Текст книги "Пятая Печать. Дом с привидениями"

Глава 5

Было уже поздно, когда пожилая дама добралась до своего дома. Сгустились вечерние сумерки, старый дом, окруженный садом, казался погруженным во мрак. Но даже в темноте было заметно, что двери распахнуты настежь, а на порожке, привалившись боком к косяку, спит девочка. А рядом с нею…

Пожилая дама остановилась как вкопанная у самой калитки и протерла глаза, не веря тому, что видит. Рядом с девочкой на том же порожке примостилась белесая полупрозрачная тень. Тот, кто видел ее не в первый раз, наверняка бы заметил, что эта тень как две капли воды походила на того молодого человека со старинного портрета. Призрак красивого юноши в старинных одеждах, чуть склонив голову набок, не сводил глаз со спящего ребенка, сидя так близко, как дозволяла его призрачная плоть.

– Тебе кто разрешил покидать дом? – медленно приближаясь, поинтересовалась сестра Маргарита.

Призрак вздохнул, но позу не переменил. Скрипнуло сучьями уродливое дерево, наклоняясь вперед.

– Не хочешь отвечать – не надо! Пошел вон!

Белесая тень не дрогнула. Только кривое дерево резко распрямилось, царапнув сучьями по навесу крыльца.

– Я кому сказала? – повысила голос пожилая дама. – Пошел вон! Не хватало еще ее разбудить! Или ты этого нарочно добиваешься? Так вот! Нет! Что бы ты ни задумал, у тебя ничего не получится! И не мечтай! Она моя! Моя и только моя!

Последние слова она выкрикнула во все горло, и девочка проснулась от крика. Тень мигом растаяла, исчезла без звука и вздоха. Лишь где-то в глубине дома, чуть ли не на чердаке, хлопнула дверь.

– Тетя? – Анна села прямее, захлопала спросонья глазами. – Извините меня, тетя! Я… немного задержалась, а…

– Ничего, моя милая. – Пожилая дама поднялась на крыльцо и удивительно легко для своего возраста вскинула девочку на руки. – Я задержалась по делам. Если бы ты вернулась вовремя, я бы успела тебя предупредить. А так мне пришлось уходить в спешке…

– Извините, тетя! Я просто встретила в роще ведьму!

– Клару?

– Вы ее знаете? – изумилась девочка.

– А то нет? Ее многие знают. Знатная травница. Каждую травинку назубок знает. Духов лесных видеть может… – Тетя поставила Анну на ступеньку лестницы, серьезно посмотрела на девочку. – Ты у нее задержалась?

– Да.

– Хорошо. Если ты действительно была у Клары, ничего страшного! Я не сержусь.

Уставшая Анна еле добралась до своей постели. Она засыпала на ходу и с трудом заставила себя раздеться. Хорошо, что тетя помогла. Но едва голова девочки коснулась подушки, на ум пришло еще кое-что.

– Тетя, а тут было привидение! Я без вас домой пришла, а тут – оно.

– Оно и сейчас тут. – Тетя Маргарита кивнула куда-то в дальний угол. – Не бойся. Оно не смеет причинить тебе вреда. Ведь так?

В ответ раздался тихий вздох.

– А теперь – вон отсюда! – распорядилась тетя. – И чтоб не смел пугать девочку! А то пожалеешь!

На сей раз вздох был похож на стон. Несколько раз проскрипели половицы, как будто кто-то невидимый прошелся по старым рассохшимся доскам. И наступила тишина.

Теперь каждый день Анна ждала окончания занятий и, едва звенел звонок и классная дама кивала головой: «Уроки закончены, девочки! Можете собирать книги!» – она первая срывалась с места, спеша покинуть стены гимназии. Среди одноклассниц у нее так и не нашлось друзей – кроме Илалии, она ни с кем не общалась. И дело было не только в поведении самой Анны. Ее невзлюбила сама Валерия Вышезванская.

Это началось несколько дней назад, на перемене, когда классная дама ненадолго оставила своих воспитанниц в одиночестве.

– Эй, новенькая!

Анна обернулась. Она училась здесь недавно, и успела привыкнуть к этому прозвищу. Пройдет еще несколько недель или месяцев, прежде чем ее перестанут считать чужачкой.

– Меня Анной зовут, – напомнила она.

– Это все равно, – окликнувшая ее девочка вздернула носик. – Иди сюда!

– Зачем?

– Тебя хотят видеть.

– Хотят – пусть смотрят. Я не прячусь, – пожала плечами она.

– Ты что, не понимаешь? – На нее посмотрели со смесью удивления и презрения. – Тебя Валерия Вышезванская хочет видеть!

Анна вздохнула. За красавицей Валерией и так хвостиком ходила половина девочек из класса. Одни – потому, что та допустила их в свою «свиту», а другие – в надежде на кое-какие милости. Одних она одаривала своей дружбой, других презрительно игнорировала. Порой даже учителя заискивали перед дочерью генерала.

– Ты идешь? Тебя долго ждать? Живее, пока звонок не прозвенел!

Анна кивнула. Одно дело – когда ты добиваешься внимания Валерии, и совсем другое – когда она сама зовет тебя к себе.

В ожидании начала занятий Вышезванская прогуливалась в вестибюле, окруженная стайкой девочек. Она нахмурилась, когда Анна подошла поближе:

– Ты где была?

– В классе.

– Почему так долго не приходила?

– К урокам готовилась. А что?

– А то, – Валерия посмотрела на нее сквозь ресницы, – что, когда тебя зовут, надо идти.

– Зачем ты меня звала?

– У тебя красивый почерк?

Анна пожала плечами. Она не придавала этому значения.

– Не знаю.

– Принесите ее сумку! – распорядилась Вышезванская, глядя куда-то в пространство.

Приказ был немедленно исполнен одной из девочек, состоявших в «свите». Анна ревниво поджала губы, когда ее сумку бесцеремонно открыли и достали тетради по чистописанию. Валерия скептически посмотрела на ровные строчки букв.

– Годится, – произнесла она после минутного раздумья. – Вот, – протянула тетрадку, – к завтрашнему утру перепишешь это для меня.

Анна взяла синюю тетрадь в клеточку, раскрыла. Это были стихи. Бросились в глаза рифмованные строчки: «Над морем парус вижу белый и чайкою к нему лечу. Не знаю, что с собою сделать, – я видеть очень тебя хочу!» Рядом от руки была нарисована картинка – линия горизонта разделила пространство на небо и море, и на самой линии виднелся парусник. А сбоку красовался девичий профиль. И пронзенное стрелой сердечко.

– А сама почему не перепишешь?

– Вот еще! Мне некогда! И будь с ним осторожна. Это Солонцовской Аглаи стихи. А она в старшем классе учится. Ее отец очень дружен с моим. Он – начальник полицейского управления нашего города. Понимаешь?

– Нет.

– Впрочем, что тебе-то понимать! Тебе не обязательно…

– Нет, – повторила Анна, сама удивляясь собственной смелости. – Я не буду это переписывать.

Валерия порядком удивилась. На ее памяти еще никто и никогда не отвечал ей отказом. Девочки вокруг удивленно зашушукались.

– Нет? – повторила она. – Ты что, Сильвяните? В своем уме? Я тебе дала поручение!

– Извини, но мне некогда. У меня дела…

– Какие? Уроки, что ли, делать? Так я скажу классной даме, чтобы она тебя завтра не вызывала к доске.

Наверное, у Валерии бы это получилось – от благосклонности ее отца в школе слишком многое зависело, – но Анна упрямо покачала головой:

– Не в уроках дело…

– А в чем?

Девочка прикусила губу. Что-то мешало ей сказать, что сегодня днем она опять поспешит в рощу к сестре Кларе. Они пойдут за клюквой и поздними травами. Ведьма ждала ее на повороте тропинки каждый день в одно и то же время. Она учила ее распознавать лекарственные растения, рассказывала, как их правильно сушить и собирать, вспоминала старинные рецепты, по которым готовила снадобья еще ее бабушка. Там, в лесной избушке, Анне было уютнее и даже теплее, чем в доме у тети Маргариты. Она уже привыкла к ведьме и нисколько ее не боялась. И это намного интереснее, чем сидеть весь вечер над чужой тетрадкой, выводя стихотворные строчки по линеечке.

– Ни в чем. Просто… Не хочу!

Валерия настолько не ожидала услышать такой ответ, что машинально спросила:

– Почему?

– А потому, что у тебя и без того служанок много, вот пусть они и переписывают. И отдайте мою сумку!

Вырвав ее из рук девочек, Анна быстро запихнула внутрь тетрадку по чистописанию и направилась в класс. Ее провожали молчанием. Все, кто был в коридоре, оборачивались вслед и тут же спешили донести новость до подруг из других классов. Новенькая отказала в чем-то самой Валерии Вышезванской!

Весть распространилась быстро – все-таки в гимназии обучалось не так много девочек, – и к началу следующего урока Анна сидела как на иголках. На нее косился весь класс. Сама Валерия сидела как ни в чем не бывало, но что-то такое было в ее взгляде, отчего Анна, случайно обернувшись, поежилась. На уроке – была география – она ни разу не подняла руку, а когда ее спросили назвать самую длинную реку в мире, наугад брякнула первое, что пришло в голову. И когда прозвенел звонок, осталась сидеть за партой.

– Девочки, все встали – и на моцион! – приказала классная дама. – Взялись за руки и идем в коридор! Перемена большая, и вы должны гулять!

Анне очень не хотелось вставать и куда-то идти. Одноклассницы шушукались, посматривая то на нее, то на Валерию, которая спокойно подала руку своей соседке по парте и первая выплыла в коридор.

Кто-то крепко схватил Анну за запястье. Илалия, ее единственная подруга.

– Ты что, с ума сошла? – прошептала та, силой вытаскивая Анну вслед за остальными из класса. – Тебе трудно, что ли?

– Да, трудно! Мне некогда. И… и вообще.

– Вообще я бы на твоем месте хорошенько подумала, – продолжала шептать Илалия, пока девочки по парам выстраивались в коридоре. – Ты разве не понимаешь, кто такая Вышезванская?

– Понимаю, – пожала плечами Анна. – Просто… мне действительно некогда!

– Родные не разрешают?

– Я не могу тебе этого сказать! – В том, что никто не должен знать о ее тайне, девочка не сомневалась.

– Зря! Вот если бы она меня о чем-нибудь попросила, я бы…

– Ну так иди и спрашивай у нее эту тетрадку! А меня оставь в покое!

Илалия обиделась. Нет, руку она не вырвала и строй не нарушила, но шагала по вестибюлю в молчании, избегая смотреть в сторону Анны.

До конца учебного дня новость о том, что случилось в среднем классе, успела облететь всю гимназию. Когда классная дама после пятого урока отвела девочек в буфетную, на Анну таращились все. Илалия, которая все еще дулась, тихо пихнула ее локтем, показывая на белокурую бледную девушку, которая с безучастным видом сидела с краю стола старшеклассниц:

– Вон она. Аглая Солонцовская. Это ее стихи ты отказалась переписывать!

Словно услышав этот голос, старшеклассница повернула голову. Некрасивое вытянутое лицо ее слегка оживилось. Она медленно встала и плавной походкой жирафа направилась к столикам, занятым младшими школьницами. Остановилась как раз напротив Анны.

– Это ты отказалась переписывать мои стихи? – тихо поинтересовалась она.

Все, кто слышал этот голос, затаили дыхание.

– Да, – кивнула Анна. Отпираться было бессмысленно. Она с волнением ждала, что будет дальше.

– Они тебе не понравились?

– Я их даже не читала.

– Тогда почему? – У поэтессы задрожал голос.

– Просто мне этого не хотелось. Я же не служанка, чтобы выполнять приказы.

Рядом ахнула одна из девочек. Аглая Солонцовская выпрямилась во весь свой немаленький рост.

– Понятно, – произнесла она со странной интонацией и ушла-уплыла на свое место.

Сидевшая рядом Илалия перевела дух.

– Ты ненормальная, – прошептала она.

Анна спокойно ела булку с маслом, запивая ее молоком, и думала о других булочках – начиненных травами, – которые ждали ее в маленьком домике лесной ведьмы.

И это было только начало. В считаные дни Валерия Вышезванская как-то ухитрилась настроить против Анны почти весь класс. С новенькой перестали здороваться, ограничиваясь только кивком головы. К ней никто не обращался с просьбами – даже такими невинными, как передать кому-то карандаш или подвинуться за общим столом в обед. И ей самой часто отказывали в просьбах – то нужная вещь, ластик или промокашка, занята, то времени нет. Иногда за весь день с Анной никто не обменивался и парой слов. Лишь Илалия как-то выбивалась из общего строя – и то потому, что они сидели за одной партой, а тут хочешь или не хочешь, а порой надо общаться. Но даже во время моциона на большой перемене Илалия стеснялась подать Анне руку.

Дальше – больше. Несколько раз ей в сумку подкидывали листки бумаги с оскорбительными стишками-дразнилками. Анна выкидывала их, не сомневаясь, что сочиняла их Аглая Солонцовская по просьбе Валерии. Однажды у нее перед началом контрольной работы утащили все перья и карандаши. И, поскольку никто не соглашался поделиться своими письменными принадлежностями, Анна не смогла написать контрольную и весь урок просидела просто так, о чем дежурная девочка, разумеется, записала нарушение в журнал.

Анна терпела, стараясь не обращать внимания на одноклассниц. Но с каждым днем ей все больше хотелось отомстить им.

Служба завершилась. Прихожане один за другим потянулись к выходу из собора. Задерживались немногие – кто напоследок осенял себя крестным знамением, глядя на иконы и кланяясь им, кто продолжал, прижав руки к груди, шептать о чем-то глубоко личном, даже не заметив прощальных слов священника. Кто как раз спешил к святому отцу, дабы изложить личную просьбу или испросить совета. Кто-то остановился в дверях, дожидаясь знакомых или родственников. Были и такие, кто, не дожидаясь, пока покинут святые стены, уже завели деловые разговоры и шествовали к выходу не спеша, чинно, как на бульваре в воскресный день.

Юлиан остался в своем углу. Если очень хотел, он мог не привлекать к себе внимания. Когда твоя работа связана с раскрытием необычных тайн, подобное умение иной раз может и жизнь спасти. Сейчас опасности не было, но ему очень нужно было остаться в храме после закрытия.

Уже больше трех недель он жил в Дебричеве, и эти недели не дали ему ничего. Официальные власти, конечно, пошли навстречу приезжему из столицы – как-никак Третье отделение! – но к его просьбе о помощи в розысках следов захоронения Мартина Дебрича отнеслись весьма скептически. Дескать, не было такого человека, все изволите выдумывать, господин хороший! Но, впрочем, ищите самостоятельно, кто ж вам не дает! Но пока никаких следов не найдено, извольте заниматься тем, для чего вас пригласили – искать несуществующий Дом с привидениями и пытаться доказать, что он как-то связан с исчезновением детей.

Сложность официального расследования заключалась в том, что начать поиски загадочного дома Юлиан мог только после того, как поступит новое известие о пропаже очередного ребенка. А этого можно было ждать и месяц, и год, и даже два – все случаи не отличались периодичностью. В ожидании он долгие часы провел в архиве, листая старые дела. Увы, много было пробелов, а часть записей оказалась утрачена или испорчена временем или небрежностью переписчиков. Удалось отыскать несколько скупых описаний розысков пропадавших ранее детей, когда городские власти давали задания полиции провести дознание, но часто там дело ограничивалось расспросами очевидцев и родственников пропавших. И часто бывало, что потом все бумаги оказывались уничтожены, о чем свидетельствовала скупая запись: «Было проведено следствие, но ничего дознать не удалось, посему опросные листы подлежали изъятию».

Нашлись, однако, дневниковые записи и отрывки из летописей, повествующие, что происходило в окрестностях Дебричева лет сто или даже сто пятьдесят назад, но все прочие документы просто-напросто отсутствовали. А самые поздние исторические сведения и вовсе были ограничены выписками из приходских книг – кто когда родился, какого числа крещен, когда венчан и с кем, и когда умер. Правда, там нашлись сведения о кое-каких родственниках, но самое главное оставалось неизвестным – ни о странном доме, ни о том, когда был зафиксирован первый случай исчезновения ребенка. И про род князей Дебричей тоже было найдено до обидного мало – словно чья-то рука нарочно вымарывала все записи, начиная с последних лет ляшского владычества. Собственно, кроме записи о бракосочетании Святополка Дебрича и упоминания через год кончины его супруги, других свидетельств почти не было. Только года смерти: «Скончался такой-то князь Дебрич в возрасте стольких-то лет…»

Юлиан чувствовал, что теряет время, листая старые фолианты. А между тем надо было действовать. Для него поиски Дома с привидениями были лишь поводом для того, чтобы побывать на родине предков и разгадать тайну собственного родового проклятия. Отчаявшись найти ответ в книгах и пытаясь отыскать хоть какую-то информацию, он и пришел сегодня на вечернюю службу.

Храм постепенно опустел. Остались лишь две служки, подметавшие между колоннами и возле лавок. Священник и его помощник в алтарном приделе снимали парадное облачение. Одна за другой гасли свечи. Юлиан стоял тихо, затаив дыхание.

Призрак появился сбоку – не со стороны каменного надгробия, чуть выступающего над полом подле амвона, а словно выйдя из стены напротив. Только что его не было – и вот он уже стоит рядом. Юлиана поразила его явная молодость – на вид последнему потомку рода князей Дебричей было чуть за двадцать, хотя по тем же приходским книгам он скончался в возрасте сорока семи лет, перед этим долго не вставая с постели. Сначала Юлиан даже подумал, что ошибся, приняв за князя кого-то другого – кроме него, в соборе были похоронены еще пятеро представителей знатных фамилий… Но не в столь юном возрасте!

Все же он сделал движение вперед и поклонился – чуть-чуть, чтобы не привлекать внимания живых людей. Призрак заметил его поклон и приблизился.

– Добрый вечер, – промолвил он.

– Мне нужно с вами поговорить, ваше сиятельство, – прямо сказал Юлиан. Призраки и привидения очень тонко чувствуют настроение. Это с живыми можно лгать, хитрить, изъясняться намеками, заходить издалека, не зная, как подступиться к неприятному разговору. В мире мертвых таких условностей нет.

– Спрашивайте – отвечу. Дело касается нашего рода, не так ли? – как последний представитель фамилии, князь Роман Дебрич знал многое.

– Это касается одного из ваших предков… формально предков, не по прямой линии, но…

– Понимаю. Назовите его имя.

– Мартин Дебрич. Вы что-нибудь знаете о нем?

– Мартин Дебрич, – повторил призрак таким тоном, что Юлиан подобрался. Черты его собеседника заколебались. Он словно никак не мог решить, то ли раствориться в воздухе, то ли остаться на месте и стать еще плотнее и заметнее. – Ничего удивительного, что вы заговорили о нем. Вы похожи. Вам это известно?

– Н-нет. – Юлиан видел достаточно портретов князей Дебричей, чтобы судить, что обладает определенным внешним сходством. Форма носа, например, и разрез глаз. Но о внешности самого Мартина Дебрича имел весьма смутное представление. Его прижизненных портретов обнаружить пока не удалось.

– Он тоже умел видеть невидимое, – огорошил его призрак. – Да и внешность тоже, само собой…

– Внешность? – Эта новость ошеломила Юлиана больше, чем то, что, оказывается, у искомого родственника тоже были сверхъестественные способности. Если это правда, то становится понятным общее замалчивание сведений о нем. – Вы знаете, как он выглядел?

– Да. Его портрет писал Карло Паоло. Мне в свое время очень хотелось его выкупить. Я как-никак остался последним из рода Дебричей и захотел собрать под одной крышей изображения всех родственников. Мне удалось его раздобыть, этот портрет, и какое-то время он действительно был у меня, но потом исчез при весьма странных обстоятельствах. Даже отсюда они представляются мне странными. Думаю, это как-то связано со способностями Мартина…

Юлиан покачал головой. Эти новости заставляли задуматься. Призрак смотрел на него, склонив голову набок. Он ждал вопросов. Хотя бы высказанных мысленно.

– Вы знаете, как он умер? – задал он главный из мучивших его вопросов.

– Никак, – пожал плечами призрак.

– Простите, не понимаю. Что вы имеете в виду?

– Мартин Дебрич не умирал. Ему было отказано в этой чести… и награде.

– Почему?

– Он совершил…

Удар колокола расколол, казалось, воздух. Резкий звук заставил всех вздрогнуть. Призрак коротко вскрикнул, словно от сильной боли, и растаял без следа. Юлиан выругался, схватившись за голову.

Из алтарного придела выскочил священник, с удивлением поднимая голову кверху, к колокольне.

– Что происходит? – воскликнул он и заметил Юлиана. – Это… вы это слышали?

– Да. – Тот выпрямился, все еще держась за голову. Было ощущение, что его ударили изнутри. Неприятное чувство. Но еще неприятнее была мысль о том, что колокол прозвенел как-то подозрительно вовремя. Это доказывало, что он подобрался близко к догадке и кто-то – или что-то! – свыше может ему помешать.

Священник что-то спросил.

– Что?

– Повторяю – что вы тут делаете?

– Я хотел помолиться над могилой предка, – почти честно ответил Юлиан. – Задержался. Задумался… Мне показалось, что тут есть призраки.

– Призраки? В доме божьем? – Священник перекрестился. – Не кощунствуйте, сын мой!

– И тем не менее… Мне показалось, но в тот миг, когда ударил колокол, я словно увидел призрака…

Он не лгал. За их беседой сейчас действительно наблюдали. Юлиан видел еще два призрачных силуэта, но Романа Дебрича там не было. Он исчез совсем.

– Это был призрак вашего предка?

– Мне показалось… да. – Юлиан решил поддержать разговор в надежде, что удастся что-то выяснить у святого отца.

– Будьте осторожны, сын мой, – покачал тот головой. – Ибо оба мы знаем, кому подвластны призраки!

Он набожно перекрестился, и Юлиану пришлось последовать его примеру. На самом деле его мысли были весьма далеки от божественных. И главная – как отвлечь внимание священника от своей персоны? Призрак исчез, но он может появиться позже – ему не дано далеко и надолго отлучаться от места своего упокоения. И хорошо бы в этот момент оказаться рядом. То есть провести в церкви всю ночь.

– Помолитесь со мной, святой отец, – попросил он.

Священник вздохнул – видимо, у него на вечер были какие-то свои планы, – но спорить не стал и вернулся к алтарю.

Два человека молча преклонили колена бок о бок перед ступенями. Оба погрузились в молчание. Но если святой отец действительно молился, сложив руки на груди и время от времени осеняя себя крестным знамением, то Юлиан, сосредоточившись, ждал. Он чувствовал присутствие призраков, но обернуться и посмотреть на них прямо не мог. Оставалось ждать, тянуть время, думать…

Ему мешали. Это было ясно как день. Слишком много совпадений за последнее время. Слишком много документов оказалось уничтоженным, и означало это только одно – он на верном пути. Мартин Дебрич действительно обладал некими уникальными способностями. Возможно, в свое время, почти двести лет назад он считался колдуном и даже черным магом. Не секрет, что большинство колдунов и ведьм так или иначе служили Мнишекам, и победить их удалось лишь с помощью нескольких перебежчиков. Интересно, на чьей стороне был Мартин Дебрич? И какие у него были способности? Только ли он мог видеть невидимое или ему было подвластно настоящее колдовство? И как он исчез? Если бы его осудили как колдуна и чернокнижника, нашлись бы документы, свидетельствующие о процессе, – Юлиан в свое время пересмотрел таких «дел» множество и еще недавно сам помогал составлять некоторые из них. У родственников бы конфисковали все имущество в пользу церкви. Наверняка вместе с ним под суд пошли и другие люди – у каждого колдуна есть сообщники, действительные или мнимые. Одна ведьма лет десять назад назвала на допросах почти дюжину своих соседок и кое-кого из родных. Одних отпустили, других осудили с нею вместе. А тут – один Мартин Дебрич… Что-то тут не то. Может быть, его не судили? Тогда выходит, что его преступление было таковым только относительно тех сил, с которыми он общался?

– Почему бы и нет?

Тихий шепот коснулся виска. Кожу обдало ледяным холодом. Это был голос Романа Дебрича.

– Ваше сия…

Но призрак князя уже исчез.

Юлиан покосился на священника. Тот молился, прижав руки к груди. Молился искренне, но, настроившись на общение с тонким миром духов, молодой человек чувствовал отголоски его мыслей. Святой отец молился больше о том, чтобы на него, грешника, снизошло озарение и он отпустил бы священника домой – и тут же просил у бога прощения за эти слабости.

– Святой отец, – кашлянув, промолвил Юлиан, – отпустите мне грех… Простите за то, что прерываю вашу молитву, но… Господь вразумил меня! Благословите идти домой.

В душе священника – это «виделось» довольно четко – взыграла радость, но он заставил себя дочитать начатую молитву до конца и только после этого встал на ноги.

– Благословляю тебя, сын мой. Ступай, и да не тревожат тебя более призраки и тот, кто насылает их!

Поклонившись, Юлиан направился к выходу. Призраки тех, кто был захоронен под плитами храма, провожали его до дверей, но среди них не было духа Романа Дебрича.

Сегодня с утра было прохладно и сыро, но Анне было все равно. Понурившись, всхлипывая, она брела по тропинке, поддевая ногами камешки.

Все было плохо. И хуже всего то, что случилось сегодня.

После того случая со стихами Аглаи Солонцовской прошло несколько дней. Анна смирилась со своей ролью пустого места. Девочки, входившие в «свиту» Валерии Вышезванской, не обращали на нее никакого внимания. Остальные либо помалкивали, либо разговаривали только в случае крайней необходимости.

Единственной, кто остался с нею в дружбе, была Илалия. И то потому, что их столы стояли рядом, и девочка не могла без разрешения классной дамы никуда пересесть. Но и она с утра не сказала Анне и двух слов.

– Дай мне карандаш, – как-то раз обратилась к ней девочка на уроке арифметики. – Мой затупился…

– Затупился – не сломался, – шепотом ответила Илалия.

– Но мне одну линию прочертить. – Анна одним глазом косилась на учителя, который, отвернувшись от класса, рисовал эти самые линии на доске, объясняя что-то по геометрии.

– И тупым одну линию прочертить можно! Он мне самой нужен! – Илалия схватила карандаш и принялась чертить с преувеличенным тщанием.

Делать нечего. Пришлось воспользоваться своим, хотя линия получилась неровная. Обходя класс, учитель сделал ей замечание.

– У меня карандаш затупился, – объяснила Анна.

– Это нехорошо, – ответил учитель. – Вы плохо следите за своими вещами, барышня…

– Это потому, что она сама тупая! – нарочито громко прошептала какая-то девочка у него за спиной.

– Девочки! – Классная дама, присутствовавшая на занятии, постучала ногтем по столу. – Как не стыдно?

– Но ведь это правда! – уже не таясь, сказала Валерия. – А на правду не принято обижаться. Мой папа всегда учит меня, что надо говорить только правду.

Упоминание губернатора подействовало. Если бы дочка пожаловалась, что в гимназии ей дерзят учителя, не поздоровиться могло бы всем, от директора до последней посудомойки.

– Ведите себя тихо, – только и сказала классная дама.

Урок продолжался. Анна прилежно скрипела перышком и вздрогнула, когда ей на парту упал крошечный комочек бумаги. Быстро накрыв его ладонью, она улучила миг и развернула его. Рукой Илалии было выведено несколько слов:

«Извини. Ты сама виновата».

Она еле дотерпела до конца урока. На перемене все девочки, кроме дежурных, вышли прогуляться в рекреацию. Анна с Илалией составляли пару, но на сей раз не взялись за руки.

– Что случилось? – спросила Анна. – В чем я виновата?

– Не помнишь? Тебя Вышезванская просила…

– И только-то? Во-первых, она не просила, а приказывала…

– И что с того? Ты не знаешь, кто ее отец? Ему весь город кланяется!

Отец Анны был простым земским врачом, и девочка прикусила язык, но тут же упрямо помотала головой:

– Ну и что? И потом, я же сказала, что занята!

– Интересно, чем?

Анна покачала головой. Что-то мешало ей признаться в том, что она каждый день бегает в домик к лесной ведьме. Сестра Клара была особенная…

– Не хочешь говорить? Тогда не удивляйся, если и с тобой не хотят разговаривать.

– И ты? – У Анны в голове не укладывалось. – Что я тебе сделала?

– Ничего. Но… Валерия…

Илалия показала взглядом на первую пару. Красавица Вышезванская важно вышагивала рядом с классной дамой, гордая и самоуверенная. Время от времени она что-то небрежным шепотом бросала идущим за ее спиной девочкам. Один раз оглянулась, нашла взглядом Анну…

Девочка показала ей язык прежде, чем сама сообразила, что сделала.

– Ты с ума сошла? – ахнула рядом Илалия.

– А пусть не думает, что она…

Валерия Вышезванская не думала. Она действовала.

В тот день все ограничилось беседой с классной дамой – Валерия нажаловалась, что Анна дразнится, и ее оставили в классе на целый час, заставив написать сто раз подряд: «Я больше не буду дразнить одноклассниц». Классная дама стояла над нею и внимательно следила, как девочка выводит буквы. Несколько раз она заставляла переписывать фразу заново – если ей казалось, что строчка недостаточно ровная. В результате Анна написала одно и то же сто шестнадцать раз – она посчитала. Пальцы у нее после этого так болели, что на другой день, когда писали диктант, она чуть не плакала.

В довершение ко всему после диктанта именно ей учитель велел собрать тетради, и, когда она шла со стопкой по проходу, ей подставили ножку. Анна споткнулась и чуть не упала, но тетради рассыпались, и ей пришлось ползать и подбирать их с пола. А когда она вернулась на свое место, выяснилось, что кто-то утащил у нее перо. Илалия, конечно, видела, но молчала, отводя глаза.

Но все это были мелочи. А сегодня…

Анна брела по тропинке, почти ничего не видя от заливавших глаза слез. Она кусала губы, всхлипывала и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. Сдерживало только одно – реви, не реви, никто не станет ее утешать. Никому нет дела до ее слез – она одна, вокруг раскинулся осенний лес, красивый, пестрый, но утомленный долгим летом и словно радующийся наступившей осени. В ветвях скачут белки, шныряют туда-сюда синицы, слышен крик ворон и галок. Они все заняты своими делами и не обращают внимания на маленькую девочку. Ее некому пожалеть, ей не с кем поделиться своим горем. А тетя Маргарита далеко. И что она скажет? Анна пробовала делиться с нею переживаниями, но пожилая дама лишь качала головой и повторяла: «Это печально. Это очень печально!» – или вовсе не говорила ничего.

Узенькая тропинка вынырнула из кустов, и девочка, шмыгая носом, свернула на нее. Она сделала это неосознанно – так хотелось забраться куда-то подальше в чащу, где нет никого. А по большой тропе нет-нет, да ходят люди. Но что они могут сделать?

Лесная ведьма возникла на тропе неожиданно – только что тут никого не было, и вот навстречу уже выступила из зарослей орешника пухленькая женщина в красной клетчатой поневе[3]3
  Понёва – старинная русская поясная одежда замужней женщины: юбка из трех-четырех полотнищ шерстяной или полушерстяной клетчатой или полосатой ткани.


[Закрыть] и наброшенной на плечи старой вытертой душегрейке. Повязанный платок сбился на сторону. Глаза светятся.

– А вот и моя девочка! – воскликнула она напевно весело. – Явилась, ягодка! Прилетела, ласточка! Птичка моя синичка! Анночка ясочка…

Обычно Анна внимательно слушала ее прибаутки – тетя Маргарита не баловала племянницу ласковыми словами. Но сейчас девочка только помотала головой и потупилась.