Текст книги "Зима в Эдеме"

Глава 3

Эс эт иго калой, тувот эт фрейназмал.

За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

(Подлинная марбакская поговорка)

В полдень они поели, после того как саску убили и освежевали одного из оленей из загона. Керрик нашел камни и сделал кострище в расчищенном месте перед входом в ханале, потом принес сухое дерево с берега. В разрушенном городе они могли где угодно разбить свой лагерь – но ему хотелось быть поближе к оставшимся в живых йиланам. Если охотники саску по своему характеру не были вспыльчивы и горячи и у них не было таких быстрых копий, как у тану, они все равно ничего не должны знать о двух самцах. Смерть вновь вернется, если он не будет бдительным.

К тому времени, когда охотники вернулись, он уже развел костер, и ложе из горячих и тлеющих углей было готово для оленьей туши. Но все были настолько голодны, что не могли ждать, пока мясо будет готово, отрывали полусырые куски и усердно их пережевывали. Керрику досталась по праву печень, но он поделился ею с Саноне.

– В этом месте очень много нового и интересного. Это стоит посмотреть, – сказал пожилой мужчина, старательно облизывая дочиста свои жирные пальцы перед тем, как вытереть их о свою одежду. – И также много загадок, которые требуют разрешения. Интересно, а среди всех остальных животных здесь есть мастодоны?

– Нет, здесь только мургу, холоднокровные, привезенные сюда из-за океана.

– Но ведь мы едим этого оленя, он же не мургу?

– Олени, как и гигантские олени, были пойманы и разведены здесь. Но в дальних краях, откуда пришли Те – Которых – Мы – Убили, водятся только одни мургу.

Саноне медленно пережевывал эту идею одновременно с очередным куском печени.

– Мне не нравится думать о земле, где живут только мургу. Но это место за океаном, о котором ты говоришь, является, конечно, тоже частью мира, который создал Кадайр, когда топнул ногой и в разные стороны разнес на части скалу. Из скалы он вытолкнул наружу все, что мы видим, и все, что мы знаем: вытолкнул оленя и мастодона, и мургу. Вот причина всему. Вот причина – поначалу мы пришли в это место, и вот другая причина – почему это место находится здесь. Мы должны все это учесть, пока не поймем всего этого. Все, что касалось мира, существующего вне Божественной вселенной, начинает приобретать большее значение.

Когда Саноне говорил об этом как мандукто, Керрика волновали более земные проблемы, о которых тоже надо было думать. Самцы в ханале должны быть накормлены. И что потом он будет делать с ними? Зачем он взвалил на себя заботу об их существовании? Если бы он не вмешался, они бы очень быстро умерли – для этого нашлось бы предостаточно добровольцев. Он жалел эти глупые создания, но он чувствовал, что были другие причины, чтобы сохранить им жизнь. Он подумает об этом позже. А сейчас их надо накормить. Ни в коем случае нельзя давать им приготовленное мясо – запах дыма будет вселять в них страх.

Он отрезал несколько кусков сырого мяса от передней части оленьей туши, затем прошел сквозь разбитую дверь в ханале. Трупы все еще лежали там и уже начали смердеть. Их надо убрать до наступления темноты. Когда он подошел к сохранившейся части помещения, он услышал пение, хотя звуки в отдельности сами по себе ничего не значили. Он стоял, незамеченный у входа в залу и слушал, как Имехей пел грубоватым мужским голосом. Эта печальная песня сразу же напомнила Керрику о том далеком дне, когда Эсетта пал после смерти Алипол.

 
Они свободны,
А мы сидим взаперти,
Они греются на солнце,
А мы лишь видим тусклый свет…
Они отсылают нас на берег,
Куда сами никогда не ходят…
 

Имехей прервал пение, когда увидел Керрика; затем, увидев мясо, которое принес Керрик, засиял от радости в предвкушении еды. Они оба ели с жадностью, их мощные челюсти и острые конусовидной формы зубы быстро перемалывали пищу.

– Вы знаете Эсетту? – спросил Керрик.

– Брат по ханале, – быстро произнес Имехей, но с большим интересом добавил: – Еще есть мясо?

Керрик подал отрицательный знак, который означал, что мясо принесут позже, затем спросил:

– Здесь был еще один самец, Алипол, вы знали его? Он был моим другом.

– Имехей недавно прибыл сюда из Энтобана, – сказал Надаске. – Что касается меня, то я был уже здесь, когда Алипол впервые появился в ханале до того, как он ушел на побережье.

– Он работал в основном при помощи больших пальцев рук, чтобы делать вещи необыкновенной красоты. Вы знаете об этих вещах?

– Мы все о них знаем, – прервал Имехей. – Кроме того, в нас нет силы, жестокости, грубости и женственности. Мы знаем, что такое красота.

Тотчас же он, как только закончил говорить, повернулся в сторону и отодвинул одну из драпировок с орнаментом, чтобы приоткрыть нишу в стене. Встав на цыпочки, он подтянулся и взял оттуда статуэтку из проволоки и протянул ее Керрику.

Это был ненитеск – возможно, тот же самый, которого Алипол показывал ему в тот далекий, теплый день. Щит, отогнутый кверху и назад, три острых, направленных вперед рога, глаза, сияющие как драгоценные камни. Имехей с гордостью протянул статуэтку, и Керрик, взяв ее, повернул так, чтобы на нее падал свет. В этот момент он почувствовал такую же радость, как и в тот раз, когда Алипол впервые показал свою скульптуру. Вместе с радостью он испытывал горечь, потому что Алипол был давно уже мертв. Сталлан послала его на берег, где он нашел свою смерть. Сталлан тоже умерла, от этого он ощущал какое-то удовлетворение.

– Я возьму ее, – сказал Керрик, и тут он увидел их жесты, выражающие ужас.

Имехей осмелился даже придать женственный оттенок своим движениям. Керрик все понял. Они воспринимали его как самца, весь город знал о его принадлежности к мужскому полу, и это их изумляло, но теперь он вел себя слишком грубо, как самки. Он попытался исправиться.

– Вы неправильно поняли. Я всего-навсего хотел бы взять эту прекрасную вещь, но она должна остаться здесь в ханале, где Алипол намеревался хранить ее. Эсекасак, приближенной охраны больше нет, теперь вся ответственность ложится на вас. Охраняйте и берегите ее.

Они не могли утаивать свои мысли, даже не делали попытки. Оторванные от мира, где они были лишены всякой ответственности, они, с которыми обращались как с молодыми фарги, вышедшими из океана и не умеющими говорить, – как могли они стать какими-то другими, если на самом деле они были такими, какими они есть. Теперь они пытались понять эту новую идею. Сначала отшатнулись от нее, потом приняли ее и, наконец, возгордились. Когда Керрик увидел все это, он начал постепенно понимать, почему они остались в живых. Не благодаря самим себе, а благодаря ему. Благодаря его эгоистичным побуждениям. Он был тану, но в равной степени он был и йиланом. Особенно отчетливо он это осознавал, разговаривая с самцами, и он не мог избавиться от этого и не мог стыдиться этого.

Когда он говорил с ними, его мысли возвращались к жизни, к той части его разума, что принадлежала йилану. И не только разума, но и всего его существа.

Он был таким, каким он есть. Керрик – тану, Керрик – йилан.

– Вода у вас есть, еды я еще принесу. Ни в коем случае не покидайте этого помещения.

Они выразили знак согласия и приняли указания, продемонстрировав при этом истинно мужское единодушие. Он улыбнулся при их утонченном проявлении силы. Единственная мысль, что он вел себя подобно самке, быстро вернула его на свое место. Они начинали нравиться ему по мере того, как он постепенно осознавал, что скрывалось за их любезными манерами.

Потрескивали брошенные в костер кости. Саску с переполненными желудками дремали на солнце. Саноне посмотрел на Керрика снизу вверх, когда Керрик подошел и сел рядом с мандукто.

– Есть вещи, о которых я должен поговорить с тобой, священник саску, – сказал сухо Керрик.

– Я слушаю.

Керрик собрался с мыслями перед тем, как снова заговорить.

– Мы сделали то, зачем пришли сюда. Мургу мертвы, они больше не представляют угрозы. Теперь ты можешь взять своих охотников и вернуться в свою долину к вашим людям. Но я должен остаться здесь – хотя причины для этого только сейчас становятся ясными. Я – тану, но я также принадлежу к йиланам, то есть к мургу, которые вырастили это место. Здесь есть бесценные вещи, бесценные для тану. Я не могу уйти, не взглянув на них, не думая о них. Я имею в виду смертоносные палочки, без которых нам мургу никогда не победить.

Он замолчал, потому что Саноне поднял руку, чтоб перебить его.

– Я слышу все, что ты говоришь, Керрик, и начинаю понимать кое-что из того, что меня так волновало. Все представлялось недостаточно ясным, но теперь все это становится на свои места. То, что я могу понять сейчас, когда Кадайр признал форму мастодона и очертил мир, он тяжело ступил на скалу и оставил свой след глубоко в твердой скале. То, что нам нужно, – это истина, с которой мы должны следовать по указанному пути. Этот путь привел тебя к нам, и ты привел с собой мастодона, чтобы показать нам, откуда мы пришли – и куда нам предназначено идти.

Карогнис, бог зла, послал мургу, чтобы они уничтожили нас, но Кадайр, бог небес, послал мастодона, чтобы провести нас через заснеженные горы к этому месту, чтобы отомстить им. И они уничтожены, и это место горело, но оно не сожжено. Ты ищешь здесь истину, это означает, что ты тоже, как и мы, следуешь по пути мастодона.

Теперь я могу понять, что наша долина была лишь временной остановкой, пока мы ждали, когда Кадайр проложит тропу к нам. Мы останемся в этом месте, остальные саску присоединятся к нам.

Так как Керрик с трудом улавливал смысл сказанного Саноне – глубина знаний мандукто была недосягаемой для него, – он с энтузиазмом приветствовал это решение.

– Конечно – все, что я хотел сказать здесь, в Альпесаке, столько всего, что одному человеку не понять этого за сто жизней. Ваши люди, которые шьют одежду из растений, делают камни из мягкой грязи, они все узнают об этих штуках в Альпесаке. Город еще поживет.

– Ты своим звукам и движениям придаешь определенный смысл? Это место имело название?

– Это место было названо местом тепла и солнечного света, я не знаю, как это сказать поточнее на саске, наверное, так: «Пески, лежащие вдоль побережья океана».

– Дейфобен, или золотой пляж. Хорошее название. Хотя иногда бывает трудно даже мне, воспитанному на таинствах и их разгадывании, представить себе, что мургу могут говорить, а эти звуки, которые ты издаешь, на самом деле являются языком?

– Да. И им не так легко овладеть. Керрик, чьи мысли сейчас были заняты йиланами, не мог утаивать страдания, которые переполняли его. Саноне с пониманием кивнул.

– На тропе Кадайра был отпечаток ступни – это не так легко понять. А теперь расскажи мне о захваченных в плен мургу. Почему мы не убиваем их?

– Потому что мы воюем не с ними, так же как и они не хотят причинять нам вред.

Это самцы, и они почти никогда не покидали это помещение, фактически они были заключены в тюрьму самками. Я могу говорить с ними, и они относятся ко мне по-дружески, совсем не так, как к охотникам. Это я чувствую. Самое важное состоит в том, что они могут помочь нам лучше узнать этот город, потому что по сравнению со мной они являются его частью.

– Тропа Кадайра вечна, и все существа идут по ней, даже мургу. Я поговорю с саску. С твоими мургу ничего плохого не случится.

– Саноне – мудрейший из мудрых – прими благодарность от Керрика.

Саноне кивнул и принял похвалу как должное.

– Теперь я пойду поговорю с охотниками, чтобы сохранить жизнь этим мургу. А потом ты мне покажешь Дейфобен.

Они бродили до тех пор, пока совсем не стемнело, и тропу едва было видно перед собой, затем они вернулись к костру перед ханале, который как будто приглашал их; восхищались стадами животных на полях – и им было приятно узнать, что совсем немного этих животных уничтожено. Они ели фрукты, пока не стали липкими от сладкого сока, с ужасом смотрели на ненитеска и на бронированного онэтсенсаста, купались в теплых водах золотого пляжа. Пока они любовались живой моделью города, неповрежденной, хотя, несмотря на укрытие, прозрачный потолок был сожжен, Керрик с изумлением смотрел на мебель. Как этот город вырос за последние несколько лет с тех пор, как он его покинул. Его голова была переполнена воспоминаниями и картинами увиденного настолько, что с того самого момента, как они ушли из саммадов, он даже ни разу не вспомнил об Армун и о лагере, затерянном в снегах на далеком севере.

Лагерь был обычным лагерем, расположенным на излучине реки. И снова рано выпавший снег как одеялом укрыл землю и сковал льдом реку. Здесь палаток было больше, чем раньше, когда всех мастодонов из разных саммадов объединили в одно стадо. Они трубили в холодный воздух и пытались откапывать траву из-под снега, но травы не было. Но они были упитанные и сытые, несмотря на недостаток корма, потому что для них были заготовлены ветви молодых деревьев, собранных осенью. Тану тоже хорошо питались. Здесь можно было увидеть дымящееся мясо и сушеный сквид, и даже припасенное консервированное мясо мургу на случай, если в нем возникнет необходимость.

Дети играли в снегу и в деревянных ведрах носили снег в палатки, чтобы вытапливать из него воду. Все шло хорошо, хотя женщины и дети чувствовали отсутствие охотников.

В саммадах были не все. Да, были старики и плаксивые молодые охотники, которых оставили, чтобы те охраняли саммады. Но другие ушли далеко на юг, где с ними могло случиться все, что угодно. Старый Фракен завязывал узлы на веревках, и он знал, сколько прошло дней с тех пор, как они расстались, но это ничего не означало. Сделали они то, зачем пошли туда? Или они все умерли? Эта мысль, которая была совсем крошечной после того, как они ушли, разрасталась день ото дня, пока не стала похожа на грозовую тучу, нависшую над всеми своей черной массой. Все женщины собирались вокруг, когда Фракен вонзал в сову маленькие штучки и бросал сову на мышиные кости, пока не появлялось будущее. Все было хорошо, уверял он их, они победили, все было хорошо.

Они хотели это услышать от него, поэтому они смотрели за тем, чтобы ему доставались самые нежные и мягкие куски жареного мяса, которые он мог бы прожевать своими старческими зубами. Но по ночам в темноте прежние страхи возвращались. Охотники – где же охотники?

Армун так боялась, что Керрик умер, что вскакивала по ночам, жадно хватая воздух, прижимая к себе ребенка. Разбуженный и испуганный Арнхвит громко кричал, пока его не успокаивали, приложив к теплой молочной груди. Но ничто не могло утешить Армун, которая лежала, охваченная страхом, не смыкая глаз до самого утра, пока внутри палатки сквозь шкуры не начинал прокрадываться слабый свет. Ее одиночество отступало. Мальчик показал на ее рот и засмеялся. Потом его смех перешел в плач от боли, потому что она своей проворной рукой быстро отвесила ему шлепок, это снова всколыхнуло в ней воспоминания, которые она прогоняла от себя. Хотя она и не отдавала себе в этом отчета, она снова прошла через весь лагерь, прижав ко рту сложенную вдвое оленью шкуру, чтобы прикрыть образовавшуюся трещину на губе. Будущее без Керрика, холодное и одинокое, – этого невозможно было вынести.

Потом не переставая шел снег на протяжении многих дней, равных приблизительно количеству пальцев на обеих руках; снег, который скапливался в огромные сугробы, покрывавшие все вокруг. Когда наконец вновь появилось солнце, то в этом белом заснеженном мире стало невозможно определить, где кончается земля и начинается река. Мастодоны сердито мычали, выдыхая при этом белые облака пара на фоне бледно-голубого неба, и утаптывали ногами снег.

Армун укутала Арнхвита в несколько слоев оленьих шкур перед тем, как подвесить его к своей спине. Палатку занесло снегом до самого верха, и ей пришлось вырыть лаз, чтобы выбраться на свет. Появлялись другие женщины, окликали друг друга. Никто не позвал Армун. Гнев сменил отчаяние, она прикрепила ребенка ремнями к спине и пошла прочь от палаток, чтобы найти покой и не слышать вопросов, которые только лишь дразнили ее. Снега было по пояс, но она была сильной, да и вообще на свежем воздухе было очень хорошо. Арнхвит что-то лепетал за ее спиной, казалось, он радовался свободе вместе с ней.

Армун шла до тех пор, пока палатки не скрылись за деревьями, и только тогда она остановилась и перевела дух. Перед ней расстилалась белая равнина, на самом деле это была вовсе не равнина, а замерзшая, покрытая снегом река. Вдали вдоль реки передвигались какие-то черные точки, и она вдруг пожалела, что пришла сюда, так далеко, одна. У нее даже не было ни хесотсана, ни ножа. Даже если бы у Армун было оружие, она никогда бы не справилась с дикими голодными хищниками. Точки приближались, и она повернулась, чтобы бежать, но вдруг остановилась.

Их становилось все больше и больше, вытянувшись в одну линию, они шли и шли.

Охотники! Разве это возможно?

Не двигаясь она наблюдала за их приближением, пока не стало очевидно, что это действительно были охотники, одетые в кожи и обувь для снега. Один из них шел впереди, этот огромный неуклюжий человек был никто иной, как Херилак. Он прокладывал дорогу и вел всех за собой.

Она прищурила глаза, чтобы получше разглядеть, который из них был Керрик, ее сердце так билось, что, казалось, как будто оно вот-вот разорвется. Она громко засмеялась и помахала им рукой. Они, должно быть, увидели ее, потому что воздух рассекло их победоносное улюлюканье.

Она не могла сдвинуться с места, она только ждала с нетерпением, пока они приближались, пока не стала отчетливо видна покрытая инеем борода Херилака, пока он не услышал ее крик.

– Керрик, ты где?

Херилак промолчал как и все, следовавшие за ним. Армун качнулась и чуть не упала.

– Он мертв! И я мертва! – пронзительно закричала она, когда Херилак подошел совсем близко.

– Нет. Керрик жив и здоров. Битва выиграна.

– Тогда почему же он не отвечает мне? Керрик! Она с трудом передвигалась по снегу, чтобы обойти большого охотника, но он остановил ее, схватив одной рукой.

– Его здесь нет. Он не вернулся с нами. Он сейчас в сожженном городе мургу. Он просил меня, чтобы я позаботился о тебе я моем саммаде, и я сделаю так, как он просил.

– Керрик! – завыла она и попыталась высвободиться из его объятий. Но это было бесполезно.

Глава 4

В одно мгновение слова Херилака прогнали прочь все страхи Армун. «Он не вернулся с нами. Он в сожженном городе мургу. Он просил меня, чтобы я позаботился о тебе в моем саммаде, и я сделаю так, как он просил». Мир был суров для нее, и было бы лучше не представлять его в более худшем свете.

Молча она отвернулась от охотников и устало потащилась сквозь снег назад, к своей палатке. Они не отставали от нее и по мере продвижения кричали в сторону лагеря, ожидая ответных криков из саммадов и прибавляя шаг.

Армун слышала все это – но она не обращала никакого внимания, потому что она прислушивалась к далекому, более громкому внутреннему голосу ее мыслей. Жив. Он был жив. Он не вернулся с другими, но у Керрика, вероятно, была для этого веская причина. Она спросит об этом у Херилака, но немного позже, после того, как пройдет возбуждение, связанное с возвращением домой. Ей достаточно было знать, что Керрик вел их за собой в сражение и что сражение окончилось победой. Мургу наконец уничтожены. Теперь бесконечная война закончилась. Он вернется к ней, и они будут жить, как живут все остальные охотники. Уверенная, что ее никто не слышит, она с радостью громко разговаривала сама с собой, а Арнхвит радовался за ее спиной.

Позже, когда ребенок спал, она вышла из палатки и прислушалась к возбужденному разговору женщин. Они говорили о том, как охотники сожгли город мургу, убили мургу, всех до единого, и вернулись теперь с победой. Она пошла вдоль протоптанных в снегу дорожек к палатке Херилака. Он стоял у палатки и в этот самый момент собирался войти, когда увидел ее. Она окликнула его, и он неохотно обернулся.

– Я хочу поговорить с тобой, Херилак. Я хочу расспросить тебя о Керрике.

– Он остался там, у мургу, об этом я тебе уже говорил.

– Ты не сказал мне, зачем он это сделал и почему не вернулся с другими.

– Он не захотел. Возможно, ему там с мургу нравится больше, чем здесь. Возможно, он больше мургу, чем тану. Там остались в живых несколько мургу, и он не пожелал их убить и не разрешил нам. После нашей победы мы ушли оттуда и вернулись сюда, потому что нас тянуло туда, где наши семьи.

Она испытала неприятное чувство, и вместе с ним в тот же миг вернулись к ней ее прежние страхи.

– Он сказал, когда он вернется?

– Уходи, я устал от разговоров, – сказал Херилак, повернулся и вошел в палатку, плотно закрыв за собой вход.

Гнев, охвативший Армун, тотчас же прогнал ее страх.

– А я не устала! – крикнула она так громко, что люди обернулись к ней. – Выходи, Херилак, и расскажи мне обо всем, что случилось. Я хочу знать все.

Молчание охотника привело ее в ярость, и она дернула кожи палатки. Но он плотно скрепил их изнутри. Она хотела выкрикнуть все, что она думала о нем и его поведении, но передумала. Это только вызвало бы изумление у наблюдавших за ней людей. Были и другие способы, чтобы узнать правду о том, что произошло. Она развернулась, и стоявшие рядом охотники отвернулись от нее, чтобы ее гнев не обрушился на них. После этого она медленно пошла между палатками к саммаду Сорли. Там она нашла Сорли, сидящим у костра с охотниками его саммада, по очереди раскуривавшими глиняную трубку. Армун подождала, пока все не сделали затяжку и не отложили трубку в сторону, только потом она шагнула вперед. Она все еще была разгневана, но теперь ей удавалось контролировать себя.

– Я знаю, каким долгим и трудным был ваш путь.

Сорли. Вы и ваши охотники, разумеется, устали и нуждаетесь в отдыхе.

Сорли небрежно махнул рукой.

– Охотник, который не может пройти охотничьей тропой, не охотник.

– Мне приятно это слышать. В таком случае, великий охотник Сорли не очень устал, чтобы поговорить с Армун.

Сорли сузил глаза, когда посмотрел на нее, чувствуя, что так или иначе он попал в ловушку.

– Я не устал.

– Хорошо, потому что моя палатка далеко отсюда в снегу, а там есть кое-что, что я должна показать тебе.

Сорли осмотрелся кругом, ожидая от кого-нибудь помощи, но вокруг не было никого, кто мог бы оказать ее.

Трубка была вновь зажжена, и никто из охотников не смотрел в его сторону.

– Хорошо, идем к твоей палатке, но уже поздно и надо кое-что сделать.

– Вы очень добры к одинокой женщине. – Больше она не проронила ни слова, пока они не оказались в ее палатке.

Она плотно закрыла за ним оленьи шкуры, затем обернулась и указала на спящего ребенка.

– Вот то, что ты должен был увидеть.

– Ребенок?..

– Сын Керрика. Почему он не вернулся с остальными к своему сыну, своей палатке, не вернулся ко мне? Херилак не хочет говорить об этом и вообще избегает меня. Теперь ты будешь об этом говорить.

Сорли осмотрелся по сторонам, но не нашел никакого повода улизнуть. Он вздохнул.

– Дай мне попить воды, женщина, и я расскажу тебе все. Между Керриком и Херилаком происходило что-то неладное.

– Вот, попей. Я знаю об этом, но ты должен мне сказать, почему это произошло.

Сорли вытер губы изнаночной стороной рукава.

– Причины этого мне неизвестны. Я расскажу тебе, что произошло. Мы сожгли место, где жили мургу, а мургу, которые не погибли в огне, тоже умерли, я не знаю почему. Они мургу, и потому непостижимы. Некоторые из них бежали на какой-то штуке, которая плавает. Керрик разговаривал с мургу и не позволил Херилаку убить их. Он позволил им уйти. Потом мы нашли еще несколько живых мургу, которых Керрик тоже не позволил убить. Херилак был вне себя от гнева из-за этого и не захотел больше там оставаться. И пожелал сразу уйти. Дорога назад была долгой, мы знали это, потому было принято решение уходить.

– Но Керрик остался там? Почему? Что он сказал?

– Он говорил с Херилаком, я не слушал их, очень трудно сейчас вспомнить. – Сорли неуклюже передвинулся на мехах и выпил еще воды.

В глазах Армун отражались отблески огня, она едва сдерживала себя.

– Ты должен рассказать мне больше, храбрый Сорли, смелый Сорли. Ты очень сильный, ты расскажешь мне, что произошло в тот день.

– Мой язык говорит правду, Армун. Керрик говорил о делах, которые надо было непременно сделать в том месте, но я мало понимаю в этом. По-видимому, саску это поняли, они остались, когда мы ушли. Мы вернулись вместе с Херилаком. Мы выполнили все, за чем ходили туда. Путь назад был очень долгим…

С минуту Армун сидела с опущенной головой, потом встала и открыла вход.

– Благодарю тебя, Сорли, за то, что ты все это рассказал.

Он колебался, но она молчала. Ему нечего было больше добавить. Он заторопился и вышел в надвигающуюся темноту ночи, радостный, что теперь был свободен.

Армун снова плотно закрыла вход в палатку, добавила дров в огонь и села рядом.

Ее лицо было мрачным от гнева. С какой легкостью все эти храбрые охотники отвернулись от Керрика. Они шли за ним в сражение, а потом бросили его. Если саску остались с ним, то, по-видимому, он просил и охотников тану остаться с ним.

В этом городе мургу должно было быть что-то очень важное, настолько важное, что это даже вбило клин между двумя вождями. Это должно выясниться немного позже.

Зима кончится, а весной Керрик вернется. Вот что произойдет весной.

Армун постоянно старалась себя чем-нибудь занять, чтобы быстрее проходила зима и не так сильно чувствовалось отсутствие Керрика. Арнхвиту шел второй год, и он был очень несчастлив оттого, что был вынужден сидеть в палатке. Армун заготовила и выделала куски самой нежной оленьей шкуры, раскроила их, а затем сшила их нитями из кишок, и получилась одежда для Арнхвита. Когда детей его возраста матери носили на спине, Арнхвит играл и кувыркался в снегу.

Как правило, других детей кормили грудью до четырех-пяти лет. Арнхвита отняли от груди на втором году, Армун не обращала внимания на недобрые взгляды и крикливые замечания женщин; ее всегда считали чужой, она всегда была отверженной. Она знала, что они завидовали ее свободе и кормили грудью своих детей, чтобы предохраниться от беременности. Поэтому в то время, когда их дети висели у них за спиной и сосали пальцы, Арнхвит рос сильным и стройным. И он жевал жесткое мясо своими крепкими зубками.

Однажды в холодный солнечный день, когда в воздухе еще не пахло весной, она с маленьким Арнхвитом, который старался не отставать от нее, пошла прочь от палаток. Теперь она всегда брала с собой копье, если уходила далеко от саммадов, и она с радостью подумала, что копье было при ней на этот раз. Впереди среди деревьев что-то издавало плачущие звуки. Она подняла копье перед собой и ждала, готовая к нападению. Арнхвит, широко раскрыв глаза и не произнося ни звука, прижался к ее ноге, когда она попыталась выяснить, что это было. Она увидела следы, которые шли со стороны тропы, человеческие следы. Она опустила копье и пошла по этим следам, раздвигая покрытые снегом ветви деревьев, за которыми скрывался мальчик. Он повернулся к ней и перестал всхлипывать. Он тер руками лицо, залитое слезами и перепачканное кровью.

– Я знаю тебя, – сказала Армун, пытаясь рукавом вытереть слезы на его щеках. – Ты из саммада Херилака. Тебя зовут Харл?

Мальчик кивнул, и глаза его наполнились слезами.

– Не хочешь ли ты как-нибудь вечером прийти ко мне, посидеть у костра и рассказать про сову, которую ты убил?

Когда она произнесла это, он снова начал ныть, закрывая голову руками. Армун подняла его на ноги и стряхнула с него снег.

– Пойдем-ка в мою палатку. Тебе надо выпить чего-нибудь горяченького.

Мальчик отшатнулся назад, не желая никуда идти, пока Арнхвит не взял его за руку. Они вернулись к палатке, при этом оба держались за руки Арнхвита.

В палатке Армун бросила душистую кору в горячую воду и дала ее выпить Харлу. Арнхвит тоже захотел выпить немного воды, но тут же выплюнул из-за сильного запаха, и она потекла по подбородку. После того как Армун смыла кровь с лица Харла, она села и показала на его синяки.

– Расскажи мне, откуда они у тебя, – сказала она. Пока Армун молча слушала, Арнхвит заснул у нее на коленях. Вскоре она поняла, почему Харл заплакал при упоминании о сове.

– Я не знал, что это была сова. Это был мой первый лук в жизни, моя первая стрела; мой дядя Надрис помог мне их сделать. Саммадар Керрик сказал, что я поступил хорошо, потому что существо, которое я убил, было не настоящей совой, а совой мургу, и ее следовало убить. Это было тогда, а теперь алладьекс говорит, что этого нельзя было делать. Убить сову – это грех. Он сказал моему отцу об этом, и теперь мой отец бьет меня и не разрешает сидеть у огня, когда холодно.

Мальчик снова всхлипнул при мысли об этом. Армун осторожно дотянулась до эккотаза, чтобы не разбудить спящего ребенка, взяла пригоршню и протянула Харлу сладкой ягодно-ореховой пасты. Он с жадностью проглотил ее.

– Все, что ты сделал, – правильно, – сказала она. – Старый Фракен не прав. Маргалус Керрик знает о мургу, он знал, что это была сова мургу, знал, что ты правильно сделал, убив ее. А теперь возвращайся в свою палатку, расскажи своему отцу о том, что я рассказала тебе. Все, что ты сделал, было правильно.

Ветер усиливался, поэтому ей пришлось плотно закрыть вход в палатку после того, как мальчик ушел. Старый Фракен ошибался чаще, чем угадывал.

С тех пор, как ее родители умерли, с тех пор, как она осталась одна, она все меньше и меньше думала о Фракене и его гаданиях по совиному помету. Керрик всегда смеялся над Фракеном и его совиными рвотными средствами и помогал ей избавиться от страха перед стариком. Он был стар и глуп и причинял одни неприятности, как это случилось с мальчиком.

Позже той же ночью она проснулась, ее сердце от ужаса застучало, потому что кто-то скреб с наружной стороны палатки. В темноте она поднялась, стала искать копье, как вдруг услышала, что чей-то голос назвал ее имя.

Армун раздула огонь, затем угли, добавила дров и откинула шкуру, закрывающую вход в палатку. Харл пробрался внутрь, держа перед собой лук и стрелы.

– Он бьет меня, – сказал мальчик. На этот раз он не плакал. – Мой отец побил меня собственным луком, когда я рассказал ему о нашем разговоре. Он не захотел это слышать. Он закричал, что Керрик знал все о мургу, потому что сам был наполовину марагом…

Его голос затих, и он опустил голову.

– Так же, как и ты, – сказал он. – Потом он меня снова побил, и я убежал.

Армун была вне себя от гнева, не из-за себя, она слышала и худшие оскорбления.

– Старый Фракен не может читать будущее. А твой отец настолько глуп, что слушает подобную чушь. Керрик спас саммады. Теперь его нет с нами, и они готовы быстро забыть о нем. Сколько тебе лет?