Текст книги "Ничего личного, кроме боли"

Глава 9

– Ольга Николаевна Горина? – переспросила Маша. Не потому, что не расслышала, а потому что так положено.

– Так точно, лейтенант.

– Присаживайтесь. – Маша жестом указала на стул возле стола.

Ольга покосилась на погоны, краем глаза отметила, что такой юной особе форменная рубашка не к лицу. Особенно когда эта рубашка так плохо сидит. А девочка, между прочим, хорошенькая. Ее бы в короткие шортики и куда-нибудь на песчаный пляж, глядишь, и оттаяла бы. Может, и улыбаться бы начала.

Маша тоже исподтишка разглядывала невесту Новикова. И находила ее не просто красивой, а невероятно красивой. Все в ней было на пять с плюсом. Рост, ноги, талия, грудь – все идеально. Густые шикарные волосы крупными волнами спускались по плечам и спине. Идеальная кожа. Лицо или от природы такое великолепное, или с ним поработали искусно. Но придраться не к чему.

«Идеальна», – подумала Маша с грустью. Вспомнила некстати, что выстиранная вчера форменная рубашка, которую она подгоняла по фигуре, не высохла. Пришлось утром надеть новую, из упаковки. А эта новая в талии широка, на груди и спине – пузырем. Чувствовала себя в ней Маша уродиной. Прекрасно поняла, кстати, почему Рыжков утром так ухмыльнулся, скользнув по ней взглядом. И почему Ольга Горина сейчас так вздохнула.

И ладно. Она на работе и вовсе не обязана выглядеть как супермодель. Она полицейский и всегда должна об этом помнить.

– Ольга Николаевна, какие отношения вас связывают с Игорем Валентиновичем Новиковым?

– Теплые и доверительные, – издевательски улыбнулась Горина.

– Вы состоите с ним в отношениях? – Маша решила сформулировать иначе. – Вы встречаетесь?

– На дню раз по семьдесят, – та продолжала издеваться. – Мы же работаем в одном отделении. Иногда ассистируем друг другу.

– Вы с ним спите?

– Во время операции? – Ольга подняла идеальные брови.

Рыжков радостно фыркнул за своим столом. Маше очень хотелось, чтобы он ушел за Кошкиным и Сашей. Но нет, сидит как приклеенный. Решил насладиться, как ее Горина будет по стенке размазывать.

– Ольга Николаевна, здесь не цирк. – Маша ответила такой же издевательской усмешкой. – Совершено преднамеренное убийство. И вы являетесь одной из…

Она нарочно тормознула. Горина приняла подачу.

– Подозреваемой? – взвизгнула она, и всю ее томность как рукой сняло. – На каком основании?

– Я этого не сказала. Насчет подозреваемой. – Маша методично щелкала по клавиатуре – заполняла протокол. – Вы одна из фигуранток дела об умышленном убийстве Софьи Станиславовны Новиковой.

– А ее что, правда убили?

Она не могла этого не знать. Вскрытие делали в их больнице. И слухи ползли по больничным коридорам на огромной скорости. Маша успела наслушаться: побывала там не раз.

– Не могла же она самой себе ввести смертельную дозу инсулина, потом уничтожить шприц и ампулу и сесть умирать, – как можно спокойнее ответила она. – Как вы считаете?

– Я? – Горина ткнула себя изящным пальчиком в грудь. – А с какой мне стати что-то считать? Ничего я не считаю!

– Но как же, Ольга Николаевна? Вы состоите с Игорем Валентиновичем в отношениях, давно, насколько я знаю. Слышала, вы даже замуж за него собираетесь. Или уже нет? Передумали?

Горина метнула на нее недобрый взгляд. Явно прикидывает, что еще этой пигалице известно. Затихла на минуту. Покусала губки.

– Да, мы с Игорем встречались. Встречаемся, – поправилась она. – Но какое отношение это имеет к его матери?

– Самое прямое, Ольга Николаевна. – Маша положила ладонь на папку с делом. – Вот здесь у меня свидетельские показания, из которых следует, что Софью Станиславовну вы, мягко сказать, недолюбливали. А если прямо, терпеть ее не могли.

– Наглая ложь! – Красивое лицо Гориной исказилось до неузнаваемости. – Злые языки страшнее пистолета. Это сплетни.

Маша раскрыла папку:

– «Эта мерзкая старуха опутала бедного Игоря своей любовью, как паутиной. Дышать ему не дает. Когда уже сдохнет?» Конец цитаты, Ольга Николаевна.

Горина мелко дрожала – то ли от страха, то ли от ненависти.

– Это ваши слова? – спросила Маша. – Пожалуйста, подумайте, прежде чем отказываться. У меня показания троих ваших коллег, в присутствии которых вы это говорили.

Точеный локоток глухо стукнул о край Машиного стола. Горина опустила подбородок в растопыренную ладонь. Стрельнула ледяным, безжалостным взглядом.

– Да! Да, говорила! И что же? Это не делает меня убийцей. Сотни тысяч невесток ненавидят матерей тех, кого любят. Но эти матери, лейтенант, остаются живы.

– А Софья Станиславовна погибла, – едко заметила Маша. – Она умирала несколько часов. Наверное, это было мучительно.

– Ах, оставьте, – отмахнулась Горина. – Она просто впала в кому, и все. Никаких мучений.

– Как гуманно! Это вы выбрали такой метод?

– Прекратите немедленно, или я вынуждена буду обратиться к адвокату! – Горина снова вышла из себя. – Прекратите цепляться к словам. Я как врач говорю о реакции здорового организма на большую дозу инсулина.

– И как врач вы могли сделать ей инъекцию под любым предлогом, – кивнула Маша. – Тем более у вас были и время, и возможность.

Самообладание снова изменило Ольге. Теперь она мелко тряслась от возмущения.

– Вас не было в больнице в то время, когда Новиковой ввели смертельную дозу инсулина. Где же вы были, Ольга Николаевна? У вас нет алиби.

Она подскочила, как будто в стуле для посетителей сработала катапульта. Вытянула руки по швам, крепко сжала кулаки.

– Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы без адвоката! – Глянула на Машу презрительно, задрала подбородок. – И обещаю вам крупные неприятности. Вам понятно?

– Тогда я буду вынуждена поместить вас под стражу, Ольга Николаевна. – Маша бесстрастно дернула плечами. – У вас нет алиби на момент предполагаемого покушения на Новикову, вы отказываетесь отвечать на вопросы, плюс у вас был мотив. Так как?

Горина как окаменела. Стояла не шевелясь все время, пока Ольга вызывала дежурных, чтобы проводили ее в камеру. Сделала первый неуверенный шаг, только когда показался конвой. В коридоре опомнилась, заявила, что ей срочно нужно позвонить. Позволили. На ее звонок никто не ответил. И ее увели.

Через десять минут вернулись майор и Саша.

– Пирожки, Маш, будешь? – Саша положил ей на стол пакет с тремя пончиками. – С яблоками.

– Спасибо, Саня.

Улыбнулась, вытащила чашку из стола – хоть чаю попить. Кошкин тем временем поинтересовался:

– А что за шум сейчас был в коридоре? Кого это вывели от нас?

– А она невесту хирурга закрыла, товарищ майор. – Рыжков не дал ей возможности ответить.

– Что? – Кошкин резко крутанулся к Маше: – Ты арестовала Ольгу Николаевну Горину?

– Так точно, товарищ майор. До выяснения.

С чаем, видно, придется подождать.

– Ты… Ты понимаешь, что делаешь, лейтенант? – заорал не своим голосом Кошкин.

Сделал широкий шаг, встал у ее стола. Несколько раз взмахнул руками, как будто собирался взлететь. Рот беззвучно открывался и закрывался, точно ему не хватало воздуха.

– Это уважаемый человек! – продавил он наконец. – Ты не можешь так поступать с человеком, который…

– Спас жизнь жене майора, – закончил за него Рыжков.

Кошкина как ударили. Обернулся на Рыжкова, прищурился:

– Почему не вмешался, капитан? Ты более опытный сотрудник, старше по званию. Почему ни черта не остановил этот беспредел?

Рыжков только развел руками. С ухмылкой глянул на Машу.

Странное дело, отметил про себя, этой девчонке, кажется, все нипочем. Разозлила майора – и хоть бы хны. Смотрит сердито, губы сжала. Может, знает что-то такое, что дало право арестовать Горину? Как всегда, играет на опережение?

Интересно, что бы сказала эта выскочка, узнай она, что по ее документам кто-то устроился на работу в тот самый ресторан, где произошло убийство. Или она и это знает?

Под ложечкой у Рыжкова сделалось холодно. Это когда Бессонова поднялась, встала почти нос к носу с начальником и тихо сказала:

– И не подумаю, товарищ майор.

– Что? Я не ослышался? – Кошкин свернул ладонь трубочкой, приложил к уху. – Ты только что не подчинилась моему приказу? Отказалась отпустить Горину?

– Так точно, товарища майор. – У Маши даже спину свело, так по-уставному она выпрямилась. – Горина отказалась отвечать на вопросы.

– Да потому что твои вопросы оскорбительны. – Кошкин побагровел. – Такого рода вопросы задают подозреваемым. А Горина…

– А Горина на данный момент единственная подозреваемая, товарищ майор, – перебила Маша. Даже дыхание на пару секунд задержала – испугалась собственной смелости.

– На каком основании! – взревел Кошкин. Навис над ней так, как будто собирался раздавить.

Посмотрел ей в глаза – несчастные, испуганные – и отступил. Сел. Побарабанил пальцами по столу, покрутил шеей.

– Излагай, – наконец велел он. – И постарайся быть убедительной.

Маша начала говорить. И по мере того, как она продвигалась от аргумента к аргументу, напряжение в кабинете спадало.

– Я не утверждаю, что Горина преступница, товарищ майор, – подытожила она. – Но Ольга отказывается объяснять, где была в тот момент, когда потерпевшей ввели смертельную дозу инсулина. В больнице ее не было. До дома она не доехала: я говорила с консьержем в ее подъезде.

– Дальше.

– У Гориной был мотив избавиться от матери жениха. Покойная мешала их личной жизни. Горина ее ненавидела и не скрывала это от коллег.

– Да ладно! – недоверчиво покрутил головой Кошкин. – Что, прямо вот показания этих коллег имеются? Или это все на уровне болтовни в курилке?

– Так точно, товарищ майор, имеются.

Взяла папку с делом, открыла в нужном месте и отнесла майору, стараясь идти так, чтобы Рыжков не заметил, как у нее дрожат колени.

– Ага, ладно. – Кошкин прочел, захлопнул папку. – Что сама Горина по этому поводу?

– Говорит, что каждая вторая невестка недолюбливает свекровь. Но никто по этой причине не убивает.

– Вот! – Кошкин вытянул ладонь, потряс ею. – Все правильно говорит, я вам то же рассказывал о соседях, так? И что, лейтенант, тебе снова не нравится?

– У нее был мотив, товарищ майор. У нее была возможность. Она врач. Ей единственной могла довериться покойная. Единственной могла позволить сделать себе укол.

– Знаешь, не факт, – снова встрял Рыжков. Кольнуло, что майор так легко сдается, а Бессоновой, кажется, снова удалось вывернуться. – Это мог быть врач «Скорой» или участковый. Преступник, играющий подобную роль.

– Мог. – Маша не стала спорить. – Но есть одно «но», товарищ майор.

Кошкин сморщился так, точно у него разболелись все зубы разом. Понял, не идиот, что эта девчонка снова все самое главное оставила на финал. Сейчас выдаст.

– Так что за «но», Бессонова?

– Горину видел продавец из киоска напротив подъезда, где живут Новиковы.

– Когда? – не поверил Рыжков.

Так он и знал. У девчонки был козырь в рукаве, и сейчас она его разыграла.

– Он не смог вспомнить время до минуты, но утверждает, что красивая шатенка, с которой Сонин сын крутит любовь, вошла в подъезд почти сразу за Соней, в районе часа дня.

Кошкин помолчал. Обхватил голову, погладил себя по волосам – успокаивался. Потом пробубнил:

– Горина была в день смерти Новиковой у нее в гостях?

– Так точно, товарищ майор.

– Как раз в то время, когда предположительно был сделан укол?

– Именно. Показания киоскера в деле имеются.

По Машиной спине тонкой струйкой тек пот. Колени еще дрожали, но напряжение постепенно отпускало. Майор сдался, поверил. Полистал дело, почитал. Подтвердил, что она его убедила. И немедленно отправил вниз, в дежурную часть, оттуда только что позвонили, – встречать адвоката Гориной.

За дверью она притормозила. Нужно было отдышаться и привести в порядок мысли перед встречей с адвокатом. Интересно, как Ольга умудрилась его вызвать? Ей же никто не ответил, когда звонила из кабинета. Ладно, это детали.

Отойти Маша не успела. Сделала шаг от двери и тут же остановилась. Кошкин окликнул Рыжкова.

Нет, вы подумайте! Он приказал проверить показания всех фигурантов по убийству Новиковой. Послал его по следам Маши.

– Так точно, Сергей Иванович, будет сделано, – с наигранным энтузиазмом отозвался Рыжков. – Как говорится, доверяй, но проверяй.

Вы подумайте, какая гадость. Маша поморщилась, отошла. Все повторяется. Чертов бег по кругу! Стоило ли уезжать?

Глава 10

Что Маша вряд ли соврала или подтасовала факты, Рыжков не сомневался. Он присутствовал при допросе, наблюдал за реакцией Гориной и был почти уверен: дамочка что-то скрывает. Держалась она нагло и самоуверенно, пока были силы. Потом принялась визжать, требовать адвоката. Обычное дело – так ведут себя все, у кого рыльце в пушку, стоит только наступить им на хвост.

Что-то она скрывала, эта красотка. Понять бы что.

Смогла бы она убить? Хватило бы хладнокровия? Наверняка. Как-никак не изнеженная инфанта – хирург. Кровь, гной, болезни, крик – для нее это будни. Способна ли она убить, используя медицинские познания? Здесь уже все зависит от нее самой. От силы ее любви и ненависти.

Интересно, что по этому поводу думает сам Новиков. С ним ведь тоже придется поговорить, раз Кошкин велел пройти весь путь лейтенанта Бессоновой.

В больнице все подтвердилось. Показания, собранные Машей, не были сфальсифицированы. Здесь Кошкин беспокоился зря.

Да, Горина не раз возмущалась тем, как мамаша опекает Игоря. Буквально заглядывает к ним в постель – так сама Ольга жаловалась подругам за чаепитием. И проклятый рацион: с утра кашки-малашки, вечером непременный легкий ужин – сложный низкокалорийный салат и белое мясо.

– Разве я могу обеспечить ему такую жизнь? Разве смогу с ней соперничать? – возмущалась она. – Мамаша его избаловала!

– В общем, зубами скрипела, – с удовольствием поделилась с Рыжковым сестра-хозяйка хирургического отделения. – Если бы Софья Станиславовна не скончалась, собачились бы они всласть. Ольга очень своенравная. Другую женщину рядом с Игорем она терпеть не готова. Даже его мать.

Поговорил еще с двумя сестричками. Одна слово в слово повторила то, что сказала Маше. Другая отправила его к доктору Новикову:

– Уж он точно знает все об их отношениях.

А он не знал. Ни сном ни духом и даже не догадывался.

– О чем вы? – возмутился Игорь Валентинович, когда Рыжков напрямую спросил, могла бы Горина убить его мать. – Чтобы Оля? Да ни за что!

– Но у нее нет алиби, – заметил Рыжков и без стеснения продолжал пялиться на Новикова.

С визита к ним в отдел прошло дней десять, а доктор на себя не похож. Осунулся, на щеках щетина, глаза воспаленные.

Тяжело, понятное дело, без материнской опеки. А тут еще невесту подозревают.

– И что с того? Оля могла быть в это время где угодно. Ее право. – Угрюмо уставился в окно.

Воротник халата оттопырился, обнажил заросшую шею. Да, давненько доктор не был у парикмахера, что и говорить.

– Все упирается в нежелание Гориной объяснить, где она была в это время.

– Ее право, – без выражения повторил тот, не оборачиваясь.

– И то, что она была у вашей матери в гостях как раз тогда…

– Нет! Замолчите! – Повернулся и глянул зло. – Хватит подтасовывать факты! Оля не могла, слышите! Никогда не поверю. Уходите. Я жалею, что написал это чертово заявление. Господи, Оля!.. Она не могла.

– Но она была у вашей матери как раз в то время, когда ей ввели инсулин. Ее видел продавец из киоска, у нас имеются его показания. – Уже у двери пообещал: – Мы найдем убийцу вашей матери, Игорь Валентинович. Даю вам слово.

А про себя добавил: «Даже если ты этого уже не хочешь».

Новиков не ответил, и Денис ушел. Поехал еще раз поговорить с киоскером. Но киоск неожиданно оказался закрыт.

«Буду через десять минут», – гласила надпись на куске картона.

Решил подождать, засек время. Встал у киоска и внимательно осмотрел двор.

Хороший двор, ухоженный. И для детской площадки нашлось место, и автомобилей припаркуется не меньше сотни. Зелени много, кустики аккуратно подстрижены. Какие-то затейливые цветочки в клумбах у подъездов. Скамейки. Хороший двор, и квартиры, судя по всему, здесь стоят недешево. Только странно, что ни консьержей, ни камер наружного наблюдения. Может, просто не успели обзавестись?

Денис оперся о стенку киоска. Да, отсюда подъезд Новиковых как на ладони. Прекрасно видно всех, кто входит и выходит. Но это если смотреть не отрываясь. А продавца, который уверял, что не отходит, нет уже семнадцать минут. Где его носит, спрашивается?

– Так по нужде отходил. Вон туда.

Немолодой мужчина махнул куда-то влево.

– Там гипермаркет большой: туалеты, вода. Сами понимаете, в киоск туалет не втиснешь. – Обошел его, вставил длинный ключ в скважину. – Мои все знают мое расписание. Если что – ждут.

– В день, когда умерла Софья Станиславовна, вы тоже отлучались?

Денис глянул на часы: половина второго.

– А как же. В тринадцать ноль-ноль ухожу минут на десять, иногда чуть дольше.

– Всегда в час дня уходите?

– Плюс-минус минут десять. Уж как припрет, извините.

Скрылся в киоске, заперся изнутри, убрал свою картонку.

Рыжков оперся локтями о выступ, заглянул внутрь. Чисто. Журналы, книги. Издания, которым не хватило места, стопками сложены вдоль стен.

– Хорошо покупают?

– Да не жалуюсь.

– Кто в основном, пенсионеры?

– Не скажите. – Сунул руку куда-то вниз, выложил перед Рыжковым несколько книг в красивом твердом переплете. – Вот, пожалуйста, из школьной программы. И не дорого. Школьники покупают, их родители. Кроссворды сметают. Женские журналы.

– А что читала Софья Станиславовна?

– Да все больше по кулинарии. Знатный кулинар была. – Он погрустнел, подпер выбритую щеку кулаком, вздохнул протяжно: – Какими пирогами она угощала! Таких нет в продаже, поверьте.

Денис верил. Его бабушка творила такую картофельную запеканку, какую он больше нигде не пробовал. А кулебяки? А варенье?

– А невестка ее, Ольга, тоже хорошо готовит?

– Невестка? – удивился продавец. – Так не женаты же они, эта красотка и Игорь. Соня настаивала, конечно, но Игорек все медлил. Его, говорит, свободная любовь больше устраивает. Отношения без обязательств – вот как это сейчас называется.

– А Софья Станиславовна была не против этих отношений? – уточнил Денис.

– Да вы что? Она только за была. Переживала, что Игорь не женится. И девушка вроде не против. А Игорек все медлит.

– Ага.

Что же это получается? Если мать Новикова не препятствовала женитьбе, зачем тогда Гориной желать ее смерти? Оказывается, мать даже настаивала на их браке. Игорек умалчивал? Не хотел раскрывать перед Ольгой карты? Или нарочно перекладывал ответственность на мать, мол, это она не желает, чтобы они были вместе?

– Скажите, в тот день Софья Станиславовна ждала в гости невесту сына?

– Вы имеете в виду тот день, когда Соня умерла? – погрустнел продавец. – Нет, не было об этом разговора. Она прошлась по магазинам, была на рынке, ко мне вот завернула перед тем, как домой пойти. Собиралась какой-то необычный ужин приготовить для сына, это я знаю. Но мы недолго совсем говорили.

– О чем?

– Да о рецептах консервирования. Сезон же, сами понимаете. – Он вдруг замолчал, приложил щепоть к глазам. – Теперь-то уж что… Теперь это не имеет значения.

Понятно все: она ему нравилась. И наверняка каждый раз, заговаривая с ней, он мечтал о чем-то большем. Об уютных зимних вечерах за чашкой чая или за пасьянсом. О пеших прогулках. Рука в руке, с корзинками для грибов и ягод. Нехитрые забавы пожилых людей, наполняющие их жизнь смыслом.

– Простите, запамятовал, как вас по имени-отчеству, – запоздало поинтересовался Денис.

– Иван Васильевич.

– Иван Васильевич, вы ведь слышали, что смерть Софьи Станиславовны наступила в результате передозировки инсулина?

– Со мной следователи ни о чем таком не говорили. Но что смерть не естественная – об этом у всего двора который день только и разговор. Только, уж простите меня, старика, вряд ли это сделала невеста Игоря.

– Почему вы так думаете?

– Она заходила в подъезд сердитой. Даже скажу так: злая была. Пнула еще подъездную дверь. Пробыла минут десять, может, пятнадцать. Я видел, как она выходила. Мимо меня прошла, вот прямо здесь. И была, знаете, не просто довольной, а счастливой. Лицо такое… Улыбалась, говорила по телефону.

«Узнать с кем», – сделал пометку в мыслях Рыжков.

– Счастливой она выглядела, товарищ капитан, – повторил киоскер. – Вряд ли человек, который только что сотворил страшное, станет так улыбаться.

«Не скажи, дед, не скажи, – подумал Денис, но в дискуссию решил не вступать. – Если у нее все получилось что задумала, могла и светиться от счастья».

– Вы видели, как Ольга уехала?

– Как уезжала, не видел. Но к машине пошла. А я потом ушел в гипермаркет. – Старик снова махнул рукой куда-то в сторону. – Десять минут меня не было, ровно десять. Неужели за это время кто-то к Сонечке проник? Как подумаю… Какая же дрянь есть в людях.

– А до этого вы никого во дворе не видели? Никого из посторонних, я имею в виду.

– Молодой человек! – Старик чуть не кричал от такой его непонятливости. – Да здесь, знаете, сколько народу за день проходит! Это же не частная закрытая территория. И ездят, и ходят. Некоторые примелькались. А кто-то мелькнул и больше не появлялся. Или я по стариковской своей беспамятности просто забыл лицо.

– Но в подъезд Новиковых при вас никто не заходил? Посторонний, я имею в виду.

– При мне нет, никого не было. Торгаш один пытался войти, но это еще до Сониной невестки было. Да и не вошел он. – Продавец усмехнулся.

– Что за торгаш?

– Да из тех, что ходят по квартирам и всякую ерунду продают. Мы с Соней не раз их отсюда гоняли. То лекарства, то приборы какие-нибудь, которые от всех болезней лечат.

– Этот что продавал? – рассеянно спросил Денис.

Разговор пора было сворачивать. Ничего нового он не узнал, Бессонова с задачей справилась на отлично. Зря Кошкин волнуется.

– Который?

– Который в подъезд пытался войти. Что продавал?

– А пес его знает. Сумка небольшая была у него. Или у нее, я так и не понял.

Денису в желудок как будто подбросили кусок льда, так там сделалось противно и холодно.

– Поди пойми их, молодых-то! Одежда широкая: штаны, куртка. Сейчас и девки так ходят, и парни. Кепка с таким вот козырьком. – Он отодвинул ладонь сантиметров на двадцать. – Лица не видно. Щупленький, невысокий, сутулился. Сумка небольшая и по виду не тяжелая. Он все с ней туда-сюда ходил – в один подъезд войдет, в другой. В Сонин не попал, не вышло. Не открыл, видно, никто.

– Он все же, Иван Васильевич? Или она?

Денис полез в карман за бумажником, где у него хранился сложенный в несколько раз композиционный портрет возможного отравителя. Достал, развернул, сунул в окошко киоска.

– Он? Похож?

Старик рассматривал долго. Развел руками:

– Не могу сказать, товарищ капитан. Врать не хочу, даже в память о Соне. Лица-то я не видал. Козырек вон какой. Даже не знаю, он это или она.

– А раньше вы этого человека здесь видели? И после того?

Дед снова задумался. Покачал головой:

– А знаете, нет. Ни разу его не было. При мне точно не было, а я до восьми вечера каждый день. Редко когда прошу подмену. Разве только хворь прихватит окончательно, тогда на пару дней отпрашиваюсь. Но в этом году ни разу не болел, тьфу-тьфу. И не видел я этого торгаша здесь, не было его.

– Точно?

– Точно. Уж не забыл бы, больно приметный. Одежда широкая, как чужая.

– А камер здесь на подъездах нет?

– Нет, – вздохнул старик. – Еще в прошлом месяце были, так сняли их на эту, как ее…

– Диагностику?

– Точно. Жалобы из домоуправления поступали, что не все работают или не всегда. Вот их и забрали на ремонт или на профилактику, уж не знаю.

– Месяц назад? – Рыжков сделал еще одну пометку в голове.

– Около того.

– А на соседних домах тоже сейчас нет камер?

– Чего не знаю, того не знаю, товарищ капитан. Вы уж сами того, поспрашивайте.

Поспрашивал. Оказалось, что поставщик в ответ на многочисленные жалобы решил сменить камеры во всем микрорайоне. А это пятнадцать домов.

– Первым трем домам уже установили. На следующей неделе еще три дома, – объяснили ему в домоуправлении. – И так поэтапно.

Просматривать записи первых трех домов не имело смысла – от Новиковых это далековато. Да и запись там хранится три-четыре дня, потом уничтожается. А прошло как-никак больше недели. Если совсем точно, двенадцать дней прошло со дня смерти Софьи Станиславовны Новиковой.

– Что это выходит, Денис? – Кошкин опустился на край своего стола, потер правый висок. – Человек с приметами нашего возможного отравителя крутился во дворе у Новиковых? Такой же худой, бесполый, в мешковатых одеждах. В кепке с длинным козырьком. Странно, не находишь?

– Странно, товарищ майор.

Покосился на стол Бессоновой. Все аккуратно сложено, карандаши заточены. Полный порядок.

– Чего? – вскинулся Кошкин, проследив за его взглядом.

– Ее ведь не было в отделе.

– Чего? Кого? – вытаращился майор.

– Бессоновой не было в отделе в момент…

– Не неси вздор, Денис, – резко оборвал майор и заходил по кабинету, с хрустом разминая пальцы. – Маша была по моему поручению в главке – отвозила бумаги. Звонила мне оттуда, уточняла кое-что. Ты, понимаешь, одно с другим не смешивай. Что ты к ней вообще цепляешься? Влюбился, что ли? Или завидуешь? Завидуешь ее успеху?

Кошкин хохотнул коротко и вышел из кабинета. А у Дениса окончательно испортилось настроение. Не хватало еще этих слухов. Машка, конечно, симпатичная, даже очень. Но чтобы влюбиться…

Нет, красота ее не сулила добра, это он понял сразу, как только она вошла. Было в ней что-то нехорошее, какая-то червоточина. Что-то не то стоит за этим ее умением так ловко выстраивать цепочки умозаключений. Узнать все ее тайны очень хотелось. Только совсем не потому, что она ему нравилась или он ей завидовал.

Вовсе нет. Профессиональный интерес, ничего личного.