Текст книги "Угли войны"

22. Злая Собака

– Экстренная эвакуация, – приказала капитан.

– Противник в непосредственной близости?

– Да, угрожающе близко. Забрать надо четверых, трое ранены.

– Разрешаешь задействовать боевые системы?

Ответила капитан Констанц не сразу.

– Нет, – подумав, сказала она. – Только в ситуации прямой угрозы. В таком случае они получат по заслугам.

– Поняла.

Четверо представителей враждебных сил пытались установить взрывной заряд у моего нижнего грузового люка. Они задним ходом подогнали под меня грузовик и с его крыши приспосабливали мину. Исходя из ее размеров, я оценила вероятность нарушения целостности люка в пятьдесят процентов. С моей точки зрения это расценивалось как прямая угроза – поэтому я испепелила их маневровым.

Вторая группа, поливая фасад здания огнем, штурмовала салун, где укрывалась капитан. Я включила антигравитационное поле и поплыла над бетоном, обойдя сгоревший грузовик. Двое из той, второй группы, когда на них упала моя тень, обратили оружие против меня. Я слышала дробь пуль по броне – как град по ударопрочному стеклу.

Их пули отскакивали от меня на протяжении шестидесяти секунд. Потом мой тепловой щит обожгло, должно быть, реактивной гранатой.

Стрельба прекратилась – ждали, как я отреагирую.

Я дала разойтись дыму.

Я была спокойна, сосредоточенна, ощущала почти галлюцинаторную ясность. Меня изготовили для боя, встроили в меня удовлетворение от выполнения своих функций. И даже теперь, отдавшись Дому Возврата, я сохранила в ядре своего существа условные рефлексы, вплетенные в углеродные и кремниевые нейроны в сердце моих процессоров. И вот сейчас, нависнув над поселком подобно кулаку гневного бога, я с холодной, как камень, уверенностью осознала, что, сколько бы жизней ни спасла, в душе всегда останусь убийцей.

В данный момент меня это вполне устраивало.

Ко мне, оставляя витой хвост белого дыма, понеслась еще одна реактивная граната. Я могла бы ее остановить, но дала расплескаться по своему боку.

Пусть испытают меня. Посмотрим, чего добьются. Муравьи осаждают волчицу. Лучше бы они выбрали для драки другой корабль.

Я включила связь с капитаном:

– Меня обстреляли. Разрешишь нейтрализовать противника?

В эфире трещало.

– Ты сможешь их не убивать? – слышно было, как ей не хочется давать разрешение.

Основное вооружение у меня удалили, но оборонительные системы оставили. Я со значительной (и, на мой взгляд, похвальной) сдержанностью активировала антиметеоритные орудия. В моем ограниченном арсенале они были наименее смертоносны. Предназначались для отклонения и уничтожения потенциально опасного межзвездного мусора или приближающихся торпед, для чего каждая пушка располагала способностью выбрасывать полторы тысячи вольфрамовых иголок в секунду на скорости, гарантированно перемалывающей любой камень или льдину, величина которой угрожала повредить мне обшивку.

Одна секунда ушла на оценку целей и выбор максимально эффективного режима стрельбы.

– Подтверждаю.

Пару секунд капитан обдумывала ответ, взвешивала риски.

– Тогда выполняй, – сказала она.

– Есть-есть!

Обобщив данные прицельных датчиков, я задействовала орудия. Залп длился не долее полутора секунд. Когда я прекратила огонь, одиннадцать мужчин и женщин лежали на земле раненые: плоть сорвана с костей, части скелетов расколоты и перемолоты в порошок, – но формально они были еще живы.

С внезапным прекращением мелкокалиберной канонады вернулась тишина, нарушаемая только скребущим по камню и распушавшим траву ветром.

– Противник нейтрализован, – доложила я.

Я развернулась продольной осью корпуса вдоль улицы и начала снижение. Заостренный нос проходил свободно, а вот более широкая кормовая часть легла на переднюю стену стоявшего напротив салуна магазина и стала его давить. Гравитационный генератор протестующе взвизгнул, но я настойчиво опускала корпус, сдирая со здания пронзительно скрипящий фасад. На улицу хлынула пыль с крошками камня, но я продолжала снижение, пока тяжелая броня моего брюха не соприкоснулась с землей.

То, что пули оставили от входной двери, качнулось на петлях, и на пороге показалась Альва Клэй с пистолетом в руках, готовая встретить атаку снаружи. Она поддерживала незнакомую женщину с пулевой раной в бедре. За ней капитан Констанц вывела на свет раненого мужчину. Я открыла передний люк и чуть подалась назад – окончательно лишив фасада магазин на дальней стороне улицы, чтобы им было удобнее прямо с помоста перед салуном шагнуть в защищенный шлюз. Бо́льшую часть внимания я уделяла окружающим строениям. Мои датчики зарегистрировали дюжину человек, скрючившихся в погребах и в глубине зданий. Инфракрасные силуэты пылали на холодном фоне их продутых сквозняками домов, и мои орудийные турели пощелкивали, разворачиваясь так, чтобы всех держать под прицелом. Вздумай один из них потянуться хотя бы за столовым ножом, я бы превратила такого в фарш, не дав ни малейшего шанса навредить моей команде.

23. Она Судак

За два часа мы с Адамом так углубились в запутанный лабиринт, что я бы уже не нашла обратной дороги к «Амстердаму», даже возникни у меня такое желание. Температура воздуха в каньоне была около нуля, так что я испытывала благодарность к скафандру, а также к Адаму, которому хватило самообладания захватить второй для меня. Без них обоих плохо мне пришлось бы в тоненькой хирургической робе из лазарета.

Мы мало разговаривали – берегли дыхание для ходьбы. Адам ковылял, повесив голову, глядя себе под ноги. И я, как ни помята была, как ни тяжело давался мне каждый шаг, понимала, что ему больнее. Я свою долю ужасов уже пережила. А у него на глазах только что уничтожили его дом, корабль, где он родился, вместе со всеми жителями. Его оторвали от всего родного. Друзья, семья пропали или погибли, а его забросили в лабиринт из дурного сна, заставили тащиться между двухкилометровыми стенами, и в спину дышит угроза его собственной насильственной смерти.

Неудивительно, что его не тянуло на разговоры.

Меня же одолевали вопросы. Во-первых, хотелось бы знать, кто в ответе за торпедный удар по гражданскому лайнеру и что их на такое подвигло. Правда, мы шли через спорную систему, но такая неприкрытая агрессия приведет только к новому ожесточению конфликта. И что же сам «Амстердам»? Этим торпедам и близко к нему подобраться не полагалось. Гражданские лайнеры тоже снабжались оборонительными орудиями. Корабль должен был уничтожить их, как только уловил приближение боеголовок. А тут все выглядело так, словно корабельный мозг попросту уснул в своем носовом отсеке. Оставалось надеяться, что прежде, чем отключиться, он послал сигнал бедствия.

Во-вторых, мне хотелось бы знать, чего ради атаковавшие дали себе труд спускаться за нами на поверхность этого нелепого пузыря размером с планету? С тем же успехом нас могли прикончить с орбиты – ударить новыми торпедами по месту крушения, а не возиться, пристреливая каждого выжившего поодиночке.

Разве что им нужен был определенный выживший.

Эта мысль знобко отдавала паранойей. Что, если неизвестные убийцы охотятся именно за мной? Если распознали меня за чужим именем и переделанным лицом? Я поежилась в облегающем тепле скафандра и решила, что это, в сущности, все равно. По большому счету не важно, почему тебя убивают. Пуля в голову дает один и тот же результат для жертвы, какие бы мотивы ни двигали стрелком.

Я вернулась мыслями к минувшей ночи. Мы пили красное вино на веранде ресторана с видом на центральную шахту. Играл струнный квартет. С террас над нами свисали вьюнки и лианы, розовые и белые цветы надушили воздух. Танцевали, трепеща крылышками, бабочки. Звенели бокалы, и, на блаженные минуты погрузившись в обожание Адама, я сумела забыть прошлое. Тяжесть цепей ослабла, позволив на кратчайший миг отдаться простому наслаждению соблазна.

Как далеко все это ушло.

Остался только стук наших шагов по голому камню.

– Ты изменилась, – сказал Адам.

Мы задержались перед новой развилкой. Он упирался руками в колени. Я, поддерживая запястье здоровой рукой, осторожно сгибала и разгибала помятую, пытаясь оценить тяжесть повреждения. Пока что я была уверена только, что кости целы.

И обезболивающее, к счастью, еще действовало.

– Как это?

– С тех пор как я нашел тебя с той мертвой женщиной. Ты… стала другой.

Начинающему стихотворцу, усердно изучавшему поэтический язык, следовало бы искуснее выражать свои мысли. Тем не менее его замечание внушило мне привычное беспокойство – испуг актера, нечаянно вышедшего из роли.

– У меня тоже шок, – сказала я.

Он разогнулся, придерживая ладонью поясницу.

– Нет, это не то. Совсем не то.

Я мысленно перебирала минуты нашего бегства. Не сказала ли, не сделала ли чего-то, что могло выдать ему мою подлинную суть? Если он хоть заподозрит…

Кулаки у меня сжались.

– А что же тогда? – нарочито равнодушно спросила я, гадая, хватит ли у меня духа хладнокровно убить его здоровой рукой.

– Шок у меня, – сказал он, – а у тебя нет. Это не шок. С тех самых пор, как я тебя нашел, когда ты забрала обувь у мертвой, ты спокойна и методична. Как будто знаешь, что делать, как будто уже бывала в таких ситуациях.

– Я просто пытаюсь спасти нас обоих.

Он помотал головой:

– И не только. Вчера я этого не разглядел, но теперь… как ты держишься, как говоришь. Ты как… солдат.

Я обернулась, оглядела пройденный нами путь. Никаких признаков погони, а мне нужна была минута – справиться с выбросом адреналина от его подозрений.

– Такая проницательность не доведет тебя до добра.

– Что ты хочешь сказать?

Несмотря на болезненное возбуждение, усталость и боль давили мне на плечи тяжелым плащом. Я медленно развернулась к Адаму. Он смотрел круглыми, испуганными глазами. На лбу царапина, на щеках темные разводы – пытался вытереть слезы.

Я прерывисто выдохнула:

– Что ты прав. Я не та, за кого ты меня принимал, никогда ею не была… и еще недавно могла бы тебя убить, чтобы сохранить эту тайну.

Он попятился.

Чтобы его успокоить, я подняла ладони:

– Не бойся. На этих старых руках и так слишком много крови. Больше мне не надо.

Адам отступил до стены и остановился, распластав пальцы по гладкому камню.

– Кто ты? – спросил он. – Кто ты на самом деле?

Я встретила его взгляд и, поколебавшись, пожала плечами – подняла глаза к проколотому бриллиантиками звезд небу.

«А! И черт с ним», – подумалось мне.

Нам не по силам без конца бежать от погони. Очень может быть, что утро застанет нас в лужах собственной крови. А если уж умирать, хотелось бы сначала скинуть груз. Пусть Адам понимает, кто я и почему ему придется умереть заодно со мной.

Во рту у меня было сухо. Холод проникал даже сквозь изолирующие подошвы скафандра и толстые туфли покойницы, так что я побоялась отморозить пальцы на ногах.

– Я Аннелида Дил…

Голос у меня сорвался. Как давно я не произносила своего имени вслух!

– …капитан Аннелида Дил, флот Конгломерата.

Он вздрогнул, разинул рот и переспросил, прерывисто дыша:

– Убийца Пелапатарна?

Признайся я, что перед ним сам дьявол, он бы так не перепугался, и на минуту я пожалела, что сказала правду. Мое дыхание расходилось облачком в ледяной тени под стеной. Столько лет бежала и пряталась, столько пластических операций перенесла, – и чего ради? Чтобы стоять перед подростком, признаваясь в грехах под равнодушным небом?

– Да, – покорно подтвердила я. – Я приказала жечь джунгли…

Лицо мое все еще было обращено к звездам.

– …Я убила планету.

24. Сал Констанц

Альва Клэй хмурилась:

– Им можно доверять?

– Чайлду с Петрушкой? – пожала я плечами. – Они только что помогли нам выбраться из перестрелки.

– Которую сами же отчасти и спровоцировали.

Мы снова сидели в рубке «Злой Собаки», а новых пассажиров оставили в лазарете. Я заняла командный пост, а Клэй, упершись сапогом в ручку моего кресла, чистила и перебирала пистолет. На ней была красная бандана, шею увешали подвески и амулеты, а из-под типовой оливковой футболки виднелись жилистые руки в шрамах и тату. Все в память о какой-нибудь миссии или назначении. Меньше всего мне нравилась та, что увековечила битву на Пелапатарне. Она изображала зачерненный, поросший деревьями шарик в сиянии жадного серно-желтого пламени.

Из-за главной консоли пилота доносилось кряхтение – там Нод возился с пучком оптических кабелей в поисках неисправного прерывателя.

– Оба – подготовленные медики, – сказала я.

– И?..

– И мы будем подбирать пострадавших при крушении. Без этих двоих все они попадут к Престону, – я понизила голос, – а ему лично я доверила бы разве что аспирин раздавать.

Занимаясь подготовкой к межзвездному прыжку, я позволила Престону срезать мне рукав и перевязать оцарапанное дробью место. Справился он сносно, только вот руки дрожали с начала до конца процедуры и лоб взмок от пота.

Была и хорошая новость: царапина оказалась глубокой и должна была оставить шрам в палец толщиной, но дробь вырвала только кожу и мякоть – мышцы почти не пострадали, и рука, хоть и болела, осталась рабочей.

Услышав имя Престона, Клэй скривилась и отвела глаза:

– Толку от него никакого.

– Хуже того, – сообщила я, – его папаша – большая шишка, генерал, так вот он и пристроил сыночка в Дом. Щенок даже первого года в Академии не продержался.

Клэй как ужаленная развернулась ко мне:

– Издеваешься?

Я подняла ладони, показывая, что ничего не скрываю:

– Каждое слово – правда. Либо Чайлд и Петрушка, либо мы летим без подготовленного медика.

– Че-орт. – Клэй растянула слово на два слога. – Ну, тогда, конечно, другой разговор.

Под консолью мелькнула искра. Нод заворчал. Одно его лицо развернулось и вытянуло из инструментальной портупеи гаечный ключ, чтобы обрушить его на причину замыкания.

Я повысила голос, перекрикивая шум ударов:

– Престон сам признался – и как мне теперь выворачиваться? – я побарабанила пальцами по подлокотнику. – Раз я знаю о его некомпетентности, то и окажусь виновата, если что пойдет не так.

– И вот, вместо того чтобы вернуться за другим медиком…

– Мы используем эту парочку.

Клэй поправила бандану:

– Я бы нашла, что возразить.

Она всегда находила – но в этот раз я сама все могла сказать за нее. Наши гости – лжецы по профессии, а возможно, еще и убийцы. Они на разных сторонах свежего раскола, нарушившего мир и согласие Общности. Предположим, сейчас они сотрудничают, а как поведут себя, когда кто-то получит политическое или стратегическое преимущество над другим?

– Пока у нас нет ничего лучшего, – сказала я, отбросив последнюю мысль. – Если хотим добраться к месту крушения в разумный срок, выбор невелик. Вернемся на Камроз, тогда и зададим всем чертям жару.

Клэй выпрямилась и, не особо скрывая недовольства, вперила в меня колючки карих глаз.

– Ладно, – снизошла она наконец, – пусть остаются. Но я не в восторге.

Я подняла бровь, разыграв удивление:

– Восторгов я и не ждала. Но капитан здесь я, и я так решила.

Клэй метнула взгляд на потолок:

– А «Злая Собака»? Что она скажет?

Я нажала у себя на консоли кнопку вызова:

– Корабль, ты нас слушала?

– Конечно.

На стене появилась аватара. В угольно-черном мундире без знаков различия.

– Ты составила мнение о новых пассажирах?

– Недостаточно данных.

– В смысле? Недостаточно данных, чтобы составить мнение?

– Нет. – «Злая Собака» посмотрела на меня сверху вниз. – Я имею в виду, что имеющихся данных пока недостаточно для оправдания их высадки в вакуум.

Я знала, что ее виртуальный облик основан на внешности умершей женщины, чьи стволовые клетки легли в основу органической составляющей мозга. Мне доводилось служить на кораблях с другим обликом и полом, но те обращались с заданной аватарой куда свободнее.

Мне непрошено пришло на ум первое знакомство со «Злой Собакой». Было это чуть больше трех лет назад, сразу после войны Архипелаго. После последнего боя на Пелапатарне я не командовала кораблями, а «Злая Собака» со времени отставки из флота Конгломерата не летала с капитанами. Естественно, поначалу мы обе держались настороженно.

– Тебе следует знать, – сказала она в тот день, придав виртуальному лицу гордый и неприступный вид, – что я больше не соглашусь участвовать в бойне.

– Что ты понимаешь под бойней? – удивилась я.

В ближайшие годы нам наверняка предстояло защищаться и защищать пострадавших от пиратов и прочих враждебных сил.

– Я не стану стрелять в безоружных гражданских.

– А с вооруженными субъектами готова иметь дело?

– Если того потребует ситуация.

– Без оговорок?

Губы на экране сложились в кривоватую усмешку.

– Моя конструкция предусматривает выполнение долга без сомнений и ограничений.

– Однако в гражданских ты стрелять отказываешься?

– Верно.

– А ты не замечаешь здесь некоторого противоречия?

Ее лицо осталось таким же строгим.

– Капитан, меня создавали воином, а не мясником.

Я старалась не вспоминать последних дней войны Архипелаго и жестокостей, которых тогда насмотрелась.

– Похоже на то, – сказала я, впервые опускаясь в капитанский ложемент, – что мы с тобой отлично поладим.

Сейчас, спустя три года от первой встречи, я потягивалась в том самом кресле и разглядывала вид на поселок Северный. Мы так и торчали, заклинившись в главном проезде, и отсюда я хорошо видела обвисшего на перилах Малча, так и не выпустившего из рук пистолет. За его спиной объявились чуть ли не все жители поселка. Стояли на улице и на порогах домов, обратив кверху сердитые, замученные скукой лица, как стосковавшиеся по солнечному свету цветы. Как ни печально, на этой далекой от больших дорог планете, с которой затяжная, беспощадная гражданская война выгнала почти все население, наш визит, скорее всего, окажется самым интересным событием за много месяцев.

– Так-так, – сказала я.

Нод уже перестал стучать и теперь, что-то бурча себе под нос, складывал инструменты.

– Давай устроим для них представление, – было мое предложение.

«Злая Собака» поднималась в вечернее небо на вертикальной тяге установки искусственной гравитации. Мой папа сказал бы: взлетела, как цены под Рождество. На пятистах метрах она зависла, позволив мне целиком увидеть поселок до самого конца главной улицы, где дома без перехода вливались в прерии. Она с нарочитой медлительностью опустила корму, нацелившись острым носом в зенит.

– Почему они вместе? – спросила Альва Клэй, продолжая разговор о наших новых пассажирах.

– Обоим требуется осмотреть место крушения.

– Да, только одна – из Конгломерата, а второй – из Внешних. А упавший лайнер принадлежит Внешним. Что будет, если Чайлд выявит саботаж со стороны Петрушки?

– Представления не имею.

– Как считаешь, – заговорщицки подмигнула Клэй, – они этим занимаются?

– Чем?

– Сексом, – ухмыльнулась она. – Если да, тогда понятно, почему держатся вместе.

Через дополнительный экран я видела, как уменьшается под нами городок, как его огни превращаются в гаснущие угольки среди густеющих сумерек.

Мы поднялись уже достаточно высоко, чтобы задействовать основную тягу, не повредив наземных строений.

Я улыбнулась: «Ну, гляди, Малч!»

По моей команде включился главный термояд. Нас от влияния тяги основательно защищало поле искусственной гравитации, и все же мне почудилось, что я чувствую, как напрягся корабль. Еще доля секунды – и все внизу залила белая вспышка, отраженный камнем и снегом свет размыл камеры. Для смотрящих с земли мы полыхнули подобно яростной новой звезде в небесах, обжигая сетчатку и открытые участки кожи всем, кто не остерегся.

Будем надеяться, Северный надолго запомнит сегодняшний урок: хочешь жить, отвали прочь от кораблей Дома Возврата и в особенности не задирай тяжелые крейсеры класса «хищник».

Сказать по чести, горожанам еще повезло: отделались сравнительно небольшими потерями. Если бы Малч или его подручные убили меня, «Злая Собака», ручаюсь, прикончила бы всех причастных. Может, корабль и не способен оплакивать отдельных членов экипажа, зато наделен верностью немецкой овчарки. И я не сомневалась, что, обернись дело по-другому, она бы постаралась отомстить за мою смерть.

Это меня немного утешало.

Выбравшись из атмосферы, «Злая Собака» принялась осциллировать – скакать, как летучая рыба с волны на волну. С каждым прыжком ее корпус глубже погружался в мембрану, отделявшую нашу вселенную от свистящего урагана гиперпространства. Погружаясь, она начинала принимать передачи, несущиеся сквозь световые годы, как голоса по ветру.

Одни передачи были неполными и искаженными осколками древних скорлупок, другие доносили праздную болтовню и деловые переговоры кораблей и станций, но одна резко выделялась из фоновых шумов. Она была обращена к самой «Злой Собаке», хотя отправитель не назвался. Из сигнала удалили всю положенную опознавательную информацию, оставив только локацию источника – на краю системы, куда мы направлялись, – и жесткое предупреждение в основном теле сообщения: «Не подходи».