Текст книги "Небесный гардероб"

Галина Врублевская
Небесный гардероб

Недавно я случайно обнаружила место, где хранится старая одежда всей моей жизни. Я искала ее на антресолях и на дачных чердаках и высматривала на старых фотографиях, но нашла ее там, где найти не ожидала – в «небесном гардеробе». Именно туда отлетают души отживших свой век вещей.

Однажды я убирала в шкаф разбросанные вещи внучки, уехавшей с родителями отдыхать на море. В моих руках оказались ее лаковые малиновые туфельки – такие прекрасные, что дыхание перехватило! Погладила пальцами лаковую кожу, вздохнула: у меня в детстве даже похожих на этакое чудо не было. Но ведь в чем-то я ходила, бегала, проживая свое детство?!

Положила малиновые лодочки в обувную коробку, а перед мной еще громоздился ворох неразобранных вещей девочки: носочки, платьица, шапочки. Но оказалось, что больше я не в силах заниматься уборкой, потому что мой взгляд затуманился, а руки забыли, что им следует делать. Сквозь зыбкую пелену навернувшихся слез я увидела совсем другой шкаф, и совсем другие вещи.

Чтобы лучше разглядеть увиденное, я присела в кресло и смежила веки. Теперь передо мной возвышался шкаф моего детства – одностворчатый, фанерный, и с мутноватым зеркалом на двери. Я потянула за ручку-скобку, и дверца со скрипом приоткрылась. Но лишь снаружи шкаф походил на тот, что стоял когда-то в нашей комнате. Внутреннее пространство «небесного гардероба» – осознание, что я вижу перед собой нечто внеземное, пришло ко мне сразу – имело необъятные размеры, и в нем царил великолепный хаос! Каким-то образом сюда вместились почти все мои вещи разных лет!

На нижней полке грудой лежали, сплетясь шнурками и узкими ремешками, мои туфли, ботиночки и сапожки! Мы так давно не встречались с ними! И сразу выдвинулись вперед мои первые фавориты – поношенные сандалики: вверху на мягкой коже ажурная перфорация в виде звездочек, мягкий ремешок поперек стопы, с несколькими дырочками на конце. Вспомнилось, как трудно было просунуть в такую дырочку ускользающий из пальцев короткий гвоздик металлической пряжки с другого края сандалий. Но сейчас мне бросился в глаза неровный вырез для быстрорастущего большого пальца – и даже вспомнился тот момент, когда моя изобретательная бабушка, поворачивая сандалию в руках, расковыривала его маникюрными ножницами.

Эти разношенные двойняшки помнили многое: и неровные булыжники на послевоенной ленинградской мостовой, и песчаные дорожки городского сквера, где мелкая колючая галька застревала внутри сандалий, и влажную росу на траве, холодящую босой палец в прорези.

А сейчас ожившие в старом гардеробе сандалики радостно запрыгали и потянули на божий свет красный, в белый горошек, ситцевый сарафан – абсолютно новый! Я словно снова почувствовала его узкие лямочки, плотно лежали на моих тогда угловатых плечах, и ощутила, как тонкие бледные руки начал ласкать теплый ветерок. Это был первый день моего пребывания на даче.

В то утро день я побежала стремглав, куда глаза глядят, а они глядели мимо грядок в сторону заросшего лютиками и ромашками соседнего поля. Но участок имел границы, обозначенные колючей проволокой – предтечей деревянных штакетников и будущих высоких заборов. Такая проволока осталась ржаветь в Карелии после финской войны и активно использовалась в послевоенное время жителями поселка, где мы снимали дачу.

Сандалики и алый сарафанчик, пестреющий белым горошком, не убоялись преграды. Мне всего-то и требовалось, что втянуть голову в плечи, свернуть кренделем гибкую спину и перенести коленку через нижнюю часть двухрядного проволочного заграждения. Чуть-чуть ловкости, и вот ты уже в бескрайнем поле. Но хватило одного неверного движения, и ржавая колючка, чиркнув подол сарафана, зацепила коленку. Трах-ах-ах! Я перекинула через проволоку другую ногу, но алый лоскут сарафана остался трепыхаться на железной колючке. Досталось тогда и коленке, позже залитой щиплющим йодом, но что коленка в сравнении с порванным сарафаном!

Сарафан впоследствии, уверена, бабушка зашила, но он не только перестал быть обновкой, но стерлась из памяти и его дальнейшая жизнь. Но сейчас в паре с поношенными сандаликами снова целехонький сарафан радовал меня своей яркостью и новизной! Этим эпизодом порванного сарафана и закончилось мое первое, сохранившееся в памяти, лето. Следующая картинка – зима уже первых школьных лет. Поэтому, оттесняя, летнюю парочку, с полки «небесного гардероба» выпрыгнули мокрые от снега серые валенки с черными галошами.

Хотя нет: резиновая галоша с розовой байковой подкладкой жалась только к одному валенку, другой же был гол, как сокол! Галоша была всего одна, потому что парная потерялась, однажды на зимней снежной горке, спрыгнув с теплого валенка, затаилась в снегу. Поэтому одинокий валенок стоял обсыпанный искрящимися крошками льдинок, а оставшаяся без пары галоша, напротив, была просто мокрая, с капельками слез – одно и другое являло следы растаявшего снега.

Разглядывая плачущую галошу, я спросила ее, знает ли она что-либо о судьбе сестры? Куда та держала свой путь?

Розовая подкладка моей галоши стала ярко малиновой от волнения! Столько лет на нее не обращали внимания, и вдруг хозяйка удостоила разговором. Мокрые капли на ее поверхности сразу высохли, едва она начала говорить:

– Моя сестрица с самого рождения стремилась к самостоятельности! Она не хотела быть приложением к валенку, а надеялась обрести личную самоценность! Вот она и сбежала.

– Ну и …?

– Почти сразу попала на утилизацию резиновых отходов и превратилась в строительную крошку, стала частью дорожного покрытия.

Я не стала спрашивать, как окончила свою жизнь послушная галоша. Мне было не важно, во что превратилась она в своей материальной субстанции. Но я оценила ее преданность, и в моем «небесном гардеробе» эта галоша заняла почетное место.

* * *

Прежде, чем закрыть дверцу шкафа, я решила взглянуть хоть одним глазком на те полки, где громоздилась подростковая и юношеская обувь.

В полумраке памяти нечеткими овалами выделялись коричневые, темно-синие и просто черные носы забытых мною туфель и ботинок. А над всем этим нагромождением нависал длиннополый фланелевый халат узором «в стручки» – халат моей мамы. Как он здесь оказался? Халат висел на привинченном к боковой стенке шкафа крючке, и на этом же крючке болтался длинный узкий пояс от него. Вспомнилось, как я завязывала на узел этот поясок, что помогало мне не вывалиться из этого одеяния, на три размера больше моего.

Халат связался у меня с подростковой обувью, поскольку я надевала его в четырнадцать лет, чтобы выглядеть старше. Мне требовалось сойти за шестнадцатилетнюю, чтобы проникнуть в старинную баню нашего района, в которой имелся выложенный изразцами бассейн. В то отделение детей без родителей не пропускали. Но какие же мы были дети?! Мы с подружкой уже ездили по всему городу одни и считали себя вполне самостоятельными. Так что нам какая-то баня с ее глупыми запретами!

Мои глаза вновь опустились в обувной ряд, и на этот раз из темной толщи безликой обуви выдвинулись мои самые любимые туфли – молочно-кофейного цвета лодочки: кожаный бантик спереди, приподнятый каблучок – мои первые праздничные туфли, купленные на мои уже пятнадцать лет! Нога моя на тот момент перестала расти, поэтому я заслужила такие дорогие туфли!

Они танцевали на школьных вечерах, резвились на днях рождения у подруг, знакомились под столом с неуклюжими подростковыми ботинками мужского уже размера. Туфли «выкаблучивались» на праздниках год-полтора, но поскольку надевались редко, то хороши сохранились. Однако в какой-то на тот момент, потеряв былой лоск, перешли в разряд каждодневных. В последнюю школьную весну я ходила в них в школу, а после уроков часто ездила на дребезжащем на рельсах трамвае на окраину городу, на спортивные тренировки. Занятия проходили – в зависимости от специализации спортсменов – на поле стадиона «Динамо» или в спортивных залах. А тесные раздевалки, размещенные под трибунами, были общими для всех – для легкоатлетов, гимнастов, и нас, фехтовальщиков. Они разделись только для мальчиков или для девочек. В то время еще не было закрытых шкафчиков в раздевалках, а лишь длинные скамейки с рядом крючков над ними. На скамейки вешалась одежда, а обувь ставилась внизу, на полу. И здесь мои молочно-кофейные туфли с уже чуть потрепанными бантиками и слегка сношенными набойками стали для какой-то девчонки предметом зависти. Однажды, войдя после тренировки в раздевалку, я обнаружила, что туфли пропали, и в тот день мне пришлось возвращаться домой в кедах на резиновой подошве.

Воришку так и не нашли или плохо искали. А ведь стадион «Динамо» относился к ведомству милиции … Туфли исчезли из моего материального мира, зато в силу перенесенного мною отчаяния сразу застолбили себе место в «небесном гардеробе».

И сейчас обе-две: привычные, удобные и любимые вновь красовались передо мной!

Я почувствовала, что они готовы к разговору, поскольку от нетерпения они даже выта

...

конец ознакомительного фрагмента