Текст книги "Родники моих смыслов. Записки-воспоминания"

И тот взял, хоть «рейс» уже был оплачен.

– Ви, ну зачем ты поощряешь таких? Что, лучше они от этого станут?

Уверен, что только добром и можно…

Так и стоял с месяц «Запорожец» под окнами их квартиры, и только вчера увидела его в Карачеве. Вечером, когда тяпкой рыхлила освободившийся парник, приехал и Виктор из Брянска, походил возле теперь уже своей… какой-никакой, но машины, сел за руль, сидит, молчит. О чем думает? И вдруг слышу:

– Вот зараза этот огород! – смеётся: – Купил машину, – покрутил руль вправо, влево, – а всё никак не могу её отремонтировать и обкатать.

Да не отремонтирует и не обкатает он её никогда! Так и будет стоять этот помятый «Запорожец» во дворе, пока не сгниет… Но об этом ему не сказала. Ну, как сказать то? Да и зачем?

P. S.

И стоит, стоит в огороде этот старенький «Запорожец» уже двадцать с лишним лет. Правда, учился мой пятнадцатилетний сын на нём «машинному делу», – как-то ремонтировал всё лето, а осенью колесил по огороду. Попробовал и братец поездить, а потом Глеб рассказывал: «Сел дядя Витя за руль, включил скорость да как наедет на ёмкость с водой! Потом сбил бабушкину веревку с бельем, а когда прибавил газ, то и вообще забыл, что надо рулем крутить».

А теперь мой подросший племянник Максим, когда приезжает к бате, приводит своих приятелей и те допоздна посиживают в кабине, бренькая на гитаре, но иной раз, и сам хозяин в теплые летние деньки пишет в нём эпопею «Троицын день», так что, пригодилась всё же машина.

2013-й

Привет, Ви, как ты там? Всю ночь не спал. И чего? Да ты что! Уже и Валюшкиному внуку черти мерещатся? Душили даже. Ужас какой… Ну, насчет его экзамена не волнуйся, сдаст его, в наше время на второй год не оставляют. Ну да, сдаст, а вот то, что выпивает… Да не ругай ты его! У шестнадцатилетних в голове – путаница, может подрастет и выдерется, как мама говорила. Ну да, остаётся только надеяться. Ложись, ложись и поспи… Хорошо, потом опять позвонишь, а сейчас постарайся уснуть.

Слушаю, Ви. А я уже на даче, первый мой выход сегодня. Ага, здорово здесь! И березки уже закудрявились, и травка уже… Нет, тюльпаны не уже, но вот-вот. Ага, несколько лет ты у нас здесь не был, так что этим летом обязательно привезём тебя, а то совсем заданел, как мама говорила. Не, Ви, обязательно дети привезут тебя, посидим на веранде, чайку с тортиком попьём, а потом отвезут. А сейчас огурцы под плёнку будем высаживать… Так ведь у твоего соседа Сашки теплица под окнами, вот поэтому и раньше высадил, а у нас – в поле. Да есть, есть чем поливать, дети скважину осенью пробурили, теперь воды вволю. Конечно, вода – благо. А ты как? Наверное, опять до четырех писал, а потом Малина «На том берегу» слушал? И сколько раз прослушал? Что ж так мало, только три?.. Ага, вот управлюсь с посадками и приеду, будем вместе слушать про незабудки, что на том берегу… И у нас тепло, даже жарко. Вот и отогревайся под солнышком со своим Кейтом, это он лает? Привет ему, брось косточку от меня как бы. Пока, пока!

Да, Ви. Новостей? У нас никаких, а у тебя? Ну и слава богу. Зато в третий раз Даниила Андреева читаешь? Да ты прямо наизусть «Розу мира» учишь! Ви, ну не надо мне про его круги ада, пожалуйста! А то ночью приснятся. Да-а… Ага… Но я… А как их Андреев считал? Не, Ви, не уверена, что… Нет, не обещаю прочитать еще раз, а ты читай, читай, но… А «но» вот что: лучше б о Валюшкином внуке подумал, который может сбиться с пути. Ну да, да, конечно, ты думаешь, думаешь. Будем надеяться, будем. Ага, пока, пока.

1986-й

Кажется, машина рядом с нашим домом забуксовала? Ага… Ой, ну конечно, он уже и трос к ней тянет, сейчас из лужи вытаскивать будет. А плуг… Гошу-то своего зачем выкатывает? А, ну да, что б тросом тащить. Мотор включил. Трос-то как натянулся!.. а Гоша – вперёд и на дыбы. Махнул рукой и уже тащит кусок рельса. Зачем? А, вбивает перед Гошей, что б тот не ехал. Опять трос натянулся, да и Гоша, хоть и не поехал, но нос опять задрал… Братец, да брось ты эту затею, у тебя ж еще столько дел, а до поезда осталось только с час!.. Нет, только заспешил. Кувалдой – по рельсу… аж рубаха взмокла. Шофер идёт моло-оденький:

– Дядя, да ладно, не надо, я сам как-нибудь.

Не знает, кого просит. Да не бросит он, не бросит! Вот, снова, – трос, мотор, Гоша взвыл…

Но вытянул! Значит, не опоздаем к поезду.

И вот идем… Брат – впереди, мы с Настюхой – следом. Какая восьмилетняя красавица моя племянница!.. Что-то хромает мой братец сильнее обычного, а, впрочем… На спине-то – рюкзак, в одной руке – сумка, в другой – портфель… как всегда, овощи для семьи везет. Как кожзаменитель-то на куртке потрескался… и брюки в пятнах, да и штанина носком прижата. Видик у него, однако…

– Посмотрите, какой мой папка, – вдруг.

Настенька, мысли мои считала?

Но вот и вокзал, скоро – поезд.

– Ты «Плаху» Айтматова5858
  Чингиз Айтматов – (1928—2008), киргизский и русский писатель. Его роман «Плаха» впервые был издан в 1986 году.


[Закрыть] читал?

Нет, не читал он… А взглянул-то как! Не то сказала?

– Когда мне, Галь? Я ж, как угорелый! – Да-а, не то сказанула, ведь знаю: крутится, как… – В понедельник, после работы с детьми сижу, когда Натали уходит к своей больной бабке, во вторник еду к сыну в больницу, в среду – к мамке, надо ж ей воды наносить, дров нарубить? А в четверг – опять с детьми, в пятницу – снова в Карачев.

Да, знаю, знаю! Прости… Вошли в вагон, сели. Я в руки – книгу, он – блокнот, карандаш:

– Только и пишу свой роман в поезде, только в вагоне – моё время… мое счастливое время.

Ох, не выкатилась бы слеза!

И снова отослал письмо в ЦК5959
  ЦК – Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза, высший партийный орган в промежутках между съездами партии.


[Закрыть]: провинциальным писателям, мол, невозможно пробиться, и когда племянница в Москву за сапогами ездила, то там письмо и опустила, – сам-то уверен, что здесь его письма КГБ перехватывает… А, может, и перехватываю, он же в своём романе не хвалит их, да и партию нашу «руководящую, направляющую» – тоже, так что… Странно, но ответ получил: присылайте, мол, свою рукопись и её по их просьбе почитают. Не послал, конечно.

Иногда мама говорила о моих братьях: от одного, мол, отца, а какие ж разные! И это – правда. Старший Николай закончил технический вуз, был инженером-изобретателем, а Виктор… И тут место двум эпизодам из маминых воспоминаний:

«Помню, когда в Боровке жили, в нашей воинской части рыбу часто давали: судака, белугу, севрюгу, и рыбу-то эту мы ели, головы выбрасывали, а деревенские ребятишки проберутся так-то под проволоку, набяруть этих голов в мешок и-и домой. Они ж головам этим рады были, как… как не знаю, чему! И что ж мои ребятки? Обызрели этих ребятишек и отлупили. Приходить мой Витечка домой и хвалится:

– Мы ребят колхозных побили.

– Ах, бессовестные твои глаза! – говорю. – И этим-то ты хвалишься! Голодный ребенок лез под проволоку, рисковал, набрал, наконец, голов этих… Там-то, в деревне, матка отварить их, а он и поесть с картошечкой…

Гляжу, надулся мой Витька, убежал. Вот и до сих пор ему стыдно, как вспомнить… Ну а если б я тогда по-другому как сказала: а, мол, вечно этим колхозным мало, всего-то у нас в магазинах полно, а они всё-ё голодные… так им и надо, лупите их почашше! Если б так сказала, каким бы мой Витечка вырос, как ты думаешь?»

«… А к тому времени уже здо-оровенный вымахал и взяли его в газету. И вот днем-то он всё на работе был, а как вечер – гулять. А я, бывало, как иду в пять утра к поезду с корзинками, а из клуба и вываливается молодежь: пьяные, дерутся, хулиганють! Ну, думаю, помилуй Бог, и Витька мой так-то! Он же горячий был, заводной! Вот и стала подумывать: какое б такое ему дело подсунуть, чтоб не таскался где зря? Потом гляжу, – писать взялся. И с трех лет у него это… Николай все с железками возился, возьмёть, к примеру, утюг, сейчас колеса к нему приладить и возить по хате, сигналы устраиваить, а Витька все писал, пристанить ко мне: дай, мол, карандаш. Дам. Вот и сидить, царапаить им, а потом взберется ко мне на коленки и просить: читай! А что читать то? Закорюки одни. Но выпытаю что-нибудь, сочиню басню какую и начну… вроде как читать. Угадаю – засмеется, и опять писать. Вот и теперя начал… Хорошо, спокойно стало, не идёть куда зря, не таскается, а я и думаю: надо еще больше его заинтересовать. И раз написала про то, как раньше жили, дала ему прочитать, а он и прицепился, и присох к писательству этому, как гриб какой. Я-то думала, что пройдёть молодость, пройдёть и это, ан нет, ишшо и до того дошло, что другой раз на огород не дозовешься, сидить да пишить».

А писать в те времена тем, кто был не согласен с идеологией Партии, было даже опасно. Однажды, как раз в те восьмидесятые, продержали его в Обкоме целых полтора часа по поводу его послания в ЦК КПСС, в котором писал о том, что многотиражки, подчиняясь директорам заводов, не имеют никакой силы. И «товарищ» по идеологии был внимателен, уверяя, что они тщательно контролируют газеты, а редактор газеты, в которой Виктор тогда работал, вроде бы отнесся к этой его «выходке» без особого раздражения, но через месяц уволил.

2013-й

Привет, Ви. Как ты? Спал плохо от боли, а сейчас? Опять. А ты пробовал лечить раны столетником? Ах, да, вымерз твой столетник, наша хата не для… Нет, «Диклофенаком» не надо, он же только при ушибах, растяжениях. Ну, если и помогает, то временно, а потом… Нет, ты лучше облепихой. Вот и хорошо, что как раз есть. Кстати, вчера по Интернету шастала в поисках мазей при трофических язвах и набрела на сайт, где твои со страдальцы переписываются, так они хвалят мазь «Ируксол». Но в России эта мазь не продается, так что пусть Валюша позвонит дочке, и та купит. Скоро приезжает? Во, как раз в Италии «Ируксол» этот и покупали. Да, да, «Ируксол»… Платошка как? Да умным мальчиком растёт, забавным, как-нибудь привезём его в Карачев. Ну да, он же пообещал издать твой роман, когда вырастит, так что не пропадет «Троицын день». Хорошо, ага, пока!

Да, Ви. Ой, опять ты про того мужика! Братец, ну как можно защищать убийцу? Ведь ему только пригрозили, а он их пострелял людей… Да нет, да брось ты. Да не сделал бы ты так, не сделал, знаю!.. Нет, это ты не заводись… Ладно, ладно, хорошо. И сколько платишь этим пьяницам за ведро воды? Нормально. Колонка рядом с домом, так что, пару ведер принесут – и буханка хлеба. Конечно, тебе трудней хлеб доставался. Вот и пиши об этом. Вот и молодец. Ага, пока, ага, «до вечерней связи».

Да, Ви. А я на балкон за свежим воздухом вышла. Конечно, у тебя его сколько угодно, во все щели протискивается… И черти – в щели? Ви, ну не надо о чертях, пожалуйста! Ну ладно, давай. А где нашего прадеда гроза застала? А-а, возле «Чайки». Да нет, мама рассказывала, что грабили мужиков, когда они в извоз в Брянск ездили, около «Красных двориков». Ну, ладно, а что с дедом во время грозы случилось-то?.. Чёрт в образе козла и – прямо на воз? Ой, Ви… И что ж дед? Только перекрестил да хлестнул кнутом? И исчез, растворился. Ви, а, может, это обыкновенный козёл был и с перепугу хотел к деду прибиться… Ну, хорошо, хорошо, чёрт, так чёрт, но ты щели в углу всё ж заткни чем-либо, а то снега в них наметёт… да и черти… Ага, пока, до вечера, до «спокойной ночи».

1989-й

Годы Перестройки… Как брат относился к происходившему? Ну, конечно, как и мы, – ждал перемен и делал, что мог, приходя иногда на собрания СОИвцев (Совета общественных инициатив), которые сходились в выставочном зале. Но только раз были мы там вместе, когда говорил, что наши советские издательства не публикуют книг русских философов. И «схватил аплодисмент»…

Выступал и на самом первом митинге, – опять же проведенном по инициативе СОИ, – против действия местных властей. Помню, накануне прошел снегопад, ночью подморозило, деревья выбелились инеем, а когда все это осветилось и солнцем, то в душе вспыхнул настоящий праздник: даже природа улыбается этим смелым людям, не побоявшиеся выйти с протестом!

И предлагал тогда Виктор создать отдельный совхоз, который выращивал бы чистые, без минеральных удобрений овощи не только для Обкома, но и для детских садов, школ и больниц. И говорил горячо, срывающимся голосом, а люди что-то согласно выкрикивали, аплодировали, и потом он, в своих старых вишневых бахилах, которые купил в уцененном магазине, заковылял к нам, а его пятилетний сынишка Максимка ринулся навстречу, схватил за руку, смешно затряс её.

Но снова – к дневникам.

Виктора всё же взяли в многотиражку Ирмаша и теперь он «бунтует» завод публикациями в защиту кандидата от СОИвцев, и сегодня, в конце какого-то собрания, поднялся и задал вопрос начальству:

– Почему препятствуете выдвижению Мудровского?

Люди уже направлялись к выходу, но тут остановились, зашумели и кто-то предложил проголосовать здесь же, сейчас. И проголосовали. Единогласно.

Вот так… Лишь бы не за тех, кого предлагает «руководящая и направляющая».

Звонили Виктору из Обкома партии и расспрашивали: чем он недоволен, что все пишет и пишет в центральные газеты? Ну, он и высказал все: почему СОИвцев выгнали на улицу?.. почему и там преследуют?.. почему, заклеймив, не дают возможности защититься в прессе?.. почему единственного журналиста, который выступил в их защиту (имел ввиду моего мужа), тут же уволили из газеты, да еще не дают нигде работать, поливают грязью и направили в писательскую организацию грязную характеристику на него?

Обещали разобраться, позвонить еще раз.

– Разберитесь, – пригрозил им братец, – иначе буду писать и самому Горбачеву6060
  Михаил Горбачев (1931) – советский и российский государственный, политический и общественный деятель, последний генеральный секретарь ЦК КПСС.


[Закрыть].

И еще помню: в то время мои дети стали подрабатывать, возя и перепродавая в Киеве итальянские сапожки «Симоды», и Виктор часто ворчал: легкий, мол, заработок у твоих детей, хватят таких денег, а потом и не захотят работать. Но прав ли был? И я отвечала:

– А как же иначе? Ведь прежде чем детям создать «свое дело», надо иметь деньги, а у нас их нет. Вот поэтому и пусть зарабатывают «капитал», коль теперь разрешили перепродавать. Да и купцы испокон веку этим занимались…

Но он твердил и твердил своё, на что дочка как-то посоветовала:

– Да не говори ты дяде Вите о наших заработках! Ведь семьдесят тысяч за мою дубленку для бабушки и дяди Вити – фантастика, но бабушка к этому по-доброму относится, а он…

И, наверное, права была дочка. Но обидно было за брата, что рассуждал, как те пенсионерки, которые махали сухими кулачками в троллейбусах и кричали: стрелять, мол, этих спекулянтов надо!

Странно, что при всей непрактичности, именно он оказался в выигрыше, когда по рекомендации Чубайса вложил деньги и ваучеры, которые тогда получили мы от Приватизации, в акции Газпрома и через десять лет продал их за хорошие деньги, чтобы помочь семье.

Отослал брат свой роман «Троицын день» в Москву, в «толстый» журнал «Новый мир»6161
  «Новый мир» – один из старейших ежемесячных литературно-художественных журналов, издаётся в Москве с 1925 года.


[Закрыть], и Натали недавно звонила в редакцию: читают ли? Ответили, что еще, мол, нет и что это наглость – присылать такие большие рукописи. А вчера ответили: только, мол, из-за названия взялась читать критик Мариэтта Чудакова6262
  Мариэтта Чудакова – (1937), литературовед, историк, критик, писательница.


[Закрыть].

Кстати, как-то спросила маму:

– Если Виктору снова предложат напечатать роман, но с исправлениями, согласитесь?

– Ни слова чтоб не меняли! – словно отрезала. – Ни одного словечка!

– Ма, ну почему ты думаешь, что твой сын пишет безукоризненно? – засмеялась. – Вдруг хороший редактор попадется, поправит…

Только молча, с укоризной взглянула и ничего не ответила. А зря. Если Виктору предложат издание, и он не согласится на правки, то лежать его роману «в земле»… почти в прямом смысле, – ведь он и до сих пор фотографирует его страницы и зарывает в огороде.

Вчера в Карачеве съехались с Наташей.

Странно они живут. Виктор – здесь, с мамой и своим романом, а Натали, – как зовёт жену, – с дочкой и маленьким сыном в областном центре, в его квартире, которую ему повезло купить. Тогда только-только начиналось кооперативное строительство, а брат работал на телевидении кинооператором и снимал сюжет об этом явлении, вот и зацепился.

Так вот… Связывает Натали и моего брата, наверное, и то, что оба – пишущие, оба любят литературу и даже как-то попытались, как и мы с Платоном, собирать у себя по четвергам местную поэтическую молодежь. Вот и теперь захотел Виктор возобновить это «мероприятие»:

– Да еще общественный фонд надо бы создать, – настаивает, стоя с вилами возле парника.

– Ну, да, конечно, – защищается Натали, задерживаясь на ступеньках по пути в коридор, – эта поэтическая молодежь с удовольствием будет пользоваться фондом, а потом меня же и обольют грязью, что я их деньги не так трачу. Ведь было уже такое, было! – и смотрит на меня, ища поддержки. – Ты лучше вспомни вот что: когда тебя таскали в КГБ за эти самые четверги, то кто не сдал тебя из этой поэтической молодежи? – и горько усмехается: – Раз-два-три и обчёлся? Так с этой самой тройкой я в любой день, а не только в четверг, вина или кофе выпью, стихи послушаю, а с остальными… – Виктор втыкает вилы в землю, собираясь что-то возразить, но Натали не даёт ему опомниться: – Знаю, знаю, что хочешь защищать, но лучше вот что скажи: откуда КГБ известно, что ты на ночь детей своих крестишь, что «Свободу»6363
  «Радио «Свобода» – международная некоммерческая радиовещательная организация, финансируемая Конгрессом США.


[Закрыть] мы слушаем, Анну Ахматову6464
  Анна Ахматова – (1889 -1966), русская поэтесса, переводчица и литературовед.


[Закрыть], Пастернака6565
  Борис Пастернак – (1890—1960), русский писатель, поэт, переводчик, лауреат Нобелевской премии.


[Закрыть] читаем? – И снова Витьке не удается прорваться через взволнованный монолог жены. – Нет, не буду я больше собирать эту поэтическую молодежь, а если будешь настаивать… – и делает шаг, чтобы продолжить свой путь в коридор, но оборачивается: – Хочешь, чтобы на этот раз тебя по полной программе упрятали куда надо? – Нет, он не хочет этого, но… Но Натали прерывает его: – Да и что мне с этих четвергов? Соберутся человек двенадцать почаёвничать-покофеманить, а кофе или печеников принесут с собой только двое-трое. Да и сахар… Где ж я сахар возьму? Отдам им тот, что по талонам получу, а потом дети мои без чая сидеть будут? Ты-то приедешь, поговоришь-поспоришь с ними в своё удовольствие и уедешь, а я и останусь одна с детьми… и с твоей поэтической молодежью.

Вот такой, почти монолог, довелось услышать с пошатывающихся порожек родного дома от жены брата Натали. И похоже, что после него, мой братец-романтик всё же сдался.

Критик Чудакова дала положительную рецензию на «Троицын день» и порекомендовала «Новому миру» напечатать отдельные главы, но редакция «не сочла нужным», так что остаётся брату только писать и писать свой роман, а там – будь, что будет.

2013-й

Да Ви, слушаю. Настасья приехала? А «Ируксол» привезла? Ну, как же, я в Интернете о нём нашла и звонила тебе, что б она… Ну вот тебе и раз, забыла. И Валя не напоминала ей? Ви, да не верю я, что ты сам отказался!.. Ну ладно, ладно, пускай – ты, ты… А с трубой твоей что? Ну да, да, сын не отремонтировал, так попроси кого-нибудь. Но почему обязательно только пьяниц? Попроси Николая. Да того, который к тебе два раза в неделю приходит продукты покупать. Ну, если сам не согласится, так найдёт кого-либо, если заплатишь… Ну как сам? Полезешь на крышу и свалишься, ведь было уже такое… Нет, ты всё ж его попроси. Ви, не надо посылать всех на хрен, не надо, тем более, что Николай ухаживает за тобой. Да не брошен ты всеми! Ездим к тебе, привозим о чём просишь, а что один живешь, так ведь сам решил. Ладно, ладно, замолкаю, замолкаю, но… Ну, хорошо, пока.

Привет, отшельник ты наш! Опять ноги. А ты обезболивающую таблетку выпей, иногда можно. Ви, ну куда же они могли деться? Поищи под столом… Да брось ты! Ну кто их мог украсть, если к тебе никто не ходит? И конфеты украли? (Опять думает, что черти!) А ты какую-либо коробку с крышкой найди и прячь туда конфеты, таблетки, вот и… Нет, ты всё ж попробуй, попробуй. Хорошо, куплю тебе еще таблеток, только ты их не под матрац прячь, а на стол клади. Ви, ну пожалуйста, послушай меня! Ладно. Хорошо. Пока, пока.

Да, Ви. Да ты что! И как же его убили? Ну да, напились, драка… Конечно, и Валюшке тяжело и внуку её, раз мальчик этот другом ему был. Драма, конечно, драма, только жизнь началась и… Да, да, ты прав, прав… А что Сашка? Ну, конечно, хорошо было, что он огород твой обрабатывал, но что ж поделаешь, если спивается? Ви, и не думай сам тяпкой огород выкашивать! Ну, как ты будешь с твоими-то больными ногами? Да не учу я тебя, не учу, а жалею. Ладно, всё, не буду жалеть. И ты держись, не сдавайся. Пока.

1996-й

Вот уже два года Виктор один, без мамы, живет в нашей старенькой хате и приезжает к нам по четвергам. С трудом, придерживаясь за перила и опираясь на костыль, поднимается на наш пятый, сбрасывает у порога затасканный рюкзак, и я сразу увлекаю его на кухню, ставлю перед ним всё, что есть в холодильнике, а он каждый раз начинает отодвигать от себя тарелки, хотя вижу, чувствую: во рту у него – слюна от предвкушаемой трапезы, потому что выживает теперь только на деньги за яички, которые у него покупаю, да еще на меньшую часть своей пенсии, отдавая большую семье. А между тем, мечтает купить компьютер с принтером, чтобы оттиснуть свой роман, который всё правит, переписывает, дописывает.

– И столько сижу над ним, что некогда печку протопить, – смеется.

А когда он, оттаяв после еды и чая с медом, уходит, открываю свои записки и читаю:

«Мы с мамой сидим на ступеньках в коридор, а Виктор ремонтирует рядом мотороллер и рассказывает: в Костроме, мол, сторож собора ночью вдруг заметил женщину, неподвижно стояла та посреди паперти, и прокричал ей: уходи! А она всё так же стоит и не отвечает. Тогда вызвал милиционера, тот пришел и пригрозил женщине, чтобы вышла из помещения, а то… Ну, она и растаяла. Но тут же появилась в другом месте. Испугался милиционер, вызвал наряд, стали отлавливать нарушительницу, а она то появится, то исчезнет, то появится…

– Это Божья матерь являлась, – итожит брат. – Это она предупреждает: довели, мол, Россию!

Мама слушает, молчит, но всё же бросает:

– Нябось, пьяный этот сторож был-то, вот и…

Витька косится на неё, но продолжает:

– А вот к Валюшке, знакомой поэтессе, каждую неделю, по понедельникам, ровно в два часа ночи приходит чёрт. Садится в кресло и смотрит, смо-отрит на неё…

Мама опять:

– Хто в этих чертей верить, тому они и мереш-шуца.

– А к Людке, жене моей бывшей, – опять игнорирует реплику, – раз ночью стучится кто-то. Открывает, а перед ней – осклабившийся рот, только один рот и больше ни-че-го!

И смотрит на меня с такой верой в это! А мама опять:

– Напьюцца водки, вот им черти потом и склабюц-ца.

И тут мой братец-мистик не выдерживает:

– Да ну тебя! Заладила своё: напьются да напьются! – и сдвигает брови: – Всё-то ты не веришь!

– Конечно, не верю. – Мама медленно поднимается и, опираясь на лыжную палку, направляется в дом. – Во, наработались бы так, как я, – осторожно, цепляясь за хлипкое перильце, переступает ещё на одну ступеньку, – так ни то что о чертях сил нетути думать, а и о себе, – уже входит в коридор. – Не чаешь до кровати довалицца».

Да, мама была трезвым человеком, а вот сын… Так и не удалось ей отбить своего любимого сына-мистика от нечисти, а теперь, когда остался без неё, еще и больше в них поверил. И что с ним делать? Жалко ведь, болит душа, но, наверное, в его возрасте переубедить невозможно.

Позвонила брату, завтра, мол, приеду, жди, а он и рассказал, посмеиваясь:

– Сейчас вышел во двор, срубил под окном лопух.. А здоровенный, зараза, вырос, свет застил. Ну, срубил его, а он, паразит, прямо на меня и рухнул! Еле-еле из-под него выбрался, – и смеётся: – Он же весь в колючках! Я ползу, а он за штаны цепляется, я ползу, а он – за рубаху, за мои последние волосы, – опять смеется: – Но выполз кое-как, потом подошел к своим бутылкам… Да я ж тебе говорил, что утром наливаю десять пластмассовых бутылок, ставлю на солнце, а вечером устраиваю себе баню. Хорошо! Так вот и на этот раз они меня выручили, отмывался из них после лопуха-то.

И вот сидим мы возле нашего старенького дома под густой и высоченной липой. То ли лето его отогрело, то ли и впрямь справился с призраками чертей, но пока о них не упоминает, а говорит только о своём романе, о том, как его ученица Люда Жукова из Северодвинска хлопочет, чтобы издать его.

– Значит, всё же увидишь свой труд жизни изданным, – радуюсь за него.

А он вдруг и отвечает:

– Едва ли. Ведь Людке непомерные налоги прислали на печатный станок, да и корректор плохо вычитал уже набранное и теперь надо по-новому. Ведь они… – И делает паузу, и взглядывает на меня вдруг потемневшими глазами, отчего догадываюсь: опять заговорит о бесах! – Ведь они ещё яростнее чинят преграды в напечатании, и чем дальше у Людки дело продвигается, тем злее становятся. Помнишь, что было два года назад, когда пятую часть закончил? – Нет, я не помню. – Они же меня чуть на тот свет не отправили.

– А почему именно после пятой части? – удивляюсь.

– А потому, что в ней разоблачаю их через своих героев. Ты знаешь какая борьба в мире идет меж мировыми бесами и добром!

И намеревается опять разворачивать лейтмотив своей жизни, но я прерываю:

– Вить, но ведь у тебя в крови был критический недостаток витамина В-2, и если бы ты не согласился приехать ко мне…

Если бы тогда не уговорила его и не привезла в Брянск на обследование, то мы уже не сидели бы с ним вот так… Помню, когда приехала к нему, то сидел на огороде и пытался полоть картошку. Увидел меня, всплеснул руками и услышала:

– Да вот, еле до картошки дополз. И всего то до неё пятьдесят метров, а я минут десять добирался, надо ж прополоть…

И я сразу решила: нет, не уеду без него, как бы ни сопротивлялся. Позвонила дочке, та приехала и… А потом сдавали анализы, снова шли к врачам, а он с недоверием смотрел на них и всё порывался уехать домой, а когда уже надо было только еще раз съездить в больницу за результатами и я пришла за ним с работы, то увидела: сидит мой братец на кровати с узелочком и смотрит решительно:

– Я домой еду… вот только… только б до автовокзала добраться.

И я не выдержала. Вырвала у него из рук этот узелок и почти закричала:

– Вить, ну нельзя же так! Ведь неделю с тобой ходили в поликлинику, анализы сдавали, врачи тебя слушали, осматривали, а когда осталось еще только раз… – и даже слезы у меня закапали.

Смотрел всё с тем же упрямством, но хотя бы молчал.

И прописали ему тогда сильнейшие инъекции витамина В-2 в течении месяца. И еще несколько дней прожил у нас, новсё же отвезли мы его в Карачев, – там продолжал делать ему уколы знакомый Николай-хирург. И вот теперь смотрю на своего братца и думаю: ох, оказывается, не забыл о чертях, не забыл! Но, пожалуй, ничего не скажу… а, впрочем:

– Но ты все не сдавайся, не поддавайся им, – напомню свой прошлый совет: – Ты же никогда в жизни ни перед кем не пасовал, а уж перед этой-то тварью…

Да-да, он не сдастся! Да-да, он их на хрен посылает! Он крестит их, сволочей, а они ух как!.. креста боятся.

– Но лучше всего помогает молитва, – и, перекрестившись, шепчет: – «Отче наш иже еси на небеси…»

– Ну, вот и молодец, – улыбнусь, – так и надо, так и держись.

Каждый раз, когда встречаюсь с братом, обязательно зайдется яростью:

– Этот лысый гад…

И разразится монологом-проклятием Ленину.

– Вить, ну брось ты! – попробую остановить. – Реши раз и навсегда, как я, что он – кровавый авантюрист. И всё, и забудь, и не истязай больше им свою душу. – Но он, распаленный ненавистью, взглянет так же, а я опять: – Это же настоящее рабство постоянно помнить о них… Ленине6666
  Влади́мир Улья́нов (псевдоним Ленин, 1970—1924) – основатель и глава партии большевиков РКП (б), глава переворота 1917 года и гражданской войны (1918—1922).


[Закрыть], Сталине6767
  Иосиф Сталин – (1879—1953), государственный, военный и партийный деятель, генералиссимус, с конца 1920-х годов и до смерти единолично руководил Советским государством.


[Закрыть] и прочих кровавых тиранах! Ведь именно так и достают они нас из могил, памятью мстят.

Слушает брат, молчит… вроде бы и соглашаясь, а через какое-то время опять:

– Этот сухорукий бес Сталин…

И все же живем мы теперь с ощущением, что наконец-то Россия едет по той самой колее, по которой проехали и другие страны. И пусть колея эта разбита, пусть бросает нас из стороны в сторону, иногда и в грязи вязнем, но все же едем, продвигаемся в правильном направлении, вот только…

Как вымыть, очистить душу от всего, что вошло в нее за годы социалистического прошлого? Господи, помоги избавиться от ненависти! Помоги оглянуться и увидеть вокруг другой мир, который скоро покинем.

2013-й

Да, Ви. Целая банка мёда пропадала? Ой, да брось ты. Ну, кто мог её туда спрятать? Наверное, сам поставил под кровать и забыл… И сколько раз под неё заглядывал? Пять. А, может, просто плохо смотрел в темноте-то, а когда рассвело… Ой, аж грамм восемьсот не хватает? Думаешь, наверное, что это черти лакомились. Да знаю тебя, знаю, все пропажи на них списываешь. Ну, ладно, возвратили, вот и хорошо. Теперь закрой получше, что б и носа не подсунули, да постарайся запомнить, куда поставишь… В Карачеве снег пошёл? А у нас еще нет. А, впрочем, и у нас за окном мелькают снежинки, может, тоже… Ну да, дыры в хату запорошит и теплей будет, так что со снегом тебя, а пока, держи хвост пистолетом! Пока, до новой связи.

Привет, братец! Ой, что это ты пищишь еле-еле? Ну раз дрова рубил, то оно конечно… Ложись-ка теперь и отдохни. Ага, как только свою железку затопишь, так сразу и… Да ты что, и спички украли? Ви, ты их сам куда-либо сунул, а не черти. Ой, и телевизор сами включают? Да это ты перед дневным сном забыл его выключить, вот и… И посуду бьют? Ви, ну не верю я в твоих чертей. Да и мама не верила, напраслину на неё не возводи! Ну и что, что так сказала о соседском петухе. Ну и что, что он курицей заорал, мама пошутила, а ты сразу и… Нет, Ви, мама не верила в чертовщину, и помнишь, рассказывала, как дед Ляксей учил её ничего не бояться?.. Ну ладно, ладно, хорошо, что хотя бы привык к ним. Но всё же пошли их сейчас к чёрту и ложись спать. Ага, поспишь сколько-то, а потом поднимешься и снова – за роман. Вот и молодец, что послушался. Пока-пока!

2006-й

Мое родное гнездо… Огород зарос травой, меж исклёванных кочанов капусты бродят куры, справа, под навесом, гора разбитых ящиков, обрезков от досок, щепок, веток, – того, чем брат будет топиться зимой, – слева вольера для кур. «Не дотянул, не доделал, сетки не хватило» – и теперь в ней просто свалка. Да и в хате не на чем глазу отдохнуть.

А он сидит возле пишущей машинки, которая вот-вот упадет с покосившегося ящика и рассказывает о своем романе:

– Замучила меня вторая часть! Порослев… Он же не такой, каким я его… Он должен быть сложнее. Да и годы Сталинского террора… Мне бы документами подкрепить, сколько в нашей области расстреляли.

Ну да, снова не пробиться мне к брату со своими бытовыми вопросами, – как ты тут без мамы, не одиноко ли, не обижают ли соседи, кто приходит? – только герои его романа для него и настоящие, живые.

Когда ухожу, взгляд опять цепляется за корпуса машин, что стоят прямо тут же, у порога: старенький «Запорожец» он купил давным-давно, а «Опель» оставил мой сын после того, как на запчасти «выдрал внутренности».

– Ну, зачем тебе эти огрызки? – смеюсь.

– Да хрен с ними, пусть стоят, – прихрамывая, подходит к «Опелю», открывает дверцу, садится в него. – Сын друзей в них приводит, когда приезжает, да и я сяду вот так иногда, помечтаю. Немного фантазии, и катишься по Италии, по Испании, по берегу океана. Хорошо!.. Вот только смотрового стекла нет и ветер задувает. Пленкой затянуть что ли?