Текст книги "Птица счастья"

Село Батогово, куда районный отдел народного образования направил Наталью Антоновну работать в школу учителем начальных классов, встретило большим горем.

Две девчушки, Наденька пяти лет, четырёхлетняя Танечка, играли вчера после обеда у дома и вдруг исчезли. Мамочки встревожились: обежали всех соседей, потом улицу, узнало всё село. Стали искать. Направились к лесу – на одной из тропинок следочки босых ножек обнаружили. А дальше лес, и никаких следов. Аукали, кричали, звали по имени. Ночь наступила, лес во мраке, матери почти в обмороке.

Сообщили в милицию в областной центр и на ближайший завод, где работали многие сельчане. Рано утром отправились опять на поиски. Целый день искали до самой ночи, отчаялись, а детей не нашли. С рассветом снова все собрались, решили идти цепочкой на таком расстоянии, чтобы видеть друг друга справа и слева.

К полудню капитан Афонасов девочку обнаружил. Вроде радоваться надо, но сердце защемило от жалости и тревоги. Она сидела на пенёчке как мумия, не шелохнувшись. Всё лицо, руки, ноги облеплены мошкарой и комарами. Отогнать их у ребёнка уже не было сил. Глаза, опухшие от укусов, закрыты. Чтобы не испугать девочку, капитан тихо спросил:

– Ты Надя или Таня?

– Надя, – с усилием произнесла девчушка.

«Жива», – обрадовался капитан и поторопился взять девочку на руки.

– А где же Таня?

– Её дедушка забрал, она спит там.

Надя явно бредила. Капитан достал из кармана рафинад (он носил его всегда с собой), откусил малюсенький кусочек и положил девочке в рот.

В двух метрах от Нади, свернувшись калачиком, лежала Таня. Она оказалась мертва… Надю отвезли в областной центр в больницу.

Её жизнь была спасена.

– Ох, ох. С большим горем совпал твой приезд в наше село, милая. А это плохая примета, – такими словами встретила Наталью Федотьевна, соседка по коммунальной квартире.

– Чужого горя не бывает, – вздохнув, тихо произнесла Наташа. – И я испытываю глубокую печаль. Но в приметы стараюсь не верить.

– Проходи, проходи. Вот твоя комната, а это моя. Тут ещё комната, но она пустует. А кухня у нас общая. Располагайся да приходи – чайку попьём вместе. А приметы – это глупость всё. Ты прости меня, старую.

Старинное село Батогово, в котором предстояло Наталье Антоновне жить и работать, впервые было упомянуто в истории в тысячу пятьсот третьем году. Достаточно значимым оно было и в тысячу девятьсот пятьдесят седьмом: железнодорожная станция, вокруг которой располагался жилой массив; отделение связи, простенькое, но заботливо ухоженное здание Дома Культуры с вымощенной летней танцплощадкой. Природное богатство – лес, отсюда и лесничество, и три грибоварни. Большая средняя школа находилась через дорогу от дома, где поселили новую учительницу.

Встретили её очень тепло. Наталья Антоновна радовалась тому, что попала в дружный, творческий коллектив. Среди опытных педагогов было много молодёжи, которая училась у старшего поколения педагогическим премудростям, получала помощь и совет. Такой коллектив создал замечательный человек, Большунов Михаил Семёнович, красивый и статный мужчина. Ему природой было дано работать с детьми и руководить учителями. Тёплое, тактичное, доброе отношение к учащимся являлось примером для всех педагогов. Посещая уроки, Михаил Семёнович проводил анализ один на один с учителем, где говорил о неудачных моментах, подсказывал пути решения проблем. Но на педагогических советах он непременно отмечал достоинства урока. Учащиеся, их родители, коллеги платили своему директору безграничным уважением, благодарностью и любовью.

Душевные, да и физические раны войны были ещё слишком свежи. Неугомонный патриот Михаил Семёнович, сам прошедший войну от первого до последнего дня, вынашивал идею создания памятника погибшим. Зимними вечерами, после работы, он долго засиживался в своём кабинете: делал наброски монументов, продумывал, какие материалы для этого нужны, где найти место для задуманного сооружения, которое наилучшим образом впишется в ландшафт села, как подкючить к этому делу общественность.

Идеей директора школы прониклись все сельчане. Готовились целый год. Комсомольская организация во главе с комсоргом организовала поисковый отряд. Старшеклассники обошли все дома и в Книгу памяти записали погибших на войне. Учащиеся средних и младших классов устраивали рейды по сбору кирпичей и камешков. Была установлена связь с бывшими партизанами и участниками войны.

Они рассказывали школьникам о воздушных сражениях, в которых гибли и наши лётчики, о тяжёлых боях, что вели партизаны в окрестностях села.

Наталья Антоновна, приступив к работе в школе, сразу же включилась в этот процесс. Однажды она пригласила в свой класс бывшего участника партизанского движения Константина Сергеевича Тихоненкова. Затаив дыхание, дети слушали его рассказ.

Немцы, обосновавшиеся на станции, чувствовали себя хозяевами. Пополнение приняли. Об этом командиру партизанского отряда сообщил связной, семидесятилетний дед Захар, якобы часто охотившийся в лесу на зайцев. «Пополнение… К чему бы это? Что затевает немчура? – размышлял командир, разглядывая карту местности, где расположена станция. – Придётся посылать опытных разведчиков»…

Чуть только забрезжил рассвет, Иван и Константин, надев поверх фуфаек маскхалаты, встали на лыжи. Шли по пышной снежной целине – всю ночь хлопьями шёл снег. Наконец остановились. Сбросив с себя вязанки хвороста, которые должны были послужить оправданием на случай встречи с немцами, оглянулись назад. Заснеженный лес стоял стеной километрах в трёх. Впереди, в двадцати минутах ходьбы – окраина села. Стройными рядами из труб домов поднимался дым. Тишина. Костя вспомнил, как они с Нюрой год назад любовались новенькой трубой, из которой так же стройно, с запахом хвои, валили клубы дыма.

– День сегодня будет бесснежный и безветренный, тихо сказал Иван. – Достав из-за пазухи бинокль, направил объективы в сторону станции. – Копошатся сволочи с раннего утра. Посмотри-ка ты, Костя, может быть, лучше рассмотришь.

Константин торопливо приложил окуляры к глазам и, не отрываясь, смотрел вдаль. Наконец произнёс:

– Мне кажется, разгружают они вагон со строительными материалами. Надо подобраться поближе и понаблюдать…

Прошли ещё метров пятьсот. Сняв лыжи, расположились за небольшим бугорком у зарослей ивняка. Окопавшись в снегу, лежали долго, рассматривая станцию и её окрестности. Всё фиксировали в памяти, чтобы потом нанести на карту все объекты… Продрогли.

– Холодновато, – тихо произнёс Костя, растирая ладонями посиневший нос, губы, щёки и уставшие от напряжения глаза, обрамлённые заиндевевшими ресницами.

– Ничего. Сейчас согреемся: ползём по-пластунски с хворостом и лыжами метров сто до тропинки, маскхалаты, полозья присыпаем снегом и окольными путями двигаемся к деду Захару. Ты вперёд, а я минут через десять, – сказал Иван…

Хата деда Захара стояла на самом краю села с правой стороны от станции. Седенький, щупленький от времени и жизненных забот, похоронивший три года назад свою Прасковью, отправив на войну троих сыновей, жил один. Но интереса к жизни ещё не потерял. До войны он долгое время работал лесником. В лесу знал каждую тропинку, деревце и кустик, а в округе – весь люд от начальства до последнего мальца. Собрался на фронт, да не взяли, но придумал, как «пособлять супостатов изничтожать».

Прислонившись сутулой спиной к тёплой печи, дед Захар поглаживал ладонью правую руку, что нещадно ломила, и думал свою думу. Неожиданно услышал шорох в сенях – насторожился. Кто-то обивает снег старым голиком – отлегло от сердца: значит, свои. Кряхтя, поднялся навстречу:

– Костя, – обрадовался дед. – Проходи скорее к печи.

– А мы хворосту тебе на растопку несём с Иваном. Скоро и он должен подоспеть.

– Вот спасибочки: очень кстати. Сейчас взвар приготовлю…

Осторожно прихлёбывая из алюминиевых кружек горячий напиток, заваренный только Захару известными корешками, Иван с Константином слушали последние новости.

– Непрошеные гости хозяевами себя почуяли. А что, в селе только несколько немощных стариков да бабы с малыми детями – шебуршить некому. Осмелели гады, вольготно себя чувствують: большой строительный отряд прибыл, водокачку строють…

Морозная и лунная была та январская ночь. Партизанский отряд продвигался к станции. Снег сильно скрипел под ногами и полозьями саней. Было далеко всё видно и слышно – это затрудняло действия партизан. Воспользовавшись тем, что на станции стоял под парами вражеский эшелон, который отвлекал внимание немцев, удалось скрытно расставить свои силы перед штурмом. Каждый его участник чётко знал свои задачи. Никаких посторонних эмоций.

Четыре вагона, в которых жили гитлеровцы, были основным объектом удара. Расчёты станкового и двух ручных пулемётов заняли позицию с правого фланга этих вагонов, автоматчики пробрались к левому. Когда всё было готово к атаке, командир разведки и его помощник стремительно перескочили через железнодорожные пути, бесшумно сняли часового у здания станции и бросили в окно противотанковую гранату. Аппаратура телеграфно-телефонной связи была уничтожена – станция оказалась отрезанной. Ещё две гранаты сразили немецких офицеров, находившихся в дежурной комнате. Это послужило сигналом к атаке. Застрочили пулемёты и автоматы. Шквал страшной силы кинжального огня обрушился на вагоны, из которых ни один гитлеровец выскочить не смог.

Подхватились немцы, что жили в пристанционном посёлке и подняли беспорядочную стрельбу. Видимо, враг не сразу понял, что произошло: находившийся в укрытии недалеко от станции пулемёт бил в противоположную сторону.

Бой ещё шёл, а подрывная группа партизан тем временем подобралась к железнодорожному мосту. Заложили тол и подожгли шнур. Взрыв моста был последним эпизодом военной операции.

Немецкий гарнизон был разгромлен, более семидесяти солдат и офицеров врага были уничтожены.

Выполнив задачу, поставленную командиром, не неся никаких потерь, партизанский отряд отходил. «Теперь можно и вздохнуть полной грудью», – подумал командир отряда.

Бывший разведчик партизанского отряда закончил свой рассказ. Опустив голову, он ещё несколько минут молчал – будто воспоминания о войне не отпускали его. И дети сидели молча, боясь нарушить тишину. Наконец Константин Сергеевич поднял голову, окинул взглядом детишек и тихо произнёс:

– Будьте здоровы, любите Родину, берегите мир.

Класс наполнился детскими аплодисментами.

(Во второй части 5-й главы использован отрывок из воспоминаний комиссара районного партизанского отряда К.С. Тихоненкова о реальном бое партизан с фашистами).

– Наталья Aнтоновна, подождите, пожалуйста, – услышала девушка приятный мужской баритон, выходя из школы.

Наталья остановилась, поджидая молодого человека.

– У вас ко мне какое-то дело?

– Да. Очень важное, – стараясь заглянуть Наташе в глаза, ответил он. – Разрешите вас проводить.

– Это повод для официального знакомства? – усмехнувшись, спросила девушка. – Я знаю, что Вас зовут Василий: мне моя соседка Федотьевна обо всех молодых людях доложила. А проводить – пожалуйста. Дом, где я живу, через дорогу.

– Будем считать, что знакомство состоялось, – останавливаясь у калитки, сказал Василий. Чтобы задержать Наташу ещё на несколько минут, глядя на пурпурные гроздья рябины, что красовалась у крыльца под сентябрьским солнцем, заметил, – этой осенью в лесу, как никогда, много рябины.

– А Федотьевна говорит, что рябина – это горькая судьбина, нельзя её сажать у дома…

– Хочу Вас пригласить завтра в кино.

Фильм называется «В шесть часов вечера после войны». Пойдёмте: ведь завтра суббота.

– Благодарю, Василий. Но в воскресенье мне нужно пораньше встать, чтобы съездить в город. Как-нибудь в следующий раз… может быть, – нашла повод для отказа Наталья. – Поднявшись на крыльцо, посмотрела на растерявшегося Василия, смущённо сказала, – до свидания…

– Наташа, ты пришла? – послышался голос Федотьевны, доносившийся из кухни.

– – Да, Федотьевна, это я, – устало ответила девушка.

– Мой-ка руки да садись за стол. Гость у нас. А я пышек напекла.

– Здравствуйте, – поздоровалась Наташа, увидев за столом мужчину.

Высокий, плечистый, взрослый, в морской тельняшке, он как-то смущённо вскочил с места, чтобы усадить девушку за стол.

– Знакомьтесь, – сказала Федотьевна, любопытно поглядывая то на Наташу, то на мужчину.

Девушка протянула руку:

– Наташа, – вежливо произнесла она.

– Иван, – сказал он торопливо, схватив большими жилистыми руками маленькую девичью ручку, и при этом его мужественное лицо залилось густым румянцем.

– Иван Петрович занёс мне отремонтированную на кузне лопату, а то нечем докопать картошку, – заговорила певучим голосом пожилая женщина, видя, как этот большой мужественный мужчина оробел перед учительницей хрупкого телосложения.

Чаепитие прошло за разговорами о жизни, о работе, рассказами о себе – всё было предельно просто и задушевно.

Едва Иван Петрович вышел за порог, как Федотьевна начала его нахваливать:

– Хороший человек: работящий, девять лет прослужил на флоте, душевный и на вид – «стань да глянь»… Да ты не смотри, что он работает кузнецом. Ну и постарше тебя на двенадцать годков – да не в этом же дело! Многие наши девчата хотели бы заполучить его в мужья. А он, вишь, на тебя глаз положил. Чего молчишь? Скажи что-нибудь.

– Думаю, Федотьевна, что он действительно хороший человек. Я ему желаю счастья.

– Тебя смутило то, что он кузнец?

– Жена ему нужна постарше, помудрее.

– Да тебе уже тоже двадцать три. Пора семью заводить. Хорошая ты дивчина, Наталья. Жалко, если у тебя жизнь не будет складываться…

«Вот и кавалеры объявились, – подумала Наташа. – Да только ничего не «ёкнуло» в душе». – Она вспомнила свою первую любовь, предательство подруги, обиду, которую неожиданно нанёс ей Денис – всё это отозвалось острой болью в её ранимом сердце…

Иван Петрович пытался ухаживать за Натальей: приходил несколько раз, якобы по делу к Федотьевне; обязательно заглядывал в класс, когда встречался с Михаилом Семёновичем, чтобы обсудить вопрос изготовления навершия для будущего памятника. Видя лишь только вежливое отношение к себе со стороны молодой учительницы, понял, что на большее рассчитывать не стоит, тихо отошёл в сторону.

А Василий настойчиво стремился завоевать сердце Наташи: находил повод для встреч, появлялся перед девушкой везде и всюду неожиданно, будто из-под земли. Как говорится, «не давал проходу». Неопределённые отношения между Наташей и Василием длились почти год. Василий уже не раз признавался в любви, звал замуж, а сердце девушки для любви не открывалось. Что делать, как поступить – не знала, не чувствовала. Посоветоваться с матерью Наташа боялась: знала, что она непременно спросит: «Любишь ли ты его?» Узнав правду – осудит. Удручённое состояние, видимо, отражалось в настроении и глазах, полных печали. Это сразу заметила семидесятилетняя Александра Васильевна, тоже учительница начальных классов, с которой Наташа подружилась.

Как-то после уроков Александра Васильевна зашла к Наталье в класс.

– Садись, Наташа, рядышком, – указывая на место за партой. – Посидим рядком, поговорим ладком… Девочка моя, вижу, что тебя что-то сильно тревожит. Поделись – легче станет, – по-матерински сказала Александра Васильевна, обняв Наташу за плечи.

Наташа шмыгнула носом, уткнулась головой подруге в плечо, расплакалась. Александра Васильевна, поглаживая как маленькому ребёнку выгоревшую прядь волос на голове девушки, терпеливо ждала, приговаривая:

– Поплачь, поплачь. Это тоже помогает… Выслушав Наташу, Александра Васильевна не торопилась давать совет. Вздохнув, наконец, заговорила:

– Семья, дети для женщины – это важно: есть, для кого и ради чего жить. Я сама выходила когда-то замуж за «шапку». – Наташа недоумённо взглянула на Александру Васильевну. – Да, да, за «шапку». Пришли родители моего будущего мужа, принесли шапку своего сына, сговорились о свадьбе. Ивана своего, царство ему небесное, увидела только за свадебным столом. Потом появились и любовь, уважение и жалость друг к другу – слава Богу, хорошим человеком он оказался. – Александра Васильевна помолчала в раздумье. – Василий живёт в посёлке около двух лет, знают его с положительной стороны: работает заместителем лесничего, учится заочно в институте, с людьми обходительный, человек интеллигентный, перспективный, да и на вид – красавец. Остаётся тебе научиться любить его. – Девушка вздохнула. – Многие девчата глаз с него не сводят, а он за тобой бегает. Вон молоденькие девчонки подрастают – в восемнадцать норовят замуж выскочить, а тебе уже двадцать четвёртый… Любовь проходящее чувство, остаются уважение, доброта, взаимопонимание, человечность…

– Я поняла, – вздохнув, сказала Наталья. – Вы, дорогая Александра Васильевна, правы: семью создавать надо.

– Но ты, Наташенька, не поступай сгоряча, прислушайся к своему сердечку…

Михаил Семёнович и его помощник кузнец Иван Петрович своими руками из кирпичей, камней, цемента, красок любовно сооружали памятник.

Конец апреля тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года ознаменовался в посёлке тем, что подходили к концу работы по его строительству. К будущему памятнику приходили старушки, старики – они подолгу молча стояли рядом, потупив головы, вспоминая своих погибших сыновей. Многоступенчатый обелиск высотой два метра уходил конусом ввысь и венчался пятиконечной звездой. Открытие памятника было назначено на девятое мая – в День победы над немецко-фашистскими захватчиками…

То майское утро выдалось солнечным и тёплым. К десяти часам все сельчане собрались у школы. Построением колонн руководил секретарь комсомольской организации. Стройными рядами в полной тишине двинулись к железнодорожной станции. Впереди шли участники минувшей войны. На их пиджаках серебром и золотом сверкали боевые награды. Молодёжь шагала под красным знаменем комсомольской организации. Ярким пурпуром горели пионерские галстуки у школьников. Лица у всех были печально сосредоточенны. Взрослые, наверно, вспоминали каждый свою военную историю.

Наталью Антоновну память унесла в маленький провинциальный городок, где жили они до войны всей семьёй в небольшом деревянном домике.

Когда началась война, Наталье Антоновне было всего семь лет.

На высоком холме располагались недалеко друг от друга два здания: просторное деревянное и кирпичное.

– Смотри, дочка, это школы. С первого сентября ты будешь там учиться. Сначала в деревянной, а в старших классах – в кирпичной, – говорила мама Наташе.

Да не пришлось девочке учиться: война началась. Летом сорок второго немцы организовали лагерь для советских военнопленных, которых поместили в деревянную школу. В кирпичной расположились сами. Оба здания были обнесены колючей проволокой в два ряда. Любопытству местной детворы не было предела: они ничком лежали у обочины дороги, ведущей к лагерю, и наблюдали, как военнопленные сооружали по приказу немцев сторожевые вышки и пропускные ворота. Рано поутру в любую погоду военнопленных выгоняли из помещения, и они допоздна находились на бывшей спортивной площадке за колючей проволокой.

Кто такие немцы? Какие они, эти чужие люди? Зачем держат наших в неволе? Эти вопросы обсуждались ватагой ребятишек от семи до десяти лет. Один из них, Петька Бузилов, предложил самому смелому подойти к воротам, где стояли часовые. Добровольцев не нашлось. Тогда решили помериться на прутике. Его верхушка досталась Наташе. Страшновато, но закон ватаги суров – надо исполнять.

Девочка медленно приближалась к воротам. Немцев было трое. Двое с винтовками. Увидев ребёнка, они стали переговариваться между собой, один из них поднял оружие наизготовку. Наташино сердечко затрепетало. Метрах в пяти она остановилась. Третий, что был без винтовки, что-то сказал по-немецки постовым, а потом по-русски обратился к Наташе:

– Зачем ты пришла сюда, девочка?

Наташа увидела доброе человеческое лицо, чем-то похожее на отцовское. Она осмелела.

– Помогите: у меня нос сильно болит, – жалобно произнесла девочка.

– Подойди сюда, не бойся, – с доброй улыбкой ответил всё тот же немец.

Наташа подошла и указала пальцем на нос, нежная кожа которого постоянно шелушилась от солнца. Немец наклонился, аккуратно взял девочку за подбородок, повертел голову вправо-влево, разглядывая нос, лицо в конопушках и выцветшие на солнце кудряшки. Он о чём-то попросил постовых, открыл калитку, встроенную в ворота, и предложил Наташе:

– Проходи, полечим.

Девочка без страха шагнула за немцем. Он провёл её в медпункт, где сильно пахло лекарствами, усадил на стул и достал с полочки маленькую круглую баночку.

– Сиди смирно, помажу твой курносый носик. Как твоё имя?

– Наташа.

– А я Тихон. Я переводчик.

Немец печально посмотрел на маленькую гостью, его глаза увлажнились. Из внутреннего нагрудного кармана он достал цветную фотографию. На ней была изображена девочка лет семи с такими же светлыми кудряшками, как у Наташи. На ней было розовое пышное платье, на голове – белый бант. Чужеземец заговорил шёпотом:

– Это моя дочь Эльза. Она похожа на тебя. Я очень скучаю по ней. Твой папа тоже на фронте?

Наташа молча кивнула головой.

– Тебе пора идти. Даю тебе баночку с кремом – мажь свой носик, и вот этот пузырёк с витаминами – рассасывай каждый день по одной. (Эту баночку с чудесным кремом Наталья Антоновна помнит до сих пор: никогда больше не обгорала и не шелушилась её кожа.)

Ребятня свою подругу поджидала на том же месте. Увидев её, чтобы не привлекать внимания к себе, поползли на четвереньках вниз по склону пригорка.

– Мы думали, что тебя забрали в плен, – выпрямившись во весь рост, сказал Петька.

– Не-а. Тихон добрый: полечил мой нос и подарил витамины.

Наташа протянула на ладони пузырёк, наполненный маленькими разноцветными «пуговичками». Пузырёк Петька открыл, и витамины были всей компанией пущены в расход.

– Вкусно, – облизываясь, заключил Петька. – Немного помолчав, деловито сообщил, – баба Феня сказала, что пленные голодают, что им нужно передавать еду. Если немцы добрые, они же примут передачки?

Новость о Наташиной смелости быстро распространилась среди немногочисленного мирного населения, которое состояло в основном из женщин, стариков да детей. Мать Наташу не ругала. Женщина всплеснула руками, выражая запоздалый страх за дочку, обняла, прижав к себе, и тихо заплакала.

А через два дня она вручила дочерям Наташе и Валентине, которая была старше на два года, по небольшому мешочку, где лежали картофельные блины:

– Идите к дому бабы Фени, там вас Петька ждёт.

Петька сообщил, что всех, кто пришёл с кулёчками, он поведёт к пропускным воротам лагеря. Гуськом дети отправились на пригорок.

– Стой, – скомандовал Петька.

Он вытащил из-за пазухи кусок белого полотенца (так посоветовала бабушка Феня), поднял его над головой и смело направился к воротам. У ворот стояли совсем другие немцы-охранники, и Тихона рядом не было.

– Передайте, пожалуйста, пленным наши передачки с едой, – вежливо обратился Петька к охране и в доказательство поднял свой мешочек с печёной картошкой.

Охранники переглянулись.

– Ком! – сказал один из них и поманил Петьку пальцем.

Мальчишка подошёл ближе.

– Повернись, – приказал охранник по-немецки.

Петька не понял. Тогда немец взял его за плечо и повернул спиной. Незамедлительно последовал сильный удар чуть ниже поясницы. Мальчик, отлетев метра на два, растянулся на земле вдоль проволочного ограждения. Немцы захохотали. Стоявшая по стойке «смирно» детвора опешила. Охранники, направив винтовки на детей, решили напугать их ещё больше:

– Слава Богу, не выстрелили.

Петька меж тем вскочил, подхватив свой мешочек, и что есть мочи побежал вдоль проволоки. Детвора, подгоняемая страхом, припустилась вслед за ним. Немцы во всё горло хохотали. Охранники, находившиеся на смотровых вышках, размахивали руками и кричали друг другу:

– Найн, найн – киндер.

– Пуф – пуф. Пуф – пуф, – кричали они, веселясь.

Открытой враждебности в начале войны немцы ещё не проявляли.

А дети всё бежали и бежали. Наконец они увидели на бывшей спортивной площадке деревянной школы большую толпу людей. Как куча мусора, они сидели, прижавшись друг к другу. Детишки остановились, отдышались, подошли ближе к ограждению. Кто-то из пленных встал и направился в сторону детей, за ним потянулись другие. Небритые, истощённые, в грязной обтрёпанной одежде, многие из них были ранены, об этом говорили замызганные бинтовые повязки. Мужчины молча стояли напротив шеренги детей и виновато смотрели впалыми, болезненными глазами. У многих из них появились слёзы, они стыдливо смахивали их грязными ладонями, будто случайные соринки попали им в глаза. Наконец один из пленных прервал тягостное молчание:

– Простите нас, детки. – Он хотел что-то сказать ещё, но его голос прервал надрывный кашель.

– Мы принесли вам еду, возьмите её, а пустые мешочки верните нам, – сказал Петька.

Колючее проволочное ограждение в два ряда было двухметровой высоты. Наташе трудно было перебросить свой мешочек. Она встала башмаками на нижнюю проволоку, левой рукой уцепилась за неё на уровне груди и, размахнувшись, бросила еду. Получилось: кто-то поймал её мешочек. Испугавшись, что сейчас упадёт, девочка правой рукой сжала острую металлическую колючку. Спустившись на землю, почувствовала сильную боль, посмотрела: в нескольких местах из ладошек сочилась кровь.

(Вспомнив этот эпизод, Наталья Антоновна ощутила ту же боль. Она взглянула на свои ладони – всё в порядке. Вздохнула, и воспоминания опять потекли своим чередом.)

Собрав пустые переброшенные обратно мешочки, Петька сделал заключение вслух:

– Есть немцы добрые, а есть злые. Будем приходить к пленным тогда, когда будут дежурить добрые часовые.

В очередной раз, когда Петькина команда принесла еду, приготовленную взрослыми для пленных, среди них Наташа приметила щупленького подростка в ФЗУшной форме. Кто был проворнее, ловил мешочки, а этому подростку ничего не доставалось. Тогда Наташа кричала во всё горло:

– Отдайте мой мешочек маленькому! Отдайте…

Однажды около пленных она увидела Тихона. Он тоже заметил её, подошёл к проволоке.

– Наташа, я рад видеть тебя. Иди с друзьями к воротам, я сейчас буду там…

Боязни у ребят не было. Когда дети подошли к воротам, Тихон их уже ждал.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Наташа уже со знакомыми охранниками и слегка наклонила голову.

– Приглашаю вас к себе на обед. Заходите, – сказал Тихон.

Дети переглянулись, но согласились идти не все. С Наташей пошли Нина и Коля. Наташина сестра Валентина, Петька и ещё двое мальчишек остались у ворот.

– Мы здесь постоим, – проявил осторожность Петька.

Тихон привёл детей в какую-то комнату, усадил за стол и сам разлил по тарелкам суп. Вкус супа был непривычный. (Будучи взрослой Наталья, вспомнив этот случай, поняла, что в этом блюде было много специй.)

– Кушайте, кушайте, – старался угодить Тихон.

Затем он сделал бутерброды из белого хлеба со сливочным маслом, подал своим гостям, остальные сложил в бумажный пакет со словами:

– Это передадите своим друзьям.

Регулярно дети приходили к пленным и приносили им нехитрую еду, пока не произошёл трагический случай.

Прохладным ранним октябрьским утром немцы сгоняли всё мирное население к бывшему клубу. «Что случилось?» – переспрашивали друг у друга. Наташа, которую мать крепко держала за руку, услышала, что ночью Тихон организовал побег из лагеря. Он не смог вместе с бежавшими пленными переплыть реку. Остальные благополучно достигли леса, где располагался партизанский отряд. Раненного в ногу Тихона, на берегу реки обнаружил полицай и привёл в немецкий штаб…

Рядом с клубом находилась открытая танцевальная площадка, в центре которой возвышалась выложенная из кирпича круглая сцена, а вокруг неё танцевала молодёжь. Так было до войны. Теперь эта сцена превратилась в лобное место.

Наташа стояла с мамой в первом ряду толпы. Появились двое немцев с автоматами. Двое других притащили четыре ведра с водой. Ещё двое вывели сильно хромавшего Тихона и поставили его на середину сцены. На нём была белая, испачканная кровью рубаха навыпуск и чёрные брюки. Наконец появился пузатый немец в пенсне. Он что-то спрашивал у Тихона, тот отвечал. Тихона били прикладом автомата, он падал, на него выливали воду, опять поднимали и ставили на ноги. Наташа плакала, слёзы заливали лицо – она не успевала вытирать их рукавом старой курточки. В какое-то мгновение Тихон заметил её, узнал и, улыбнувшись, подмигнул. Минут через тридцать допрос закончился. Еле живого, окровавленного, его потащили вниз по дороге, что вела к озеру. (Наталья Антоновна помнила, как до войны в этом озере вымачивали пеньку и через деревянный мост, который соединял два его берега, переправляли её в другое хозяйство на переработку.) После жестоких издевательств на этом мосту стоял Тихон. Он махнул рукой стоявшей на пригорке толпе – тут же раздалась смертельная автоматная очередь. Тихон упал в озеро. Несколько минут распластанное тело лежало на поверхности, потом постепенно водная гладь скрыла его в своих объятьях.

Ночью кто-то достал погибшего и закопал на берегу озера, обозначив могилку небольшим бугорком и двумя палками, связанными липовым лыком в форме креста. А ещё через день партизаны напали на немецкий лагерь, завязался тяжёлый бой. Немцев погнали далеко за пределы маленького городка…

Летом Наташа часто приходила с друзьями к озеру и оставляла на могилке Тихона полевые цветы. Сердце девочки сжималось от горя, когда она вспоминала встречи с этим удивительно добрым человеком.

После войны на месте, где располагался немецкий лагерь для военнопленных, построили памятник. В братскую могилу перенесли прах умерших в плену, погибших партизан в том тяжёлом памятном бою. В эту же братскую могилу перенесли и останки немецкого переводчика Тихона. Гораздо позже Наташа узнала, что Тихон был русским разведчиком, а его дочь с фотографии звали русским именем – Лиза.

(Тихон – реальное лицо).