Текст книги "Великий перелом"

– Истинная правда! – воскликнул Уссмак.

Кто бы ни был этот самец, он понимал, как обстоит дело. И он имел представление о картине войны в целом. Уссмак слышал передачи с участием пленных самцов и раньше. Большинство из них лишь патетически повторяли фразы, написанные тосевитами. Получалась слабая неубедительная пропаганда. А этот самец выступал так, будто он сам подготовил свой материал, и радовался каждому оскорблению, которое он адресовал командующему флотом. Уссмак пожалел, что пропустил начало передачи, он мог бы узнать имя и ранг выступавшего. Тот продолжал говорить:

– Повсюду на Тосев-3 самцы все чаще проникаются мыслью, что продолжение этого бесполезного кровавого конфликта – страшная ошибка. Многие бросили оружие и сдались тосевитам той империи или не-империи, которую они пытались отвоевать. Большинство тосевитских империй и не-империй хорошо относятся к пленникам. Я, Страха, командир корабля «Двести Шестой Император Йоуэр», могу лично подтвердить это. Взбалмошный дурак Атвар собирался уничтожить меня за то, что я осмелился противостоять его бессмысленной политике, но я сбежал в Соединенные Штаты и ни на мгновение не пожалел об этом.

Страха! Уссмак повернул оба глаза к радиоприемнику. Страха был третьим по рангу самцом во флоте вторжения. Уссмак знал, что он перебежал к Большим Уродам, но не знал точно, по какой причине, – поймать предыдущие передачи командира ему не удавалось. Он вцепился когтями в лист бумаги, раздирая ее на полосы. Страха говорил правду и вместо награды за это, как следовало бы,

– пострадал.

Тем временем беглый командир продолжил:

– Сдача тосевитам – не единственный ваш выбор. Я слышал сообщение о бравых самцах из Сибири, которые, устав от бесконечных приказов и не желая выполнять невозможное, восстали – ради свободы – против своих, введенных в заблуждение, командиров. Теперь они управляют своей базой независимо от дурацких планов, которые составляются самцами, комфортно устроившимися высоко над Тосев-3 и считающими себя мудрыми. Вы, кто слышит мой голос, игнорируйте приказы, бессмыслицу которых вы можете видеть даже одним глазом, причем закрытым перепонкой. Убеждайте ваших офицеров. Если это не поможет, подражайте смельчакам из Сибири и добывайте себе свободу. Я, Страха, закончил.

Голос командира сменили помехи. Уссмак почувствовал себя даже более сильным и живым, чем после имбиря. Он понимал, что наслаждения, которое он испытывал от интоксикации, в действительности не существует. А вот то, что сказал Страха, было реальным, каждое слово. С самцами на этой планете обходились подло, ими жертвовали без должной цели – и без всякой цели вообще, как мог бы подтвердить Уссмак.

Страха сказал также кое-что крайне важное. Когда он разговаривал с самцами, находящимися на орбите, то он угрожал, что сдаст базу местным Большим Уродам, если Раса не примет его требований или атакует мятежников. Он колебался, не решаясь предпринять нечто большее, чем угрозы, поскольку не знал, как Советы будут относиться к самцам, которых захватят. Но Страха развеял его сомнения. Уссмак не очень разбирался в тосевитской географии, но знал, что Соединенные Штаты и СССР – это две из самых больших и сильных не-империй на Тосев-3.

Если Соединенные Штаты хорошо обращаются с захваченными самцами, несомненно, что и СССР должен делать то же самое. Уссмак удовлетворенно присвистнул.

– Теперь у нас есть новое оружие против вас, – проговорил он и повернул оба глаза в сторону звездных кораблей, все еще находящихся на орбите вокруг Тосев-3.

Рот его раскрылся. Немного же знают эти самцы на орбите о Больших Уродах.

* * * Сэм Игер посмотрел на ракетный двигатель, с огромным трудом собранный из частей, которые были изготовлены на заводах в маленьких городках по всему Арканзасу и южной части штата Миссури. Двигатель выглядел «грубо» – это самое вежливое выражение, которое могло прийти в голову. Сэм вздохнул.

– Однажды увидев, что способны сделать ящеры, вы понимаете: все, что делают люди, – просто мелочь в сравнении с этим. Не обижайтесь, сэр, – поспешно добавил он.

– Вовсе нет, – ответил Роберт Годдард. – Признавая факт, я соглашаюсь с вами. Мы делаем все, что можем.

Его серое усталое лицо говорило, что он делает даже больше – он работал, не щадя себя. Игер беспокоился о нем.

Он обошел вокруг двигателя. Рядом с деталями двигателя челнока ящеров, на котором Страха спустился, чтобы сдаться в плен, он покажется детской игрушкой. Сэм снял форменную фуражку, провел рукой по светлым волосам.

– Вы думаете, это полетит, сэр?

– Единственный способ проверить – запустить и посмотреть, что получится, – сказал Годдард. – Если нам повезет, мы сможем провести испытания на земле до того, как обернем его листовым металлом и прикрепим сверху взрывчатку. Проблема в том, что испытания ракетного двигателя – совсем не то, что вы могли бы назвать не бросающимся в глаза, и вскоре ящеры не заставят себя ждать.

– Это уменьшенная копия двигателя челнока ящеров, – сказал Игер. – Весстил думает, что эго дает неплохую гарантию успеха.

– Весстил знает о летающих ракетах больше, чем кто-либо из людей, – сказал Годдард с усталой улыбкой. – Достаточно было видеть, как он летел со Страхой с его звездного корабля, когда тот дезертировал. Но Весстил не особенно разбирается в инженерном деле, по крайней мере типа «отрежь и попробуй». Все меняется, когда вы изменяете масштаб в большую или меньшую сторону, и вам приходится испытывать новую модель, чтобы увидеть, какая чертовщина у вас получилась. – Он лукаво хмыкнул. – А у нас ведь ни в коем случае не простое уменьшение масштаба, сержант: мы должны были приспособить конструкцию к тому, что нам нужно и что мы умеем.

– Совершенно верно, сэр. – Сэм почувствовал, его уши покраснели от возбуждения. У него была очень тонкая кожа, и он боялся, что Годдард заметит румянец. – Черт меня побери, если я хотя бы подумаю, чтобы спорить с вами.

Годдард имел больше опыта в обращении с ракетами, чем кто-либо, кто не был ящером или немцем, причем к немцам он уже приближался. Игер продолжил:

– Если бы я не читал до войны дешевые журнальчики, я бы теперь не работал с вами.

– Вы извлекли пользу из того, что читали, – отвечал Годдард. – Если бы вы этого не сделали, вы для меня были бы бесполезны.

– Если бы вы провели столько времени, гоняя мяч, как я, сэр, вы бы знали: когда ты видишь хоть малейший шанс, ты хватаешь его обеими руками, потому что его можно и упустить.

Игер снова поскреб шевелюру. Он провел всю свою взрослую жизнь – до прихода ящеров, – гоняя мяч в какой-то низшей лиге. Сломанная десять лет назад лодыжка подкосила его шансы перейти в высшую лигу, хотя он и продолжал играть. Бесконечные переезды в автобусах и поездах от одного небольшого или среднего города до другого… Он коротал время с «Эстаундинг» и другими журналами научной фантастики, которые покупал в киосках. Товарищи по команде смеялись над ним из-за того, что он читал об инопланетных чудовищах с глазами насекомых. А теперь…

Теперь Роберт Годдард сказал:

– Я рад, что он выпал вам, сержант. Думаю, с другим переводчиком я не получил бы от Весстила столько информации. Дело не только в том, что вы знаете его язык, вы еще по-настоящему чувствуете, что он старается изложить.

– Благодарю, – сказал Сэм, вырастая в собственных глазах. – Как только я получил шанс работать с ящерами, помимо стрельбы по ним, я понял, что это именно то, чего я и хотел. Они – очаровательны, вы ведь понимаете, что я имею в виду.

Годдард покачал головой.

– То, что они знают, опыт, которым они обладают, – вот это очаровательно. Но они сами… – Он смущенно рассмеялся. – Хорошо, что Весстила нет здесь. Он был бы оскорблен, если бы узнал, что у меня от его вида просто мороз по коже.

– Наверное, нет, сэр, – ответил Игер. – У ящеров-то по большей части таких проблем нет. – Он сделал паузу. – Гм-м, если подумать, его может оскорбить другое – как если бы куклуксклановец обнаружил, что некоторые негры свысока смотрят на белых.

– То есть мы не имеем права думать, что ящеры – пресмыкающиеся, вы это имеете в виду?

– Верно. – Сэм кивнул. – Но змеи и тому подобное никогда не беспокоили меня, даже когда я был ребенком. Что до ящеров, то каждый раз, когда я встречаюсь с кем-то из них, я получаю возможность узнать что-то новое: новое не просто для меня, я имею в виду, но нечто такое, чего ни один человек не знал раньше. Это нечто особенное. В определенном смысле это удивительнее, чем Джонатан. – Теперь он рассмеялся таким же нервным смехом, как только что Годдард. – Только не говорите Барбаре, что я такое сказал.

– Даю слово, – торжественно сказал ученый. – Но я понимаю, что вы имеете в виду. Ваш сын – открытие для вас, но он не первый ребенок, который когда-либо существовал. Открыть что-нибудь по-настоящему впервые – это такое же притягивающее волнующее ощущение, как… как имбирь, скажем!

– Поскольку ящеры нас сейчас не слышат – я соглашусь с вами, сэр, – ответил Игер. – Они и впрямь без ума от этой ерунды, так ведь? – Поколебавшись, он заговорил снова. – Сэр, я чрезвычайно рад, что вы решили перенести работы обратно в Хот-Спрингс. Это позволило мне находиться с семьей, помогать Барбаре в том и этом Я имею в виду, что мы женаты еще меньше года, и тем не менее…

– Я рад, что все так хорошо сложилось для вас, сержант, – сказал Годдард, – но не по этой причине я перебрался сюда из Коуча…

– О, я знаю, что это не так, сэр, – поспешно сказал Сэм.

Как будто не слыша, Годдард продолжил:

– Хот-Спрингс – это довольно большой город, но со слабо развитым машиностроением. Мы находимся недалеко от Литтл-Рока, где оно развито лучше. Все ящеры содержатся в главном госпитале армии и флота, откуда мы можем забирать их для консультаций. Это оказалось гораздо удобнее, чем перевозить ящеров поодиночке в южную часть Миссури.

– Как я сказал, это очень полезно мне, – сказал Игер. – И мы привезли огромную, кучу деталей от челнока ящеров, так что мы сможем изучить их лучше.

– Меня это беспокоило, – сказал Годдард. – Ящеры точно знали место, где приземлились Весстил со Страхой. Нам повезло, что мы спрятали и разобрали челнок так быстро, потому что они изо всех сил старались уничтожить его. Они вполне могли высадить десант, чтобы убедиться в своем успехе. И только дьявол смог бы их остановить.

– Они больше не суются куда попало, как они делали, когда только приземлились, – сказал Сэм. – Я полагаю, это из-за того, что мы несколько раз давали им отпор, когда они чересчур наглели.

– И это верно – или, боюсь, на данный момент мы проиграли войну. – Годдард поднялся и потянулся. Судя по гримасе, он скорее испытывал при этом страдание, чем удовольствие. – А другой причиной переезда в Хот-Спрингс являются источники. Я сейчас пойду к себе в комнату, чтобы погрузиться в горячую ванну. Я так привык обходиться без комфорта, что почти забыл, как это чудесно.

– Да, сэр, – с энтузиазмом согласился Игер.

Комната на четвертом этаже в главном госпитале армии и флота, которую он делил с Барбарой – а теперь и с Джонатаном, – не имела ванны: помыться можно было только внизу, в конце холла. Сэма это не беспокоило. Годдард был весьма важной персоной, а сам он – просто служащим по призыву, приносившим пользу по мере сил. С другой стороны, водоснабжение и канализация на ферме в Небраске, где он вырос, состояли из колодца и халабуды с двумя дырками позади дома. И никакой проточной холодной, а тем более горячей воды.

В его комнате было гораздо приятнее зимой, чем в летнее время, когда не требовалось погружаться в местные источники, чтобы стать горячим и мокрым. Направляясь по коридору к комнате No 429, он услышал, как шумит Джонатан. Он вздохнул и ускорил шаг. Барбара совсем не знает покоя. И ящеры-военнопленные, которые живут на этом этаже, тоже.

Он открыл дверь. Во взгляде Барбары мелькнуло облегчение, когда она узнала входящего. Она протянула ему ребенка.

– Подержи его, пожалуйста, – сказала она. – Что бы я ни делала, он никак не хочет успокоиться.

– Хорошо, дорогая, – сказал он. – Посмотрим, не мучает ли его отрыжка.

Он взвалил Джонатана животиком на плечо и стал поколачивать его по спинке. Он стучал, словно по барабану. Барбара, которая делала это более нежно, нахмурилась, но отец добился успеха. Раз – и Джонатан басовито срыгнул порядочное количество полупереваренного молока. Затем он заморгал и стал выглядеть более счастливым.

– Молодцы! – воскликнула Барбара. Она вытерла мундир Сэма пеленкой.

– Вот так. Я стерла почти все, но, боюсь, от тебя некоторое время будет пахнуть кислым молоком.

– Это еще не конец света, – сказал Игер. – Можешь плюнуть и растереть.

Запах кислого молока больше не беспокоил его. В комнате почти всегда воняло грязными пеленками, даже когда они были убраны. Запах напоминал ему коровник на родительской ферме, но Барбаре он об этом никогда не говорил. Он держал маленького сына на вытянутых руках.

– Ну вот, мальчик. Спрятал все там, где мамочка не смогла найти, так ведь?

Барбара потянулась к ребенку.

– Теперь я могу его взять, если хочешь.

– Ладно уж, – сказал Сэм. – Я не буду его держать все время, но, похоже, тебе требуется передышка.

– Хорошо, что ты так считаешь.

Барбара опустилась на единственный в комнате стул. Она уже не была той дерзкой девчонкой, какой Сэм знал ее: сейчас она выглядела изнуренной, как и вообще в последнее время. Если вы не выматываетесь, имея ребенка, то с вами что-то неладно – или же у вас есть слуги, которые выматываются вместо вас. Под зелеными глазами Барбары залегли круги; ее светлые волосы – чуть темнее, чем у Сэма, – свисали скучными прядями, как будто они тоже устали. Она тяжело вздохнула.

– Чего бы я ни отдала за сигарету… а уж за чашку кофе…

– О, боже, кофе, – с тоской сказал Игер. – Даже чашка худшего кофе, который я когда-либо пил, из самой сальной посудины в самом вшивом маленьком городке, в котором я только был – а я прошел через такое их множество… господи, как бы это было сейчас хорошо.

– Если бы у нас был кофе по распределению, мы обязаны были бы поделиться им с солдатами на фронте и с родителями, у которых есть дети младше одного года. Вряд ли кто-нибудь нуждается в нем сильнее, – сказала Барбара.

Как ни была она измотана, она по-прежнему говорила четко и ясно, чем всегда восхищался Сэм: до войны она окончила университет Беркли по специальности средневековая английская литература. Тот английский, который Сэм слышал на танцплощадках, нельзя было даже сравнивать с ее речью.

Джонатан стал извиваться, крутиться и наконец заплакал. Он начал издавать различные звуки, демонстрирующие усиленную работу мысли. Сэм опознал некоторые из них.

– Он голоден, дорогая.

– По расписанию еще не время его кормить, – ответила Барбара. – Но, знаешь? Если спросить меня, то расписание надо выкинуть к черту. Я не могу выдержать, слушая, как он кричит до момента, пока часы не скажут, что пришло время кормления. Если он достаточно счастлив, когда сосет, чтобы побыть некоторое время спокойным, меня это вполне устраивает. – Она высвободила правую руку из рукава темно-синего шерстяного платья и стянула его вниз, чтобы высвободить грудь. – Вот, давай его мне.

Игер передал ребенка: маленький ротик впился в ее сосок. Джонатан сосал жадно. Игер слышал, как он глотает молоко. В эти дни использовать бутылочки нельзя – нет специальных смесей, нет простых способов содержать вещи в чистоте, как это требуется. Но даже кормление грудью – не слишком сложная вещь, если к нему привыкнуть.

– Я думаю, он будет спать, – сказала Барбара.

Даже голос диктора на радио, рассказывавшего о победном налете бомбардировщиков Джимми Дулитла на Токио, не звучал так возбужденно. Она продолжила:

– Кажется, он захочет пососать и другую грудь. Помоги мне стянуть рукав, Сэм. Я не могу сама, пока держу его.

– Конечно.

Он поспешил к ней, спустил рукав и помог ей вытянуть руку. Дальше она справилась сама. Платье спустилось до талии. Через пару минут она переложила Джонатана к левой груди.

– Хорошо бы, чтобы он заснул поскорее, – сказала Барбара. – Я замерзла.

– Судя по его виду, он уже собирается, – ответил Сэм.

Он накинул сложенное пополам полотенце на левое плечо жены, не столько для того, чтобы согреть ее, а чтобы она не запачкалась, когда ребенок срыгнет.

Она подняла бровь.

– «Судя по его виду, он уже собирается», – словно эхо, повторила она.

Он понимал, на что она намекает. Он не мог бы построить такую фразу, когда они встретились впервые; для этого пришлось бы сначала как следует выучиться в школе, а уж потом перейти на игру в мяч.

– Все дело в компании, которая меня окружает, – ответил он с улыбкой, затем заговорил более серьезно. – Мне вообще нравится учиться у окружающих

– и у ящеров тоже, если получается. Разве надо удивляться, что я научился чему-то у тебя?

– О, в своем роде это удивительно, – сказала Барбара. – Многим людям, похоже, ненавистна сама мысль – учиться чему-нибудь новому. Я рада, что ты не такой, иначе жизнь была бы тоскливой. – Она посмотрела на Джонатана. – Да, он уснул. Хорошо.

Вскоре ее сосок выскользнул из ротика ребенка. Она подержала его еще немного, затем осторожно подняла на плечо и похлопала по спинке. Он отрыгнул, не просыпаясь и не сплевывая. Она вновь опустила его на руку и подождала несколько минут, затем поднялась и переложила его в деревянную колыбельку, которая занимала большую часть их крохотной комнаты. Джонатан вздохнул. Она постояла возле него, опасаясь, что малыш проснется. А затем его дыхание стало ровным. Она выпрямилась и потянулась за платьем.

Прежде чем она успела его надеть, Сэм оказался у нее за спиной и сжал груди руками. Она повернула голову и улыбнулась ему через плечо, но это не была приглашающая улыбка, хотя пару недель назад они снова начали заниматься любовью.

– Ты не считаешь, что мне лучше просто немножко полежать? – спросила она. – Сама я именно так и считаю. Это не означает, что я не люблю тебя, Сэм, просто я так устала, что света белого не вижу.

– Конечно, я понимаю, – сказал он и отпустил ее.

Теплое мягкое ощущение ее тела осталось запечатленным на его ладонях. Он лягнул пол, покрытый линолеумом.

Барбара быстро натянула платье, затем обернулась и положила руки ему на плечи.

– Спасибо, – сказала она. – Я знаю, что тебе это нелегко.

– Надо просто привыкнуть, только и всего, – сказал он. – Женитьба в разгар войны не очень располагает к комфорту, и потом ты сразу забеременела… – Лучшее, о чем они могли вспомнить, случилось в их брачную ночь. Он хмыкнул. – Конечно, если бы не война, мы никогда не встретились бы. Что там они говорят об облаках и серебряной подкладке?

Барбара обняла его.

– Я очень счастлива с тобой, с нашим ребенком и со всем остальным. – Зевнув, она поправилась: – Почти со всем остальным. Мне только хотелось бы немножко больше спать.

– Я тоже счастлив во всем, – сказал он, сомкнув руки у нее на спине.

Как он сказал, если бы не война, они бы не встретились. А если бы и встретились, она бы даже не взглянула на него: она была замужем за физиком-атомщиком в Чикаго. Но Йене Ларссен находился далеко, выполняя задание для Металлургической лаборатории, – так далеко и так долго, что они оба решили, что он мертв, и стали вначале друзьями, потом любовниками и наконец – мужем и женой. А когда Барбара уже была беременна, они узнали, что Йене жив.

Сэм прижал к себе Барбару еще раз, затем отпустил ее и подошел к колыбели, чтобы взглянуть на спящего сына. Он протянул руку и взъерошил почти снежно-белые тонкие волосы Джонатана.

– Как приятно, – сказала Барбара.

– Хорошенький парнишка, – ответил Игер.

«А вот если бы ты не выносила его, то – десять долларов против деревянного пятицентовика – ты бросила бы меня и вернулась к Ларссену». Он улыбнулся ребенку. «Малыш, я тебе очень обязан. Когда-нибудь я постараюсь тебе отплатить».

Барбара поцеловала его в губы – коротко, дружески – и отправилась в постель.

– Я хочу немного передохнуть, – сказала она.

– Хорошо. – Сэм отправился к двери. – Поищу какого-нибудь ящера, и мы немного поболтаем. Надо делать добро сейчас, а может быть, даже после войны, если когда-нибудь это «после войны» настанет. Что бы ни случилось, люди и ящеры отныне должны сотрудничать друг с другом. Чем больше я узнаю, тем лучше я становлюсь.

– Я думаю, ты будешь великолепен в любой ситуации, – ответила Барбара, укладываясь в постель. – Почему бы тебе не вернуться примерно через час? Если Джонатан будет по-прежнему спать… кто знает, что из этого может получиться?

– Посмотрим. – Игер отворил дверь, затем взглянул на сына. – Спи крепко, малыш.

* * * Человек с наушниками на голове посмотрел на Вячеслава Молотова.

– Товарищ народный комиссар, к нам поступают все новые сообщения о том, что ящеры на базе к востоку от Томска собираются сдаться нам. – Поскольку Молотов не ответил, радист набрался смелости и добавил: – Вы помните, товарищ, это те, что восстали против своего начальника.

– Я уверяю вас, товарищ, что полностью владею ситуацией и не нуждаюсь в напоминании, – холодно сказал Молотов – холоднее, чем московская зима и даже чем сибирская.

Радист сглотнул и наклонил голову в знак извинения. После первой ошибки в обращении к Молотову еще может повезти, а вот после второй уже точно не поздоровится.

Комиссар иностранных дел продолжил:

– На этот раз они выдвигают конкретные условия?

– Да, товарищ народный комиссар. – Радист посмотрел в свои записи. Его карандаш был длиной в палец – в нынешние времена не хватало всего. – Они хотят гарантий не только безопасности, но и хорошего обращения после того, как перейдут на нашу сторону.

– Это мы можем им обещать, – сразу же ответил Молотов. – Я бы подумал, что даже местный военачальник должен был увидеть разумность такого требования.

У местного военачальника должно также хватить разума на то, чтобы игнорировать любые гарантии в тот момент, когда они станут лишними.

С другой стороны, вполне вероятно, что местный военачальник старался не проявлять чрезмерной инициативы, а просто передал все вопросы в Москву, коммунистической партии большевиков. Командиры, которые игнорируют контроль партии, ненадежны.

Радист передавал в эфир кажущиеся бессмысленными наборы букв Молотов искренне надеялся, что для ящеров они и оставались бессмысленными.

– Чего еще хотят эти мятежники? – спросил он.

– Обязательства, что ни при каких обстоятельствах мы не вернем их остальным ящерам, даже если будет достигнуто соглашение об окончании враждебных отношений между миролюбивыми рабочими и крестьянами Советского Союза и чуждыми империалистическими агрессорами, из лагеря которых они стараются сбежать.

– Ладно, мы согласны и с этим, – ответил Молотов. Это обещание тоже при необходимости можно нарушить, хотя Молотов не считал, что возникнет такая необходимость. К тому времени, когда может наступить мир между СССР и ящерами, о мятежниках уже давно забудут. – Что еще?

– Они требуют нашего обещания снабжать их неограниченным количеством имбиря, товарищ народный комиссар, – ответил радист, снова сверившись со своими записями.

Бледное, невыразительное лицо Молотова, как всегда, не отражало ничего из того, что было у него на уме. Ящеры по-своему были такими же дегенератами, как капиталисты и фашисты, которым славные крестьяне и рабочие СССР показывали невиданные образцы человеческого достоинства. Несмотря на большие технические достижения, в социальном смысле ящеры были куда более примитивны, чем капиталистическое общество. Они были бастионом древней экономической системы: они были хозяевами и старались использовать людей как рабов – так декларировали диалектики. Впрочем, высшие классы Древнего Рима тоже были дегенератами.

Что ж, в результате их дегенерации можно эксплуатировать эксплуататоров.

– Мы, конечно, примем это условие, – сказал Молотов, – если им так хочется травить себя, мы с радостью предоставим им средства для этого. – Он подождал, пока еще несколько кодовых групп уйдут в эфир, затем снова спросил: – Что еще?

– Они настаивают на том, чтобы самим отвести танки от базы, на сохранении у них личного оружия и на том, чтобы их держали вместе одной группой, – ответил радист.

– Они преуспели в изобретении новых требований, – сказал Молотов. – Над этим надо мне подумать.

Через пару минут он принял решение:

– Они могут отвести свои машины от базы, но не приближаться ни к одной из наших. Местный военачальник должен указать им, что доверие между двумя сторонами установилось еще не в полной мере. Он должен сказать им, что они будут разделены на несколько небольших групп для большей эффективности допросов. Он может добавить, что, если они согласятся на разделение, мы позволим им сохранить оружие, в противном случае – нет.

– Позвольте мне убедиться, что я все правильно понял, товарищ, прежде чем передавать, – сказал радист и повторил сказанное Молотовым.

Когда комиссар иностранных дел кивнул, радист отстучал соответствующие кодовые группы.

– Что-нибудь еще? – спросил Молотов.

Радист покачал головой. Молотов поднялся и покинул комнату, расположенную где-то глубоко под Кремлем. Часовой снаружи отсалютовал. Молотов игнорировал его приветствие так же, как не побеспокоился попрощаться с радистом. Излишества были чужды его натуре.

Именно поэтому он не ликовал, поднимаясь наверх. По выражению его лица никто не мог бы определить, согласились ли мятежные ящеры сдаться, или, наоборот, он сейчас выступит за немедленную их ликвидацию. Но внутри…

«Дураки, – думал он, – какие дураки!»

Не важно, что они стали умнее, чем прежде: эти ящеры все еще слишком наивны по сравнению даже с американцами. Он убедился в этом раньше, даже имея дело с их высокопоставленными начальниками. Они не имели представления о политических играх, которые среди дипломатов-людей воспринимались как нечто обыкновенное. Их представления о способе управления ясно показывали, что они не нуждаются в подобных талантах. Они рассчитывали, что завоевание Земли пройдет быстро и легко. Теперь, когда такого не произошло, они оказались в ситуации, с которой не смогли справиться.

Молотов шел по залам Кремля. Солдаты вытягивались по стойке смирно, штатские чиновники замолкали и уважительно кивали. Он не отвечал им. Он их едва замечал. Но если бы его проигнорировали, он сделал бы резкий выговор.

Подручный дьявола или какой-то другой зловредный негодяй навалил на его стол груду бумаги за то время, пока он занимался переговорами с мятежными ящерами. У него были большие надежды на эти переговоры. У Советского Союза уже было довольно много военнопленных ящеров, и некоторым полезным вещам он от них уже научился. Когда ящеры сдавались, они, казалось, начинали относиться к людям с доверием и пиететом – словно к прежним начальникам.

А заполучить в свое распоряжение целую базу, полную оборудования, которое произвели агрессоры со звезд! Если только советская разведка не ошиблась, это был бы успех, до которого далеко и немцам, и американцам. У англичан было много оборудования от ящеров, но империалистические твари очень постарались разрушить все возможные трофеи после того, как провалилось их наступление на Англию.

Первое письмо в куче было от комитета социальной активности колхоза No 118 – так, по крайней мере, гласил обратный адрес. Именно там, неподалеку от Москвы Игорь Курчатов и его группа ядерных физиков работали над изготовлением бомбы из взрывчатого металла. Они сделали одну из металла, украденного у ящеров. Химическое выделение металла своими силами оказалось весьма трудоемким, как они и предупреждали Молотова, – гораздо более трудоемким, чем ему хотелось верить.

И вот теперь Курчатов писал: «Последний эксперимент, товарищ народный комиссар, был менее успешным, чем мы могли надеяться».

Молотову не требовались годы постоянного чтения между строк, чтобы понять, что эксперимент провалился.

«Некоторые технические аспекты ситуации по-прежнему создают нам трудности. Помощь извне могла бы быть полезной», – продолжал Курчатов.

Молотов тихо хмыкнул. Когда Курчатов просит совета извне, он не имеет в виду помощь от других советских физиков. Все известные ядерные физики СССР уже работали имеете с ним. Молотов положил голову на плаху, напомнив об этом Сталину: он содрогнулся, вспомнив, на какой риск он пошел ради блага родины. Что требовалось Курчатову, так это иностранный опыт.

«Унизительно», – подумал Молотов. Советский Союз не должен быть таким отсталым. Он никогда не попросит помощи у немцев. Если бы даже они предоставили ее, он не мог бы полагаться на их информацию. Сталину было очень приятно, когда ящеры в Польше отделили СССР от гитлеровских безумцев, и в этом Молотов был полностью согласен со своим вождем. От американцев? Молотов пожевал ус. Что ж, возможно. Они делали собственные бомбы из взрывающегося металла, точно так же, как нацисты. И если бы он мог привлечь их чем-то из трофеев, которые находятся на базе ящеров вблизи Томска…

Он вытащил карандаш и обрывок бумаги и принялся писать письмо.

* * *

– Господь Иисус, ты такое видел? – воскликнул Остолоп Дэниелс; он вел свое подразделение через руины того, что было когда-то северной окраиной Чикаго. – И это все – от одной только бомбы!

– Верится с трудом, лейтенант, – сказал сержант Герман Малдун.

Ребята из подразделения не произнесли ни звука. Они только, разинув рты, широко открытыми глазами смотрели на доставшуюся им полосу развалин в несколько миль длиной.

– Я хожу по зеленой земле Бога уже шестьдесят лет, – заговорил Остолоп; его протяжный миссисипский говор медленно и тягуче, как патока, стекал в эту жалкую северную зиму. – Я много чего повидал. Я воевал в двух войнах и объехал все Соединенные Штаты. Но я никогда не видел ничего подобного.

– Вы совершенно правы, – сказал Малдун.

Он был примерно того же возраста, что и Дэниелс, и тоже побывал повсюду. Их подчиненные не имели особого житейского опыта и уж точно не видели ничего подобного. До прихода ящеров никто ничего подобного не видел.

До появления ящеров Дэниелс был менеджером команды «Декатур Коммодорз». Один из игроков любил читать научно-фантастические рассказы о ракетных кораблях и существах с других планет. Интересно, жив ли еще Сэм Игер? Остолопу вдруг представилась картинка из такого рассказа: северная окраина Чикаго напоминала сейчас лунные горы.

Когда он громко сказал об этом, Герман Малдун кивнул. Он был высоким и широкоплечим, с вытянутой грубой ирландской физиономией и с седеющей щетиной на подбородке.

– Так говорили о Франции, еще в девятнадцатом и восемнадцатом годах, и, я думаю, это довольно достоверно. Подходит?