Текст книги "Крест и король"

Глава 9

На фоне небывало синего неба кряж сиял пронзительной белизной. Горы крутыми уступами спускались к черной воде у самого подножия, – черной лишь там, где пролив очищала впадающая в море река. В неглубоком заливе до сих пор лежал толстый лед, соединяющий материк с рассыпанными вдоль его берега островами. Легкая пороша покрывала лесистые острова и лед в промежутках между ними. Там, где ветер сдул снег, виднелся ледовый панцирь – прозрачный, полурастаявший, темный от лежащих под ним вод, хотя толщиной он был все еще около фута.

Стоявшие на носу корабля Шеф и Карли испытывали почтительный трепет. В покинутой ими Дании весна была в разгаре, проклюнулись почки, птицы пели и вили гнезда. Здесь же не увидишь свежей зелени, только темную хвою, а яркое солнце освещает лишь хмурые снега. Корабль теперь двигался медленно, на одних веслах, да и теми гребли потихоньку. Хагбарт убрал парус этой ночью, едва почуял землю по обе стороны от корабля и понял, что они входят в глубокий фьорд, ведущий к городу Осло. Потом стал время от времени слышен скрежет льдинок, ударяющих в хрупкие доски обшивки. Взобравшийся на самый планшир матрос, удерживаясь одной рукой, смотрел за борт и подавал команды рулевому, в каком направлении обходить большие льдины, целые островки льда, принесенные течением от берега.

– В эту пору лед уже не очень опасен, – заметил Хагбарт, когда его непривычные к северу пассажиры встревоженно подскочили, заслышав под ногами скрежет. – Но рисковать все равно не будем.

Уменьшению скорости Шеф был несказанно рад, а Карли рад еще больше – и не только из-за страха перед неизвестностью, что ждала их в порту. Ни тот ни другой раньше не плавали на стремительных ладьях викингов. Ощущение полностью отличалось – как теперь понял Шеф – и от церемониального шествия «Норфолка» вдоль немецких берегов, и от тошнотворных колыханий и кренов рыбачьих плоскодонок в Йоркшире. «Орвандиль» Хагбарта, настоящий корабль викингов, извивался на волнах, словно большая гибкая змея. Каждый набегающий вал нависал высоко над бортами, смотрел внутрь беспалубного корпуса, будто решившись разбить его своим низвергающимся потоком. И тогда нос задирался, лез вверх по склону, заглядывал за гребень, будто живое существо, и начинал спуск, в то время как корма еще только поднималась. Шеф, через какое-то время вернувший самообладание, обнаружил, что Карли сидит и с ужасом смотрит на нижние доски обшивки, ниже уровня воды. Они ходили ходуном, то прижимаясь к ребрам корабельного каркаса, то отодвигаясь от них, привязанные только плетеными сухожилиями. Нередко щель была достаточно велика, чтобы человек мог засунуть в нее руку, ногу или даже голову. В такие моменты казалось, что доски держатся на честном слове. Какое-то время Карли и Шеф сидели перед этими досками, подозревая, что стоит им хоть на минуту потерять бдительность, как чары спадут и море ворвется внутрь.

Сама мысль о том, что корабль может обо что-то удариться, была невыносима. Шеф как-то спросил Хагбарта, случается ли викингам перевозить лошадей или скот, и если да, то что они делают, чтобы животные в панике не начали метаться и биться. Хагбарт рассмеялся.

– Сколько раз на моем «Орвандиле» перевозили лошадей, – сказал он, – и даже самым злым жеребцам стоило лишь хорошенько оглядеться по сторонам, чтобы всю дорогу стоять очень-очень смирно.

И Шеф хорошо их понимал.

Все-таки, несмотря на лед, приходилось торопиться и в дневное время идти под полным парусом, со скоростью, лишь ненамного меньшей лошадиного галопа или стремительного бега, на какой способен юноша, когда ему нужно налегке промчаться четверть мили. Но ладья летела по волнам часами. В первый день Шеф прикинул, что за двенадцать часов светлого времени они прошли свыше ста пятидесяти миль, хотя постоянно лавировали против ветра. За два дня и две ночи они преодолели, наверное, четыреста миль – четыре сотни миль, отделяющие весенние ручейки на равнинах Дании от вечного холода в горах Норвегии.

На протяжении всего пути Хагбарт объяснял спешку грозящими то с одной, то с другой стороны опасностями. Конвой короля Хрорика сопровождал их ночью вдоль берегов Южной Ютландии и в проливе Бельт, отделяющем материковую Данию от священного Фюна – острова самого Одина.

– Здесь не очень опасно, – сказал Хагбарт. – У Хрорика договор с Гамли, королем Фюна.

Но им пришлось резко отвернуть в море, когда с рассветом корабли Хрорика ушли назад. Король Арнодд из Ольборга, пояснил Хагбарт. Он не заклятый враг, но, как и все, заботится о себе. И в эти заботы входит ограбление судов. Грабят всех мореплавателей, кто не имеет его разрешения, не родственник ни ему, ни его ярлам или просто слишком слаб и беззащитен. Однако сейчас он напуган – под угрозой его репутация.

– Кто угрожает ему? – спросил Шеф, а сам уже размышлял, спасет ли его приобретенная за несколько недель на виляющем «Орвандиле» устойчивость к морской болезни.

Хагбарт дождался, когда у Карли закончится приступ тошноты, осторожно сплюнул и ткнул большим пальцем вправо, на далекие очертания Фюна и лежащего за ним Сьелланда.

– Настоящие подонки, – коротко сказал он. – Твои друзья Рагнарссоны. Там их цитадель, Бретраборг, и даже сам византийский император предпочел бы не встречаться с ними в открытом море. Не беспокойся, – добавил он, – насколько я знаю, Змеиный Глаз со всем флотом ушел искать тебя на юге и до сих пор не вернулся. А если вернулся, то сейчас появится вон из-за того мыса. Или они могли выстроиться там, впереди, в цепь от берега до берега.

Даже после того, как они благополучно миновали все опасности пролива Скагеррак и пошли под боковым ветром в десяти милях от протяженного побережья Южной Швеции, рассказы Хагбарта свелись к длинному перечню биографий ловцов удачи: король восточных гётов Тейт, король западных гётов Вифиль, вольные пираты с островов Вёдер, флотилия отчаянных ребят из Смоланда, по слухам пытающих счастья где-то в норвежской стороне, король Крестьянских Усадеб Хьялти и постоянная угроза – по крайней мере, так утверждал Хагбарт, хотя Шеф подозревал, что тот нарочно запугивает, – угроза, что безжалостные короли западных фьордов не пойдут, как обычно, грабить Ирландию и острова Северной Атлантики, а решат потрясти шведов, которых они ненавидят.

– А что, – спросил однажды Карли, побледневший от морской болезни и переживаний, – в вашей стране любой может объявить себя королем?

– Ну, не совсем уж любой, – абсолютно серьезно отвечал ему Хагбарт. – Хорошо, если он объявит себя богорожденным и многие это подтвердят. Скажем, для начала мы, жрецы Пути. Есть, правда, такие, кто слишком горд, чтобы врать о своем происхождении, например ярлы Хлатира; если они от кого-то и происходят, то, наверно, от троллей. Но, как правило, коли ты можешь собрать флот, хотя бы кораблей шестьдесят, и захватить клочок земли, хотя бы в несколько квадратных миль, вроде Бретраборга, – Рагнарссоны отобрали его у старого короля Кольфинна со Сьелланда и отказались вернуть, – тогда пожалуйста, объявляй себя королем. Морским конунгом – так это здесь называется.

– И как же здесь становятся королями? Конунгами Крестьянской Усадьбы, Малых Земель, Средней Кучи или Дальнего Хлева? – спросил Шеф, которого нескончаемые опасности привели в желчное настроение.

– Надо, чтобы тебя признал тинг, – сухо ответил Хагбарт. – Самый простой способ – выйти на площадь и сказать, что ты король и будешь собирать со всех налоги. Если уйдешь оттуда живым, то ты почти наверняка король. Богорожденный или нет – дело десятое.

Напряжение спало только на рассвете того дня, когда Хагбарт, внимательно обозрев горизонт в первых лучах солнца, объявил, что они вошли в воды королей Норвегии – Олафа и Хальвдана.

– Королей Норвегии? – переспросил Шеф.

– Короли Западного и Восточного Фолда, – ответил Хагбарт. – Каждый сам по себе, но правят вместе. И не смотри так. Как насчет тебя с Альфредом? Вы ведь даже не братья. Сводные братья, если уж на то пошло.

Дальнейший спор не состоялся из-за появления со всех сторон многочисленных судов, каждое раза в полтора больше «Орвандиля», с развевающимися длинными вымпелами. Шеф уже достаточно поднаторел в морском деле, чтобы признать корабли, предназначенные только для береговой охраны, не приспособленные для дальнего плавания и штормовой погоды из-за составного киля, но перевозящие в коротком рейсе сотню воинов – благодаря отсутствию запаса продуктов и воды. Поскольку ледовые поля сужали проход, корабли сближались и под конец выстроились в колонну, каждый шел в кильватерной струе предыдущего, весла размеренно погружались в темную воду.

Впереди Шеф увидел то, что можно было бы назвать крупным поместьем: множество бревенчатых хижин и от каждой поднимается столб дыма. В центре возвышалось большое здание, конек и фронтоны которого были украшены рогами. Вдали, вне поселка, у подножия гор, своим зорким глазом Шеф разглядел несколько больших, наполовину скрытых елями строений, некоторые весьма странной формы. Там, где поселок спускался к воде, у пристаней лежали десятки лодок самых разных размеров. А у самой большой и длинной пристани стояли люди, по-видимому встречающая делегация. Или отряд тюремщиков. Шеф с тоской взглянул на островки, густо усыпавшие левую часть залива. До кромки льда не оставалось и пятидесяти ярдов. Дальше несколько сот ярдов до земли, и дымы над каждым островком говорят, что он обитаем.

И каждый находится под властью соправителей, к какому бы Фолду ни принадлежал. Спасения там не найти. Это еще если сердце не остановится в холодной воде. Если не превратишься в ледяную глыбу, когда вылезешь.

Шеф с запозданием сообразил, что вряд ли похож на царственную особу. В этот рейс он отправился в своих неизменных штанах, рубашке и сапогах, которые не снимал уже две недели, с тех пор как выбрался на берег в Дитмаршене: заношенных, пропитавшихся солью и кровью – его кровью и убитого им на отмели викинга. К этой грязи добавились смола, пот и пролитая похлебка. Одежда ненамного хуже той, что Шеф носил на норфолкских болотах в детстве, но викинги, как он заметил, были чистоплотнее англичан – по крайней мере, чистоплотнее английских керлов.

За едой рядом с ним сидел только Карли. Когда они заплыли далеко на север и ветер сделался пронизывающим, Хагбарт выдал пассажирам толстые одеяла, в которые можно было кутаться.

На пристани Шеф различал, в противовес собственному убожеству, алые плащи, начищенное оружие, солнечные зайчики от полированных щитов, а у края воды – сияющую белизну одежд жрецов Пути, соперничающую с белизной окрестных снегов. Шеф безуспешно пригладил волосы, выудил вошь и повернулся за советом к Хагбарту. Но тут же обернулся назад, не веря глазам и не смея радоваться.

На берегу одна фигура возвышалась даже над самыми высокими из встречающих. Да это не кто иной, как Бранд! Пробежавшись взглядом вдоль пристани, Шеф заметил группку людей, которые были настолько же ниже остальных, насколько Бранд выше. И один из них был отмечен алым сполохом – это шелковая мантия бывшего раба Квикки, приберегаемая для особых случаев. Теперь, зная, что искать, Шеф отмечал своих людей одного за другим. Впереди Бранд, за ним Гудмунд Жадный, позади них сгрудились Квикка, командир алебардщиков Озмод и их люди. Шеф снова взглянул на белые ризы и мантии жрецов Пути, стоявших на самом краю пристани. Да, Торвин среди них, и Скальдфинн тоже, и Хунд – хотя и затерявшиеся в толпе жрецов, из которых один ростом чуть ли не равен Бранду. И виднелась еще кучка людей, обособленная как от жрецов, так и от Бранда со товарищи. Прилетевший с гор ветер всколыхнул знамена, и Шеф на мгновение увидел Молот Пути, белый на черном, а над группой, которую он не мог определить, реял голубой вымпел со странным изображением. Шеф недоуменно взглянул на Хагбарта.

– Это Хватающий Зверь, – сказал Хагбарт, понизив голос, так как до пирса оставалось всего пятьдесят ярдов.

– Короля Хальвдана? Или короля Олафа?

– Ни того ни другого, – мрачно отвечал Хагбарт. – Королевы Рагнхильды.

Гребцы взметнули весла и разом побросали их на дно корабля. С носа и кормы отдали швартовы, которые закрепили на палах – врытых в землю бревнах. «Орвандиль» мягко коснулся пристани. С борта спустили сходни.

Шеф колебался, помня о том, как выглядит. У наблюдающего за ним незнакомого высокого жреца на лице отразились презрение и недоверие. Шеф вспомнил, когда в последний раз лицом к лицу встречался с противником на сходнях: в поединке с Иваром, великим полководцем Севера. Этой победы у Шефа не отнять. Скинув одеяло и подхватив Гунгнир из услужливых рук Карли, он вступил на сходни и двинулся вниз, рассчитывая, что жрец вынужден будет уступить дорогу.

Но при его приближении рука толщиной с мачту легонько отодвинула жреца в сторону, и навстречу Шефу подался Бранд, протягивающий необъятный меховой плащ из шкуры белого медведя и золотую цепь. Он тут же накинул плащ на друга, застегнул аграф. Затем припал на колено, отчего не сделался, впрочем, много ниже Шефа.

– Славься, король Восточной и Средней Англии! – провозгласил он.

По этому сигналу стоявшие позади Квикка с помощниками и команды «Моржа» и «Чайки» разразились приветственными выкриками и громким стуком оружия.

Бранд, который в жизни не преклонял колен, подмигнул и незаметно кивнул в сторону встречающих жрецов. Шеф уловил намек и обернулся к Хагбарту, спустившемуся следом по сходням.

– Теперь можете представить своих, – величественно произнес он.

– Ну, это… а! Король Шеф, разреши представить тебе Вальгрима Мудрого, главу святилища Пути и жреца бога Одина. Вальгрим, это…

Вальгрим не слушал. Хмуро глянув на Бранда, он протянул руку, ухватился за копье Шефа и повернул так, чтобы прочесть руны. Через мгновение он отпустил копье и молча ушел.

– Ему это не понравилось, – пробурчал Бранд. – Что там написано?

– Гунгнир. Но копье не мое. Я взял его у Сигурда Рагнарссона.

Большинство жрецов Пути последовали за своим главой, остались только Торвин и Хунд. На смену жрецам подошла другая группа, под голубым с серебром знаменем. Шеф уставился на рисунок: странная картинка, рычащий зверь как будто душит себя одной лапой и когтит эту лапу другой. Шеф опустил взгляд, и оказалось, что он стоит лицом к лицу с самой удивительной женщиной на свете.

Если бы кто-то описал ее, Шеф не счел бы ее красивой. С детских лет представление о красоте связывалось у него с Годивой: высокая, тонкая, с темными волосами, серыми глазами и идеальными пропорциями, которые она унаследовала от своей ирландской матери-рабыни. А эта женщина была тигрицей против грациозной пантеры: ростом с Шефа, с широкими скулами и широко посаженными огромными зелеными глазами. Ее груди распирали темно-зеленое платье, и крепкие бедра рельефно выделялись при ходьбе. Две длинные косы, придавленные низко надвинутым на лоб массивным золотым обручем, обрамляли лицо и спадали на плечи. Но она не молода, с запозданием заметил Шеф, раза в два старше, чем он и Годива. Рядом с ней шел мальчик лет десяти.

Смутившись и не желая встречаться с ней взглядом, Шеф опустился перед мальчиком на колено:

– А ты кто?

– Я Харальд, сын короля Хальвдана и королевы Рагнхильды. Что случилось с твоим глазом?

– В него ткнули раскаленной иглой.

– Больно было?

– Прежде чем все кончилось, я лишился чувств.

Мальчик посмотрел презрительно:

– Это не было drengiligr[3]3
  Смело, доблестно (др. – сканд.).


[Закрыть]. Воины не лишаются чувств. Ты убил того, кто это сделал?

– Я убил того, кто был в этом виноват. Тот же, кто это сделал, стоит здесь, как и тот, кто держал меня. Это друзья.

Мальчик пришел в замешательство:

– Как они могут быть твоими друзьями, если ослепили тебя?

– Иногда от друзей принимаешь то, чего не потерпел бы от врагов.

Шеф запоздало понял, что бедро матери мальчика находится в каких-то дюймах от его пустой глазницы. Он поднялся, ощутив при этом жар женского тела. Здесь, на пристани, в окружении десятков людей, он понял, что его мужское естество напрягается с силой, которую не могли разбудить все старания девушки в Дитмаршене. В следующий миг он ощутил желание опрокинуть Рагнхильду на деревянный настил – если только сумеет ее побороть, в чем он сомневался.

Королева испытующе смотрела на него, должно быть угадывая его ощущения.

– Итак, вы придете, когда я позову, – молвила она и удалилась.

– А кто бы не пришел? – пробубнил Бранд у Шефа над ухом.

Не слушая его воркотни, Шеф глядел вслед зеленому платью, резко выделяющемуся на белом снегу. Тут до его ушей донесся перезвон, который он узнавал сразу: динь-динь молота кузнеца и бом-бом кувалды подмастерья в работающей кузне. И другие звуки, неразгаданные.

– У нас много чего найдется показать тебе, – сказал Торвин, пробившись наконец к своему бывшему подопечному.

– Точно, – сказал Бранд. – Но сначала в баню. Я вижу в его волосах вшей, и мне противно, даже если королеве Рагнхильде они нравятся.

– Он сошел на берег, одноглазый и с копьем в руке, на котором написано «Гунгнир»! – рявкнул Вальгрим. – Что еще он мог бы сделать, чтобы выдать себя за Одина? Ехать на восьминогом коне? Он богохульник!

– У многих людей один глаз, – отвечал Торвин. – А что до рунической надписи «Гунгнир», так не он ее вырезал. Единственная причина, почему у Шефа это копье, – оно брошено в него Сигурдом Змеиный Глаз. Если кто и богохульник, так это Сигурд.

– Ты нам рассказывал, две зимы назад: когда он возник перед тобой из ниоткуда, он заявил, что пришел с Севера.

– Да, но он лишь имел в виду, что пришел с севера своей страны.

– И все же ты представил дело так, словно этот случай доказывает: он тот, кого мы ждем. Будто бы он – тот, кто придет с севера, чтобы ниспровергнуть христиан и вернуть мир на путь истинный. Если нынешнее подражание Одину – случайность, тогда и то, что он тебе сказал, – тоже случайность. Но если сказанное им было знаком богов, тогда и сейчас нам был знак. Он ведет себя как Один. Но я, жрец Одина в этом святилище, утверждаю, что к такому, как он, не может благоволить Один. Разве он не отказался от жертвоприношения Одину, когда армия христиан была в его власти?

Торвин молчал, не зная, что противопоставить логике Вальгрима.

– Я могу утверждать, что он из тех, у кого бывают видения, – вмешался Хагбарт. – И не только во сне.

Присутствующие жрецы, все двадцать, взглянули на него с интересом. На этот раз они не сидели кругом и не устраивали ритуальное ограждение из гроздьев рябины вокруг копья и очага: пока их разговоры велись просто так, не под оком их богов. Однако говорить о признаках святости не запрещалось.

– Откуда ты знаешь? – фыркнул Вальгрим.

– Я видел его в Хедебю. Он сидел на холме рядом с городом, на могильном холме, где похоронен старый король. Мне сказали, что он сам пришел туда.

– Ничего не значит, – сказал Вальгрим.

Он насмешливо процитировал строки одной известной саги:

 
Сидит ублюдок на кургане,
Пока князья добычу делят.
 

– Ублюдок он или нет, – продолжал Хагбарт, – но я свидетельствую, что его глаз был широко открыт, он ничего не замечал и не откликался. Когда приступ кончился, я спросил, что он видел, а он ответил, что видел мир таким, каков он есть.

– Как он выглядел, когда у него было видение? – спросил жрец со знаком бога охоты Улля на шее.

– Как он. – Хагбарт показал на самого уважаемого жреца, Виглейка Провидца, который безмолвно сидел у стола.

Виглейк медленно зашевелился.

– Мы должны помнить еще об одном, – сказал он. – О свидетельстве Фармана, жреца Фрейра, нашего брата, пребывающего в Англии. Фрейр говорит – а он человек очень проницательный, – что две зимы назад побывал в лагере Рагнарссонов в поисках нового знания, пытаясь понять, может ли среди отродья Локи оказаться тот, кого мы ждем. Он видел ученика Торвина, которого ныне зовут королем Шефом, – в отличие от большинства норманнов, Виглейк способен был произнести начальное «ш» в имени Шефа, – но ничего не знал о нем, считая его просто беглым английским трэллом. Однако на следующий день после великой битвы с королем Ятмундом его тоже посетило видение, при дневном свете. Видение кузницы богов. Там он увидел ученика Торвина в обличье и роли Вёлунда, хромого кузнеца. И Один говорил с Шефом. Впрочем, Фарман сказал мне, что Один не взял того под свою защиту. Поэтому Вальгрим, как жрец Одина, может быть прав, что боится этого человека. Могут существовать другие замыслы, не только замыслы Одина.

Грудь Вальгрима распирало бешенство, чему причиной были дерзость в адрес Одина и одно только предположение, что жрец этого бога способен кого-то бояться. Но он не осмеливался возражать Виглейку. Среди жрецов, которые собрались в святилище со всей Норвегии и из других Скандинавских стран, было больше таких, кто слышал о Виглейке Провидце и ничего не знал о Вальгриме Мудром – мудром в смысле искушенности в делах королей и в ремесле правления. Одна из этих премудростей требовала хранить молчание, пока не настанет время.

– Возможно, мы получим указания, – примирительно произнес он.

– От кого? – спросил жрец из Ранрике, что далеко на севере.

– От нашего священного круга, когда придет время собрать его.

– А еще, – сказал Виглейк, – если повезет, то и от короля Олафа. Он самый мудрый из земных королей, хотя и не самый удачливый. Я предлагаю пригласить его, пусть сидит рядом с кругом. Он не тот, кого мы ждем, хотя когда-то мы думали, что он может быть им. И все-таки, если кто и сумеет распознать подлинного короля, так это Олаф.

– Я-то думал, что Олаф Альв Гейрстадира уже умер, – шепнул жрец из Ранрике своему земляку.

Вымытый с головы до ног в огромном ушате горячей воды, с волосами, коротко остриженными и многократно промытыми щелоком, Шеф осторожно прошел по насту за ограду. Его одежда была выброшена, ее сменили сорочка из конопли, плотные подштанники из шерсти, толстая шерстяная рубаха и штаны. Плащ из шкуры белого медведя отобрал Бранд, пригрозив, что, найдя в нем вошь, тут же отправит Шефа за другим медведем, но взамен дал плащ из парусины. На руках Шефа снова сияли его золотые браслеты, хотя он отказался водрузить на стриженую голову королевский венец. По снегу он шлепал позаимствованными у Гудмунда толстыми зимними сапогами с тряпичными портянками. Несмотря на мороз и снег, Шеф впервые за много дней согрелся.

Крошка Удд, железных дел мастер, семенил рядом с Шефом. Когда после короткого совещания с Брандом Шеф приветствовал Квикку и остальных своих верных товарищей, передал им с рук на руки недоверчиво хмурящегося Карли, наказав относиться к нему как к новому, но полезному члену команды, он заметил, что в сторонке стоит Удд и, как всегда, держит язык за зубами. Удда замечали только тогда, когда он имел что-нибудь сообщить или показать. Обычно это было как-то связано с металлом. Вспомнив услышанный на пристани шум кузни, Шеф похлопал Удда по плечу, напоследок велел Карли хорошо себя вести и вышел на улицу вслед за Уддом. Квикка и другие бывшие английские рабы, занесенные судьбой в эту неизведанную северную страну, тут же захлопнули дверь, заткнули все щели и, сгрудившись вокруг очага, вернулись к своему обычному занятию – впитывать как можно больше живительного тепла.

Удд направился не к тому месту, откуда неслись привычные звуки кузницы, а к маленькой лачуге, стоящей на отшибе. Позади них на дороге вдруг возникла фигура, несущаяся со скоростью, человеку недоступной. Шеф отскочил и схватился за меч и успел лишь увидеть, как фигура стремительно пронеслась вниз по склону.

– Что это было?! – опешил он. – На коньках? С холма по снегу?

– Они называют это лыжами, – ответил Удд. – Или снегоступами. Деревянные дощечки, привязываются к ногам. Тут все на таких катаются. Странный народ. Но посмотри сюда.

Он распахнул дверь и провел Шефа в пустой сарай.

Шеф первое время ничего не мог разобрать в темноте. Потом Удд распахнул ставни, и показалось лежащее посередине огромное каменное колесо. Когда взгляд привык к полумраку, Шеф понял, что это два колеса, одно на другом. Какая-то машина.

– Для чего это? – спросил он.

Удд приподнял люк, показал на канаву под сараем:

– Когда снег тает, здесь течет ручей. Видишь там колесо с лопатками? Вода течет, вращает колесо. От него крутятся жернова наверху. В них вырезаны канальцы. Сыплешь зерно, оно мелется.

Шеф кивнул, вспомнив, как старуха монотонно толкла зерно в дитмаршенской хижине, – нескончаемая работа, которую воины ненавидят.

– Работает гораздо быстрее, чем женщины со своими ступками и пестиками, – добавил Удд. – Про них теперь и забыли. Говорят, эта штука мелет столько же зерна, сколько сорок женщин. Народ из города приходит и платит жрецам за помол.

Шеф снова кивнул, соображая, как бы монахи святого Иоанна или святого Петра обрадовались такой прибавке к своим доходам. Он оценил возможности этой машины. Но не мог понять, в чем интерес Удда, – ведь известно, что тот не интересуется ничем, кроме металлов. Ладно, лучше его не торопить.

Удд в молчании повел своего короля вниз по склону к следующему сараю.

– Это вроде как вторая ступенька, – сказал он, глянув на амулет-лесенку Шефа. – И мы на нее поднялись. Понимаешь, местным жрецам еще с прошлого года хотелось узнать побольше о наших катапультах. Квикка с ребятами сделали им парочку, просто чтобы показать, как устроены. Но местные уже знали об этих колесиках, шестеренках. И жрецу, который работал на мельнице, пришло в голову сделать большое зубчатое колесо не для катапульты, а для другой мельницы.

Они подошли ко второму строению. У стены располагалось еще одно деревянное колесо с лопатками, в точности такое же, как и первое, но установленное в забитом снегом овражке вертикально, а не горизонтально. Очевидно, вода будет вращать его даже лучше, с большей силой. Но какой смысл в том, чтобы вал крутил два вертикальных жернова? Зерно сразу же просыплется и не перемелется. Ведь оно измельчается благодаря весу жернова.

Молчаливый Удд провел Шефа внутрь и показал на шестерни. На конце вала водяного колеса была вертикально прикреплена огромная железная шестерня. Ее зубцы сцеплялись с соответствующими зубцами горизонтальной шестерни, насаженной на крепкую дубовую ось. Под ней, на той же оси, виднелись два знакомых каменных жернова. Расположенная над ними воронка подсказывала, куда засыпать зерно из мешков.

– Да, неплохая работа. Но должен сказать, с этим можно сделать еще кое-что, до чего они не додумались. Смотри, государь. – Удд понизил голос, хотя их никто не мог услышать, за фарлонг не было никого. – В чем у нас загвоздка с железом? Как его добыть, правильно?

– Выковать, – сказал Шеф.

– Сколько дней уйдет у кузнеца, чтобы получить пятьдесят фунтов железа из руды, которой у него, скажем, в пять раз больше?

Шеф присвистнул, вспоминая, как выбивал шлак из железа для своего первого меча.

– Десять, – предположил он. – Смотря по силе кузнеца.

– Поэтому кузнецы и должны быть сильными, – согласился Удд, оглядывая свое тщедушное тельце. – Мне бы нипочем не сделаться кузнецом. Вот я и подумал: если мельница работает за сорок рабынь, так не сможет ли она работать, скажем, за двадцать кузнецов?

Шеф уже ощущал в мозгах знакомый зуд. Здесь потрудилось много умов, как это было при создании катапульты и взводимого воротом арбалета. Несколько жрецов Пути додумались до водяных мельниц. Несколько головастых римлян оставили после себя шестерни. Шеф и его помощники заново построили катапульту. Услышав об этих вещах по отдельности, какой-то жрец Пути додумался, как все соединить и использовать силу потока для других дел. Теперь Удд приспосабливал эту выдумку для своих собственных нужд. Словно люди тоже были шестеренками, соприкасающимися друг с другом, один разум приводил в движение другой.

– Как можно каменным колесом молоть железо? – недоверчиво спросил Шеф.

– Верно, государь, но мне пришло в голову вот что. – Удд заговорил еще тише. – Всем известно, что колесо вращает другое колесо. Но я подумал: а что, если нет? Если оно будет вращать штуку другой формы? И гораздо крупнее, чем сама? Смотри, вот ось. Она поворачивает такую штуку. Штука поворачивается и в то же время поднимает вес, такой же тяжелый, как жернов. Только не жернов, а молот. Но когда дойдет до этого места – он перестает подниматься. Вместо этого молот падает. Громадный молот, какой не поднять и шестерым кузнецам, будь они даже сильны, как Бранд! Сколько понадобится времени, чтобы выковать пятьдесят фунтов железа? А как насчет пятисот фунтов?

Бледное лицо субтильного человечка светилось от возбуждения, от изобретательского вдохновения. Шеф разделял его чувства, у него у самого руки чесались от желания попробовать.

– Послушай, Удд, – сказал он, стараясь не увлекаться, – я не понял, что это за штука должна подниматься и падать?

Удд энергично закивал:

– Вот над этим-то я и ломаю голову каждую ночь. Кажется, нам нужно что-нибудь в этом роде…

На дощатом полу хижины, покрытом тонким слоем снега, наметенного из проема с перекошенной дверью, Удд начал рисовать поперечный разрез нового механизма. Через несколько секунд Шеф тоже схватил щепку и принялся чертить.

– Если поворачивается так, – приговаривал он, – то нужно сделать желобок на рукояти молота, чтобы не соскочил. Но почему это обязательно должно иметь форму молота?

Часом позже кузнец-жрец Торвин, возвращаясь с тайного совещания, увидел высокого короля и коротышку-вольноотпущенника, идущих заснеженной тропой и неистово размахивающих руками, рисуя в воздухе воображаемые машины. Одно мгновение он разделял сомнения Вальгрима. Фарман и Виглейк могли видеть в своих видениях единого короля. Но ни в одном видении и ни в одном пророчестве, он был в этом убежден, никогда не упоминался тщедушный, родившийся трэллом в чужой стране помощник.