Текст книги "Родники моих смыслов. Записки-воспоминания"

Родники моих смыслов
Галина Сафонова-Пирус

© Галина Сафонова-Пирус, 2016

ISBN 978-5-4483-0705-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Обретение предков

Моя родовая ветвь… Выискивала информацию в Интернете, в фондах Брянского областного Архива, вписывала отрывки из воспоминаниям мамы, Сафоновой Марии Тихоновны, сожалея о том, что не сделала этого раньше, когда были еще живы ближние родственники. И всё же надеюсь, что даже эти скромные записки мои послужат потомкам и пробудят в их душах добрую память.

Сафоновы

Тягловые или черносошные, даточные или посошные люди, мои предки по отцу карачевские11
  Карачев, Карачевский уезд упоминается с XVII века. В 1708 году Карачевский уезд вошёл в Киевскую губернию, с 1727 года – в Белгородскую, в 1778 году вошёл в состав Орловского наместничества (с 1796 года – Орловская губерния), в 1920 году передан во вновь образованную Брянскую губернию.


[Закрыть] экономические крестьяне слободы Рясника22
  Рясники – село Карачевского района, в 1 км от западной окраины Карачева, на левом берегу Снежети.


[Закрыть] Христофор Иванов Потапов, Его жена Марфа Казмина, его сын Никита, жена Мария Казмина, его дочь Пелагея…

Кажется, с укоризной смотрят они на меня из тёмного небытия, ибо даже не знаю наполнения сопутствующих определений. И совестно мне, – совесть зарит! – но хочу, хочу избавиться от этого стыда-незнания.

Так пусть любопытство и терпение помогут мне докопаться до значения незнакомых речений и хотя бы размыто, словно в тумане, увидеть их, моих далёких предков, узнать, как жили, о чём тревожились, чему радовались и как одевались? А еще обернуться в незнаемое пособит мне Интернет да вот эта папка с выписками из реестров канувших в Лету годов.

Итак, кем были тягловые или черносошные люди?

«В отличие от крепостных не были они лично зависимыми, а потому несли тягло (налог) не в пользу помещиков, а в пользу государства».

А даточные и посошные?

«Временные рекруты в Русском государстве XVI – XVII веков, по указу набиравшиеся в княжеское войско по сошному окладу, – с сохи».

Похоже, я начинаю распутывать сбившуюся нить размотавшегося клубка… Википедия, выручай! Что значит оклад – с сохи?33
  Соха – пахотное орудие с широкой рабочей частью (рассохой) из дерева, оснащённой двумя железными сошниками и железной лопаткой – палицей и соединённой с оглоблями, в которые запрягали лошадь. Известна с 3 тыс. до н. э. Единица податного обложения на Руси с XIII по XVII века, когда ещё татары брали дань с сохи, как земледельческого орудия при двух-трёх лошадях.


[Закрыть]

«Еще татары брали дань с сохи, а с XIII по XVII век дань стала податным обложением, с 1678 года заменена дворовым числом, – соху стало составлять определённое количество дворов».

Сколького ж я не знаю!.. Стыдно.

А теперь – к выпискам из документов Архива.

«1772 г. Ревизская сказка экономических крестьян слободы Рясника.

Иван Сергеев сын, переведен из д. Байковой того же ведомства. У него жена Устинья. Взята из слободки Рясника, написанной в последней 3-й ревизии. У них дочь, рожденная после ревизии Настасья полугодка…»

Но что за сказки и с каких времен проводились?

«Ревизские сказки – документы именной переписи податного населения с целью подушного налогового обложения, в которых указывались имя, отчество, фамилия владельца двора, членов семьи, отношение к главе семьи и включались лица мужского и женского пола. Проводились в селениях старостами с 18 до середины 19 века».

Так вот почему Архив не дал мне сведений более раннего периода! А жаль… Ну, что ж, тогда вначале попытаюсь узнать: как и с какого времени стал складываться класс крестьян на Руси, к которым принадлежат мои предки по отцу.

«Издавна из Днепровского бассейна к севру и востоку за Волгу и Оку продвигались поселенцы, посреди лесов и болот отыскивали сухие места, отрытые пригорки, выжигали леса, выкорчёвывали пни, поднимали целину…»

И вначале селились они отдельными дворами, где после смерти отца одни сыновья оставались в «селе», а другие уходили на новые места, где и возникали однодворные деревни-починки, превращаясь в маленький двухдворный или трехдворный поселок «c пожнями44
  ПОжити – луг с покосом и лесом.


[Закрыть], и дворы, и дворища и орамых55
  Орамых – пахотных угодий.


[Закрыть] земель, и с притеребы66
  Притеребы – расчищенные земли.


[Закрыть], и с рыбными ловищи77
  Ловище – место для звериной и рыбной охоты.


[Закрыть] и со всеми угодьи». А границы деревни тогда не обозначались, простора было много, и определялись тем,

«что к той деревни потягло из старины, куды и серп и топор и коса и соха ходила из тое деревни».

Значит, и не в столь давние предки мои пахали всё той же сохой, как и далёкие, – прадед, дед, – а, стало быть, как рассказывала мама, и тем, и другим хватало работы и зимой, и летом, осенью, весной.

Д. А. Аткинсон. Пашущий крестьянин (Гос. Эрмитаж).

«Как только снег сойдёть и земля чуть прогреется, вот и начнется пахота. А пахали-то сохой… и сажали под соху, это только потом плуги пошли, те уже на колесах были, а соху-то в руках надо было держать, вот и ну-ка, потаскай ее цельный день!

Посеить мужик… не перевернулся – сорняки полезли, полотье подошло, а тут уже и картошку окучивать надо. Ее ж по два раза сохой проходили, межи-то во-о какие нарывали! Вот потом она и вырастала с лапоть. Чего ж ей было не расти? На навозце, земля – что пух. Ступишь на вспаханное поле, так нога прямо тонить в земле-то!

А покосы начнутся, жатва подойдёть?.. Ох, и трудная ж это работа была – хлеб убирать! Его-то ведь зорями косили, а если лунные ночи, то и ночами… днем-то рожь жёсткая становилася, а зорями и ночью влага колосок схватываить и не даёть ему осыпаться, вот поэтому и жали, когда роса выпадить, а бабы так уж и старалися к утру перевёсел88
  Перевёсло – жгут из соломы.


[Закрыть] накрутить из хорошей соломы. Заткнешь их потом себе за пояс, свернешь сноп99
  Сноп – связка срезанных стеблей с колосьями (хлебных злаков и некоторых других растений).


[Закрыть] граблями, свяжешь перевеслом этим и ставишь, свяжешь и ставишь. И часов до трех так, пока жара не вспечёть, а спадёть, и опять пошли…

Но снопы вязать – это еще ничаво, можно было, а вот серпом1010
  Серп – ручное орудие, жатвенный нож. Используется для уборки зерновых культур и резки трав.


[Закрыть] жать… во когда лихо! Жали-то серпами днем, в самую жару, когда роса сойдёть. По росе не жали, не-ет, ты ж вся мокрая сразу станешь! Мы с мамкой мало ржи сеяли, так, бывало, обобьем ее сразу пральником1111
  ПрАльник (рубЕль) – предмет домашнего быта, используемый для выколачивания белья при стирке и глажения после неё.


[Закрыть] вот и весь урожай, а Писаревы мно-ого сеяли! И вот как пойдем им помогать… Боже мой, ну до того руки исколешь!.. аж напухнуть потом. Ведь хорошая жница за день до двух копён нажинала, а в каждой – по пятьдесят одному снопу.

А потому по пятьдесят одному, что последний сноп на самый верх стоймя ставился колосьями вниз, что б видно было: копна готова.

Если рожь сырая была, возили ее сушить на рыгу1212
  Рыга – сарай для сушки снопов и молотьбы.


[Закрыть], и у Писаревых бо-ольшая рыга была. Привязуть эти снопы и как расставють!.. Тут уж дед цельными днями только и сушить её, топить соломой или суволокой1313
  СУволока (местное) – сухая ненужная трава или ботва от картошки.


[Закрыть], и только потом молотили её, обмолачивали. Пока бабка встанить да завтрак сготовить, мужики копну и обмолотили в четыре цепа1414
  Цеп – (чеп, молотило) – примитивное орудие для обмолота, состоит из двух, подвижно связанных концами палок: более длинная (до 2 м) рукоятка и более короткая (до 0,8 м), ударяющая по злакам.


[Закрыть]. В хороший год пудов по десять с копны намолачивали.

Оставляли сжатую рожь и до осени, если не управлялися. Сожнуть ее, а потом и связуть в сараи, и кладуть там адонки…

Да это когда в сарае снопы складывають, то под них слой дядовника укладывають… мыши-то не полезуть туда, где дядовник. Вот и стоять потом эти адонки, а когда управлялися с урожаем, тогда и начинали молотить. Перевезуть эту рожь на рыгу, наладють печку, сушуть и молотють. И какой же потом хлеб душистой из этой ржи получался!

Пшеницы у нас тогда еще не сеяли, не-ет, пшеничную муку только на пироги к празднику и покупали, а так всё лепешки ситные пекли. Высеють ржаную муку на сито, вот и замесють тесто. Да попрохоней, пожиже его ставили, а потом – на капустный лист и в печку. Бывало, все лето эти листья ломаешь, обрезаешь да сушишь, сушишь…»

Но снова – к пращурам1515
  Пращур – отец прапрадеда или прапрабабки, либо вообще отдалённый предок.


[Закрыть].

Вначале владения их были свободными заимками, – земля была «ничья» или «божья», – но позже князья стали объявлять её своей, и хотя крестьяне стали платить налоги, но всё еще верили:

«Земля царева и великого князя, а моего владенья, и роспаши наши и ржи наши… и та деревнишка от веку вотчина дедов наших и отцей наших».

Но в последующие века владельцев земель государственных или монастырских становилось всё больше, – «сила покоится на богатстве», – и крестьяне превращались в арендаторов или холопов, в XIV—XV веках основной массив уже составляли слободы1616
  Слободы – первые упоминания в X – XI веках. Поселения, освобождённые от государственных повинностей, отсюда и название «слобода» – свобода, свободное поселение.


[Закрыть] с крестьянами черных или тягловых (государственных) волостей, а к началу XX их стало около 80% населения Руси и они были низшим, неравноправным сословием разных категорий: приписные – феодально-зависимые, обязанные вместо уплаты оброчной и подушной подати работать на казённых или частных заводах, фабриках и были прикреплены (приписанны) к ним;

И экономические – государственные крестьяне, образовавшаяся из бывших монастырских и церковных крестьян; помещичьи – крепостные, принадлежащие дворянам-помещикам (и наиболее многочисленные); дворцовые или удельные – принадлежавшие лично царю и членам царской фамилии (их земли назывались дворцовыми); черносошные – не были лично зависимыми и несли тягло в пользу государства.

А теперь, после вот такого расследования, снова – к моим не столь далёким предкам по отцовской линии:

«1850г. Ревизская сказка экономических крестьян слободы Рясника. Христофор Иванов Потапов 53 (лет), его сын Иван 19 умер в 1849г., Ивана сын Василий 7, Христофора Иванова сын Никита 28, Никиты сыновья: Иван 4 умер в 1839г, от 2-й жены Василий 10, Александр 8, Стефан 5…»

И все они, мои экономические или казённые предки-крестьяне, еще указами Петра первого были закреплены из остатков не закрепощённых черносошных крестьян, однодворцев, беглых крепостных, нерусских народностей с завоеванных территорий и конфискованных церковных владений, так что, как говорила мама, «крепостными наши деды и прадеды никогда не были, и спокон веку летом работали на земле, а зимой подряжалися к брянским купцам или овёс куда отвезти, или еще какого товару: пеньку, вино…»

Во 2-й половине XVIII века, при Екатерине второй, окончательно закрепившей крепостное право, помещикам раздали сотни тысяч государственных крестьян, и всё равно со стороны дворянства не раз поступали предложения ликвидировать это сословие с тем, чтобы их земли передать в их пользование. Но относительная численность государственных крестьян всё же росла, и если к первой переписи 1724 года составляло 19% населения, то к последней, в 1858-м – 45%, а численность крепостных уменьшилась с 63% до 35%.

Вот так… Оказывается, к реформам Александра второго в1961 году крепостных крестьян оставалась всего треть, а нам при социализме твердили, что все крестьяне России были закрепощены.

«Государственные крестьяне рассматривались как свободные сельские обыватели, имеющие юридические права, – могли выступать в суде, заключать сделки, владеть собственностью, – им было разрешено вести розничную и оптовую торговлю, открывать фабрики, заводы и предприятия».

Ну да, ведь и у Сафоновых была… А впрочем, вот что мама рассказывала:

«Раньше Листафоровы бочки делали, и специалисты бо-ольшие по этому делу были, ну а когда мужики стали колёса железом отягивать, они и завели кузню и мой будущий муж Семён в ней работал за главного кузнеца, а помогали ему братья Васька, Митька, Колька и Шурик. Так-то приедить мужик, а ему и колеса отянуть, и ось железную сделають, и всю снасть починють, да и с мелочью разной всё-ё к ним шли: крюк какой согнуть, кастрюлю залатать, а баба другая и ухват1717
  Ухват или рога́ч – приспособление, представляющее собой длинную деревянную палку с металлической рогаткой на конце. Ухватом захватывали и ставили в русскую печь чугунки.


[Закрыть] или кочергу1818
  Кочерга – инструмент из железа для выгребания углей, перемещения дров в горящем камине или печи.


[Закрыть] выковать попросить. А место для кузни было бойкое, бывало, как заставють всю горку повозками!.. А тут еще рядом мельница стояла, вот мужики и зерно в ней смелють, и починють в кузне что надо, и лошадь подкують. Цельными днями наши из кузни не выходили, все вместе к столу и не сходилися. Как же ты кузню-то с огнем бросишь? И вот если кто вырвется, прибягить домой, тогда мать и ташшыть чугунок из печки, так цельный день и двигаить его туды-сюды. Ну-ка, прокорми эту ораву! Хлеба-то, бывало, начнем печь, так пуда полтора-два муки сразу и замесим, и это уже наша работа была, кто помоложе».

«С 1801 года экономические крестьяне могли покупать земли на правах частной собственности „ненаселёнными“ (без крепостных) и были обязаны вносить деньги на земские нужды, платили подушную подать и отбывали натуральные повинности (дорожную, подводную, постойную1919
  Постойная повинность – обязанность принимать участие в постое войск.


[Закрыть], ямскую2020
  Постойная повинность – обязанность принимать участие в постое войск.


[Закрыть] и другие, а за исправное несение повинностей отвечали круговой2121
  Круговая порука – обязательство крестьянских общин отвечать за исправный взнос.


[Закрыть] порукой».

Ну что, может, чтобы еще немного прорисовалась картина жизни моих предков до двадцатого века взять и это?

«В начале XIX века стали вспыхивать волнения против сокращения крестьянских наделов, тяжести оброков и в 1837—41 годах было учреждено Министерство государственных имуществ, проведшее реформы, – крестьяне получили самоуправление, возможность решать свои дела в рамках сельской общины, но по прежнему оставались прикрепленными к земле.

Следующее реформирование было после отмены крепостного права в 1961 год, но снова наталкивалось на сопротивление помещиков и не было реализовано, а в ноябре 1866 года был принят закон «О поземельном устройстве государственных крестьян», по которому «за сельскими обществами сохранялись земли, находившиеся в их пользовании на правах „владения“ (прямого пользования), но выкуп был регламентирован, в результате чего наделы сократились на 10%, а выкупные платежи возросли по сравнению с оброчной податью на 45%, но были прекращены с 1 января 1907 года при аграрной реформе Столыпина и под влиянием революции 1905 года».

Ну, а после 1905 года… вернее, с 1917 началась другая история моих предков, – продразвёрстки, продналоги, разорение, голод, – и к концу двадцатых годов самых работящих крестьян России стали «уничтожать как класс», а остальных снова закрепощать колхозами, – паспортов не выдавали до 1974 года. Но не буду в этом моём «исследовании» – о годах социализма (об этом уже написала в записках «В Перестройке» и в «Ведьме из Карачева»), а снова возвращусь к предкам отца, Сафонова Семена Афанасьевича (1903—1956).

Взяла именно эту выписку из метрической книги потому, что из неё прослеживается положение государственного крестьянина по отношению к другим представителям русского общества: поручителями при бракосочетании Никифора и Марии были крестьянин и отставной солдат, восприемником и восприемницей при рождении дочери – крестьянин и мещанская жена, при рождении сына Федора – однодворческая жена, так что жили тогда «представители» «на равных», хотя перед государством и несли разные повинности.

О моих предках однодворцах по материнской линии – речь впереди, а вот о восприемниках хочу оставить несколько слов, ибо вместе с ними почти канули в Лету вот такие традиции, которые они чтили.

А были они крёстными отцами (крёстный), крёстными матерями (крёстная), а между собой и родителями ребенка назывались кумовьями, и с момента крещения становились духовными родителями, принимающими ответственность перед Богом за воспитание и благочестие крестника или крестницы. Им надо было научить их обращаться к таинствам церкви, посещать церковные службы и поститься, давать знание о смысле богослужения, а еще помогать в повседневной жизни, защищать от соблазнов и искушений, давать советы в выборе образования, профессии, супруга или супруги.

Сколько же потеряли мы в своём духовном содержании за семьдесят лет социализма! И возвратимся ли, найдём утраченное?

Подходит к концу моё «расследование» об экономических крестьянах Сафоновых, а поскольку в русской генеалогии прямым считается родство по мужской линии, то назову имена тех, кто считается продолжателем родов. А пробандом2222
  Пробанд – лицо, от которого составляется родословная.


[Закрыть] был Сергей около 1720 года, и далее:

Иван Сергеев 1747г. – 1807г.

Христофор Иванов 1796г.

Никита Христофоров 1822г.

Афанасий Никитин около 1870г.

Семен Афанасьев 1903г. – мой отец.

О Сергее и Иване ничего не знаю, кроме того, что написала об экономических крестьянах, а вот о Никите Христофорове… Наверное, вот этот рассказ мамы может относиться и к нему, понеже он – из 1812 года:

«Спокон веку деды наши и прадеды жили и работали на земле. Крепостными никогда не были, а поэтому летом дома трудилися, а зимой подряжалися к купцам в Брянске куда-либо овёс отвезти, пеньку, вино, или еще какого товару, и этим занималися все обапальные деревни: Масловка, Вшивка, Трыковка, Песочня, Рясники. У кого лошади хорошие… что ж, стоять, они чтолича будуть? Ведь хлеб, картошка, масло, крупа, мясо – это все свое было, а на расходы-то деньги нужны? Вот в извоз мужики и ездили. Помню, когда отец возвращался, то всегда нам гостинцев привозил, а для матери вынимал из кармана деньги. И вот как начнёть сыпать на стол золотые пятерки, а они блестять, как живые!

На лошадях работали и дед отца, и прадед, ездили даже и в Москву, деньги туда возили, а оттуда – товары разные. Сейчас как соберутся в дорогу, так и едуть к купцу. Открываить им тот амбары, а они бяруть лопатки, ставють мерку и набирають этими лопатками пятаки. А они бо-ольшие были! И на что их такими делали?.. Набяруть этих пятаков в мешки, завяжуть, на возы и-и по-оехали. Раз так-то едуть, а навстречу им – мужики:

– Куда вы?

– В Москву.

– Да что ж вы туда едете-то? В Москве ж хранцуз!2323
  1812 год. К Москве подошла французская армия Наполеона.


[Закрыть]

Ну, раз там хранцуз, так что ж туда ехать-то? Развернули наши лошадей да назад.»

А вот этот эпизод уж точно о Никите Христофорове (позже называли «Листафоровы»), который тоже рассказан мамой и есть в моей повести «Ведьма из Карачева»:

«Едить он раз с извозу, смотрить, а мужики мост ремонтирують и бабку, которой сваи забивали, поперек дороги бросили, ни-икак ему не проехать! Вот он и говорить им: ребяты, уберите, мол, бабку. А те сидять и курють. Он опять: «Уберите, ребят»! Ни-ичего те, только один и отвечаить: «Сам убери, коль она тебе мешаить». Ну, свекор и согласился: ладно, мол, уберу, только тогда не обижайтеся! Те-то: ха-ха-ха! А в бабке этой, должно, пудов пятнадцать было. Подошел он к ней, поплевал на руки, да как хватить за конец!.. потом – на попа и ку-увырк с дороги! А там как раз болото рядом был, вот и попади эта бабка в него да петлёй вниз! Попробуй-ка, достань ее теперича! Бросилися мужики к свёкору, а один и остановил их: «Не-е, не троньте его. Пусть едить. Он же просил вас…»

Рассказывала мама и о сыне Никиты Христофорова, моём прадеде Афанасии:

«Мужа своего свекровь моя не то чтоб любила, но уважать – уважала, и жили они в ладу, я и не помню, чтобы ссоры между ними были. «Когда меня просватали за Афоню, – рассказывала, – и надо было венчаться, то у него сапог даже не было, в лаптях только и ходил. А для тех, кто женится, у старосты хранилися саппоги общественные, и можно только себе представить, какого они размеру были, что б всем в пору. И вот как надел мой жених эти сапоги, как принарядился!.. так с места ног и не сташшыл. Посмотре-ел, посмотрел на него батя, да и сжалился: поехал в город и купил ему сапоги. Так потом вся деревня завидовала Афоне: в своих сапогах венчался!

Трудяга свёкор был, каких мало! Ча-асто, когда ложился спать и скажить так-то:

– Ох, как же дома хорошо! Хоть отосплюся теперича.

Он же всё в извозы ходил, а когда ехали, то молодые ребяты как бы там ни было, а заснуть да заснуть, вот ему и приходилося сторожить за всех. Так, бывало, уцепится руками за задок саней, идёть и спить на ходу.

А раз согласилися они так-то с братом и купили револьверты… водку ж купеческую охранять надо, не раз их бандиты встречали.

– И вот, – рассказывал, – едем мы, сижу я на задней повозке… а заря уже занималася, и вдруг вижу: как грач какой через дорогу ша-асть! Другой за ним, третий… Закричал Митьке, а тот подхватился, да как давай спросонья пулять куда попало из револьверта! Пули прямо мимо меня фью-ють, фью-ють! Плюхнулся на воз, а одна даже картуз так и снесла. Остановили лошадей, глянули, а на среднем возу в веретьи2424
  Виритье – грубая ткань из оческов льна или пеньки.


[Закрыть] дырка прорезана и бутылки повыташшаны. Воры-то, значить, забралися на воз, да по одной и кидали в канаву, ехали и кидали, бутылки эти, как грачи, и летали.

В семье нас было тринадцать душ, а чтоб какой скандал затеялся… Боже упаси! Если кто и начнёть, так свекор сразу:

– Что такое?.. Чтоб у меня этого не было!

Как вечер – кто на балалайке играть, кто на гармошке, а он – рассказывать, вот тогда сидим и слушаем. И смеяться свёкор любил, гро-омко так смеялся! Особенно, когда приходил к нам Гарася и истории разные рассказывал про чудеса, про науку. Сын-то у него на инженера был ученый, вот, значить, Гарася кое-что от него и знал. Расскажить так-то, а свёкор смеяться:

– Да никакой науки нетути! Все люди только по опыту живуть.

Спорють они, спорють так-то… а раз Гарася этот и говорить:

– Ну ладно, раз не веришь в науку, то я к тебе сына пришлю. Вот придёть, посмотрить, к примеру, на твою свинью и сразу точно определить, сколько весить.

– Ха-ха-ха! – свекор-то. – Да я и так знаю. Должно, пудов девять или десять.

– Да-а, хорошо же ты знаешь!.. А сын тебе до фунта сосчитаить!

– Ну, брось ты… До фунта! Ха-ха-ха! – свёкор опять.

– Не веришь, значить. Ну, ладно, когда будешь резать, скажи.

Ну, свекор так и сделал. Приводить Гарася своего Федю, посмотрел-посмотрел тот на свинью, стал обмерять да записывать, обмерять да записывать… Ну, потом зарезали эту свинью, взвесили. И точно! Фунт в фунт!

Тут-то свекор и спродивился прямо:

– О-о, пралич тебя убей! Во, что значить ученый! И как он мог так сосчитать? Мерил-мерил, писал-писал и-и… на тебе, до фунта!

Сразу поверил в науку. А вот докторам не верил до конца дней своих. Как-то заболел у него зуб, а у нас врач знакомый был, вот и пошел к нему. Угостил тот его спиртом, поговорили они о том, о сём… свекор и ушел. И зуб у него успокоился. Да он и сроду ничем не болел! А вот умер за несколько дней от простуды, вскорости после войны последней. Раз неподалеку от них машина с зерном в речку перевернулася. Мост-то во время войны немцы взорвали, и что б на другой берег перебираться, натаскали мужики на воду кой-чего… как плот всеодно соорудили, вот и переезжали. Ну, а эта машина возьми да перевернись, зерно и высыпись в речку. Машину-то потом кой-как выташшыли да уехали, а зерно… Вот свекор с Тихоном и сообразили его оттудова таскать, время-то голодное было. А заморозки уже начиналися. Вымокли они, конечно, намерзлися и занездоровилося ему. Ну, что б доктора позвать, ведь в то время какие-никакие, а были, но куда там! А Сережка, сын его, в пожарке тогда работал, в Карачеве, и там у них банька была, вот и говорить бате: пойдем-ка, мол, папаш, в баню, распаришься хорошенько, все и пройдёть. Пошел свёкор… и распарилися они там, а когда домой шли по заречью-то… а там же ветер всегда как привязанный всеодно!.. их и продуло. Как пришли, так на другой день оба и захворали. Ну, свёкор сразу слег, а Тихон хоть и продержался дня два, но тоже слёг и помер, а через четыре дня и свекор. Восемьдесят четыре года ему тогда уже было!»

Ну, а о сыне Афанасия, моём отце Семене, – в «Ведьме из Карачева».