Текст книги "Ромашки в октябре"

– Когда я могу привезти вам кал на микропейзаж?

На том конце установилась затяжная вопросительная пауза. Нормального человека это навело бы на определенные сомнения в точности попадания, но только не меня: нормальной меня в то время можно было назвать с большим трудом.

Волнуясь и заполняя внезапную паузу, сбиваясь на ненужные подробности, я стала рассказывать в трубку про своего младенчика, его попу, особенности его дефекации и другие медицинские подробности. Тут, наконец, трубка в моих руках ожила:

– Как вы задолбали меня со своим говном!!! Какой такой пейзаж! Я бизнесмен!! Это мобильный номер телефона!! Я на переговорах!! Какого черта вы все звоните и предлагаете привезти мне свое говно!!!

Я обмерла. Одно было понятно точно: тут моему мальчику с расстройством стула точно не помогут. Трубка продолжала орать в моих руках так громко и матерно, что мне пришлось немножко отодвинуть ее от уха, чтобы не получить акустическую травму.

Примерно через минуту до меня дошла анекдотичность ситуации. Я хохотала так, что не было сил нажать на кнопку «отбой», извиниться перед несчастным беднягой, в недобрый час купившим номер у больничной лаборатории. Но самым главным положительным итогом происшествия стало то, что голова моя встала на место и больше я странными и беспочвенными паниками по поводу здоровья сына уже не страдала.

Как обычно это бывает у родителей, которые одной рукой воспитывают детей, а второй работу работают, дети выросли быстро и незаметно. И хорошими ведь выросли людьми! Правда, очень разными. Если дочь была «как вода текучая», то сын характером был, скорее, в меня: настырный, с явными задатками лидера, непреклонно идущий к своей цели. От этого и ссоры у нас с ним были совершенно зубодробительные, с искрами во все стороны, битьем посуды и хлопаньем дверьми.

Рус учился довольно легко, красивый и умный мальчик, все схватывающий на лету. После школы, не напрягая нас, кроме как в плане денег на репетиторов, сам поступил в довольно известный в стране Новосибирский технический университет, выбрав для себя профессию инженера. Сергей несколько напрягся, оттого что сын не посоветовался с нами, перед тем как выбрать профессию, я же такую самостоятельность одобрила обеими руками. Сколько вокруг, у наших близких и дальних друзей, детей-недорослей, ничего не хотящих и ни к чему не стремящихся, «что воля, что неволя – все одно». А тут парень сам решил, сам поступил, да еще и на бюджетное – поди, плохо. Пусть учится.

В конце учебы появилась и первая девочка, Кристина – дочка нашего главного бухгалтера Тамары Никитичны. Как-то мы праздновали в офисе Новый год, девчонка зашла за мамой да и задержалась, чему мы с Сергеем активно способствовали, не понимая, к чему это впоследствии приведет.

Честно скажу, не приняла ее наша семья. Ни мне, ни мужу она не приглянулась: хорошенькая кукла а-ля Барби, из образования – курсы по маникюру и педикюру, кругозор морсвинки. Еще и происхождение там было аховое: мама вырастила ее одна, папа как сел в тюрьму, когда девочка была еще в младенческом возрасте, так и не выходил оттуда с тех пор, получая раз за разом дополнительный срок то за попытку побега, то за избитого соседа по нарам. Короче, уверенный такой «Владимирский централ, ветер северный». Тамара была отличным главбухом – хватким, деловым, надежным, поэтому этот легкий криминальный «флер» вокруг нее не слишком меня волновал.

Насколько Тамара была хваткой в делах компании вообще и бухгалтерии в частности, настолько же неумелой – в построении личной жизни. Бог с ним, с первым неудачным замужеством (с каждым может случиться), но она и дальше никак не могла управиться с этим вопросом качественно и минимально практично. Каждый следующий кандидат в отчимы Кристины был моложе предыдущего, так что Костя (по кличке «мамин Котик»), текущий претендент на руку и сердце Тамары, был практически ровесником дочери. Можете себе представить, как ужаснулись мы с мужем, когда наш единственный сын представил нам Кристину в роли своей невесты?

На наши охи и вздохи по этому поводу Руслан отреагировал довольно спокойно.

– Мам, это только в пословице от осинки не родятся апельсинки. В обычной человеческой жизни это вполне возможно. Я не лошадь племенную покупаю, чтобы так уж ориентироваться на ее родословную. Мне важен человек. Я люблю Кристину, она любит меня – этого набора мне вполне достаточно.

– То есть я правильно понимаю, – вскинулась я, – что умная она или дура, порядочный человек или нет – это все семечки и тебе неважно?

– Не утрируй, – держал удар сын. – Да, интеллект у нее еще в стадии развития, поздняя она в этом смысле. Порядочность же ее сомнений у меня не вызывает. Можешь поверить моему слову. Я считаю, что она пошла в мать, которой ты, на минуточку, доверяешь самое дорогое – финансы своей компании.

– Ну, во-первых, это не самое дорогое – самое дорогое для меня семья. Во-вторых, как ты можешь ручаться за ее порядочность – ты же не знаешь ее вообще, – не успокаивалась я. – Ты очень молод еще, молод и неопытен, чтобы полагаться в суждениях только на свое мнение и так спешить с выводами. Обжечься не боишься?

– Мам, но я ведь и не женюсь пока, мы просто встречаемся, – постарался успокоить меня сын. – И она в брак не спешит, и у меня не горит ничего. Поживем, пообщаемся, узнаем друг друга получше. Тогда и обсудим.

Постепенно ситуация успокоилась.

Во-первых, Кристина оказалась милой, женственной, влюбленной в нашего красавца сына, как кошка, девушкой. Во-вторых, все эти странные персонажи из Кристининой жизни (ее отец, дедушки-бабушки, судя по иногда проскакивающим словам и намекам, тоже не самого праведного образа жизни, другая маргинальная родня) – все они жили где-то там, за горизонтом. Как герои мифов Древней Греции: вроде все их знают, Зевса этого, Аполлона и Психею, но в лицо никто не видел. Тамара дистанцию понимала и соблюдала достаточно четко: она и ее нынешний «Котик» визитировали нас всего лишь единожды, собою не утомляли, теснее сходиться не пробовали, на работе она продолжала общаться с нами так, что никто бы и не заподозрил, что нас теперь объединяет нечто большее, чем просто отношения «начальник-подчиненная».

Так что постепенно нервы наши успокоились, и все эти нюансы превратились скорее в повод для внутрисемейных шуточек, нежели чем во что-то реальное и угрожающее нашему покою. Хотя мое материнское волнение за сына до конца все же не угасло. Я продолжала смотреть за потенциальной невесткой в оба глаза, раскладывая увиденное на две кучи – «за» и «против». Кучки эти были неровными, то одна становилась больше, то другая. Но в общем и целом поводов для паники и военных действий я не видела.

Жить с нами молодые не стали. Жениться Руслан, как и обещал, не спешил, к нам Кристину тоже не привел, как и к ее матери они не пошли – сняли квартиру в центре. Особых проблем с деньгами сын не испытывал: и мы подкидывали, и подрабатывать он стал с первого курса, у нас же, в агентстве; так что, как говорится, гулял в основном на свои – мы с отцом не стали возражать против этого решения.

В гости молодые приходили регулярно, Кристина готовила не особенно хорошо, ограничиваясь ассортиментом местной кулинарии, находящейся в соседнем доме. На себя в деле питания молодой семьи она брала разогрев купленного в микроволновке и красивую подачу. Меня это несколько раздражало: и в плане финансовой недозволительности такого режима для их весьма еще скудного бюджета, и в плане дополнительного источника моих беспокойств относительно рук, в которые угодил мой сын. «Ну-у-у, теть Ир, ну какая готовка, у меня же маникюр, шеллак, во что у меня руки-то превратятся через неделю от чистки картохи?» – тянула с кошачьим подмяукиванием и прищуром Кристина, когда я заводила речь о том, что пора бы девочке уже и за домашнее хозяйство взяться. Я злилась, Руслан хохотал и обнимал меня своими уже совершенно мужскими, взрослыми ручищами.

Я старалась одолеть в себе то и дело поднимающую гадючью голову классическую «свекруху», но удавалось это мне отнюдь не всегда. Я не понимала: девочка не работает, не учится, домашнее хозяйство ведет в «режиме полуфабриката», как называла этот способ хозяйствования Элка, чем она занята весь день? Когда я приставала с этими вопросами к сыну, он злился и отмахивался. Как-то я стала пытать Кристину по этому поводу – в результате наткнулась на недоуменный взгляд:

– Ну, как, – начала свой рассказ девушка, – я ТВ смотрю, сериалы там, всякое полезное.

– Крис, всякое полезное – это что? А то, может, мне тоже надо, – пошутила я, пытаясь разбавить беседу.

– Ну, как, – опасливо косясь на меня, продолжила она. – Всякие передачи про здоровье, про еду. Знаете, есть такая передача, название не помню, где рассказывают, что можно покупать, какую колбасу или консервы, а что нет? Вот ее смотрю. Еще про экстрасенсов на ТНТ есть интересная передача. Они прям вообще все-все могут. И пропавшего человека найти. И машину, угнанную у мужика, нашли. Иногда по фотографии, иногда эти еще используют, ну, как их… ритуалы всякие, вот!

Земля подо мной зашаталась. Ритуалы, экстрасенсы… Мама моя дорогая, о такой ли невестке я мечтала?!

– Ладно, про экстрасенсов и телевизор я поняла. Еще что-то? – Я старалась удержаться от раздражения, и пока мне вроде бы это удавалось.

– К маме хожу. Мы там чай с ней пьем, разговариваем. По магазинам можем прошвырнуться. Мама – она у меня очень практичная. Она на рассылки всех наших гипермаркетов подписана. И всегда знает, на что где скидки. И я в результате все очень выгодно покупаю. Только это не всегда удобно: вчера, например, пришлось купить пять коробок яиц, там акция была в АШАНе, «Купи 5 коробок и 6-ю получишь бесплатно». Мы с мамой взяли по два комплекта.

Ира, держись. Молчи, улыбайся и отряхивайся, не выдай себя. Не спрашивай эту дуру малолетнюю, зачем в доме, где живут два человека, из которых один в рабочие дни приходит домой только ночевать, и где практически ничего не готовится, двенадцать десятков яиц.

– Или вот с бельем постельным. Тоже акция была: «Купи 3 комплекта полутораспальных и получи в подарок 1 еврокомплект на двуспальную кровать». У нас же двуспальная. И теперь у нас есть три лишних комплекта! Я уже придумала: мы их дарить будем, когда нас на дни рождения будут приглашать. Белье – отличный подарок! Еще «магазин на диване» – знаете, как выгодно там все покупать?!

Может, оно и хорошо, что Кристина не работает? С такими мозгами какая ей работа. Только бы выручали ее из всяких неприятностей.

Помнится, Элка, моя закадычная подружка, спросила, как я выдерживаю эту ленивую дурочку и почему не пытаюсь отвадить от нее Руслана – явный же мезальянс, зачем в семье эта глупая кукла.

– Знаешь, Эл, я одно время прямо восстала и боролась. Вела с Русланом всякие беседы на тему семейной жизни и бесполезности в ней таких дур, как Кристина. Стращала, что дальше дети пойдут – и наследовать будут не только твою, сынок, генетику, но и мамину. И будет это атас полный! Помню, как Кристина, когда по телевизору показывали интервью с Церетели, оживилась и, тыча в экран ложкой от мороженого, закричала: «О, я его знаю, это этот, как его, Цискариджа!»

Убеждала, старалась, а потом смотрю – отношения мои с сыном начали портиться: во-первых, ночная кукушка, сама знаешь, кого хочешь перекукует; во-вторых, сын терпеливо и последовательно на все мои подколки отвечал, что умные беседы ему есть с кем вести, а Кристина его любит, в рот ему смотрит, и ему с ней хорошо. И вообще, ему ее жалко, у нее было трудное детство. Вот это вот сочетание для мужчин, красота+жалость+ грамотное поведение со стороны женщины – совершенно убойное трио, слона завалит, не то что моего молодого дурачка. Понятно, что потом сбежит, как наиграется, но сейчас-то совершенно непробиваем.

– Господи, как же обидно за Руслана. Умный красивый мальчик. Мне казалось, что вот как раз у него все будет в жизни складно-ладно. И девочку он найдет себе под стать – умную, целеустремленную, из хорошей семьи, а не этот дикий цветок прерий.

– Ничего, найдет и не цветок, я в него верю. А сейчас пусть будет по-его. Он же в меня, такой же баран упертый: чем больше я с Кристиной борюсь, тем больше он за нее цепляется. Да и она постепенно, хоть и медленно, соображать начинает: дома у них чистота откуда ни возьмись завелась, обед из трех блюд в холодильнике, пусть и с мясным в виде сарделек и первым на бульоне из кубиков. На работу сынуля приходит – рубашки такие белые и наглаженные, что аж скрипят. Судя по его сияющему лицу каждое утро, в постели она его тоже обслуживает не покладая рук, ног и других частей тела. За здоровьем его следит: я его к зубному года два последних гнала, и все бесполезно – а тут Кристина взяла его за хобот, сказала, что переживает за здоровье «своего зайчонка», и мальчик мой как миленький не то что зубного посетил, но и полную диспансеризацию прошел.

– Ну, Ир, тогда, может, пусть будет? Не нашего она, конечно, поля ягода, но мальчику от нее одна польза. Не лезь, потерпи. А то мало ли еще какая следующая попадется. Может, будет Сартра в подлиннике читать, а парень твой будет сидеть рогатый, на сухомятке и в драных носках посреди домашнего срача.

– Вот и я себя успокаиваю, что не фиг со своей шкалой ценностей в его жизнь вмешиваться. Хотя руки чешутся прямо до не могу! Но боюсь сына потерять: он у меня с гонором, взбрыкнет, и буду его видеть только на работе, с кислой мордой.

– Да, тут, конечно, сплошное удобство, ваш семейный бизнес. Все рядом, все вместе. Одна Катька откололась. Как она там, детьми-то не обзавелась еще?

– Нет пока. Она не рвется, Виктор тоже не настаивает. Говорит, в Америке так рано детей рожать не принято, сначала надо для себя пожить. Ну, вот и живут для себя. Но и Катька вроде про детей не заговаривает, хоть я и промываю ей голову каждый приезд, что биологические часы тикают, что спохватится потом – да поздно будет.

– Ой, ладно тебе, командирша! Оставь девку в покое. Нынче вон бабки шестидесятилетние рожают, а тут девке и тридцати еще нет, а ты ее уже запугиваешь.

– Неправильно это, Эл. Не работает, не учится, детей нет. Сидит дома, готовка-уборка и массаж-фитнес, ну и телевизор еще, все, больше никаких интересов. А, ну это еще, рукоделие всякое: то она шьет, то вяжет, то вышивает – тургеневская девушка, блин. Ну, вытащит ее иногда Витя на открытие выставки какой-нибудь или в кино, а не вытащит – ей и так неплохо. В кого она такая вялая, не пойму. Как камень лежачий, где положил – там взял. Хорошая, добрая, домовитая и заботливая, но настолько без амбиций… Как птичка живет, день прошел, и ладно. Даже язык толком не стала учить, так, разговорный освоила, не более того.

– Страшно, конечно, тебе за нее, я понимаю. Мало ли, как дальше будет.

– Да вот и я о чем! Катя, говорю, не дай бог что с Виктором, ну или разойдетесь – ты же вообще недотыкомка, ни на работу выйти, ни проблемы какие бы то ни было бюрократические решить. Живешь, как рабыня Изаура, для красоты мужем из России вывезенная, и пальцем о палец не шевелишь какой-никакой страховкой на будущее себя обеспечить. А она смеется, говорит, что слово секретное знает и Витя ее никогда не бросит. Что ты с ней будешь делать…

* * *

Как легко купить мужчину. Молодая девушка забеременела после первого же секса, и вот сразу все – мужик уже бросает женщину-друга, практически уже жену, с которой его связывают любовь юности и долгие отношения, и бежит на зов молодой самки. О чем с ними трахаться, взрослым мужикам, с малолетками этими? Ну, секс, ну, все под руками молодое, гладкое, без морщинок и неизбежных обвислостей, легкого предательского желе вместо когда-то упругих тканей. Но ведь после одурманивающей постели наступает отрезвление и необходимость худо-бедно поддерживать диалог. Как-то надо жить часы и дни рядом с этим гладким юным мозгом, не поврежденным извилинами.

Может, я завидую, а? Моя-то молодость безвозвратно позади. Хотела бы ты, Ира, вернуться в свои восемнадцать-двадцать? Вот нет и нет, ни за что. Я не была тогда такой свободной, не чувствовала и не знала свое тело, свои желания, свои симпатии и антипатии так, как чувствую и знаю это сейчас. Не была такой уверенной в себе, такой решительной и смелой. Трогательный цыпленок, интересующий взрослых дядей только как хорошенькая незамысловатая дурочка. Это сейчас со мной можно дружить мужчине: я дам совет, я подставлю плечо, мне есть что предложить партнеру – и в деловой жизни, и в постели, со мной не стыдно выйти в свет – я не посрамлю своего мужчину в любой компании. А тогда – только молодость и отсутствие морщин… товар между секс-шопом и мясными рядами…

* * *

Весна 2014-го очень сильно перевернула жизнь нашей семьи. Я бы даже сказала без боязни преувеличить, что жизнь нашей семьи разделилась на «до 2014-го» и «после 2014-го».

Тем, кто хоть иногда смотрит телевизор, читает газеты или новостные ленты в Интернете, причина такого «водораздела» именно в этот момент совершенно понятна – Украина. Во-первых, часть наших родственников (и моих, и Сережиных) всегда жила на Украине. Не сказать, чтобы мы уж как-то сильно и взахлеб роднились, но с праздниками семейными друг друга поздравляли, по большим юбилеям, свадьбам или, не дай бог, похоронам друг друга навещали, собираясь большой, шумной и разношерстной толпой. А тут раскололась семья напополам: за Майдан – и против, одни «на Украине» – другие вовсе «в» ней. Семейные узы рвались по живому, любившие друг друга родственники, крестившие детей и поддерживающие друг друга всю жизнь в трудную минуту, расплевывались и расходились злейшими врагами, под брань и проклятия с обеих сторон.

Ситуации происходили совершенно фантасмагорические. Мне кажется, когда мы будем внукам про это рассказывать, они будут упрекать бабушку и дедушку либо во вранье, либо в старческом слабоумии.

Например, у моего Сергея был армейский друг, проверенный годами. Точнее, у них была небольшая компания из четырех человек – друзей, как говорится, неразлейвода. Тарас, украинец, вернулся после армии в Киев, доучился в вузе, стал журналистом, редактором, известным в своей стране. Витя, из Воронежа, женился на девушке из Подмосковья, работал истопником в Барвихе, на одной из правительственных дач. Боря, математик, родом из Питера, давно уехал с семьей в Израиль. Ну, и Серега мой.

Раз в год-два, хоть трава не расти, обязательно встречались, долго примериваясь к планам друг друга, подгадывая отпуска и другие жизненные обстоятельства так, чтобы всем было удобно. Поэтому место встречи то и дело менялось. Однажды даже в турецком Кемере, на отдыхе, встречу устроили. Их отношения давали мне и нашим детям отчетливое представление о том, что такое мужская дружба, воинское братство. Я не представляла, до поры до времени, что могло бы случиться, что могло бы нарушить их дружбу. Эти отношения были проверены годами и трудностями. Борис переезжал в Израиль и заболел накануне отъезда – эти взрослые мальчишки все собрались в Питере, подставили плечо, помогали, грузили, успокаивали. Виктор получил сильный ожог на работе – через сутки они все были в больнице в Москве, куда его отправили, сдавали кровь, торчали у больницы, пока его не перевели из реанимации в обычную палату. У Тараса внезапно и тяжело заболела жена – первые, кто помог финансово, естественно, были Сергей, Борька и Витя. За годы нашей с Сережей супружеской жизни я привыкла к ним так, что забывала порой, что они – друзья, не родня, настолько мы все были близки.

16 марта 2014 года в Крыму прошел референдум о присоединении Крыма к России. А 19 марта, в день рождения Сергея, раздался звонок из Киева. Обычно и всегда его «армейцы» звонили и поздравляли первыми, с самого утра. Так и в этот день: Витя и Борька уже позвонили рано утром, поздравили, так что, когда на экране мобильного высветился номер Тараса, Сергей расплылся в улыбке, снял трубку и сказал:

– Бинго! Ты сегодня последний, хохол.

Вдруг его лицо начало меняться. Поднялись брови, застыли глаза, приоткрылся рот. Слушая голос из трубки, Сергей растерянно посмотрел на меня, а потом включил громкую связь.

– …суки вы последние! И Путин ваш, и вы сами! В холопстве живете, и все вам нравится! Ну и живите, кто вам не дает! Что ж вы другим-то жизни не даете?! А Крым я вам никогда не прощу, так и знайте! Или вы выводите войска – или можешь забыть о том, что я твой друг! Врагами станем!

Мои глаза тоже полезли на лоб. Мы с мужем молча дослушали гневный монолог Тараса. Наконец, когда бешеный поток речи из трубки пошел на спад, Сергей переспросил осторожно:

– Тарас, дружище, ты вообще трезвый? Чот рановато ты сегодня начал, похоже.

В ответ ему прозвучал очередной взрыв брани. Затем друг бросил трубку.

Небольшое расследование, проведенное Сергеем в этот же день, показало: Виктору он закатил с утра такой же скандал, с проклятиями и угрозами. Борису звонил, но, так как Израиль на тот момент еще никаких заявлений по украинской теме вообще и крымской – в частности, не делал, Тарас просто ограничился выяснением личной позиции Борьки по проблеме. Борька, человек настолько аполитичный, насколько это вообще возможно, и по молодости-то не от мира сего, с возрастом все глубже уходящий в себя, вообще не понял, чего от него хотят. Телевизор он не смотрел, читал только научные журналы или профильные сайты, поэтому Тарасу пришлось сначала объяснять ему, о чем вообще речь.

Боря все выслушал, помолчал. Тарас не выдержал:

– Чего молчишь-то? Что ты думаешь по этому поводу, на чьей ты стороне?

– Стратегические просчеты невозможно компенсировать тактическими успехами. «О войне», фон Клаузевиц.

– Это ты к чему? – опешил киевлянин. – Какой такой Клаузевиц?

– Прусский военачальник, военный теоретик и историк XIX века.

– Он-то тут при чем?

– Ты меня спросил, о чем я думаю. Я тебе ответил.

Тарас выматерился и бросил трубку.

Было очевидно, что надлом нашей жизни, которую мы так бережно охраняли от внешних передряг, будет куда сильнее, чем можно было предположить.

Сначала мы с Сергеем пытались смотреть ТВ, искать новости про Украину в Интернете, но скоро стало понятно, что от этого не легче, а, наоборот, тяжелее: не имея надежной, достоверной информации от непосредственных участников событий, видя тенденциозность освещения событий со всех сторон, разобраться в том, где правда, а где ложь, было решительно невозможно. Одно и то же событие разными сторонами подавалось совершенно по-разному.

Кое-как читая по-английски, я попыталась поискать информацию в зарубежных СМИ. Скоро стало понятно, что и они обращаются с информацией крайне вольно. Даже беседы с беженцами из Украины понимания ситуации не приносили. За первые же месяцы «украинских» событий – в особенности когда начались военные действия и в город стали приезжать беженцы – стало понятно, что и беседы с очевидцами не приносят нам понимания, что же там происходит у братьев-славян, кто прав, а кто не прав. Клубок закручивался все туже, в воздухе витали растерянность и ожидание самого худшего сценария развития событий. Возможно, кому-то это давалось без особых проблем. Я же, со своей тонкой нервной организацией и способностью к сопереживанию, просто физически болела от происходящего вокруг меня, в том числе и в информационном пространстве. Одно было понятно: очень жалко людей, очень жалко всех нас, кому выпало проживать эти времена…

Помню, как мы ехали домой после одного из рекламных мероприятий в области. Погода была дождливая, глаза очень уставали от напряжения. Решили затормозить на заправке, отдохнуть, перекусить. В кафе познакомились с двумя женщинами, они оказались беженками из Донецка. То, что они рассказывали – бомбежки, насилие с обеих сторон, голод, гибнущие дети, – взрывало мозг, заставляло тяжко биться сердце. Я впервые за свою долгую жизнь оказалась в такой ситуации и не знала, как себя вести. Одновременно хотелось убежать и не слышать – и немедленно чем-то помочь. Они сидели передо мной, две обычные тетки, встреть на улице – и не заметишь. А внутри у них был ад; я уверена, что, переживи человек такое, он просто не может остаться прежним, не может не измениться.

Когда настал момент оплачивать счет, у них не оказалось наличных. Сергей попытался оплатить наш общий счет самостоятельно – женщины отказались, шумно возмущались и интересовались, есть ли поблизости банкомат. С обратной стороны заправки был небольшой магазин, девушка-официантка сказала нам, что там можно снять деньги. Договорились, что мы немного подождем, женщины сходят в магазин и вернутся к нам. Я решила сходить в туалет и вышла с заправки чуть раньше. Когда я стала застегивать в кабинке джинсы, молния зацепила легкий шарф, концы которого при наклоне попали в застежку. Так что пришлось задержаться, пыхтеть, возиться, пытаясь не сломать застежку и одновременно не порвать шарф.

В этот момент я услышала, что в туалет вошли наши случайные знакомые.

– Так, значит, сейчас выходим из туалета, и сразу в машину иди, уезжаем.

– Погоди, нам же еще в банкомат идти, нас ждут же на заправке.

– Ты меня слышала? Выходим и уезжаем!

– Нехорошо как-то. Хорошие люди, даже заплатить хотели за нас. Неудобно убегать-то.

– Неудобно тебе?! Да из-за них, людей этих хороших, у нас вся жизнь под откос! Петро твой погиб, мой мужик, считай, сгинул – видела его последний раз два месяца назад, где он и что – неизвестно теперь. А ей, видите ли, неудобно! Пусть платят!

Быстро управившись с делами, так и не обнаружив в кабинке меня, они вышли.

У меня так горели щеки, было так нехорошо, что я еще немного задержалась в туалете. Успокоившись, я вернулась в кафе и сказала Сергею, что уговорила на улице женщин все-таки согласиться, чтобы мы оплатили счет. Ситуация была странной даже для него, не слышавшего этого туалетного диалога; логично было хотя бы вернуться, сказать «спасибо» и попрощаться. Но я хорошо знала своего мужа: человек он не мелочный и спустит это на тормозах, промолчит. По приезде домой я сильно заболела и долго выкарабкивалась, врачи терялись в догадках по поводу диагноза – ощущение было такое, что разладился весь организм, настолько противоречивыми были симптомы. Я понимала, что причина, скорее всего, в моем внутреннем раздрае, непокое, и благодарила вовремя пришедшую болезнь, давшую мне возможность полежать в постели и подумать, отдохнуть.

Но, сколько бы я ни размышляла на эту тему, я не могла прийти к какому-то четкому мнению по поводу всего происходящего, встать внутри себя на какую-то четкую и однозначную позицию: кто прав – кто виноват, где добро – а где зло, где белое – а где черное. Никогда бы не подумала, что неопределенность с вопросами, не касающимися личного существования, может вызывать у меня такие сильные, такие болезненные ощущения, так мучить меня и занимать ежедневные мысли. Я слушала или читала высказывания людей, обосновывающих важность и нужность происходящего для соблюдения интересов России, – и соглашалась с их доводами. Затем натыкалась в Сети на точку зрения оппонентов, защищающих интересы «украинской свидомости», – и начинала их понимать.

Вскоре я начала чувствовать необходимость как-то отстраниться от темы – я физически страдала от погружения в нее: нарушился сон, аппетит, стало то и дело подскакивать давление, я ощущала себя постоянно подавленной. Но поделать с этим ничего не могла: каждое утро, садясь к компу, как зомби, начинала снова и снова погружаться в российско-украинскую заваруху.

Скоро к поводам для душевных терзаний, помимо Украины, прибавились и санкции с финансовым кризисом. Резкие колебания курса валют, изменения в экономической обстановке тут же отразились на нашем бизнесе. Клиенты резали свои рекламные бюджеты, наши заработки стремительно падали. Сергей старался удержать руль нашей лодки, которая упорно поворачивалась носом вниз, ко дну. Я, со своим куда более стратегическим взглядом, понимала, что необходимо срочное и кардинальное решение, а не попытка отбивать те или иные последствия происходящего на рынке. А оно, решение это, все не приходило и не приходило.

К сожалению, со всеми этими событиями совпал и мой личный «срок работы батареек». Я чувствовала себя невероятно разбитой и унылой. События вокруг давили на меня, на мой мозг, заставляя немедленно искать решения, выходы, придумывать антикризисные планы. Организм сопротивлялся, отделывался от мозга всевозможными болезнями, то и дело нападающей на меня бессонницей, после которой я не то что работать не могла – едва ноги волочила. Ощущение фатального полета в пропасть нарастало.

Подкашивала наш бизнес еще и сильная закредитованность. Во второй половине 2013-го, когда все еще было ровно, радужно и складно, мы взяли два больших кредита. За счет первого мы выкупили офисное здание, где давно уже арендовало площади наше агентство. Второй кредит мы потратили на то, чтобы отремонтировать как следует старое здание, расположенное очень удачно в тихом центре; меблировали его, постаравшись сделать интерьер модным и достаточно шикарным. Оба кредита были валютными, и, когда грянул кризис, мы оказались в захлопнувшейся ловушке: чтобы обслуживать кредиты, нужно было зарабатывать, а клиенты агентства, как это всегда и бывает в кризис, «резали косты», сокращая все, что только можно, и в том числе – бюджеты на рекламу и маркетинг.

Размер наших долгов быстро достиг какой-то совершенно невыговариваемой цифры. Надо было что-то срочно предпринимать, тревожная красная кнопка горела и пульсировала у меня внутри практически постоянно. А путей выхода из сложившейся непростой ситуации так и не было видно: не придумывалось мне ничего…

Но и этого судьбе показалось мало.

Как-то вечером в гости пришел Руслан. Что удивительно – один, без Кристины, хотя обычно в свободное от работы время они перемещались исключительно парой, как попугаи-неразлучники. Я даже забеспокоилась сначала – уж не добавится ли ко всем нашим трудностям еще и кризис в его семье. Оказалось, дело совсем не в этом.

– Мам, пап, нужно поговорить.

– Рус, только умоляю: без твоих длинных преамбул. Я совсем плоха в последнее время, пожалей мать-старушку, не тяни, – взмолилась сразу я.

– Ой, мам, начинается это твое кокетство! Какая ты старушка-то?

– Рус, не паузи! – поддержал меня отец. – Со старушками позднее разберемся. Что случилось-то?

– Я выиграл американскую грин-карту.

Говорила же я Сергею, за фигом каменные полы на кухне – чай, не в замке живем: уроненная мною от неожиданности кружка с чаем рассыпалась в мелкие дребезги, горячий чай обжег ногу. Я подпрыгнула, зашипела, затрясла ногой.