Текст книги "Ярлыки"

– Вашего ребенка зовут Майя, правильно? – отстаивал Эйб завоеванные позиции. – Высокая светловолосая девушка. Живет на Пятьдесят седьмой улице.

– Что? – отрывисто спросила Корал. – Несчастный случай?

– Нет. – Эйб покачал головой. – Но ваш ребенок может попасть в беду, миссис Стэнтон. Поэтому я пришел к вам. Мой ребенок плачет, а я не люблю, когда он плачет…

Корал пристально посмотрела на него.

– И кто, позвольте вас спросить, ваш ребенок? Ваше дитя? Вы не отец одной из наших манекенщиц, не так ли?

Эйб с важным видом выпрямился.

– Я – отец победительницы вашего конкурса талантов, – заявил он.

– Но мы еще не назвали победительницу… – Корал вдруг осеклась. – Как, вы говорите, ваше имя?

– Эйб Голдштайн. – Он протянул свою большую руку и дружелюбно потряс руку Корал. – Вы можете не волноваться – мы работаем в одной отрасли! Когда-нибудь приходилось слышать о «Голдштайн моудз»? – Корал подняла брови и посмотрела на Вирджинию, та покачала головой. На лице фотографа можно было прочитать недоверие, он все еще обижался за то, что его назвали «мисс Стэнтон».

– Это магазин? – спросила Корал.

– Сеть магазинов, – гордо ответил Эйб. – Послушайте, моя дочь боготворит вас, Корал. Она думает, что солнце восходит и заходит с вашим журналом. Пару месяцев назад ей позвонила ваша дочь. По поводу того конкурса…

Корал быстро прервала.

– Не хотите ли кофе, мистер Голдштайн? У нас где-то есть хороший кофе. Пожалуйста, садитесь. – Улыбаясь и вздыхая, Эйб опустился на черный кожаный диван. Вирджиния подала кофе. – Скотт! Идите и проконсультируйте их там, в салоне, – сказала Корал фотографу, и Вирджиния закрыла за ними обоими дверь.

Эйб помешал свой кофе.

– Я кладу много сливок и сахара, – поведал он Корал и налил себе сливок. Корал глубоко вздохнула и с интересом на него посмотрела.

– Ну и в чем же дело? – наконец спросила она. – В чем тут замешана моя дочь?

Эйб сделал глоток кофе.

– Ваша дочь сказала Маккензи, что поможет ей победить в конкурсе, если моя дочь напишет для нее что-то. Она сказала, что это нужно, чтобы поступить в ту же школу.

– В «Макмилланз»? – еле слышно сказала Корал. – Это и правда очень серьезно.

– Очень серьезно, – сказал он. – Но это ваши проблемы, Корал, милочка. А мы хотим только узнать, победила Маккензи или нет.

– Похоже, что да. Но она была выбрана единогласно. Майя только прочитала работы и высказала мне свое мнение. Я не могу поверить…

– Замечательно! Великолепно! – Эйб яростно жестикулировал, чтобы выразить свой восторг. – Это все, что я хотел знать. Она будет на седьмом небе. Это для нее дороже всего на свете.

– Она очень талантливая девочка. Но эта новость меня сильно беспокоит. Подумать только, что Майя не оправдала моего доверия…

Эйб сделал большой глоток и допил кофе.

– Послушайте, я не стану больше тратить ваше время. Я просто не хотел, чтобы моя дочь лишилась того, что принадлежит ей по праву. У нее есть талант, вы говорите?

– Да, она самая талантливая участница нашего конкурса, – потухшим голосом сказала Корал. – И чем больше прав у вас гордиться ею, тем тяжелее мне думать о Майе. Я просто не могу понять… – Вдруг она начала плакать.

Эйб легко вскочил с дивана и заботливо склонился над ней, предлагая воспользоваться его огромным белым носовым платком.

– Пусть вас это так сильно не задевает, – сказал он ей и похлопал по плечу. – Вы – профессионал в своем деле! Я так и предполагал. Вы – хорошенькая девушка. – Он критически осмотрел ее, она вытирала глаза платком. – Вы просто классная девушка, – сказал он ей, – только вам нужно поправиться на несколько фунтов. – Корал улыбнулась и вернула ему носовой платок.

– Я – вдова, мистер Голдштайн.

– Ничего. – Он похлопал ее по плечу. – Скоро опять выйдете замуж.

Она покачала головой.

– Сегодня вечером я увижу Майю…

– Не сердитесь сильно на нее: у обеих девочек сейчас трудный возраст, – посоветовал Эйб. – С Маккензи всегда было трудно. Я дал ей имя Марша в честь моей умершей матери, упокой Господи ее душу, но это имя оказалось недостаточно хорошим для моей дочери. Она сменила его на Маккензи. Наверное, она вычитала его в вашем журнале. Говорю вам, Корал, эти дети кого хочешь могут свести с ума.

– Но вы пришли сюда, чтобы защищать ее интересы, – сказала Корал. Она откинулась назад и внимательно на него посмотрела. – Вы поддерживаете ее.

Эйб пожал плечами.

– А кто же еще ее поддержит? Думаю, что вам приходится быть для своей дочери и отцом, и матерью сейчас?

Корал потянулась за новой сигаретой и устало закурила.

– Боюсь, что я для нее ни то и ни другое. Из меня получилась не очень-то хорошая мать, мистер Голдштайн. – Она глубоко затянулась, потом выпрямилась. – Я должна как-то компенсировать ваши волнения, – сказала она. – Вы даете рекламу в каком-нибудь модном журнале?

– Вам приходилось когда-нибудь слышать о «Джуиш газет»? Она издается в Бронксе. Это дешевая газетка, но в ней есть женская страничка. Я иногда рекламирую в ней свои распродажи. Ну, вы знаете: «Безумно низкие цены в связи с окончанием срока аренды!»

Корал засмеялась.

– А срок аренды истекает еще через двадцать пять лет?

– Через тридцать, – сказал Эйб.

Она покачала головой и посмотрела на него.

– В вас неистощимая жизненная сила! Какая энергия! Я договорюсь с отделом рекламы, и вам отведут шестнадцатую часть страницы. Это чтобы как-то загладить мою вину. И скажите Маккензи, что мы сообщим официальные результаты на следующей неделе.

Она проводила его до двери.

– Когда она закончит «Макмилланз», вы, наверное, возьмете ее в «Голдштайн моудз»? – спросила она.

Эйб печально покачал головой и поцеловал ее руку.

– Там для нее недостаточно хорошо, – сказал он. – Ваш журнал вскружил ей голову. Она хочет вращаться в высшем обществе. Она не будет счастлива, пока не попадет туда.

Корал смотрела, как его плотная фигура двинулась по коридору к отделу рекламы.

Майя вернулась домой из школы и в холле на стуле обнаружила накидку Корал.

– Майя? Пройди ко мне в спальню, пожалуйста! – позвала ее мать.

Она вошла в комнату матери, предварительно аккуратно повесив платье и поставив под ним туфли. Корал в белом нижнем белье лежала на кровати, на голове было белое полотенце, на глазах – пропитанные травяным настоем салфетки. Едкий запах не предвещал ничего хорошего. Майя осторожно села на краешек кровати.

– Почему ты так рано пришла домой? – спросила она. Словно просыпающаяся мумия, Корал медленно села.

Когда салфетки упали с лица, она замигала, и глаза раскрылись. Неумолимые голубые глаза пристально посмотрели на Майю.

– Сегодня у меня был посетитель, которого я не ждала, Майя. Некий Эйб Голдштайн. Бесстрашный защитник чести дочери. Из Бронкса.

У Майи дрогнуло сердце.

– Девушки, которая, как я говорила, будет победительницей конкурса?

– Именно той, – согласилась Корал. – Это порядочная еврейская семья. Торгуют тряпками, как оказалось. Хотя я уверена, что любое сходство между одеждой, которую они продают, и модой является чистой случайностью. Он мне понравился. Мне понравилось, что дочь значит для него так много. В нем есть смелость. Я приняла его так радушно, как только могла. Даже предоставила ему в журнале бесплатно крошечное место для рекламы его ужасных магазинов. Я подумала, что это мы обязаны были сделать. Понимаешь, мне нравятся семьи, которые все делают вместе. И я хочу знать вот что: почему моя семья не может проявить свою преданность мне? – Последние слова она просто кричала, не сдерживая себя. Майя в ужасе смотрела на нее.

Корал схватила дочь за руку и стала трясти.

– Как могла моя собственная дочь совершить поступок, который подвергал опасности мою карьеру? Если Ллойд Брукс пронюхает об этом, он выгонит меня, и будет прав. Майя, я же предлагала свою помощь!

– Я думала, что смогу сама справиться, – промолвила Майя. – Но когда я прочитала ее работу, я запаниковала. Я испугалась, что мой реферат не пройдет…

– Мне стыдно за тебя, – сказала Корал. – Я не знаю, что думать, но знаю точно, что хочу, чтобы ты убралась отсюда! Я не хочу жить с преступницей. Начинай думать о том, где ты будешь жить, Майя.

– Где? Что ты имеешь в виду? – запинаясь, сказала Майя.

– Мне все равно где! Иди в свою комнату. Но предупреждаю, что комната останется за тобой еще только неделю.

Майя схватила свое пальто и вся в слезах выбежала из квартиры.

– Это самое лучшее, что могло с тобой случиться, голубушка, – отозвался Уэйленд из кухни.

Майя сидела в его гостиной и вертела в руках крошечный стакан шерри, по глоточку отпивая вселяющую покой жидкость. Уэйленд суетился на кухне, раскладывая на тарелки арахис и чипсы.

Она осмотрелась. А она-то считала, что мать ее живет очень изысканно, жертвуя всем ради этого. Уэйленд пошел гораздо дальше. Вместо серого коврового покрытия он везде использовал нержавеющую сталь. Он предоставил свою квартиру «ХК» для предварительного Показа художественного оформления комнат, и оставил себе самые новые причудливые предметы. Сейчас в его квартире было холоднее, чем в операционной.

– Поговорим, выпьем, покурим, – ворковал Уэйленд, ставя поднос перед ней на кофейный столик. Он был польщен тем, что Майя пришла к нему. Так мало людей нуждалось в его помощи. Конечно, была целая армия студентов, взывающих о помощи, множество модельеров с Седьмой авеню, но Майя пришла к нему как к члену семьи. – Ты – член моей семьи, – сказал он Майе, протягивая тарелку с орешками.

Она взяла один и сказала:

– Это вовсе не означает, что меня можно купить просто за коктейль!

– Конечно! – одобрительно сказал Уэйленд и устроился на диване. – Ну а теперь рассказывай все.

– …Я так хотела попасть в «Макмилланз», – запинаясь, сказала она в конце концов. Она понимала, что слова ее звучат довольно гнусно. – Я знаю, это было глупо, но мне просто не к кому было обратиться за помощью.

– Почему ты не попросила меня? Прошлым летом я говорил тебе, что помогу.

Она покачала головой.

– Я не подумала. У меня возникло ощущение, что эта девушка мне поможет; это казалось проще, быстрее. Теперь я себя чувствую идиоткой.

Она начала плакать.

– Ну-ну. – Уэйленд пытался ее успокоить и налил еще шерри.

Она сделала глоток.

– Ты думаешь, она правда хочет меня вышвырнуть? Он отпил из своего большого стакана водки с мартини.

– Ты переедешь сюда, – сказал он. – Составь мне компанию. Что-нибудь будешь готовить… Ты умеешь готовить?

– Если хочешь знать, я знаю десятки разных рецептов. – Она захихикала.

– Ты можешь немного заниматься домашними делами, если так будешь чувствовать себя увереннее. Как, тебя устраивает такой вариант?

Она вскочила.

– О Уэйленд! – сказала она и обняла его. – Это так великолепно, так мило, так…

– Замолчи! – сказал он. – Допивай этот шерри. Если ты будешь здесь жить, тебе придется научиться пить и не напиваться. Жить здесь нелегко: мы пьем чертовски много.

Он приготовил еще по коктейлю, прошел в спальню, поднял трубку телефона и набрал номер Корал.

– Майя здесь, – сказал он ей. – Ты на самом деле вышвырнула ребенка?

– Да!

– А как насчет твоих материнских чувств?

– О, пожалуйста! – Он услышал, что она закурила и, затянувшись, продолжала, – я могла бы призвать свои материнские чувства и помочь ей поступить в «Макмилланз», но она не хотела моей помощи…

– Мы все делаем глупости, – сказал Уэйленд. – Она хороший ребенок. Ты слишком жестока с ней. Я ей сказал, что она может оставаться у меня, если захочет.

– Это было бы отличным решением. Я так устала от наших стычек. Ты всегда хорошо относился к Майе, побудь для нее на время матерью.

Когда Майя вечером пришла домой, она с облегчением отметила, что в комнате Корал было темно. На следующее утро, после того как мать ушла на работу, она спустила в вестибюль два чемодана, коробку с книгами и пластинками и две хозяйственные сумки, набитые своими пожитками, и уехала на такси к Уэйленду, квартира которого находилась в трех с половиной кварталах от ее дома.

Он дал ей ключи, и она, войдя, дотащила свои вещи в самый конец отделанного мрамором коридора и открыла дверь свободной комнаты. Она была маленькая, вытянутая, с окном, смотревшим на стену соседнего дома. Ничего больше не видно, только полоска голубого неба. Майя устало села на кровать. Она убежала от своей матери. Теперь Шикарная сука может вариться в собственном соку.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Корал посмотрела на лежавшую на ее столе записку, и ее охватило волнение. Послание было написано на рельефной почтовой бумаге, на какой обычно писала Мэйнард. Сверху на листке стояло подчеркнутое красным карандашом «срочно». Текст был следующий: «Зайдите ко мне – немедленно!»

Она только что вернулась с показа нового популярного модельера Беттина Чиу, все вещи в коллекции которого были созданы на основе кимоно. В такси по дороге в редакцию она решила, что Берт Стерн сфотографирует некоторые из моделей на Верушке. В Бронксе были просто сказочно оформленные мужские турецкие бани, о них ей однажды рассказал Уэйленд. Что, если заполнить их сухим льдом и сделать фотографию сквозь пелену поднимающегося пара? Она попыталась представить себе, как это лучше заснять.

Нетерпеливо скомкав записку, она прошла по коридору к кабинету Мэйнард, остановилась у двери с табличкой «Главный редактор». Еще только пять минут, и все кончится, напомнила она себе.

В комнате секретарши никого не было. Корал прошла и постучала в дверь Мэйнард. Ей что-то невнятно ответили, и она вошла. Мэйнард сидела на полу в углу комнаты.

– Дорогая моя! – воскликнула Корал. – Примите мои поздравления!

Она обошла вокруг стола. Мэйнард плакала, прижав к лицу кружевной носовой платок. Корал опустилась на одно колено и заботливо склонилась к ней. К возбуждению от одержанной победы примешивалось сочувствие, которое вызывала плачущая женщина.

– Что такое! – воскликнула Корал. – Мне казалось, вы должны были бы праздновать победу!

– Вы! – Мэйнард взглянула на нее. Вокруг карих глаз была краснота, тушь расплылась, и она выглядела смешно, как клоун. – Не напускайте на себя озабоченный вид. Ликуйте! Радуйтесь! Смейтесь! Ведь вы этого больше всего хотите!

Корал отступила назад и села на стул за столом Мэйнард.

– Вы очень странно реагируете на заслуженное продвижение по службе!

Мэйнард высморкалась быстро и очень изящно.

– Продвижение! – презрительно проговорила она. – Вы и Ллойд придумали это слово, чтобы облегчить себе душу. Я по его лицу видела, что он не больше меня верит во все это! Как будто я буду при вас работать!

– А что в этом такого ужасного? – спросила Корал. – Разве я не работала при вас много лет?

Глаза Мэйнард засверкали.

– Я сделала из вас редактора модного журнала. Разве этого не достаточно?

Корал пожала плечами.

– Я не могу поверить, что вы принимаете это так близко к сердцу, Мэйнард. Повышения по службе, уход на пенсию – все это часть нашей жизни. Разве вы считали, что останетесь всю жизнь главным редактором?

– До тех пор, пока я смогла бы выполнять эту работу.

– У вас были прекрасные этапы в работе, Мэйнард. Шагайте еще выше, поднимайтесь еще на одну ступень.

Мэйнард бросила взгляд на Корал.

– Одна из моих подруг видела, как вы и Ллойд обедали вместе в «Ля Гренуилле» на прошлой неделе. Она видела, как он лапал вас под столом. Естественно, я не могу с вами в этом состязаться! Слава Богу!

Корал рассмеялась, и Мэйнард вдруг быстро, словно кошка, вскочила на ноги.

– Я никогда по-настоящему не любила вас, Корал, и никак не могла понять почему, – сказала она. – Я думаю, это потому, что, хотя вы и сделали многое, чтобы одержать победу над своим более чем скромным происхождением, вы никогда не станете леди.

Улыбка Корал исчезла, и она посмотрела прямо в глаза Мэйнард.

– Ну а вы-то, Мэйнард, леди, – выпалила она. – И вы уже не в моде! Никто больше не хочет быть похожими на леди. Разве вы об этом не слышали?

– Вот это и объясняет ваш успех, – ответила Мэйнард и сделала шаг вперед. Корал отодвинула стул назад. – Вы используете эту работу, чтобы найти в своей жизни какую-нибудь замену реальным ценностям. У меня был прекрасный муж, замечательные друзья. Ваш брак был неудачным, со своей дочерью вы даже не хотите разговаривать, вы удобно себя чувствуете только в обществе гомосексуалистов. Но в моем журнале…

Корал изобразила на лице убийственную улыбку.

– Почему бы вам не очистить ваш стол, дорогая моя? – спокойно сказала она. – Или вы предпочитаете, чтобы я выкинула содержимое каждого ящика в коридор?

Мэйнард покачала головой. В комнате было очень тихо. Обе женщины тяжело дышали. Корал уже чувствовала победу; скоро ей уступят территорию, она была в этом уверена.

– Скорее я умру, чем буду при вас работать! – сказала ей Мэйнард.

– Но право же, дорогая моя, – сказала Корал, – все становится похожим на мелодраму. Мы легко можем разработать…

Все, что случилось потом, произошло так быстро, что Корал, сколько бы ни описывала случившееся, не могла осознать, насколько стремительно развивались события. Мэйнард рванулась мимо нее и распахнула окно. Корал помнила только брошенный на нее обвиняющий взгляд, порыв ветра, крик, свой ответный крик – и Мэйнард низверглась на переполненную в часы пик машинами улицу.

Корал опять закричала, ее охватил ужас, глаза ее широко распахнулись, она не верила тому, что произошло. Было слышно, как внизу сигналили машины, пытаясь избежать столкновения, как визжали тормоза. Почти в шоке она поняла, что стала главным редактором. Королева умерла, да здравствует Королева! Кто это сказал? Она помнила, что ответила, что Королева не умрет. Что ее просто продвигают по службе. О, конечно, она слышала, как Уэйленд говорил, будто насмехаясь… Словно черная туча, нахлынуло забвение. Она теряла сознание, глаза ее закатывались, но она подумала, что надо заставить Эйвдона переделать обложку апрельского выпуска журнала.

– Поезжай к матери! Возьми такси! Случилось нечто ужасное! – Голос Уэйленда был хриплым от волнения.

– Она заболела? – Не видящими глазами Майя обвела кабинет директора, куда ее вызвали из-за срочного звонка.

– С ней все в порядке, умерла Мэйнард Коулз! В настоящий момент полиция подозревает, что твоя мать вытолкнула ее из окна с двадцать пятого этажа.

– О Боже! Уэйленд! Ты думаешь, она могла…

– Нет, конечно, не могла. Я знаю, я всегда говорил, что Корал убьет, чтобы стать главным редактором, но я не имел в виду это в прямом смысле слова. Я уверен на тысячу процентов, что это самоубийство. Но положение твоей матери очень шаткое. Думаю, с твоей стороны было бы хорошо встретить ее дома, когда она вернется.

Швейцар открыл Майе дверь в квартиру. Ее мутило. Минуту она простояла в коридоре, потом услышала, как вставили ключ в замок. Сердце у нее так и подпрыгнуло, когда она обернулась к двери.

Вирджиния, секретарша матери, открыла дверь. Корал тяжело опиралась на нее.

– Чашку чая, – говорила Вирджиния с британским акцентом, – вот что вам нужно, миссис Стэнтон. Это проверенное средство при всяких потрясениях. – Они подняли глаза и увидели, что Майя наблюдает за ними.

– Я… я… я подумала, что мне надо прийти, – запинаясь, сказала Майя. – Уэйленд позвонил мне в школу…

Корал с удивлением посмотрела на нее. Потом она улыбнулась.

– Ты видишь, Вирджиния? Моя дочь думает обо мне! Дорогая… – Она протянула к Майе руки. – Как хорошо, что ты пришла. Я имею в виду, что в данных обстоятельствах… Я ценю это.

Майя обняла мать. Она никогда не видела Корал такой слабой, такой ранимой. Это было откровением. Так вот как она все воспринимала. Ей нужна была помощь.

– Чаю, – предложила Вирджиния, – очень сладкого чаю.

– Давайте я его приготовлю! – сказала Майя.

– Я сразу же укладываю вас в постель, – сообщила Вирджиния Корал.

– Не будь смешной, Вирджиния, я себя хорошо чувствую! – запротестовала Корал. – Мне надо сделать миллион телефонных звонков. Помни, что ты – моя секретарша, а не сиделка.

Все-таки она позволила Вирджинии проводить ее в спальню, согласилась лечь в кровать и укрыться пледом.

Майя принесла чай и стала наблюдать, как Вирджиния с серьезным видом кладет в него сахар.

– Теперь выпейте, миссис Стэнтон! – попросила она. Скривившись, Корал выпила немного чая и отпустила Вирджинию.

– Обо мне позаботится Майя, – успокоила она ее. Наконец Вирджиния ушла.

Корал опиралась на две пышные подушки в наволочках из набивного ситца. Она зажгла свечу, и комнату сразу заполнил знакомый запах.

– Итак, – она протянула руку, и Майя присела на краешек кровати, – мы опять одна семья! В этом единственная светлая сторона трагедий: они сплачивают семьи, даже такие крошечные, как наша. – Майя сжала руку матери, все еще не веря этой новой Корал. Может, мать в шоке, подумала она. – Я была так горда, что увидела тебя, когда Вирджиния открыла дверь, – продолжала Корал. – Ты пришла меня поддержать. Сейчас мне понадобится вся поддержка, какую я только смогу обеспечить. Этот несчастный случай не увеличит мою популярность. «Уименз Уэр» завтра же пойдет в атаку, можешь быть уверена.

– Это, наверное, было ужасно? – спросила Майя. – Бедняжка Мэйнард, как она могла это сделать?

Взгляд Корал, которым она смотрела на свою дочь, вдруг стал суровым.

– Ее карьера значила для нее больше, чем собственная жизнь. Только представь себе! Нельзя допускать, чтобы подобное произошло и с нами, дорогая!

Зазвонил телефон, испугав их. Корал подала трубку дочери.

– Скажи, что я отдыхаю, дорогая.

Звонил фельетонист из газеты, и Майя от него отделалась.

– Приготовить тебе что-нибудь поесть? Сэндвич? Суп? Корал задумалась.

– М-м-м, может быть, очень тоненький сэндвич, дорогая? Что-нибудь в английском стиле? В холодильнике, кажется, есть огурец. И унеси этот проклятый сладкий чай, который приготовила Вирджиния. Замени его на тройное бренди. Я немного вздремну.

Майя закрыла дверь в спальню матери и на цыпочках прошла на кухню. Она поджарила немного хлеба и нарезала на тонкие кусочки огурец – как любила Корал. Она подумала, что Корал, может быть, опять пригласит ее жить здесь. Заваривая себе свежий кофе, она постоянно посматривала на висевший на стене кухни телефон. Надо было при первом же звонке взять трубку, чтобы не проснулась Корал. Вдруг загорелся красный огонек: разговаривали по аппарату в спальне. Майя тихо подошла к двери в спальню и прижала к ней ухо.

– Темный серо-зеленый! – твердо говорила Корал. – Или глубокий блестящий черный! Я всегда ненавидела мягкий беж, который она использовала. Я хочу, чтобы все выглядело иначе, и сейчас я говорю не только о мебели в приемной, Ллойд. Иначе должны выглядеть все страницы, иначе надо компоновать материал, надо переделывать все! Я выкидываю все, над чем она работала. Я хочу, чтобы на каждой странице в апрельском выпуске журнала стояла моя подпись, начиная с обложки! О Ллойд, к тому времени, когда этот номер появится в киосках, никто и не вспомнит, кто такая Мэйнард Коулз.

Майя поспешила в кухню. Когда она принесла еду, Корал сидела на кровати и рылась в своих бумагах.

– Мне надо было позвонить Ллойду по поводу новой обложки журнала, – оживленно сказала она Майе. – Мне пришла в голову отличная мысль: нарисовать на обложке лицо Верушки в том стиле и тонах, что и ее платье от Пуччи! Мэйнард никогда всерьез не относилась к Пуччи!

Майя осторожно поставила поднос.

– Ты получила должность Мэйнард, но все произошло так ужасно, – медленно произнесла она.

– Я это знаю, – сказала Корал и понимающе кивнула. На лице ее появилась кривая улыбка. – Во мне тоже ужасная пустота! – Она взяла сэндвич с огурцом и посмотрела на него, потом отложила в сторону. – Я совсем потеряла аппетит. Думаю, мне не повредит сбросить пару фунтов.

Майя села на краешек кровати.

– Я кое-что слышала из твоего разговора о том, чтобы заново оформить кабинет и выкинуть все, над чем она работала, из очередного выпуска журнала. Бедняжку Мэйнард еще и не похоронили…

Корал холодно на нее посмотрела.

– Ее кремируют, – сказала она.

– Ты не считаешь, что следовало бы подождать, пока все закончится?

Глаза Корал сузились.

– Поэтому ты и пришла сюда? Чтобы совать нос в мои дела? А я-то думала, что ты заботилась обо мне!

– Я и была озабочена, мама…

– Я знала, что это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, Майя. Маленькая семья из двух человек опять воссоединилась! Какая шутка. Ты перепутала роли. Ребенок не имеет права критиковать родителей. Я не хочу, чтобы ты сидела на шее у Уэйленда. Я буду выплачивать твое содержание. А теперь лучше иди. У меня много работы, и я предпочитаю, чтобы мои телефонные звонки не прослушивались.

Слезы жгли Майе глаза, когда она закрывала дверь спальни. Зачем было приходить, подумала она. Майя прошла по Пятьдесят седьмой улице к квартире Уэйленда. Она сердилась сама на себя за то, что жалость к Корал затуманила ее сознание.

– Она – чудовище, – Майя плакала, а Уэйленд ее обнимал. – На какое-то мгновение я подумала, что мы с мамой пойдем вместе одной дорогой. Она казалась такой слабой и потерянной… Мне надо было знать, что она просто разыгрывала представление, чтобы произвести впечатление на свою секретаршу.

– Я рад, что она тебя не отвоевала, – признался Уэйленд.

Он смешал в большом кувшине водку с мартини и налил Майе и себе по стакану. Затем подал ей стакан.

– Тебе гораздо полезнее оставаться здесь. Я-то уж научу тебя всему, что ты должна знать об индустрии моды и о чем ты боялась спрашивать.

На следующий день «Нью-Йорк таймс» напечатал некролог о Мэйнард Коулз, а в разделе новостей процитировал мнение полиции о том, что в этом деле не было грязной игры.

Фотографы устроили настоящую засаду, когда Корал посетила следователя. Яркий свет вспышек ослепил ее, когда она выходила из предоставленного Ллойдом лимузина. На ней была черная накидка от Живанши и темные очки. Фотографии появились в «Дэйли ньюс» и «УУД».

– Теперь осталось только сборищу, которое встречается по четвергам, разжевать эту новость и выплюнуть ее, – сказал Уэйленд. Придя домой с работы, он разглядывал себя в зеркале в ванной и причесывал свои редкие волосы. – Тебя я тоже беру, голубушка! Там мы встретим Колина Бомона.

– Что это за клуб? – спросила Майя, прислонившись к двери ванной.

– Очень веселый, – просиял он, – и только для занятых в индустрии моды!

В такси он объяснил:

– Мы снимаем бар в отеле по четвергам раз в две недели. Мы – это тесный круг, ядро. Мы знаем обо всем, что происходит в мире моды. Туда приходят стилисты, оформители витрин, фотографы, манекенщицы, покупатели, даже торговцы. Там довольно демократично. Научись ладить с этими людьми, Майя; ты добьешься гораздо большего в своей карьере, если они будут тебя поддерживать, голубушка. Мы довольно необычны: какое еще сообщество людей ты знаешь, которое бы основывало всю свою философию на лирике Стивена Сондхайма?

Уэйленд провел ее в вестибюль гостиницы, а потом они спустились по мраморной лестнице, отделанной черной сталью.

Он усадил Майю в баре на сиденье из голубого бархата, подал ей бокал вина, и они стали вместе наблюдать за появлением остальных гостей.

Гости входили по одному, по двое, по трое, иногда появлялась целая группа смеющихся людей. Все были разные.

Она поняла, что Уэйленд, стереотип гомосексуалиста, уже вышел из моды. Молодые растрепанные парикмахеры в джинсах или черной коже, вежливые интеллектуалы в костюмах-тройках, длинноволосые помощники фотографов, похожие на рок-звезд – все выглядели мужественно. Майя узнала ведущего теленовостей, актера с Бродвея, спортивного комментатора и нескольких людей, связанных с модой, которые мелькали на коктейлях у Корал. Все-таки появилось несколько женщин, одна из них – хорошо известная манекенщица, вместе с демонстратором мужской одежды, тоже знаменитым. Оба выглядели истинными американцами.

– Оба – гомосексуалисты, – прошептал ей на ухо Уэйленд. – Но они влюблены! Мы с нетерпением ждем, что же будем дальше. Может, она просто прикрывает его.

– Что значит «прикрывает»?

– Когда мужчина не хочет, чтобы все знали, что он гомосексуалист, он берет себе для прикрытия какую-нибудь девушку.

Майя внимательно посмотрела на очаровательную пару.

– Кто это, Уэйленд, – спросил приятный светловолосый парень. – Ваша дочь?

– Да, – сухо произнес Уэйленд и даже не моргнул. – От моего первого брака с Чарлтон Хестон. – Парень посмотрел на Майю, и она заметила, что его светлые ресницы подкрашены тушью. – Практически она член моей семьи, – заверил его Уэйленд. – Разве она не хорошенькая? Майя, познакомься, это Поль-Эмиль, необыкновенный художник по гриму.

– Хорошенькая! – Прищурившись, Поль-Эмиль посмотрел на нее. – Но ей просто необходимо добавить еще румян на выступающие части скул.

– Сделайте это сами, – попросил его Уэйленд. – Преобразите ее!

Поль-Эмиль потащил Майю в дамскую комнату и усадил на край раковины. Несколько умелых мазков – и она превратилась в девушку с обложки «Вог».

– Даже не верится, – сказала она, глядя в зеркало. Он провел рукой по ее волосам. Темный карандаш, румяна и тени для век совсем изменили выражение ее глаз.

Когда она вернулась к Уэйленду, он в изумлении отпрянул.

– Сами-то вы знаете, какой вы мастер своего дела? – сделал он комплимент Полю-Эмилю. Потом посмотрел на Майю и сказал: – Ты можешь быть манекенщицей, тебе это известно?

– Манекенщицей я бы хотела стать меньше всего, – ответила она.

Бар был почти полон. Тихое воркование превратилось в оживленную болтовню. Запах «Арамис» и «О Саваж», самых популярных духов в этом сезоне, был так силен, что, казалось, воздух готов был воспламениться. Главной темой было самоубийство. Все говорили достаточно громко, казалось, шло состязание в умении наиболее безжалостно, наиболее остроумно прокомментировать смерть Мэйнард Коулз.

– Уверен, что дорогая Мэйнард умерла в платье от Диора…

– Самый шикарный труп, с которым фараоны когда-нибудь имели дело.

– Думаешь, эта сатана в женском обличье столкнула ее?

– Не думаю, но знаешь ли, можно хотя бы удержать человека! Нельзя просто стоять рядом и помахать на прощанье ручкой!

Уэйленд с кем-то болтал, но он услышал комментарии и прерывистое дыхание Майи. Он быстро попросил принести еще выпить. Молодые официанты разносили выпивку на серебряных подносах. Большинство просили водку с мартини.

Вдруг ведущий фотограф Марк Рекслер встал и попросил всех замолчать.

– Было бы неправильно не сказать сегодня ничего о трагической смерти Мэйнард Коулз, – сказал он. – Она была нашим другом. Она была настоящей леди и просто очень порядочным человеком. Многие из тех, кто находится сейчас в комнате, обязаны ей своей первой удачей. Наш мир окажется гораздо беднее теперь, когда в нем нет Мэйнард.

Наступило долгое молчание, а потом все зааплодировали. Затем встал Уэйленд.