его брат.

– Если бы не цвет волос, я принял бы его за саксонского драгуна, – заметил Цедвиц, – помните, он уезжал из мюнхенской гостиницы.

– Юнкер, – воскликнул граф Остен, – не кажется ли вам, что это глаза доктора Тойфельсдрока?

В спор вступил барон Фрайхарт:

– Походка напоминает русского офицера. Помните наше приключение на Бренте? Вот если бы русский сбрил бороду…

– С бородой или без, но это был русский, барон, – в залу вошел принц. – В то же время ваш ученый, граф, и шутник из Мангфаля, маркиз. Аббат, драгун, таинственный посетитель сада Мурано. Равным образом францисканец из рассказа Калиостро, человек который увез моего егеря на остров Повелья, а недавно похитил моего племянника под нашим носом, словом, господа, это был мой друг, армянин.

Принц сел за стол, остальные последовали его примеру.

Остен был крайне удивлен.

– Вы хотите сказать, монсеньер, все эти роли играл один человек? Я находился рядом с русским в течение вечера, стоял близ него, когда арестовали графа Калиостро и наблюдал внимательно. Вы сами, сиятельный принц, в момент разоблачения Калиостро распознали в нем некоторое сходство с армянином, хотя на площади святого Марка, когда этот последний поведал о смерти наследного принца, вашего кузена, его маска сдвинулась лишь на мгновенье. Вы даже убедили меня и Фрайхарта, правда, позднее я часто себя спрашивал, не ошибка ли это. Что касается аббата, мы с Цедвицем три дня провели в его обществе, а впоследствии долго беседовали с доктором Тойфельсдроком. Признаюсь, я замечал нечто общее, даже Хагемайстеру показалось, что он видел аббата в окне, – однако и различий было предостаточно.

– Граф Остен, – возразил принц, – вы не единственный поражаетесь этим метаморфозам. Мой друг одарен талантом менять внешность по желанию. Думаю, он часто использует и не столь простые средства, как парик, борода или костюм.

Фрайхарт покачал головой.

– Все же непонятно…

– Дорогой барон, – засмеялся принц, – мы-то с вами должны отлично понимать. Вспомните, как нас изумил Цедвиц. Он поступил к нам на службу юным пажем, восемь лет мы его видели чуть ли не ежедневно! И что же? Стоило хитрецу разок нацепить женское платье, как мы оказались в дураках! Разве я поверил бы моему советчику, если б он только и умел, что разыграть одну-две роли!

Ждали продолжения, но принц замолчал, задумался, едва слушая общий нестройный разговор. После ужина принц повернулся к Цедвицу:

– Юнкер, мой друг хочет побеседовать с вами. Он ждет в саду.

Цедвиц, явно взволнованный, поднялся. Маркиз нахмурился и обратился к принцу:

– Монсеньер, не отпускайте юнкера.

Принц проницательно посмотрел на него.

– Все то же недоверие, маркиз? Помните, когда мы с вами поссорились, вы крикнули, что я попал в лапы шарлатана. Вы и сейчас так думаете?

– Простите, монсеньер, я не придворный и не умею взвешивать слова на кончике языка. Наша так называемая венецианская республика в смысле гражданских свобод – последнее место на земле, но именно поэтому двадцать правящих семей – истинные суверены. Моя семья тоже в их числе, меня учили не признавать никакой власти, кроме той, какую я сам над собой поставлю. Именно вы, принц, должны это понимать.

– Почему именно я?

– Однажды в Венеции, вспомните, ваш герцог выразил вам недовольство в совершенно недопустимом тоне. Барон Фрайхарт читал письмо, когда я вошел. Вы это письмо выхватили из его рук и передали мне. Вечером вы сказали: «О, как непереносимо иметь над собой господина. Самый презренный из подданных или наследный принц – одно и то же. Единственное различие меж людьми: повелевать или повиноваться».

Тогда я не чувствовал горечи ваших слов, принц. Конечно, у нас в Венеции есть верховный властитель – мы зовем его дожем, но дож и его совет выбраны из нашей среды, это наша плоть и кровь, мы – это он. Мы все правим, каждый член двадцати семей республики – соправитель. Понятно, тут нечем гордиться, экая честь – быть сотой долей суверена. Сие сказано, чтобы вы, монсеньер, знали: я не учился искусству проглатывать свои мысли. Я могу неудачно выразиться, но всегда отвечаю за свои слова. Будучи вашим другом, я говорю и действую соответственно, надеюсь, вы в этом убедились.

Принц Александр крепко пожал его руку.

– Конечно, маркиз. И потому прошу объяснить ваше недоверие.

Чивителла поморщился.

– Как вам сказать? Это всего лишь смутное, непонятное ощущение. Видите ли, мне нравится юнкер и я боюсь за него. Потому и прошу: не посылайте его, пошлите лучше меня. Даю слово, монсеньер, исполнить любое поручение доктора.

Принц повернулся у Цедвицу.

– Вы согласны с маркизом, юнкер?

– Нет, сиятельный принц. Я должен пойти сам.

Он поклонился и вышел.

Чивителла вздрогнул и снова обратился к принцу:

– Монсеньер, разрешите мне уехать.

– Как вас понимать, маркиз? Вы знаете мои планы и знаете, сколь я нуждаюсь в своих друзьях.

– Я ваш друг и не собираюсь дезертировать: мое состояние и моя жизнь в вашем распоряжении. Готов помогать вам всячески, но только на свой лад. Если вы разрешите, принц, говорить и действовать в ваших интересах, правда, в силу собственного разумения – тогда я охотно останусь.

– Даю разрешение, маркиз, – засмеялся принц, – раз и навсегда!

– Даже если мои поступки будут неугодны вашему советчику?

Принц снова засмеялся.

– Даже тогда. Но поверьте, маркиз, у вас мало шансов против его воли. Подумайте, как я боролся против него, – и все же он меня победил. Победил не ради себя, но ради меня самого. Настанет день, когда вы согласитесь со мной.

– Когда такое случится, сиятельный принц, я признаюсь честно, как Савл, обращенный в Павла.

Маркиз поклонился и вышел.

В коридоре он встретил юнкера фон Цедвица, взял под руку и повел в свою комнату. Юнкер был очень бледен. Маркиз усадил его в кресло.

– Что с вами, юнкер? Что он вам сказал?

Цедвиц едва мог говорить. Чивителла налил воды и тот выпил залпом. Наконец, произнес:

– Он назвал убийцу моего отца.

Не выдержал и заплакал. Чивителла погладил его руку, пытаясь успокоить.

– Рассказывайте, юнкер.

Юнкер мучительным усилием овладел собой и начал:

– Восьмилетним мальчиком я жил здесь, в резиденции, со своими родителями. Отец служил капитаном и камергером при нашем дворе, мать, по общему признанию, была красивейшей женщиной в городе.

При воспоминании о матери он снова не сдержался и всхлипнул.

Маркиз мягко проговорил:

– Конечно, она была красавицей. Это вам досталось по наследству, юнкер.

– О, лучше бы ей быть безобразной, как тьма кромешная! – воскликнул Цедвиц сквозь слезы. – И пусть бы я унаследовал безобразие! Ведь ее красота стала причиной всех несчастий. Однажды отца принесли домой – окровавленного. Дуэль. Моя мать кинулась к нему, я сбежал по лестнице, первое, что увидел, – яркую рану на левом виске. Я приник к отцу вместе с матерью, на наши руки стекала его кровь. Потом мне, еще ребенку, мать все рассказала. Один человек, добрый друг отца, стал тайком преследовать ее. Она пыталась избавиться от него, остерегаясь что-либо сообщить мужу, ибо знала его бурный темперамент. Она чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы справиться с назойливым обожателем, высмеивала его, но лишь наедине, стараясь избежать скандала, который стоил бы любимому супругу карьеры и достоинства. И вдруг произошло нечто ужасное. Мать порой страдала головной болью и принимала порошок, так вот, в этот порошок слуга, подкупленный соблазнителем, подмешал сильное снотворное. Отец был за пределами страны, выполняя поручение двора; ночью подкупленный негодяй впустил соблазнителя в дом, в спальню матери. На другое утро она проснулась с трудом, словно после кошмарного сна, нисколько не подозревая о случившемся ночью. Через некоторое время поняла, что беременна. Соблазнитель не оставлял ее в покое. Когда она вконец потеряла терпение и решительно указала ему на дверь, он цинично расхохотался и рассказал, что произошло. Ужасное известие потрясло мать, она слегла – в таком состоянии и застал ее мой отец. Пришлось сообщить ему все. Он допросил слугу, – тот поначалу изворачивался, но признался, в конце концов. Отец, яростный, неистовый поскакал на поиски оскорбителя. Следующим утром он дрался на дуэли с лучшим стрелком страны. Это все рассказала мать, хотя я тогда понял не так уж много. Только соблазнителя не могла или не хотела назвать: когда она думала о нем, ее пронизывало непреодолимое отвращение, губы словно отказывались произнести презренное имя. Вскоре она умерла. Мне сказали, причиной смерти стала жестокая лихорадка; ныне я уверен, она сама наложила на себя руки: ее сжигала страшная мысль произвести на свет ребенка этого изверга, убийцы любимого мужа.

Остальное вы знаете, маркиз. Принц взял меня, воспитал и назначил пажом.

Но сегодня я узнал имя убийцы моих родителей…

– Он еще жив? – прервал маркиз.

Юнкер кивнул.

– Да. Он живет в нашем городе.

– Что вы собираетесь делать?

– А что бы вы сделали, маркиз? Тащили бы через всю жизнь неотмщенный позор?!

Он вскочил с кресла, глаза горели, дыхание участилось. Чивителла был поражен: юноша, который еще недавно так легко преображался в смазливую девицу, стоял пред ним смертоносным ангелом мести!

Маркиз протянул руку.

– Эгон, рассчитывайте на меня во всем.

Цедвиц пылко сжал руку маркиза.

– Благодарю вас, но в таких делах помощников не бывает!

– Еще вопрос, Эгон, – настаивал Чивителла, – можете ли вы назвать имя?

Юнкер нерешительно помолчал.

– Если вы дадите слово чести, что это дальше не пойдет, пока все не кончится. И притом не будете мне препятствовать.

– Слово чести, юнкер!

– Так слушайте, – юнкер говорил почти шопотом, – это… герцог.

– Что? – крикнул Чивителла. – Что вы сказали? Клянусь мадонной, юнкер, понимаете ли вы?.. Если герц…

– Вы дали слово чести, маркиз!

– Я дурак, дубина! – маркиз совершенно вышел из себя.

– Слово чести, – напомнил юнкер.

Маркиз тяжело вздохнул.

– Увы, Эгон, знаю. – Он обнял юнкера и поцеловал в лоб. – Помоги вам Бог и все святые.

И удалился мрачный и задумчивый.

* * *

Чивителла приказал своим людям внимательно наблюдать за юнкером. Не остались незамеченными его вылазки в город, следили даже за прогулками в парке.

Вскорости старый герцог дал обед в честь испанского посла; в этот самый день граф Остен позвал принца и его друзей, естественно, не приглашенных во дворец, на ужин в свою виллу. Ему как раз прислали из Курляндии русскую икру – один из немногих деликатесов, к которым весьма неприхотливый принц Александр имел слабость.

– Куда девался Цедвиц? – спросил граф, когда сели за стол.

– Он никогда не пробовал икры и весьма интересовался посылкой. И теперь так запаздывает.

– Я совсем позабыл, граф Остен, – улыбнулся принц. – Он отпросился на этот вечер, пошел в город, думаю, завел интрижку, чтобы утешиться после потери хозяйской дочки. Я не слишком одобряю подобные проделки, но, может, оно и к лучшему: пусть немного развеется и отдохнет от нашей политики. К тому же он недавно проявил такую храбрость, просто грешно его не отпустить.

– Монсеньер несправедлив к юнкеру, – серьезно заметил Чивителла, – ему в эти дни не до амурных забав.

– Что же столь неотложное отвлекло его от наших лукулловых наслаждений? – спросил принц.

– Вы не поверите, сиятельный принц, как я жажду вам сообщить, – ответил маркиз. – Но не могу, не могу, связан словом… Это лишило меня аппетита, лишило сна.

– Дело настолько серьезно?

– Очень серьезно, монсеньер, не припомню в своей жизни столь серьезного события. И самое худшее – мой язык, мои руки связаны. Ничего не поделаешь – дал слово чести.

Облако прошло над маленьким обществом. Барон Фрайхард перевел разговор на кампанию, в которой участвовали принц и граф Остен. Они принялись вспоминать разные военные эпизоды. Чивителла едва слушал: стоило слуге отворить двери, он резко оборачивался в очевидном беспокойстве. Все это заметили, но принц дал знак не обращать внимания.

Вдруг в комнату вбежал, тяжело дыша, один из людей маркиза. Чивителла рванулся с кресла. Попросил разрешения с ним поговорить, увлек в угол комнаты. Видно было, как он встревожен. «Санта Мария, Санта Мария», – послышалось оттуда. Наконец, отдав какой-то приказ, отослал слугу. Медленно подошел к столу, воскликнул:

– Налейте мне, граф! Вы знаете, я неважный собутыльник, но сегодня хочу пить и пить за ваше здоровье, сиятельный принц!

И одним глотком опустошил бокал.

– Дорогой маркиз, – начал Фрайхарт, – если…

– Если… да, если б я мог говорить! – прервал маркиз. – Ладно. Говорите за меня, господа, расскажите что-нибудь о нашем бедном юнкере Эгоне.

– Судя по вашему тону, можно подумать, с ним что-то случилось, – заметил граф Остен. – Будем надеяться на лучшее, юнкер достаточно ловок и не раз спасался из трудных положений.

Принц на минуту задумался.

– Помните, Фрайхарт, первые дни, когда мы его забрали к себе. Мальчик, угнетенный внезапной смертью родителей, сидел под надзором старой служанки в своей комнате, рыдал не переставая, и не хотел ни с кем говорить. Мы ничего не могли поделать. И тогда, барон, вас осенила счастливая мысль подарить мальчику моего старого пони. Поначалу он вовсе не обрадовался, посмотрел, как пони переминается на лужайке и сел на скамейку. Но вскоре зрелище его заинтересовало, он оглянулся, дабы убедиться в нашем отсутствии, и осторожно приблизился. Мы с вами, Фрайхарт, наблюдали из окна, помните?

– Конечно, принц, – кивнул барон, – мальчик обнял его голову, поцеловал, и зашептался, словно рассказывая о своих бедах. Потом нарвал листьев и сунул ему пожевать. Наконец, решился влезть. Но этот пони был с норовом. Он несколько лет простоял в конюшне, привык к даровой кормежке и вовсе не желал терпеть кого-либо на своей спине. Необычная нежность мальчика заставила его стоять тихо, он явно считал, что этого более чем достаточно. Конь предназначен для верховой езды, – это Эгон знал и надеялся, что пони так же приручен, как деревянная лошадка его детских лет. Он попытался взобраться на широкую спину, кстати говоря, не имелось ни седла ни уздечки. Удивленный пони стоял тихо, пока мальчик не устроился, затем резким прыжком сбросил его.

– И еще как сбросил! – воскликнул принц. – Эгон отлетел футов на десять! И что же! Вскочил и снова попытал счастья. На сей раз пони укусил его. Мы выбежали в сад, хотели помочь, но не встретили взаимности. Мальчик спросил, со слезами на глазах, подарили ему лошадку или нет? И к чему владеть добрым конем, если нельзя на нем скакать? Подобрался к злобному, кусачему пони и ухватил за хвост, – игра снова началась. Эгон получил хороший толчок, покатился в траву, вскочил и вцепился в гриву. Сейчас он действовал осторожней, старался избегать укусов и ляганий, но досталось ему порядочно: костюмчик изодрался, пошли кровоподтеки, мы даже боялись, не сломано ли несколько ребер. Но мальчик не сдавался. Стиснул обеими руками морду упрямого зверя и укусил изо всей силы мягкую верхнюю губу. От резкой боли пони вскинул голову, попытался даже встать на дыбы, а мальчик буквально повис на гриве. И, похоже, чертов пони признал-таки его за хозяина: он весь дрожал, бока дергались, но драться перестал. Эгон взобрался на него, ударил каблуками… и мой строптивый пони поплелся вполне добросовестно, кроткий, как ягненок. С тех пор, маркиз, я оценил Эгона Цедвица.

– Он часто вытворял подобные шутки, – продолжил Фрайхарт, – с некоторыми вы познакомились, Чивителла. Мы всячески старались приобщить его к нашей жизни, но все оказалось непросто: в его юной голове занозой сидела мысль отомстить за мать и отца. Сколько его убеждали: надо подождать, стать взрослым человеком. Многие годы отравлял юнкера этот кошмар, пока, наконец, я не сказал, что адресат его мести умер.

– Вы не назвали ему имени оскорбителя, барон? – спросил Чивителла.

– Нет, разумеется. Наш юнкер вполне способен когда угодно устроить скандал!

– Лучший в стране стрелок из пистолета, не так ли?

– Очень хороший стрелок. Лучший едва ли – у старого герцога глаз и сегодня острый, как у сокола, на стенде он постоянно его опережал.

Чивителла, напрягся, его голос задрожал:

– Фрайхарт! По-вашему, герцог стреляет лучше, чем тот… кто убил на дуэли отца юнкера?

Барон удивленно посмотрел на него.

– Что тут особенного? Это подтвердит каждый офицер, каждый придворный.

– Тогда, тогда… – маркиз задыхался, – барон, ради Христа, кто этот человек?

– Позвольте, маркиз, – вмешался принц Александр, – откуда такой интерес? Граф Хаанс, ганноверский дворянин. Он потом отличился на английской службе: два года назад, в начале осады Гибралтара, конец коей мы все еще не можем пережить, его убили во время атаки, предпринятой генералом Элиотом.

– Это правда? Вы не заблуждаетесь? – воскликнул маркиз.

Принц изумленно воззрился на него.

– Заблуждаюсь? Я сам был секундантом камергера Цедвица. Я сам видел, как пуля попала в висок.

– Тогда, клянусь святым Марком, юнкер бессовестно обманут, – рассвирипел Чивителла, в два прыжка достиг двери, выбил поднос у входившего Хагемайстера, крикнул: – Лошадь! Лучшего коня из конюшни графа!

Он схватил егеря за руку и вместе они бросились к лестнице.

– Что случилось, что?! – воскликнул принц.

Все подбежали к окну. Две минуты спустя увидели маркиза, скачущего бешеным галопом. Медленно вернулись к столу.

– Прошу прощенья, монсеньер, – развел руками граф Остен, – что мой скромный вечер принял неожиданно стремительный темп… Маркиза взбудоражило наверняка что-то очень важное.

– И что-то, – дополнил принц, – касающееся юнкера. Полагаю, маркиз возвратится быстро. А пока поскучаем столь приятно, как только сумеем.

– Я получил книги из Парижа. Новые сочинения энциклопедистов. Возможно, вас, монсеньер, это заинтересует?

Они прошли в маленькую библиотеку графа и вскоре углубились в ученую беседу. Каждый старался не замечать рассеянности другого.

Прошло два часа, наконец послышался цокот копыт, потом задыхающийся голос маркиза: «Где принц?» Через минуту он появился.

– Беда случилась! Я не смог воспрепятствовать.

Он упал в кресло, распахнул сюртук, давая волю дыханию. Барон Фрайхарт протянул ему бокал вина.

– Рассказывайте, маркиз, – торопил принц Александр.

– Святая мадонна! Сейчас-то я могу рассказать, сейчас, когда все позади и спасти ничего нельзя. Клянусь всеми святыми, больше никогда не дам слова молчать! – Он с маху поставил серебряный бокал. – Эгон Цедвиц узнал имя убийцы своего отца, но не то имя, которое вы назвали. Он задумал обрушить свою месть…

– На кого? – нетерпеливо прервал принц. – Говорите! Говорите!

– На вашего дядю, старого герцога. Юнкеру назвали его. Он сообщил мне это, но прежде взял слово, что я никому не скажу, пока все не будет кончено, и сам не буду вмешиваться. Я дал слово, великий Боже, лучше бы я его нарушил! Плевать на дворянскую честь, если надо спасти юнкера!

– И что же произошло?

– Я велел следить за юнкером. Мой егерь доложил сегодня вечером: Цедвиц тайно проник во дворец, где герцог давал большой прием. Он, понятно, решил отомстить предполагаемому убийце. Вдруг я услышал от вас, принц, имя подлинного виновника и поскакал во дворец. Встретил у портала одного из своих людей – тот заранее условленной хитростью вызвал из дворца другого, следящего за юнкером и знающего, где тот скрывается. Я вздохнул свободней, – еще ничего не случилось, еще можно предупредить несчастье. Мы с моим егерем довольно легко проникли во дворец, – стража и лакеи приняли меня за опоздавшего гостя. Однако на балконе, где должен был находиться юнкер, его не оказалось. Мы принялись искать повсюду: встречным слугам я совал деньги, описывал его внешность, обещал большое вознаграждение за удачу. Наконец, мой егерь отыскал след – юнкер мелькнул на галерее, окружающей зал для приемов. Поначалу, видимо, намеревался подождать окончания церемонии, а затем подстеречь старого герцога, чтобы разобраться один на один; однако терпение, похоже, ему изменило и он решил прямо пройти в зал. Мы побежали на галерею, и я увидел, как юнкер спешит в зал через какой-то другой вход. Я попытался пробиться в ближайшую дверь, но меня осадили четверо здоровенных гренадеров. Пробовал их подкупить, да именно это, и мое чрезвычайное возбуждение вызвало подозрение. Я пустился в драку, они одолели, несмотря на мое отчаянное сопротивление. Сцена привлекла внимание гостей, все повернулись в мою сторону, шум сменился молчаливым недоумением. И в этом молчании раздался голос юнкера: «Я Эгон Цедвиц! Я пришел покарать человека, который убил моего отца и мою мать! Этот человек – герцог!». Невероятным усилием мне удалось вырваться, я ворвался в зал с криком: «Стой Эгон! Герцог не…»

Грянул выстрел; гости словно окаменели, настала такая тишина, что можно было услышать мышиный писк. Я опять закричал: «Юнкер, юнкер! Герцог невиновен в смерти твоих родителей, клянусь мадонной!»

Цедвиц увидел меня, узнал, его губы зашевелились. Бросил на пол двуствольный пистолет. Его окружили, повалили, связали, – связали и меня.

Пуля продырявила старому герцогу рукав, пробила спинку кресла. Его хладнокровие было поразительно. Он только и сказал: «Недотепа! Тоже мне стрелок!» Потом громко призвал к порядку и спокойствию. В одно мгновение торжественный прием превратился в трибунал. Юнкер предстал перед герцогом. «Молодец сообщил, его зовут Эгон Цедвиц? Не сынок ли моего бывшего камергера и капитана гвардии Курта фон Цедвица?»

Юнкер кивнул. «Зачем пистолет?» Ответ юнкера прозвучал вполне отчетливо. «Убить ваше высочество». «Зачем?» «Я узнал, что вы, ваше высочество, убили моего отца и стали причиной смерти моей матери». «Стой! Не служит ли он у моего племянника, принца Александра? Знает ли мой племянник об этом упражнении в стрельбе?» «Нет, ваше высочество! Богом клянусь, нет!» «Это еще необходимо доказать», – продолжал герцог. – «И кому юнкер обязан сведениями о моей причастности к убийству его отца?»

Юнкер опустил глаза и замолчал. Потом прошептал: «Этого сказать не могу». Герцог попытался что-нибудь из него вытянуть; напрасно. Затем приказал увести и доставить меня. Поскольку мое присутствие во дворце имело очевидную для всех цель сорвать план юнкера, меня немедленно развязали. Дюжина лакеев подтвердила – я давал деньги, чтобы найти юнкера; к тому же герцог своими ушами слышал мой крик, после которого юнкер бросил пистолет. «Кто знает, – пробормотал герцог, – возможно он мне спас жизнь. Слепая курица, бывает, клюнет зерно, молокосос, случается, пробьет туза на карте. Я отпущу вас, маркиз с условием: вы дадите обещание не покидать резиденции».

Я дал такое обещание – ведь только мое свидетельство могло хоть как-то помочь юнкеру.

Я рассказал герцогу, как узнал об открытии юнкера и, связанный словом чести, не смог вмешаться, – все подтвердил мой егерь. Рассказал, что лишь сегодня мне назвали имя настоящего убийцы. «Кто назвал?» – спросил герцог. «Принц Александр», – признался я откровенно и передал нашу беседу. Мне кажется, герцог убедился, что вы, сиятельный принц, не принимали участия в деле. Подозрения у него безусловно имелись, но все обстоятельства говорили против. Ни секунды не мог он и меня держать за соучастника, – я был совершенно безоружен, даже без шпаги, а мое громкое предостережение слышал весь зал. Герцог задумчиво проговорил: «Похоже, в конце концов, слово моего племянника-вероотступника спасло положение. По крайней мере, вторая пуля не вылетела». Он взял пистолет, лежавший перед ним на столе, внимательно рассмотрел и неожиданно воскликнул: «Вот так штука! Этот пистолет я подарил камергеру Цедвицу! Не думал, что когда-нибудь из него пальнут в меня!» Он прицелился и сбил нижнюю хрустальную подвеску с большой люстры в центре зала. «Недурной пистолет, маркиз! Однако надобно, скажу я вам, ежедневно упражнять руку и глаз».

С этим меня и отпустил. Я поспешил прочь, вскочил на коня, – и вот я здесь! А юнкер… юнкера заперли в дворцовом каземате.

Граф Остен поднялся.

– Монсеньер, нельзя терять времени. Все остальное можно обсудить после, главное сейчас – ваша безопасность. По словам маркиза, удалось убедить старого герцога в полной вашей невиновности, но кто поручится за мнение его советников: возможно, они предложат не упускать случая, использовать против вас единственный в своем роде казус. Подумайте, покушение на правителя совершил ваш преданный приближенный. Разумеется, имелись личные мотивы – он считал герцога убийцей своего отца. Да, мы знаем побуждения юнкера, но еще вопрос, поверит ли суд всей этой истории? О скандале с камергером фон Цедвицем рассказывали даже за пределами страны, я, помнится, слышал об этом в Курляндии. Выходит, имя человека, убившего отца, осталось сыну неизвестным? Если бы я сидел судьей, то не поверил, по крайности, усомнился бы, что имя убийцы намеренно скрывалось от сына. К тому же юнкер упорно отказывается выдать того, кто назвал герцога виновником трагедии. В лучшем случае, юнкеру для вида поверят, но останутся в убеждении: вы, монсеньер, и никто другой, шепнули ему на ухо имя герцога. Вы один выиграли бы от успешного покушения, поскольку вы ближе всех к трону со времени исчезновения юного принца. Поэтому не остается ничего, кроме поспешного бегства, а по ту сторону границы мы подумаем как поступить.

– Граф, нелепое подозрение только укрепится, если мы решимся на подобный шаг, – возразил барон Фрайхарт. – При дворе сразу станет ясно: мы бежали, следовательно, виновны, бежали от справедливого возмездия…

– И кто вам сказал, барон, – прервал принц, – что это возмездие несправедливо; кто вам сказал, что юнкер действовал не в наших интересах?

– Господи Боже! – смутился Фрайхарт. – Вы хотите сказать, монсеньер, что вы внушили юнкеру мысль о герцоге?..

– Конечно нет, барон. Я здесь ни при чем, равно как вы, граф, или маркиз. Никто из нас ничего не знал. Но подумайте хорошенько! Неужели не догадываетесь? Чивителла, скажите кто инициатор?

Маркиз помрачнел.

– Армянин и никто другой.

– Он и никто другой, – повторил принц, выделяя каждое слово. – Наш друг и советчик, совершенно неизвестный при дворе. Он сделал это, сделал… для меня. Почему? Потому что презирает мое бессилие. Потому что он – сила, воля, дело! Между мной и троном стоят двое – ребенок и старый герцог. Ребенок в наших руках, полностью зависит от нас. И если бы герцог был убит, если бы…

Он замолчал, провел пальцами по лбу.

– Давайте вообразим последствия удачного покушения. Допустим, пуля пробила не рукав и спинку кресла, а сердце герцога. В юнкера вонзилась бы сотня клинков. Возможно его и пощадили бы… для процесса. Но тогда я, наследник, спешу во дворец. Процесс юнкера, – негодующие вопли, суматоха, торжественное обещание покарать преступника по всей строгости закона. Мнимое самоубийство в камере, побег за границу. И тогда… тогда…

Он перевел дыхание, нервно рассмеялся. Барон изумленно смотрел на него.

– Вы это несерьезно, надеюсь?

– Серьезно, несерьезно! Какая уж моя серьезность! Только мечты! Если бы… Если и если!

Барон заговорил грустным, подавленным голосом:

– Принц, вы не можете так рассуждать или даже мечтать. Если вы одобряете подобные действия, пусть предпринятые кем-то другим для вашего блага, вас следует назвать…

Он прервался, после паузы воскликнул взволнованно:

– Следует назвать… Боже, что я говорю!

Но принц Александр спокойно докончил за него:

– Убийцей, хотите вы сказать? Вам так трудно произнести это слово? Вспомните историю, барон. Вы несомненно найдете среди великих и выдающихся властителей многих претендентов на это звание. Только восседающих на троне судят не так строго. Не история, не люди, нет, властители дают, утверждают законы!

Он вскочил с кресла, быстрыми шагами пересек комнату, остановился, саркастически усмехнулся.

– Не волнуйтесь, барон, я не убийца. Даю вам слово, я не менее вас был ошеломлен случившимся.

Барон схватил его руку, склонился, желая поцеловать, но принц отдернул.

– Никогда подобная мысль не приходила мне в голову, и он… он подумал за меня, да еще так невозмутимо, словно речь шла об удалении занозы. Что я сделал реально? Ничего. Только предавался пустым мечтаниям.

– Вы сумели привлечь на свою сторону много европейских дворов, – заметил Фрайхарт.

– Ах, это получилось само собой, они просто увидели во мне подходящее орудие для своих интриг.

Граф Остен также постарался изменить умонастроение принца.

– Вам удалось завладеть юным наследником.

– Поймите, он это раньше замыслил и принялся действовать. А чего стоит записка, которую он мне подбросил, когда похитил и снова вернул ребенка! Нет, я ничего не сделал. Сидел сложа руки и ждал. Ждал. Герцог и вправду может умереть, он старый человек. Возможно и юный принц… всякое бывает. Я ждал и жду.

Его голова поникла, он бессильно опустился в кресло.

Граф Остен приблизился к нему.

– Больше ждать нельзя. Надо принять решение.

Принц громко рассмеялся.

– Вы тоже не понимаете. Решать, действовать… И на что, по-вашему, я должен решиться?

– Я уже говорил. Седлать коней, уезжать немедленно!

– Ни в коем случае, монсеньер, – взмолился Фрайхарт, – мы потеряем все!

– Уезжать… не уезжать… – устало отмахнулся принц Александр. – Не знаю. Вы оба правы и неправы. А невинному, между тем, угрожает гибель.

Чивителла все это время сидел молча. Услышав последнюю фразу, поднялся.

– Наконец-то вспомнили о юнкере. Я думал, вы уже забыли. Полагаю, помочь ему – наша первая забота.

– Каким образом? – спросил Фрайхарт.

Принц Александр повернулся к маркизу.