Текст книги "Стальная Крыса отправляется в ад"

Глава 18

В монотонном и неинтересном труде прошло бесчисленное множество мучительных дней, а о ночах я уже не говорю. Пища была столь же разнообразна, как и работа, и вдобавок мерзка на вкус, но худо-бедно поддерживала огонь в телесной топке. Вскоре я узнал имя своего приятеля-креноцапа. Его звали Лэсч, и в бараке он считался первым задирой. Но меня он сторонился, хоть и злобно сверкал фонарями, которые я ему понаставил. Впрочем, он довольно быстро успокоился и нашел себе другие, не такие драчливые жертвы.

Мы работали в две смены: пока одна отсыпалась, другая управляла машинами. Выходных не полагалось. Рабочий день начинался с рассветом – в бараке появлялся Бубо и биохлыстом сгонял лежебок с нар. Пока мы выходили из барака, другая смена входила, едва волоча ноги от усталости. Действовала система неостывающих матрасов – один слезает с койки, другой на нее падает. Никто никогда не менял и не стирал грубые одеяла, потому в спальном помещении стояла ужасающая вонь.

Так начинался день… а заканчивался он, когда гасли огни. Между работой и сном, сном и работой мы ели кошмарную дрянь, состряпанную кухонными робомужиками. Разговоров я почти не слышал, скорее всего, по той причине, что говорить было совершенно не о чем. Только однажды мне для разнообразия дали поработать на самосвале, но это оказалось еще нуднее, чем на дробилке-черпалке. Я вывозил камень с карьера, сваливал и возвращался порожняком. Впрочем, во мне шевельнулось любопытство, когда я ехал в первый рейс – трясся в колее за другими нагруженными машинами. Однако не нашел ничего интересного в громадной металлической воронке, врытой в землю. Оставалось лишь гадать, куда девается ссыпаемый туда камень и зачем вообще он нужен. Может, под землей склад или транспортер? Вряд ли. На этой планете я очутился благодаря машине Слэйки, значит вполне логично допустить, что добытый камень точно таким же образом переправляется в другую вселенную. Я размышлял об этом, но вскоре перестал под спудом однообразия и усталости. Должно быть, именно однообразие и усталость усыпили мою бдительность. Пока «фонари» Лэсча меняли цвет с черного на зеленый, я о нем начисто забыл. Но он не забыл обо мне.

За ужином, доедая остывшее крено, я вдруг заметил странное выражение на лице человека, сидевшего напротив меня. У него отвисла челюсть и расширились зрачки. Рефлексы заставили меня отпрыгнуть, а везение спасло от трещины в черепе. Камень обрушился на плечо, парализовал руку и сбросил меня со скамейки.

Взревев от боли, я откатился в сторону, вскочил на ноги и прислонился к стене, чтобы не свалиться в обморок. Левую кисть я сжал в кулак, но правая рука висела плетью. Я двигался влево, прижимаясь к стене, пока передо мной не образовалось свободное пространство. Лэсч преследовал меня, угрожающе подняв камень.

– Теперь ты покойник, – сообщил он.

У меня не было желания вступать с ним в дискуссию. Я смотрел в противные, налитые кровью глазки и ждал, когда он нападет. Он напал – и полетел ничком. Человек, сидевший напротив меня за столом, подставил ногу, а остальное доделал я. Взметнул колено к физиономии Лэсча. Он заорал и выронил камень, я подхватил его здоровой рукой и приготовился обрушить на череп.

– Если ты его убьешь или изувечишь и он не сможет работать, Бубо тебя прикончит.

Я выронил камень и довольствовался тем, что дал подлецу хорошего пинка по ребрам и врезал кулаком по нервному узлу. Это его на время успокоило.

– Спасибо, – сказал я. – За мной должок.

Мой спаситель был тощ, жилист и черняв. Не только волосы, но и лицо, и руки были черными от толстого слоя тавота. Я помассировал ушибленное правое плечо. Зудит. Хороший признак.

– Меня зовут Беркк.

– Джим.

– С дуговой сваркой знаком?

– Эксперт.

– Так я и думал. Я к тебе с первого дня присматриваюсь, ты умеешь за себя постоять. Пошли навестим Бубо.

Наш суровый страж занимал отдельную комнату. Для такого места она выглядела поистине роскошной, в ней даже была электроплитка. Когда мы входили, Бубо как раз помешивал варево ядовито-оранжевого цвета в помятой кастрюльке. Но пахло оно недурно и, судя по всему, выгодно отличалось от гадости, которой нас кормили.

– Че надыть? – ощерился он. Видимо, его раздражала необходимость говорить членораздельно.

– Мне нужен помощник, чтобы завтра поднять девяносто первую. Ту, что со скалы сверзилась.

– З’щем?

– Затем что я так говорю, вот зачем. В одиночку не справиться, а Джим варить умеет.

Бубо оставил стряпню в покое. Взгляд выпуклых красных глаз подозрительно ощупал Беркка, затем меня. На это ушла уйма времени. По всей видимости, мышление было столь же чуждо его натуре, как и речь. Наконец он хрюкнул и снова заработал ложкой.

Беркк направился к двери, я вышел следом за ним и спросил:

– Тебя не затруднит перевести?

– Поработаешь со мной в ремонтной мастерской.

– И все это – в одном «хрю»?

– Точно. Если бы он сказал «нет», мы бы ушли ни с чем.

– Ну что ж, спасибо.

– Не за что. Работа тяжелая, грязная. Пошли.

Он почесал нос черным пальцем, а затем на секунду прижал его к губам.

Помалкивать? Это мы запросто. Что-то тут явно крылось, и впервые с того дня, как я оказался на каторге, во мне шелохнулась надежда.

От логова Бубо коридор вел к большой запертой двери. Беркк сел и прислонился к стене спиной, я понял, что у него нет ключа. Я расположился рядом, и мы ждали в молчании, пока не вышел Бубо. Дожевывая последний хрящеватый кусок своей стряпни, он отворил дверь и запер ее за нами.

– Ну что, начнем? – предложил Беркк. – Надеюсь, ты не преувеличил насчет сварки?

– Я владею всеми слесарными инструментами, ремонтирую печатные схемы и вообще все на свете. Если у тебя сварочный аппарат неисправен, я починю.

– Ладно, посмотрим.

У девяносто первой была вмята боковая панель и вдобавок сломана ось. Работенка и впрямь выдалась трудная, я бы не отказался от нескольких роботов в помощь.

– Сейчас можно говорить, – произнес Беркк, лупя кувалдой по панели. – Я за тобой наблюдал. По-моему, ты не такой тупица, как все эти мускулистые увальни.

– По-моему, ты тоже.

Он криво улыбнулся:

– Ты не поверишь, но я доброволец. А все остальные… Кого подпоили, кого оглушили или еще что-нибудь в этом роде. Очухались они уже тут. А я клюнул на объявление в сети, требовался опытный механик. Зарплату предлагали невероятную, условия – прямо-таки санаторные. Ну я и отправился в контору, потолковал с профессором Слэйки, шлепнулся в обморок и очнулся здесь.

– «Здесь» – это где?

– Понятия не имею. А ты знаешь?

– Кое-что. Я знаком со Слэйки и знаю, что попасть сюда можно через рай. Только не надо на меня так глядеть, я сейчас объясню. Меня швырнули в яму, и я оказался в другой. Я имею в виду, в другой вселенной. Должно быть, и с тобой случилось что-то подобное.

Пока мы чинили машину, я рассказал ему о деятельности профессора Слэйки. Конечно, поначалу ему все это казалось несусветной чушью, но ничего другого не оставалось, как поверить. Ремонтируя, мы решили передохнуть, и он достал банку с жидкостью самого что ни на есть зловещего вида.

– Меня на кухню пускают роботов чинить, ну я и стибрил сырых крено. Поэкспериментировал с кожицей разных овощей, получил приличные дрожжи. Подверг крено брожению. Короче говоря, спирта достаточно, но пить невозможно. Правда, я эту бурду прогонял через пластмассовую спираль…

– Змеевик! Нагревание, испарение, охлаждение, конденсация – и вот перед нами напиток богов. – Я обрадованно взболтнул самогон.

– Я тебя предупредил. Со спиртом все в порядке, но вкус…

– Позволь мне самому оценить, – торопливо перебил я. Поднял банку, наклонил и жадно глотнул. – По-моему… – просипел я вмиг севшим голосом. – По-моему, это самая дрянная дрянь на свете, а уж дряни я на своем веку перепробовал…

– Спасибо. Дай-ка и мне глотнуть, если ты не против.

Потом банка снова вернулась в мои руки, но к этому времени ее содержимое не стало вкуснее. Зато уже подействовал этиловый спирт. Быть может, по большому счету мои муки не были напрасны.

– Ладно, кое-что и я могу добавить. Был тут у нас как-то говорливый парень, он сказал, что ремонтировал валы на камнедробилке. Там из камня делают порошок. Может, этот камень из нашего карьера?

– А для чего, он не сказал?

– Нет. Исчез на другой день. Слишком много болтал. А потому нам с тобой надо быть поосторожнее. Не знаю, кто его подслушал…

– Зато я знаю. Слэйки в одном из своих воплощений. Здесь он добывает породу и куда-то ее транспортирует. Потом дробит и отправляет порошок к женщинам, и те в нем что-то ищут.

– Что?

– Этого я не знаю. Но одно могу сказать с уверенностью: это очень дорогостоящее занятие. Требует уйму денег и рабочего времени.

– Пожалуй, ты прав. И разгадки мы здесь не найдем. Послушай, Джим, я хочу отсюда выбраться, и мне нужен помощник.

В моих ушах это звучало музыкой. Я схватил его за руку, а другой ладонью похлопал по спине:

– У тебя есть план?

– Всего-навсего идея. Мне не верится, что отсюда можно удрать тем же путем, каким мы сюда попали, через ту комнату с решетчатой дверью.

Я кивнул.

– Наверняка это дверь между вселенными, и швейцаром при ней сам Слэйки. Но что еще остается? Я тут осмотрелся и не знаю, как выбраться из карьера. Даже если выберемся, куда денемся? Может, эта планета – голая пустыня на краю вселенной?

– Совершенно с тобой согласен. Значит, остается только один путь. Ты уже догадался?

– Конечно. Порода ссыпается в воронку. Мы отправимся вместе с ней, и нас раздавит насмерть. Так?

– Не так. Я очень долго над этим думал и подготовил все необходимое. Но мне нужен помощник.

– Я твой помощник, – сказал я. Правда, уже не так решительно.

– Ну, тогда за работу. – Он с трудом поднялся на ноги. – Сначала надо закончить ремонт.

Работа нас протрезвила, и в тот день мы больше не разговаривали. На зов электрического звонка явился Бубо, отворил ворота в карьер, которые отпирались только снаружи. Пока я дрожал и притоптывал, Беркк вывел из мастерской девяносто первую и оставил ее за воротами. Бубо снова клацнул замком и отпер дверь в барак. Он безжалостно обыскал нас, прежде чем пустил в тепло.

Техника в карьере успела изрядно поизноситься, и работы у нас было вдоволь. Но мы не спешили – меня не тянуло возвращаться в кабину дробилки-черпалки или на открытое всем ветрам сиденье самосвала. Беркк больше не заговаривал о побеге, а я не спрашивал – решил, что он сам обо всем расскажет, когда придет время. Мы вкалывали и спали, спали и вкалывали – так проходила жизнь. И скрашивали ее только кратковременные застолья с отвратительными яствами.

Пока мы не управились с ремонтом, Беркк ни словом не обмолвился о побеге. На следующий день мне предстояло сменить сварочный аппарат на баранку самосвала. Мы лежали бок о бок под днищем машины: один держал панель, другой стучал по ней кувалдой.

– Бубо говорит, у него на карьере людей не хватает, – сказал Беркк. – Он хочет, чтобы ты вернулся. Я его пытался уломать, но он больше не уламывается. Ты готов бежать?

Я не спросил куда. Я спросил когда.

– Сейчас. – Он повернул ко мне голову, и я понял, что ему не по себе.

– Тебе приходилось убивать?

– А что, это важно?

– Еще бы. Придется обезоружить Бубо, а то и убить. Я не ахти какой боец…

– Зато я – «ахти». Я о нем позабочусь. И будем надеяться, не убью. А что потом?

– А потом погрузим в самосвал вот эти штуки и смоемся отсюда. – Он откинул брезент, и в тусклом свете лампы я увидел две продолговатые клетки, сваренные из металлических прутьев толщиной в палец. Формой и размерами они очень напоминали гробы. Беркк торопливо спрятал их под брезентом.

– Неужели это единственный способ? – спросил я.

– А ты можешь предложить другой?

– Но это же самоубийство.

– Все равно тут подохнем, если не сбежим.

Я набрал полные легкие воздуха, медленно его выпустил и сказал:

– Хорошо, попробуем. И чем скорее, тем лучше. Потому что мне не хочется раздумывать и подсчитывать наши шансы. Надеюсь, мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, а не в виде порошка.

Глава 19

Больше в мастерской не оставалось поврежденных самосвалов. Мы тянули ремонт до последнего, насколько хватило смелости. Знали: когда он вернется в карьер, вместе с ним туда вернусь и я. Пока этого не случилось, необходимо бежать. Вместе. Одиночке эта задача не по силам.

Мы давно подготовились к побегу. Удерживала только боязнь оказаться перемолотыми вместе с камнями. Я поводил напильником по выступающей шляпке болта, отступил на шаг, чтобы полюбоваться на свою работу, а затем бросил инструмент на землю.

– Начинаем. Сейчас же.

Беркк постоял в нерешительности несколько мгновений, а затем хмуро кивнул. Я порылся в куче металлолома и ветоши и достал самодельную дубинку. Просунул руку в темляк и затолкал дубинку под рукав. Беркк смотрел на меня, я поднял большой палец и улыбнулся, как я надеялся, ободряюще.

Он повернулся и нажал на кнопку звонка. Однако наш надсмотрщик не спешил на вызов, – должно быть, ему подвернулась срочная грязная работенка. Уходили минуты, я видел, как на лбу Беркка выступают капли пота, хотя в мастерской царила полярная стужа.

– Нажми-ка еще разок, – сказал я. – Может, не услышал.

Беркк нажал.

– Еще.

За моей спиной со скрежетом отворилась дверь, и я едва успел спрятать дубинку в рукаве.

– Ну че ты звонишь? Че звонишь-то?

– Закончили. – Беркк с лязганьем поднял тяжелый борт самосвала.

– Ну дык выводь.

Бубо вставил ключ в замочную скважину. Ворвался ледяной ветер. Бубо повернулся ко мне и сверкнул глазами:

– А ты пыдь отседа. Работать.

Он не сводил с меня глаз. Стоял спиной к машине и похлопывал биохлыстом по штанине.

– Конечно. Как скажешь, так и будет. – Хотелось орать на него, но я лишь улыбнулся с неискренним подобострастием.

Все шло не так, как мы задумывали. Он должен был смотреть на Беркка, а я – вырубить его, не дав пустить в ход биохлыст. За его спиной Беркк забирался на сиденье самосвала. Машина загудела, задрожала. А Бубо упорно таращился на меня. Потом шагнул вперед и скомандовал:

– Пыдь отседа! Кому грю?

И занес над головой биохлыст. У самосвала надсадно взвыл, закашлялся и стих двигатель.

– Э, да тут вон что творится! – испуганно крикнул Беркк из кабины.

Уходили секунды, а мы оставались в прежних позах. Биохлыст угрожающе покачивался, надсмотрщик свирепо таращился на меня. Беркк сидел за баранкой и не знал, что предпринять. К счастью, мозги Бубо не могли удерживать одновременно две мысли. Когда в них наконец пробился смысл Беркковых слов, Бубо задрал голову:

– Ну че такое?

– А вот че. – С меня вдруг спало оцепенение. Я сделал один-единственный шаг вперед. Дубинка скользнула в ладонь, я размахнулся… и Бубо упал как подкошенный. Я снова занес дубинку, но он не двигался. Даже не шелохнулся, когда я вырвал из его руки биохлыст. – Начали! – скомандовал я, сдергивая брезент с клеток.

Беркк схватил первую и, кряхтя, перевалил через борт самосвала. Загодя приготовленными кусками проволоки я связал бесчувственного стража, затем притянул его руки к ногам. Когда очухается, сможет освободиться, но не сразу. А нас к тому времени уже и след простынет. Я засунул кляп и оттащил Бубо в угол, а Беркк погрузил вторую клетку. Я накинул на связанного брезент и выпрямился. Беркк уже распахнул ворота в карьер. Пока я забирался в кузов самосвала, он придерживал одну из створок.

– Есть там кто-нибудь? – крикнул я, когда он уселся за баранку.

– Грузовиков не видать. Ни одного. – Он снова завел двигатель, и я увидел, что у него дрожат руки. Мотор выл, но самосвал не трогался с места, и я понял, что мой товарищ потерял голову от страха. Но и это я предвидел.

– А ну-ка успокойся. Замри. Глубокий вдох. Вот так, а теперь поехали. И помни: как только выедем, надо будет затворить ворота.

Мы выехали за ворота и остановились. Беркк заглушил мотор и поставил машину на ручной тормоз. Мы медленно спустились на землю и затворили ворота.

– Готово, – сказал он, и мы полезли обратно.

Когда мы тряслись на темной дороге, я подтянулся на руках и бросил взгляд за борт. Впереди вокруг воронки горели огни, лязгали машины.

– Ты его… не убил? – крикнул Беркк.

– Какое там! Череп что твой камень. Но голова поболит.

– А нас тут уже не будет. Вон там самосвал разгружается.

– Только один?

– Да.

– Сбрось скорость, двигай в объезд. Подожди, пока не отъедет.

Беркк убавил газ, и машина загромыхала на ухабах. На нас упали лучи прожекторов, и я свалился на дно кузова. Через несколько минут мы остановились. Мотор умолк, но лучи не отрывались от черной громадины самосвала.

– Пошли! – крикнул Беркк и спрыгнул на землю.

Я спохватился, что все еще держу в руке биохлыст, швырнул его в воронку, и он исчез из виду. Клетки одна за другой перевалились через борт, я – следом. Пока мы действовали строго по плану, у нас не было времени задумываться над его заключительным этапом. Беркк встал на пологий край воронки, наклонился и схватил клетку, которую я уже толкал к нему. И тут я увидел, что он дрожит от макушки до ступней.

– Н-не… м-могу! – Он всхлипнул, сел и схватился за голову. А за его спиной вдруг вспыхнули фары приближающейся машины.

– Поздно отступать! – закричал я, откидывая крышку стальной клетки. – Залезай!

– Нет! – Он подался назад.

Я сжал кулак и ударил его в челюсть. Не ободрить хотел – успокоить. Получилось. Я уложил бесчувственное тело в клетку, но Беркк почти сразу очнулся, завопил благим матом, просунул руки между прутьями и вцепился в меня.

– Руки убери! – Я пинком столкнул клетку в воронку. Она загрохотала по металлическим листам и исчезла из виду.

Отлично. Молодец, Джим, ты хорошо позаботился о своем товарище. Ты хороший мальчик, а поэтому сейчас точно так же позаботишься и о себе.

Легко сказать, трудно сделать. Я поднял крышку и заглянул в клетку, точно в металлический гроб. Кто знает, сколько времени я так простоял, не в силах пойти на риск, которому с такой легкостью подверг своего напарника… Не в силах даже пошевелиться.

По мне скользнули лучи фар.

– Джим, не дрейфь! – Я упал в клетку, опустил крышку, щелкнул задвижкой. И с гримасой ужаса на лице, отбивая зубами барабанную дробь, схватился за край воронки. Рванул изо всех сил и полетел во мглу.

Шагая по жизни, люди многому учатся на своих и чужих ошибках. Но не все. Далеко не все. На своем веку я совершил великое множество в высшей степени идиотских и неоправданно рискованных поступков. Но вряд ли горький опыт меня чему-нибудь научил.

Клетка лязгала и громыхала, а я, держась внутри за скобы, ругался во весь голос. Затем лязганье и громыхание прекратились, и началось свободное падение. Я стиснул зубы, вытаращил глаза, уперся коленями и ступнями в прутья и стал ждать неминуемого приземления.

Возникли уже привычные ощущения, а затем внизу появился красный свет. Он становился ярче и ярче. Я падал в топку.

Меня объял ужас. Сердце забилось, как молот. Я понял: это конец.

Клетка упала рядом с вершиной горы, подскочила, снова ударилась и заскользила вниз. Невыносимая боль пронзила все мое тело. Отступила на миг и опять вспыхнула – на этот раз в боку. Острый камень застрял между прутьями. Треск, лязганье, грохот и наконец – последний тяжкий удар.

Надо было двигаться, но я не мог. Вот-вот обрушится камнепад, раздавит и похоронит, если я сейчас же не выберусь из клетки. Дрожащими пальцами я потянул задвижку. Она не тронулась с места – прогнулась от удара. Меня выручил страх. Я прижал к задвижке обе ладони, налег изо всех сил и выпрямил ее. И услышал грохот лавины над головой.

Я откинул крышку и вывалился из клетки. А вокруг сыпались камни. Один рикошетом ударил по ноге. Я пополз на четвереньках и вдруг заметил, что подо мною шевелятся булыжники. Они уносили меня прочь от груды. Тусклого красного света хватило, чтобы разглядеть широкую движущуюся ленту, она потащила меня – неведомо куда. Вряд ли меня там ждет теплый прием. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, я добрался до края транспортера и свалился на твердую землю.

– Беркк! – закричал я. Где же он, черт бы его побрал? На транспортере его нет. Может, его клетка упала по ту сторону груды?

Ушибленная нога не слушалась. В боку засела мучительная боль. Я упал, затем поднялся и пошел. Чтобы утвердиться на ногах в очередной раз, я схватился не за камень, а за прут из легированной стали. Металл? Я отвалил несколько камней от полупогребенной клетки и увидел лицо Беркка. Бледное, неподвижное. Мертв? Выяснять не было времени, вокруг клетки зашевелились камни. Я откатил еще несколько булыжников и откинул крышку, которую совсем недавно закрыл своими руками. Чистое везение, что она оказалась наверху. Случись иначе, Беркк неизбежно погиб бы, у меня бы не хватило сил перевернуть клетку.

Мне даже не удалось вытащить его. Я просунул руки ему под мышки, потянул вверх. Ничего не выходит. Он слишком тяжелый и вдобавок, кажется, застрял. Я снова рванул, и он снова не шелохнулся. Придется его бросить, иначе оба попадем в камнедробилку. И тут я почувствовал, что он слабо шевелится.

– Беркк, жалкий ты ублюдок! – закричал я ему в ухо. – А ну вставай! Вставай, или тебе конец! Вставай!

И он встал. Я тянул его к себе, он протискивался между вогнутыми прутьями, сдавившими его с боков. Наконец он вырвался из клетки и упал на меня. А потом мы ползли на четвереньках – ни на что другое не хватало сил. Ползли, пока не оставили позади последний камень. И рухнули на землю.

В рубиновом свете его кровь казалась черной. А ее на бледном и грязном лице было немало. Одежда была изорвана, на теле – множество ссадин. Но он остался в живых. Мы оба остались в живых.

– Я что, не лучше твоего выгляжу? – прохрипел я и надсадно закашлялся.

– Хуже, – только и сумел выговорить он.

Я поднял голову и взглянул на каменную пирамиду, едва не ставшую нашей усыпальницей. Она казалась огромной – настоящая гора. У нас был один шанс из тысячи уцелеть, и мы его не упустили.

А еще мы сбежали с каторги.

– Давай больше не будем играть в такие игры, – вымолвил я под нажимом вполне объяснимых чувств.

– Так ведь и не придется, потому что… мы это сделали. Драпанули с копей. И никогда туда не вернемся.