Текст книги "Заклятие счастья"

– Ага.

– Егорка? – с пониманием кивнул участковый, он знал о страсти брата к спичкам.

– Ну да… Голова у него снова… – Стас постучал свободной от воротины рукой себя по затылку.

– Понятно… – участковый опустил голову, внимательно осмотрел свои пыльные ступни, пожалел свой сбитый ноготь на большом пальце и вдруг спросил: – А вы сегодня днем где были, Станислав?

– Днем? На рынке, где же еще!

– Ага… Все вместе?

– Как всегда. Сегодня наплыв был большой. Столько продали! – похвалился он. – А чё?

– Да так, думал, ты, может, дома был днем. Заезжал там на обед или просто… Может, соседку видал, – неуверенно, без надежды почти, пробормотал участковый.

– Соседку? Какую соседку? – не понял Стас. – Тут соседей, сам знаешь!

– Беликову.

– Беликову? Шурку?

Он нарочно назвал ее некрасивым грубым именем. Чтобы не обнажить свою к ней симпатию. Ведь если назовет ее Сашей или Александрой, то сердце тут же отзовется, зачастив. И низ живота станет тянуть болезненно и сладко.

Саша, Сашенька, Сашуля…

Он грезил о ней с детства. Понимал прекрасно, что у него нет никаких шансов, а все равно грезил. Поэтому и был до сих пор один. Потому что решил: либо она или такая, как она. Либо никакой.

– Нет. Не Шуру. Ее мать, – уточнил участковый, маетно почесывая кадык. – Дочка бузит. В полицию позвонила Хмелеву. Утверждает, что мать ее пропала. Плачет! Истерит!

– Да ладно! – хихикнул Стас недоверчиво. – Тетя Алла пропасть не может по определению!

– Почему это? – не понял участковый.

– Она непотопляема! Она такая… – и он, выпустив воротину, сжал оба кулака и тряхнул ими у груди, напружинив мышцы. – Ух!

– Вот тебе и ух! – Участковый сместил пальцы с кадыка на грудь, почесался лениво, зевнул. – Телефон дома, сумка дома, очки дома. А ее нигде нет. Саша вернулась, а матери нет. И дом, что характерно, открыт. И записи с камер наблюдения пропали.

– А у них камеры были?! – ахнул Стас и недоверчиво покрутил головой. – Ни хрена себе!

– Вот тебе и ни хрена себе… – он снова зевнул и с угасающей надеждой еще раз спросил: – Так точно не видел?

– Да говорю – нет! – Стас качнул головой, озадаченно вывернув нижнюю губу. – Весь день на рынке, продажа перла. Мотался с базы на рынок и обратно. Два раза ящики подвозил. Фартовый день… Надо же… Тетя Алла! Камеры… Охренеть!..

Участковый глянул на лобастого Стаса, тут же подумал со злостью, что тот от брата отличается совсем немного, такой же придурок. Простился и пошел обратно к дому Беликовых.

Ох, как он ненавидел посещение скорбных домов! Так он называл дома, где угнездилось горе. Он совершенно не мог там находиться. Он там задыхался. Его все там тяготило. И громкий плач, и тихое всхлипывание, и просто тяжелые вздохи. А глаза, наполненные надеждой, обращенные к нему, когда он входил в дом, он ненавидел пуще всего!

Он не мог найти и не найдет никогда пропавшего без вести человека! Для этого у него слишком скуден ум и совершенно нет желания. Он ведь сразу смекал, что, как только человече пропадало, которое пропасть не должно было, – это все, это приговор. Надежд быть не может! И не надо так на него смотреть. Он не бог! И не провидец!

Пусть вон на Назарова смотрит, он бывалый, говорят, сыщик. Из самой столицы прикатил. Он и вопросы умные задает, по существу.

А она на него не смотрит – на Назарова. Она на него – на своего участкового уставилась. А он-то что?! Его вообще из дома вытащили из-за стола, где он вкусно ужинал картошкой с котлетами под бутылочку водочки. И обсуждал, между прочим, со своей супругой приятный вопрос предстоящего отпуска.

И теперь что? Если ее полоумная высокомерная мамаша не найдется, плакал отпуск, так?

– Я сожалею, Александра… никто ее не видел, – развел он руками.

Помотал отрицательно головой, изо всех сил желая, чтобы Назаров его отправил куда-нибудь снова из этого скорбного дома. Он лучше по улицам пойдет бродить и с вопросами к жильцам приставать, с бесполезными по большей части вопросами, чем в ее глаза смотреть, наполненные ужасом.

– Но так же не бывает! Так не бывает! Как она могла пропасть? Ее же не инопланетяне похитили! – вдруг закричала она в несвойственной ей манере – звонко и громко. – Кто-то же должен был видеть какую-то машину, человека, бредущего по улице. Кто-то подходил или подъезжал к нашей калитке! Звонил в нее! Камеры! Есть же камеры у соседей! Они могли зафиксировать и…

Участковый еще раз развел руками и отрицательно замотал головой.

Да, он говорил с соседями, на чьих домах были установлены камеры наружного наблюдения. И они даже вместе просмотрели записи за весь день. И видели, как выходила утром Саша на работу. Как потом Алла Геннадьевна куда-то выходила с сумкой и пустой корзинкой. Вернулась часа через полтора, сгибаясь под тяжестью покупок.

– Что она купила? – вдруг спросил участковый у Саши.

– Я не знаю. Я не проверяла.

Она опустила ноги с уютного диванчика, в углу которого провела последние полтора часа. Дошла до холодильника, заглянула внутрь. Проверила полки шкафов.

– На рынке была, точно. Фрукты, овощи вижу свежие, зелень. Сыр… Да, сыр, свежая упаковка. И творог. Значит, в магазине была тоже.

– В какой обычно магазин она ходила? – спросил Назаров, рассматривая гору семейных альбомов, которые принесла Саша по его просьбе.

– Какое это имеет значение?! – резко обернулась она на Назарова и зло прищурила глаза. – Она же вернулась из этого магазина!

– Она могла там с кем-нибудь повздорить, – осторожно заметил Сергей.

– Это было не в ее правилах. Не в ее манере! – снова резко и невежливо отозвалась Саша.

А вот тут вы ошибаетесь, возразил выразительный взгляд Назарова. Она могла! И еще как могла!

– Хорошо… – не стал он спорить и перевернул еще одну страницу фотоальбома. – Кто бывал у вас в доме?

– Много кто, – она вернулась на диванчик, снова села, поджав под себя ноги. – У нас бывало много людей.

– Кто чаще других? Особенно в последнее время, Александра, – пришел на помощь участковый, поняв, куда клонит Назаров. – Мне тут соседи сказали, что у вас часто бывал Усов Серафим Ильич.

– Он в дом редко заходил. Пару раз, наверное. И то давно, – рассеянно заметила Саша, потирая ладошками плечи, будто замерзла.

– Потом еще, говорят, Илюхин у вас бывал, – вспомнил соседские сплетни участковый. – Так?

– Да… – она вдруг вскинула на него взгляд с загоревшейся надеждой. – Да, знаете, Вадик часто бывал. Особенно в последнее время. Они все больше с мамой общались. Часами! Я…

– Вы ему не симпатизировали? – продолжил участковый, потому что к тому его призывал взгляд Назарова.

– Я? Не особо, – она с раздражением поморщилась. – Не авансировала, так скажем.

– Может, он решил через вашу матушку к объекту подобраться? – не вполне уместно хихикнул участковый.

– К какому объекту? – не поняла она.

– Ну… К объекту своего интереса. То есть к вам. Решил сначала завоевать симпатию вашей матери, а потом…

– Не знаю, – она равнодушно пожала плечами. – Я не задумывалась. Ко мне не приставал. Уже замечательно.

– А о чем они обычно говорили? – встрял Назаров, отложил один альбом, потянулся к следующему.

– Я не подслушивала! – возмутилась Саша, не глядя в его сторону.

– Но обрывки разговора могли до вас долетать. Не шепотом же они говорили, – почти сердито возразил Назаров.

Он понимал, почему она так себя ведет, и извинял ее. Когда он приехал в ее дом по просьбе Хмелева, первым ее порывом было броситься ему на шею и разрыдаться. Он это видел! Он сто процентов даст за эту версию! Она ахнула, отступила на шажок, потом протянула к нему руки, часто заморгала, выдохнула со всхлипом:

– Сережа! Ты-ы-ы…

А он что? Он отступил. Закрылся! Забился в нору! Он опустил голову, успев кивнуть. И пробормотал, как совершенный придурок:

– Здрасте, Александра Степановна. Я по вызову. Вы звонили Хмелеву.

И все! Она тоже закрылась. Тоже кивнула. И больше уже не смотрела на него с надеждой, что он все исправит, что он все сделает правильно. Он сильный! Он сможет!

Наверное, он должен был как-то иначе себя вести. Не как официальное лицо. А как…

Черт! А как он должен был вести себя с ней, как? Как герой-любовник, вернувшийся после долгой разлуки?! Но десять лет прошло, десять! Он женат! И при исполнении, между прочим. У нее ухажеров тьма. Да и замужем успела побывать. То, что она протянула к нему руки, еще ничего не значило. У нее беда, возможно, случилась. Кого хочешь о помощи попросишь.

Из машины-то неделю назад не вышла, когда его увидала, так…

– Так о чем мог говорить часами, как вы утверждаете, молодой парень с пожилой женщиной? Что их связывало? – задал вопрос Назаров.

– Вы… Вы на что намекаете, Назаров? – Она вдруг села прямо на диване, повернула к нему бледное до синевы лицо.

– Я не намекаю ни на что. Я спрашиваю.

Стиснул зубы, стараясь не смотреть на ее ноги, которые непотребно обнажились, потому что юбка ее задралась, когда она ерзала по диванчику. Стараясь не видеть ее аккуратные ступни, которые помнил и которые совершенно не изменились за эти десять лет.

Черт! Зачем Хмелев послал его сюда? Специально? Помучить? Он же мучился, да! И с Таней теперь объяснения не избежать. Станет приставать: а как она на тебя смотрела, а ты как, а что ты при этом чувствовал, а она что…

– Я спрашиваю, что могло их связывать? – повторил он вопрос отвратительным скрипучим голосом. Так скрипела дверь в их с Таней спаленке в доме его тещи. – Часами говорить надо о чем-то. Вы понимаете, о чем я, Александра Степановна?

– Они разбирали какие-то бумаги отца. Чему-то удивлялись. Вадик неоднократно восклицал, что это супер.

– Супер?

– Да. Еще утверждал, что это сенсация. Или что-то в этом роде. Лучше спросить у него.

– Каких бумаг это касалось? Вы что-то об этом знаете? – Участковый вдруг взволнованно заходил перед ней, звонко чавкая резиновыми шлепками по своим пыльным пяткам. – Они их рассматривали, раскладывали на столе, на полу? На диване? Что это были за бумаги?!

Ее обеспокоенный взгляд пробежался по кухне, старательно огибая то место, где листал фотоальбомы Назаров. Потом остановился на участковом, который вышагивал перед ней в своих нелепых широченных шортах и растянутой футболке и казался вообще человеком со стороны.

Грузчик! Портовый грузчик! Так бы охарактеризовала его мать, явись она сейчас домой. О том, что было бы сказано в адрес Назарова, вольготно расположившегося за обеденным столом с их семейным фотоархивом, не стоило и гадать. Мать его выгнала бы в шею!

Ирония судьбы, да? Мать все последние десять лет его ненавидела. Ненавидела и проклинала. И считала его своим кровным врагом. И кстати, не работай Назаров в полиции, был бы прекрасным кандидатом в подозреваемые.

– Что это были за бумаги, Александра? – продублировал вопрос участкового Сергей. – Что изучали часами ваша мать и Илюхин?

И вдруг участковый не выдержал. Подскочил к ней, потеряв по пути левую тапку, и зашептал, зашептал, обдавая перегарной вонью:

– Это карты, да? Они изучали карты?!

Саша отшатнулась и поморщилась.

Грузчик! Потный, вонючий грузчик, а не представитель органов правопорядка. Мать бы с ним даже говорить не стала.

– Что, Александра? – пришел на помощь участковому Назаров. – Карты? Что за карты? Что за бумаги?

– Да… Карты. Были какие-то карты местности. Они их разворачивали на столе. Большие такие.

Она развела руки пошире, перестав гладить себя по плечам, будто отчаянно мерзла, хотя при выключенном кондиционере в кухне было просто невыносимо душно. Назарову лично нечем было дышать. К духоте примешивался запах перегара и пота от участкового. Мясо, размороженное в раковине, начало отвратительно пованивать. Хорошо мусорное ведро было пустым – он проверил – иначе накатила бы тошнота. И даже тонкий запах ее духов не спас бы.

– Что за карты?

Назаров перевернул страницу фотоальбома. С большой цветной фотографии ему улыбалась Саша. Юная, наивная, смешная, с двумя косичками, крохотными веснушками на переносице, в школьной форме. Класс четвертый, наверное. Задолго до того, как они познакомились.

– Знаете, Сергей Иванович, тут про карты эти ленивый только не шептался. И ленивый их только не искал! – оживленно подхватил инициативу участковый, не дав вставить Саше ни слова. – Когда немцы отступали, они будто награбленное золото, картины, фарфор где-то спрятали в округе. Вы же местный, должны знать эту легенду!

– Что-то слышал, – неохотно признался Назаров.

Честно? Они с пацанами в детстве не одну сотку перелопатили на окраине города, пытаясь отыскать сокровища. Находились какие-то старинные монеты, глиняные черепки, даже кости. Они все тащили в местный краеведческий музей. Там принимали. Правда, не платили ни хрена.

Потом он заболел морем и про сокровища забыл, сочтя все это бредом. Оказывается, еще остались чудаки, что верили.

– Так вот местные тут на районе болтали, что у Беликова… – он опасливо покосился на притихшую Сашу, – что у Беликова карта настоящая была. Их много по рукам, карт этих, ходило. Помните, да?

– Угу…

– Некоторые даже денег на этом кучу сделали, чудакам приезжим карты начали продавать с крестиками, где сокровища могли быть зарыты.

– И покупали? – удивленно отозвался Назаров.

– Еще как! Потом, правда, продажу запретили. Один умник ночью начал копать под администрацией района, там, по словам, было отмечено крестиком. Но вот что у Беликова карты были стоящими, это сто пудов! – Участковый резво обернулся на Сашу: – А сейчас где эти бумаги, Александра? Вы могли бы их принести?

– Зачем? – Она фыркнула, одернула юбку. – Тоже станете копать?

– Хотя бы посмотрите, целы они? – попросил Назаров и тяжело вздохнул.

Дело дрянь! Это он определил еще час назад. Алла Геннадьевна, скорее всего, уже никогда в свой дом не вернется. Все признаки об этом свидетельствовали. Сумка, кошелек, пенсионное удостоверение, странно рано не по возрасту полученное, – все было дома. Телефон тоже и очки, без которых, по словам дочери, она никогда не выходила из дома. Да и камеры соседей ее второго выхода за калитку не зафиксировали. Нигде на участке нет свежевскопанной земли, значит, на участке ее не хоронили. В доме нет, на чердаке нет, в подвале нет. В шкафах ее труп тоже отсутствует.

Стало быть, что?

Стало быть, исчезла она из дома через заднюю калитку. В то место не достреливала ни одна соседская камера. Да, калитка оказалась заперта. И ключи Саша не нашла. Но это ведь ничего не значит. Убийца или похититель мог забрать ключи заранее, вытащить Аллу Геннадьевну через нее наружу. А там спасительные заросли, глубокий овраг, кишащий змеями. Искать ее тело там сейчас, ночью, никто не станет. Он тоже не настолько герой. Это много лет назад он геройствовал, пробираясь тем оврагом, чтобы с Сашей увидеться.

Итак…

– Бумаг нет! – закричала Саша, вбегая в кухню. – Они хранились в папином кабинете, в бюро орехового дерева. Сейчас там пусто! Господи! Что все это значит?!

А значить это могло только одно: бумаги похищены. Похищены тем, кто знал об их существовании. И кто убедился в их подлинности и ценности. И кому, возможно, их не отдала несговорчивая Алла Геннадьевна.

Вадику Илюхину?

Да, на данный момент это единственный подозреваемый. И камеры опять же отключены. А как их отключить и удалить запись, знали только хозяева. И тот, кто был особенно приближен к их тайнам, так? Кто часами шушукался с хозяйкой, решившей таким вот идиотским способом устроить судьбу своей одинокой дочери.

Дура! Старая безмозглая дура!

Он вышел из дома на улицу. Вдохнул, выдохнул. После духоты в кухне теплый ночной воздух показался ему даже прохладным. Он поежился, глянул в небо. Черный бархат, простроченный зигзагами созвездий, провис траурным парусом.

Как Саша сегодня ночью останется одна в этом доме? Кого попросит быть рядом с ней? Или все же станет ждать мать, вздрагивать от каждого шороха, прислушиваться к каждому звуку с улицы, вдруг она идет?

– Ее нигде нет, Андрей Иванович, – доложил Назаров, остановившись у задней калитки и набрав Хмелева.

– В смысле?

– Ее вообще нигде нет. – Сережа вздохнул, глянул в черную неподвижную массу за забором. – Думаю, ее вытащили через заднюю калитку и…

– И что?

– Там овраг. Сразу за забором. Заросли такие, что джунгли отдыхают.

– И что? – тупо повторил Хмелев, который к этому часу успел уже и душ принять, и поужинать, и валялся теперь перед телевизором с банкой пива.

– Думаю, что если труп и был там, то теперь его уже там нет. Вывезли. Потому что жара, потому что процесс разложения ускорен в разы.

– Труп!!! – разозлился сразу Хмелев. – Чего сразу труп-то, капитан?! Других соображений нет?

– Нет, товарищ полковник. Из дома пропали бумаги Беликова. Участковый говорит, что это были ценные бумаги. Карты…

– Да слышал я, слышал эту байку! – еще громче заорал Хмелев. – Она ушла на рынок, забирай бумаги и вали! Разве не так?

– Возможно. Но она могла прийти не вовремя. Раньше времени.

– Могла… – сразу сник Хмелев, повертел пивную банку, в которой еще плескалось прилично, поставил ее на пол рядом с диваном, сел. – Какие соображения, капитан?

– У меня две версии, товарищ полковник.

Сережа опустился к замочной скважине, втянул носом воздух. Пахло какой-то смазкой. Сто процентов так пахло от замка. И от петель тоже. Надо будет завтра экспертам основательно с этим поработать.

– Первая?

– Это кто-то из своих.

Назаров встал, поддернул брюки. За неделю работы в отделе штаны начали спадать. Сказывалось отсутствие сытных завтраков, домашних обедов и ужинов, которые ему приходилось готовить самому на скорую руку, когда возвращался. Таня уставала. И почти ничего не готовила.

– Кто из своих? – поторопил его Хмелев.

– В последнее время хозяйка сильно сблизилась с одним из претендентов на руку дочери. Они часами изучали бумаги Беликова, рассматривали карты, шептались доверительно, со слов дочери.

– Усов? – испуганно ахнул Хмелев и схватился за сердце.

Только не это, господи! Как он его заподозрит?! Как вопросы неказистые задавать станет?! Да он его самого…

– Нет, – порадовал Назаров начальника. – Илюхин Вадим. Он часто бывал в доме. Особенно в последнее время и…

– Погоди, погоди! – взвился тут же Хмелев. – Илюхин… Илюхин… Только не Вадим, Игорь. Это вечный оппонент покойного Беликова. Его папаша, видимо! Ну да! Вадим Игоревич, точно! По нему был сигнал!

– Какой сигнал, товарищ полковник? – осторожно поинтересовался Назаров, мало что понимая из бессвязной речи начальника.

– Да пошумел он тут пару раз в ночных клубах. Оболтус! Огнев говорит, состояние папаши покойного просаживает помаленьку. Ничем не занимается всерьез. Значит, карты, говоришь! Ну да, ну да, Беликов покойный с покойным Илюхиным бодались из-за этих карт, помнится. Сильно бодались! Так, так, так… Значит, Вадик… Илюхин… Ну что же, надо задерживать. Обыск и все, как положено. Если карты у него, то все! Алла Беликова на его совести! Вернее, ее исчезновение! Что еще у тебя, Назаров? Давай докладывай, да я буду распоряжения отдавать насчет задержания Илюхина. Ты там побудь с девочкой-то. Ей сейчас тошно будет. Побудь. Пока этот ее, Усов, не приедет. Надо бы ему позвонить, н-да…

– А на задержание кто поедет?

Караулить Сашу до приезда Усова ему дико не хотелось. Наблюдать, как они станут обниматься, может, и целоваться? Здорово, да! Потом Усов поведет ее к диванчику, усадит, погладит по плечу, еще раз поцелует в щеку или там в висок. Глянет с раздражением на притихшего в сторонке Назарова и величественным жестом отошлет его прочь. Здорово, да!

– На задержание поедет Огнев. И обыск проведут, как положено.

– Пусть эксперты осмотрят гараж на предмет смазочных веществ, – попросил Назаров. – Кто-то смазывал замок и петли задней калитки. Вряд ли это были женщины.

– Осмотрят, осмотрят, капитан, – уже нетерпеливо гарцевал по комнате Хмелев. – Ты что-то там еще про вторую версию говорил?

– Говорил.

– И что за версия?

– Илюхин к исчезновению Аллы Геннадьевны не имеет отношения.

– А кто имеет?

Хмелев вытаращился на пивную банку, которую нечаянно толкнул ногой. Банка послушно легла на бок. И из нее тоненькой струйкой на ковер начало выливаться недопитое пиво.

– Тот, кто приложил руку к исчезновению Листова и Рыкова, товарищ полковник. – Назаров развернулся и медленно пошел обратно в дом, где на уютном диванчике горбилась от горя Саша.

– Знаешь что, капитан! – заорал не своим голосом Хмелев, трясущимися руками подбирая банку с пола. – Ты на что намекаешь, а?! На что намекаешь?!

– Я не намекаю, товарищ полковник. Я предполагаю, что к исчезновению Беликовой может быть причастен тот же самый убийца. И это, товарищ полковник, уже серия…