Текст книги "Игры небожителей"

Глава 9

Настя сделала три последних подхода по десять. Отжалась тридцать первый – нечетный – раз из суеверных соображений. Поднялась со спортивного коврика. Выдохнула, сгибаясь пополам. Выпрямилась, глубоко вдохнула. Поймала свое отражение в огромном зеркале спортивного зала и в который раз за вечер подумала: а зачем ей это все? Саши больше нет в живых. Преследовать ее некому. Давать отпор тоже некому. После того, как он пропал с ее лестничной клетки, из ее двора и ее жизни, никто больше не сделал ни единой попытки причинить ей боль. Никто не посмел посягнуть на ее территорию. Не испортил ей настроения. Не довел до слез.

Надобность в спортивных истязаниях собственного тела отпала сама собой, но она продолжала сюда приходить.

Зачем?

Она ненавидела физические нагрузки, от которых потом болело все тело. С великим удовольствием предпочла бы им сидение за книгой или компьютером. С большей радостью занялась бы переводом какого-нибудь сложного текста. Лучше технического, а не художественного. Чтобы не отвлекаться на романтизм, сочившийся из каждой буквы.

Но по странной прихоти продолжала ходить в спортзал по заведенной полгода назад привычке.

Именно тогда она подралась с Сашкой, да? Да, тогда. Бросилась на него, не рассчитав силы, пытаясь выдернуть у него из рук его телефон. Он, мерзко хихикая, принялся демонстрировать ей фотографии их близости, которые сделал тайком. И принялся угрожать, что выложит их в Интернет, если она не будет сговорчивой.

Она даже не услышала его условий, бросилась на него с кулаками. И откуда только силы взялись, молотила по всему, что попадалось под руку? Разбила ему нос и губу. И трижды стукнула его головой о стену коридора.

– Убью, сволочь! – визжала она что есть мочи. – Убью!

Сашка почти не сопротивлялся. Он был жестко пьян. Но телефон из рук он так и не выпустил. Отобрать его у нее не вышло. Зато удалось вытолкать Сашку из квартиры. И трясло потом ее весь вечер и всю ночь. От ненависти, от собственной слабости, от невозможности изменить ситуацию.

Она ее и не изменила. Стало только хуже.

Через несколько дней ее бывший муж явился к ней со справкой о побоях, которые снял в больнице. И его угрозы окрепли и приняли более существенный характер. Он запросился обратно.

– С Веркой жизни никакой нет. Ворчит. Жрать не дает, – жаловался он тем вечером.

– А ты полагаешь, что я стану тебя кормить?

Настю снова колотило. Но броситься на Сашку, сидевшего перед ней за кухонным столом в синяках, смелости не хватило. Справку о побоях он демонстрировал ей трижды, пока ел ее еду.

– Дура ты, Настя, – подвел он черту под своими словами, спрятал справку в самый глубокий карман кожаной куртки, которую даже не снял за столом. – Если хотела от меня избавиться, то избавилась бы тихо.

– То есть? – Она не поняла и обернулась на него от раковины, где мыла посуду после ужина.

– Кто же бьет жертву в собственной квартире и орет на весь этаж, что убьет?

– Кто?

– Только дуры. Такие дуры, как ты, – произнес он, мерзко улыбаясь. – Теперь, случись что со мной, ты первая под подозрением. Справка о побоях есть. Свидетельские показания тоже.

– Какие показания?

Настя в тот момент почувствовала, как от внезапной бледности натянулась на лице кожа. И так и не смогла потом вспомнить, дышала она в тот момент или нет.

– Так твоя соседка слышала, как ты орала, что убьешь меня. Слышала и готова подтвердить это в суде.

– Где, где, где?!

Ее руки непроизвольно потянулись к старинной деревянной скалке, пристроенной еще бабушкой на латунных крючках под навесными шкафами.

– Э, ты чего?

Сашка, странно, перепугался. Сорвался с места и помчался в прихожую. Начал обувать легкие не по погоде ботинки. И без конца косился на деревянный предмет в ее руках, которым она поигрывала, не произнося ни слова.

– Ночевать не останешься? – спросила она сладким голосом.

– Нет, – буркнул он, рассматривая ее по-новому, с интересом. – Не сегодня.

– И не завтра, – шагнула к нему Настя со скалкой. – И никогда. И не смей мне угрожать, сволочь!

– А то что?

Он уже успел отпереть замок и открыл дверь и теперь говорил нарочно громко, для бдительного уха ее соседки, которым та наверняка уже прижалась к двери.

– А то я тоже напишу заявление. В полицию, – тоже достаточно громко оповестила Настя скорее соседку, не его.

Сугробов, насколько она знала, никаких чертей не боялся. Всегда ходил по краю, со слов его сестры Веры.

– Ну, давай, давай пиши, – произнес он достаточно миролюбиво.

Тут же быстро шагнул к ней. Ловко выдернул из ее рук скалку, забросил ей за спину. Больно схватил Настю за шею, притянул к себе и прошипел на ухо:

– Только смотри… Ходи по улицам и оглядывайся. Как бы я тебя не придушил, тварь.

Она и оглядывалась без конца, как ненормальная. Тени своей стала бояться. А потом пошла в спортивный зал. И там сблизилась с инструктором настолько, что рассказала ему всю свою печальную историю неудачного замужества. Он начал ее тренировать индивидуально. Выматывал все силы, наращивая мышечную мощь. Потом приступил к тому, что начал учить ее, опять же индивидуально, приемам самообороны.

Сашку она больше не боялась. И не оглядывалась, когда шла по улицам. Он продолжал еще захаживать к ней какое-то время. Ныл, жаловался, просил денег. Но от шантажа воздерживался. Потому что Настя демонстративно молотила по боксерской груше, которую повесила в просторной прихожей. Потом она разрешала ему войти и поесть чего-нибудь.

Он постоянно в те дни был голоден. Ел жадно, не поднимая глаз от тарелки. И ей его было даже немного жаль. Теперь, когда она об этом вспоминала, у нее щемило сердце.

Неправильно все. Неверно они все поступили с ним. Сестра Сашки – Вера, она могла бы за него бороться. А вместо этого не всегда пускала ночевать. Она сама – нажаловалась инструктору. И тот обещал разобраться. Разобрался или нет он с ее бывшим мужем, Настя не знала. Спрашивать боялась. Но время от времени ее посещали опасные мысли: а вдруг это он Сашку?..

– Ты закончила?

Настя вздрогнула и обернулась. Ее инструктор Володя Серов стоял в метре от нее в потной майке, обтягивающих трико и босиком. Ясно. Отрабатывал удары ногами.

– Да, я закончила.

Настя с хрустом потянулась и зашагала к женской раздевалке.

– Настя, подожди меня. Я скоро, – крикнул Володя. – Подожди!

Она кивнула и скрылась за дверью раздевалки. И уже вставая под душ, подумала, что она снова ухитрилась вляпаться, поставив не на того мужчину. Если ситуацию с бывшим мужем она еще как-то могла держать под контролем, то с инструктором это не пройдет.

Володя был сильным и властным, самодовольным, не терпящим возражений. Если сказал: подожди, значит, она должна была ждать. Он не просил никогда. Он приказывал.

Или ей это просто так казалось?

Из душевой она постаралась выйти раньше того времени, на которое рассчитывал Володя. Времени, которое обычно у нее уходило на то, чтобы принять душ, переодеться в чистое и сложить потные вещи в сумку. Его у входа в здание не было. Машина была на привычном месте. Настя выбежала на проспект и остановила машину. И уже отъезжая, отправила Володе сообщение, что она его не может подождать, у нее обстоятельства и что ей надо срочно уехать.

Проклятие! Она опять попала в странную зависимость от мужчины. Сама того не хотела, а попала. Он, возможно, на что-то надеется. А она не готова, не хочет. Он ей даже не нравится. А как сказать? Он же ее не слышит. Или она недостаточно громко и убедительно говорит?

Господи, какая же она курица!

Дома Настя по привычке проверила все комнаты. Сходила на балкон. Никаких сюрпризов не было и быть не могло. Сашки же нет в живых. Это он был мастером пугать ее, выскакивая из темной комнаты, и орать, что он дома. И это после того, как она уже полчаса как вернулась.

Она закинула спортивные вещи в стиральную машинку. Надела домашний сарафанчик и пошла в кухню. Есть не хотелось, но она знала, что после тренировки надо что-то проглотить. Что-то белковое. Так советовал Володя. Вспомнив о нем, Настя вытащила из кармана сарафанчика телефон. Никакого ответа не поступило. Но сообщение он прочел.

Обиделся? Может быть. Или отреагировал адекватно и занял себя какой-нибудь другой девушкой, которой давал уроки самообороны в индивидуальном порядке.

Настя села на подоконник, поставила на коленки тарелочку с орешками и кусочками авокадо и принялась лениво жевать. Есть не хотелось совершенно. И вдруг вспомнился Сашка, жадно хватающий еду с ее тарелок. И снова защемило сердце. Он все время был голоден тогда. И каждый раз, как приходил, пытался ей о чем-то рассказать. Настя его не слушала совсем. Даже пару раз закрывала уши руками и принималась громко напевать.

– Дура ты, Настька, – обижался он. – Я пытаюсь раскрыть тебе страшную тайну, а ты орешь, как ненормальная.

– Я не ору, а пою. Это существенная разница. А потом меня совершенно не волнуют твои тайны.

– Почему?

– Потому что, рассказывая мне об этом, ты перекладываешь ответственность на меня. К тому же любая тайна – это опасность. А мне этого не надо. Хватило за глаза брака с тобой. Тот еще квест!

– Боишься? – скривился он. – Боишься, чего? Помереть раньше времени? Так мы все не бессмертны.

– Да, но случиться это должно в свой час, а не принудительно.

Почему она так сказала в тот раз? Почему он тогда, не ответив, так странно посмотрел на нее? Как будто она его ударила. Даже голову в плечи втянул. Когда же это случилось? Когда?

Настя замерла, пытаясь пролистать в памяти даты Сашкиных визитов, которые обрушивались на нее даже не как снег на голову, а как камнепад, как вулканическая лава.

Когда?..

– Точно!

Настя дернула коленками, и орешки с тарелки посыпались на пол.

Это было в последний его визит. Больше он не приходил. Потому что пропал. Искать его она отказалась. В глубине души радовалась, что он не появляется, и поэтому не искала. Вдруг Сашку она неосторожно найдет, и снова в ее жизнь все вернется: его визиты, нытье, угрозы.

Он пришел к ней после скандала, устроенного им Ильину в ресторане. Об этом скандале еще много писали СМИ, и даже кусочек транслировался по телевизору. По Интернету тоже что-то транслировалось. Она краем уха слышала, что репортаж набрал более миллиона просмотров.

Ей было неинтересно. Она не смотрела настырно. А когда Сашка исчез с радаров, попыталась найти это видео. Не нашла. Его заблокировали.

Почему она сейчас об этом вспомнила вдруг? Из-за того, что Сашку вскоре после памятного последнего визита к ней убили? Или потому, что наголо бритый смуглый оперативник Громов не дает ей покоя своими вопросами? Или потому, что она, кажется, слышала отрывок Сашкиной страшной тайны и подозревает, что именно из-за этого он мог лишиться жизни?

Так слышала она или додумала?!

– Господи, это не оставит меня в покое никогда, – проговорила со стоном Настя, опускаясь коленками на пол и подбирая рассыпавшиеся орешки. – Когда-нибудь я заживу спокойно?

Нет! Ответил ей дверной звонок заливистой трелью. Спокойная жизнь ей может только сниться.

– Кто? – громко спросила Настя, потому что в глазок не увидела ничего.

Человек, который стоял за дверью, словно прятался.

– Кто там?

– Настя, открой, это я, – наконец ответили ей, в глазке замаячила пышная шевелюра Сашиной сестры.

– Вера?

Настя щелкнула задвижкой, повернула оба ключа в замках, открыла дверь.

– Вера, что случилось?

Настя стояла на пороге, не решаясь впускать к себе сестру своего бывшего мужа. Бывшего, покойного мужа.

Они много нехорошего наговорили друг другу еще до того, как Сашу нашли мертвым. Упрекали друг друга шепотом, когда ждали приглашения на допрос перед кабинетом, в котором работал Громов. Потом продолжили еще и по телефону. Звонила ей Настя. В тот день, когда Громов ее вторично потащил к моргу, когда Вера сказалась занятой.

Брр, неприятным было то общение.

– Надо поговорить. – Вера смотрела тяжело, неприветливо. – Впустишь?

– Входи. – Настя тяжело вздохнула и распахнула дверь.

Вера разулась, прекрасно зная, что Настя не терпела, когда по дому ходили в уличной обуви. Поискала глазами гостевые тапки, которыми прежде пользовалась. Не нашла. А Настя их выбросила, вот так! И пошла босиком следом за бывшей невесткой в кухню.

– Чай будешь? – спросила Настя. – Или кофе?

– Что? – Вера рассеянно рылась в своей сумочке, подняла на нее взгляд. – Если можно, кофе. Без молока, но с сахаром.

– Хорошо.

Настя принялась заряжать кофеварку. Спросила, не поворачиваясь:

– О чем хотела поговорить?

– Громов давно тебя допрашивал?

– Громов…

Ей тут же сделалось зябко. Взгляд, которым Громов каждый раз ее награждал – обвинял, призывал к раскаянию, просто требовал написать признательные показания. Все равно какие, но признательные!

– Пару дней назад будто бы случайно ехал мимо моей работы. И решил пригласить меня выпить кофе. – Настя поморщилась. – От кофе я отказалась, разумеется. Но разговаривать с ним пришлось.

– Ты рассказала ему о том, что у тебя роман со спортивным инструктором?

Кофейная струя с громким шипением брызнула в кружку, заставив Настю вздрогнуть. Или это слова Веры так ее напугали?

– Что?

Она повернулась к бывшей золовке.

– Ты рассказала Громову, что на тот момент, когда Сашка был еще жив, ты закрутила роман со своим спортивным инструктором? – Вера улыбалась гадко, со значением. – И он обучал тебя приемчикам каким-то? Рассказала?

Настя потрясенно молчала, застыв с кофейной чашкой в руке.

– А что, как-то ты избила Сашку до синяков и угрожала убить, рассказала?

– Что за бред, Вера!

Настя с грохотом поставила перед ней кофе, расплескав часть на стол. Бывшая золовка тут же благоразумно подобрала широкие рукава яркой трикотажной кофты.

– Ничего не бред. Справку о побоях видела.

– Да ну! Где? Где видела?

– Брат показывал. У меня же потом и оставил. У меня она. – Вера часто покивала в подтверждение своих слов. – С соседкой твоей говорила. Она подтвердила, что ты орала на всю лестничную клетку, что убьешь его. И после этого он вышел от тебя с окровавленным лицом. Разве нет?

И зачем только она впустила эту женщину в свой дом? Настя со вздохом подошла к окну, снова взобралась с ногами на подоконник.

– Что ты хочешь от меня, Вера? – спросила она после паузы. – Денег у меня нет, если ты собралась шантажом из меня их выудить.

– Не собиралась. – Вера пригубила кофе.

– Квартиру тоже на тебя не перепишу, если ты за этим.

– Нет. У меня уже есть квартира. Не такая большая, как твоя, но тоже достаточно просторная.

– Тогда зачем ты здесь? Чтобы сказать мне, что ты знаешь? И чтобы я потом жила в страхе от того, что ты знаешь? Безумие какое-то! И уж если ты тут за этим, то я тоже имею тебе кое-что рассказать.

И она рассказала. Во всех подробностях о том, как Сашка неоднократно пытался посвятить ее в свои тайны. И как она закрывала уши руками, чтобы его не слышать. Как напевала громко. Но кое-что ей все же удавалось расслышать. Особенно в последний его визит.

– Когда он явился ко мне после дикого ресторанного скандала, который устроил.

– И после этого его никто больше не видел, – закончила за нее Вера.

– Да. После того, как он вышел отсюда, он сюда больше не возвращался.

– Он потом больше никуда не вернулся, – поддакнула Вера вполне миролюбиво, потрясла в воздухе опустевшей чашкой. – Хороший кофе, Настя.

– Спасибо.

– И к слову, эти тайны все мне давно известны. Я ушей не закрывала, когда мой братец со мной откровенничал. – Вера брезгливо поморщилась на кофейную кляксу на столе. – Дай тряпку, что ли. Глаза не глядят.

Настя слезла с подоконника, вытерла стол, села напротив Веры.

– Что ты хочешь, Вера? Зачем ты здесь?

– Все его тайны я знаю, – повторила она, словно не слышала вопроса. – Но рассказать об этом никому не могу. Так же, как и ты. Не могу пойти в полицию. Не могу призвать к ответу. Так же, как и ты.

– А мне это и не надо! – фыркнула Настя.

И подумала про себя, что была уже счастлива, когда отделалась от этого семейства. Думала, что отделалась.

– Но зато мы с тобой можем хорошо заработать на другом. А заодно получить и моральное удовлетворение.

Вера порылась в сумочке, вытащила крохотный предмет, обернутый в пищевую пленку, и положила его в центр стола.

– Вот!

– Что – вот? Что это?

– Флешкарта с фотоаппарата.

– Это я вижу. Что на ней?

– А на ней запись. О-очень интересная запись, порочащая очень влиятельного господина, активно лезущего во власть. Она совершенно случайно оказалась у меня в руках. И вот теперь я хочу распорядиться этим правильно. Я хочу очень выгодно ее продать.

– Мне?! – Настя вытаращила на нее глаза. Качнула головой. – Мне это не нужно точно! Я вообще против чужих секретов, я говорила.

– Я хочу это продать тому самому влиятельному лицу, которое активно лезет во власть. Но одной мне как-то страшновато. И я хочу, чтобы ты мне в этом помогла.

– Я?! – Настя даже осипла от возмущения. – Вера! Ты совсем свихнулась?! Я не стану ничем таким заниматься!

– Станешь, Настенька.

Вера нарочно назвала ее имя с той самой интонацией, с которой на ранних стадиях их отношений выговаривал ее имя Сашка. Настя, помнится, от этого млела. И думала, что он ее любит. И даже боготворит. Дура!

– Интересно знать, откуда такая уверенность? – фыркнула Настя, покраснев до кончиков ушей.

– А у тебя просто нет выбора. Либо ты меня страхуешь, либо я сливаю все про тебя Громову. Скажу сразу, что деньги, при удачном стечении обстоятельств, делим тридцать на семьдесят.

Вера снова сунулась в сумку и достала оттуда сложенный вчетверо лист, исписанный мелко и густо. Посмотрела на Настю с легкой улыбкой и проговорила:

– А теперь внимательно слушай мой план…

Глава 10

Пашка объявился на третий день ее возвращения на малую родину. Просто постучался в дверь поздним вечером и застыл с несчастной, виноватой мордой на пороге.

Варя с мамой как раз сели ужинать.

Нажарили картошки с грибами, наделали салата. Сварили огромную курицу, решив из бульона на утро наделать домашней лапши.

– Вот тебе, дочка, ножка, – приговаривала Нина Николаевна, положив Варе огромных размеров окорочок.

– Мам, ну много. Я не съем столько, – пыталась возмущаться Варя.

Но возмущалась скорее так – по привычке, оставшейся от прошлой жизни. От той, которую оставила несколько дней назад в силу обстоятельств. Это там она порой сидела на жестких диетах, потому что пыталась экономить. У мамы можно было расслабиться. Мама ухитрялась как-то выживать на пенсию. И выходило у нее это достойно и, что главное, – сытно.

– Ешь, сказала, – шутливо прикрикнула на нее Нина Николаевна. – Глазищи одни остались. Кожа, да кости.

Варя блаженно улыбалась и уплетала за обе щеки.

– Потом еще чай с пирогом. Это я на веранде накрою. Вечер теплый. Посидим, как в былые времена.

Пирог они пекли вместе, натолкав в него и ранних яблок, и клубники, и малины. Аромат, пока выпечка готовилась, просто сводил с ума. И Варе совсем не хотелось забивать себе голову отвратительной историей, в которую она попала из-за Пашки.

Он же привел ее к тому человеку, который предложил им участие в драматической постановке. Он же потом благополучно смылся, бросив Варю одну на съемной квартире-дублере. И наглости хватило залезть в мамин дом, пожрать колбаски.

Ужас!

Участковый, написавший протокол под диктовку Вари, явился на следующий день и признался, что протокол тот разорвал.

– По приказу руководства. История скверная и не нашего уровня, – пояснил он. И тут же утешил: – Но тебе, девочка, бояться нечего. Ты тут под нашей защитой.

И выразительно посмотрел на ее мать.

Он неровно к ней дышал, догадалась Варя еще той ночью, когда приехала. Потому и явился под утро в кителе, а не в пижаме и не в колпачке с кисточкой. Хотелось выглядеть прилично.

Она как раз обгладывала куриную косточку, когда в дверь маминого дома постучали.

– Кто бы это мог быть?

Мать сначала нахмурилась, а через мгновение покраснела. Видимо, решила, что участковый заглянул на огонек. Василий Иванович жил от мамы через дом и наверняка слышал запах пекущегося пирога. Всей улицей вдыхали его невероятный аромат, как призналась матери соседка.

Нина Николаевна встала, запахнула на груди плотнее старенькую ажурную шаль и пошла открывать. И почти тут же испуганно крикнула:

– Варя!

Варя бросилась на крик матери в коридор.

На пороге топтался Пашка. Тощий, грязный, всклокоченный. Левый ботинок в районе большого пальца зиял огромной дырой. Коленки на штанах зеленые от травы. Футболка на плече в грязи.

– Ты чего, Паша, в кустах спал? – спросила она, обошла мать и, взяв своего парня за руку, втащила его в дом.

– Да, в кустах, – показалось, что он даже всхлипнул, жалея себя. – А куда было деваться?! Назад нельзя. Сюда нельзя. Меня за руку поймали возле холодильника.

И в адрес Нины Николаевны был послан осуждающий взгляд.

– Я просто хотел поесть. А вы решили, что я вор.

– Ладно, не ной, – прикрикнула на него Варя. – Ступай в ванную, умываться. И за стол.

Плескался он долго.

– Всю горячую воду сольет. – Нина Николаевна недовольно поджала губы, покосилась на Варю. – Так за этим счастьем ты и поехала в большой город, Варя?

– Наверное. Не знаю, – рассеянно отозвалась она.

Поставила на стол еще одну тарелку, положила нож, вилку. Выложила остатки разогретой картошки с куском вареной курицы, подрезала салата.

– Да-а-а… – протянула мать с легкой насмешкой. – Такого-то счастья и у нас в городе навалом. Встречаются экземпляры и получше.

– Ма, не начинай! – повысила голос Варя. – Ты же не хочешь, чтобы я эту ночь провела с ним в кустах? Нет?

Мать отрицательно мотнула головой.

– Вот и славно. А что касается Пашки… – Варя вздохнула, прислушиваясь к звукам из ванной. – Он хороший. Добрый. И работящий.

– Это я уже поняла, – со скорбным лицом отметила Нина Николаевна. – И последняя его работа заставила тебя бежать в спешном порядке. И его тоже. Причем он бросил тебя. Разве нет?

– Нет, – возразил Пашка, входя на кухню.

Они на него обернулись. Он вымыл голову, зачесал волосы назад, искупался и надел свою рубаху, в которой Варя приехала сюда. И если бы не темные круги под глазами после двух ужасных ночей в местном овраге, выглядел бы вполне сносно.

Все, что положила ему Варя на тарелку, он смел за три минуты.

– Ты что, не жевал, что ли? – открыла она от изумления рот.

– Жевал. Просто ел очень быстро. Можно воды?

Варя отметила, что он просит, не приказывает, как раньше. Раньше бы прозвучало: дай воды.

Она поставила перед ним стакан с водой. Он выпил.

– Ну! Рассказывай.

Варя села рядом с матерью. По ее примеру положила руки на стол. Уставилась на Пашку с хмурым видом. Пусть не думает, что если она его покормила, то и простить готова тут же.

– А что рассказывать? – растерялся он.

– Ну, к примеру, как ты меня бросил на произвол судьбы одну. Там, – она мотнула головой себе за спину. – Как деньгами не поделился. Рассказывай, рассказывай.

Про деньги она блефовала. Она не знала и знать не могла, расплатился с Пашкой тот самый дядя, который их нанимал, или нет. Просто участковый Василий Иванович предположил за вчерашним вечерним чаепитием, что Паша ее кинул. Решил присвоить все деньги себе. Поэтому и трусливо сбежал. Потом опомнился, приехал сюда, решив ее дождаться. Но попавшись на воровстве еды, снова струсил и снова сбежал. И Василий Иванович даже назвал его мелким человечком. А Варе даже возразить было нечего.

– А что деньги? Они все целы. Я их в овраге припрятал. Там они. – Пашка глянул ей в глаза честно. – Можем пойти и прямо сейчас забрать.

– И пойдем. И заберем. Потому что я не хочу снова сидеть и ждать, пока ты проголодаешься, – она решительно встала и глянула на мать. – Ма, позвони Василию Ивановичу. Я хочу, чтобы он нас сопроводил.

– Зачем Василий Иванович? – Лицо у Пашки вытянулось. – Зачем он?! Чё, ты думаешь, я кину тебя, да?

– Паша, заткнись, – мягко попросила Варя. – И делай как я говорю.

Он уставился в пол и затих, сжав коленками ладони. И промолчал все то время, пока Нина Николаевна созванивалась с участковым и пока они его ждали. От чая с пирогом Пашка отказался, сославшись на тяжесть в желудке.

Василий Иванович, шумно дыша, возник на пороге дома уже через десять минут. Волосы и воротник свежей рубашки его были мокрыми. Только из душа, сообразила Варя. И мысленно поставила пожилому дядьке зачет. Для ее матери старается, молодец. Не то, что Пашка. Явился на глаза потенциальной теще грязным, рваным и вонючим.

– Пошли, Паша, – скомандовала Варя, обувая кроссовки. – Только не вздумай убежать по пути. Я тут все ходы, дороги знаю.

– Поймаем в два счета, – поддакнул Василий Иванович.

– А чего же раньше-то не поймали? – огрызнулся Пашка, сердито сопя Варе в затылок. – Я тут уже три дня околачиваюсь.

– А потому что не искали, – ответил запросто участковый и хихикнул по-мальчишески. – Надобности не было.

Они попетляли тремя улицами, пока наконец не вышли к глубокому оврагу, опоясывающему район заброшенного старого завода. Там Пашка попросил их подождать. Нырнул в темноту с фонариком от телефона, который успел зарядить в Варином доме, пока ел. И вскоре вернулся со своей сумкой.

– Тут все, – выложил он деньги, замотанные в целлофан, на обеденный стол в доме. – Я не делил.

– Так давай поделим.

Варя сорвала с денег упаковку и принялась считать. Потом разложила купюры на две стопки. Но подумав, вытащила из Пашкиной стопки пятнадцать тысяч.

– Это за что? – возмутился он.

– Пополам… – она удовлетворенно улыбнулась. – Это за ту самую квартиру, которую я оплатила вперед за два месяца и которая нам не понадобилась. В которой я тебя прождала три дня как дура! И в которую ты не пришел.

Против воли губы ее задрожали от обиды. Вспомнились все страхи. Вспомнился голод, погнавший ее на улицу тем вечером, когда ее чуть не сцапали какие-то накачанные парни.

– Я приходил! – возмутился Пашка, не отрывая взгляда от денег, перекочевавших из его стопки в Варину. – А у подъезда парни какие-то трутся. Я подождал, они не уезжают. Ушел. Потом еще раз пришел – ночью. Они снова там. И тогда я решил, что ты уехала к матери. Телефон разрядился. Позвонить не мог. Твой номер не помнил. И тогда поехал сюда, думал, за тобой следом. Я же не знал, что ты все еще в городе.

– Я три дня как дура просидела в запертой квартире. Чуть с голода не сдохла. Потом не выдержала и пошла в кафе.

– И ты никого не видела у подъезда?! – вытаращился Пашка.

– Когда выходила – нет. Когда вернулась – чуть не наткнулась на них.

– Вот! Видишь, я не вру!

И его рука потянулась к деньгам. Но Василий Иванович не позволил стянуть из Вариной стопки ни единой купюры. Вовремя шлепнул Пашку по руке.

– Справедливо будет оставить девушке эти пятнадцать тысяч, – произнес он авторитетно. – Так сказать, за моральный ущерб.

Павел со вздохом сунул руку в карман штанов.

– Я их увидела и сбежала. Не пошла в дом, – продолжила Варя. – Сразу на автовокзал и сюда.

– Разумное решение, – похвалил участковый и кивнул на деньги. – Приберите их, дети. Ни к чему на столе им лежать.

Свои Пашка, завернув снова в целлофан, сунул в сумку. Варя свои спрятала в мамином шкафу в стопке постельного белья. Куда она их потратит, она пока не знала. Может, маме с ремонтом поможет и отдохнуть съездит. А может, гардероб обновит. Тысячу лет не покупала себе обновок.

– Как думаешь, Паша, чьи это были люди? – спросила Варя, возвращаясь из маминой спальни.

– В смысле?

– Кому надо было нас караулить? Я поначалу думала, что это люди заказчика. Но если он с тобой расплатился, то…

– Это Ильина братва, – помрачнел сразу ее парень. – Я одного из них узнал, когда сунулся к тебе.

– Ильина Глеба Сергеевича?! А зачем… Зачем ему нас караулить?!

У нее сделалось холодно между лопаток. И прежние страхи, которые мучили ее на съемной квартире три дня, вернулись. Одна радость, что она теперь была не одна. Мама рядом, Пашка, Василий Иванович. Не такая команда, чтобы противостоять мускулистым парням Ильина, но все же.

– А что им от нас надо, Паша?!

– Варь, ты чего вообще, да? – Он неуверенно покрутил пальцем у виска. – Мы против него что затеяли? Не сами, конечно, но участие приняли. Училку дернули. Она наверняка уже шум подняла. Все, как дядя и рассчитывал. Она ненормальная просто! Будет ходить по всем инстанциям и трубить, трубить. Мне Сани Сугробова сестра Вера рассказывала, что, когда он сбежал после публичного скандала, она всех достала просто. На то и расчет.

– А чем она сестру Сугробова достала?

– Требовала заявление написать о его исчезновении. Уверяла, что он в беде и все такое. Говорю же, из ума выжила! – Он сморщил лицо, будто кислоты хлебнул. – Она и в школе доставала, жесть просто. А после того, как ее сына… Как он пропал, так вообще. Говорю же, чокнутая.

– И ничего она не чокнутая, – неожиданно вступилась за пожилую женщину Варя. – И все правильно она панику сеяла и сестру твоего одноклассника Сугробова доставала.

– Чего это правильно-то?

Паша сел на диван, укрытый стареньким плюшевым покрывалом. Сумку с деньгами пристроил рядом и время от времени поглаживал ее рукой, словно пробовал: а реальна ли она, не исчезнет при прикосновении, как мираж.

– Чего правильно, Варь?

– А то, что убили твоего Сугробова, Паша. Еще три месяца назад. В новостях говорили, что именно тогда, когда он пропал, тогда и убили.

– Как убили?!

Пашка резко сел ровно, вытянул шею, напоминая какого-то полевого зверька. Глаза его застыли на Варином лице.

– Как убили?! – повторил он с еще большим ужасом.

– Задушили собственным шарфом, Паша. И зарыли в неглубокой яме в лесу. Так что твоя бывшая учительница не так уж и не права была, паникуя насчет его исчезновения. А я вот вспоминаю, Паша… – Варя прищурилась и заходила кругами по просторной маминой кухне. – Ты ведь мне что-то такое рассказывал тогда.

– Что? – громко икнул он в момент вопроса. – Ой, простите. Это от того, что я много съел, а перед этим голодал.

– А чего же ты голодал с такими-то деньгами? – поддела его Нина Николаевна. – Мог бы в ресторане кушать каждый день.

Паша ей категорически не нравился. Ни манерами, ни лицом, ни родом занятий. Она уже успела обсудить все это с участковым Василием Ивановичем и страшно обрадовалась, когда он поддержал ее в ее неприязни.

– Деньги не имел права тратить. Они были общими, – хмуро отозвался Паша.

О том, что он не понравился будущей теще, он догадывался.

– Паша! Не отвлекаемся!

Варя сузила диаметр кругов, нарезаемых по кухне. Остановилась возле своего парня и пощелкала пальцами у него перед носом.

– Вспоминаем!

– О чем? – Он смотрел на ее пальцы, как на волшебную палочку факира.

– Что такого ты мне рассказывал о Сугробове и о его делах с Ильиным? На какую тему у них случился скандал в ресторане? Накануне того дня, как его задушили? Что там у них произошло? Когда?