Текст книги "Великий перелом"

– Что вы говорите, Петерсон? – угрожающе прорычал он. – Вы хотите сказать, что мы должны выливать радиоактивные отходы в реку, чтобы ящеры могли узнать, откуда они взялись? Лучше вам не продолжать эту фразу, потому что вы знаете, что будет потом.

– Конечно, знаю! – Голос Петерсона прозвучал пронзительно и резко. – Ящеры нас немедленно взорвут, и мы перейдем в мир иной.

– Совершенно верно, – сказал Гровс. – Мне чертовски повезло, что я не был в Вашингтоне, когда они сбросили там свои бомбы. – Он фыркнул – Они успешно избавились в Вашингтоне от нескольких политиканов – странно, но, выходит, они даже помогли нашим военным. Но если они сбросят бомбу на Денвер, то мы не сможем сделать больше ни одной ядерной бомбы. А в таком случае мы проиграем войну.

– Я это тоже знаю, – ответил Петерсон. – Но перерабатывающий завод может делать ровно столько, сколько может. Если выжимать больше плутония, увеличится нагрузка на фильтры – а если отходы проникнут сквозь фильтры, то попадут в Южный Платт.

– Нам нужно получить больше плутония, – резко сказал Гровс. – Если для этого надо включить дополнительные фильтры или чистить те, которые у нас есть, озаботьтесь. Для этого вы тут и находитесь. Если вы скажете, что не можете справиться, я найду того, кто сможет, обещаю вам. У вас есть преимущество в получении материалов не только из Денвера, но и со всей страны. Используйте это или найдите другую работу.

В своих роговых очках Петерсон выглядел как щенок, которого ни за что пнули под ребра.

– Дело не в материалах, генерал. Мы отчаянно нуждаемся в подготовленных людях. Мы…

Гровс смотрел сердито.

– Я вам сказал, мне не нужны извинения. Мне нужны результаты. Если у вас недостаточно подготовленных людей, подготовьте еще. Или же используйте неподготовленных, но разбейте все ваши процедуры на детские шажки, которые сможет понять любой идиот. Освоил первый шажок – переходит к следующему. Вышло не так – повторил процедуру снова. Получилось вот такое или такое – зовет руководителя, который быстро разберется, что происходит. На такое обучение уйдет много времени, но вы быстрее добьетесь результатов.

– Но… – начал было Петерсон.

Гровс игнорировал его – демонстративно взял бумагу, самую верхнюю, из переполненной корзины входящих. Техник рассерженно вскочил на ноги и выбежал из кабинета. Гровс едва удержался от смеха. Ему приходилось наблюдать и более яростную реакцию. Он мысленно сделал пометку: повнимательнее наблюдать за заводом по обработке плутония в течение нескольких следующих недель. Или Петерсон увеличит продукцию без выпуска радиоактивных отходов в реку, или этим займется кто-нибудь другой.

Бумага, которую взял Гровс, была особенно важной, даже по сравнению с остальными важными бумагами, которые – как и все, так или иначе связанное с атомным оружием, – имели высший приоритет. Он потер подбородок. Такое не каждый день попадалось ему на глаза.

– Значит, это проклятые русские хотят нашей помощи, так? – проговорил он.

Он не особенно задумывался о русских – ни об их политике, ни об их инженерных способностях. Правда, они сделали первую атомную бомбу человеческими руками, хотя и использовали расщепляющиеся материалы, украденные у ящеров. Значит, они заслуживают большего уважения, чем всегда казалось.

Правда, теперь они переживают трудности в производстве собственных радиоактивных веществ и хотят, чтобы кто-то прибыл к ним и помог. Если бы не ящеры, Гровс реагировал бы как человек, обнаруживший в своем белье гремучую змею. Но когда на сцене появляются ящеры, то беспокойство в первую очередь вызывают они и только потом – надежды дядюшки Джо обзавестись атомной бомбой или, скорее, целой кучей бомб.

Гровс откинулся в своем вращающемся кресле. Оно скрипнуло. Ему захотелось закурить. С тем же успехом он мог пожелать достать луну с неба. Он невольно произнес вслух:

– Как бы я хотел, чтобы с нами был Ларссен. Он прекрасно бы подошел для поездки в Москву.

Ларссен, увы, был мертв. Впрочем, он уже никогда не стал бы прежним после того, как его жена ушла к этому парню из армии – к Игеру, так его звали. Когда возникла перспектива переезда Металлургической лаборатории в Хан-форд, штат Вашингтон, никто не захотел прерывать работу для инспекционной поездки. А Ларссен проявил себя тогда наилучшим образом.

Но со своими внутренними демонами справиться не смог. В конце концов они взяли верх, и он застрелил двух людей и бежал на юг, в сторону территории, захваченной ящерами. Если бы он «запел» – а Гровс был уверен, что для этого он и сбежал, – то над Денвером расцвел бы цветок ядерного пламени. Но кавалеристы успели перехватить его прежде, чем он смог добраться до врага.

– Так кого же все-таки послать? – обратился Гровс к стенам кабинета.

Проблема состояла в том, что записка, которую он получил, мало что говорила ему. Он не знал, какого рода неприятности у красных. Есть ли у них вообще действующий реактор? Или они пытаются разделить уран-235 и уран-238? В записке ничего об этом не говорилось. Разбираться, что им требуется, было не легче, чем собрать картинку-головоломку из маленьких кусочков, когда некоторых фрагментов нет, причем неизвестно, каких именно.

Поскольку это были русские, следовало исходить из того, что у них какие-то проблемы элементарного порядка. У него тоже есть такая проблема: посылать ли кого-то через полмира в разгар войны без гарантии, что он прибудет на место целым? И если послать, то кого он не любит настолько, чтобы именно его отправить в Москву или где там русские работают над своей программой?

Он вздохнул.

– Да, Ларссен очень подошел бы, – сказал он.

Увы, с этим он ничего сделать не мог. И никто другой, до самого Страшного Суда, тоже. Гровсу было не свойственно напрасно тратить время – в частности, на размышления о чем-то таком, чего он заведомо не мог сделать. Он понял, что самому ему решить этот вопрос не по силам и что надо поговорить с учеными.

Гровс снова посмотрел на письмо. В обмен на помощь США могли бы получить какие-нибудь устройства с базы ящеров, которая взбунтовалась и сдалась советской армии.

– Надо убедиться, что русские не сжульничают и не расплатятся барахлом, которое не действует или у нас уже есть, – сказал он стенам.

Единственно, в чем можно быть уверенным, имея дело с русскими, так это в том, что верить им нельзя.

Он снова перечитал письмо. Кажется, он кое-что пропустил…

– Взбунтовалась база ящеров? – проговорил он.

Такого еще не было. Ящеры просто рождены, чтобы служить в армии, они исполнительны и дисциплинированны, пусть даже выглядят как хамелеоны, больные манией величия. Он задумался: что же довело их до такой крайности, что они выступили против собственных офицеров?

– Проклятье! Если бы Игер и пленные ящеры были здесь, – проговорил он, – уж я бы выкачал их до дна.

Подстрекательство ящеров к мятежу вовсе не входило в его нынешние обязанности, но его разбирало любопытство.

С другой стороны, хорошо, что Игера здесь не было, когда Йене Ларссен вернулся из Ханфорда. Ларссен, вероятно, прикончил бы его и Барбару из винтовки, которую ему выдали для поездки. Все это недоразумение с его женой не было следствием чьей-то вины, но Ларссен не мог справиться с ситуацией. Так или иначе, Гровс был уверен, что именно это переполнило чашу его терпения.

– Ладно, не стоит больше беспокоиться, – сказал он.

Ларссен умер, Игер с женой уехали в Хот-Спрингс, штат Арканзас, и пленные ящеры вместе с ними. Гровс подозревал, что Игер продолжает работать с ящерами. У него здорово получалось разбирать, что они имеют в виду и как они вообще думают. Гровс знал, как отзывались об умственных способностях самого Игера: ничего особенного, парень со странностями – но весьма способный.

Он выкинул Игера из головы так же, как только что выкинул Ларссена. Если русские хотят заплатить за информацию, которая им нужна для создания атомной бомбы, значит, они в ней действительно очень нуждаются. С другой стороны, Ленин что-то говорил о капиталистах, которые продают Советскому Союзу веревку, на которой красные их же и повесят. Если они узнают ядерные секреты, разве в один прекрасный день они не решат использовать их против Соединенных Штатов?

– Конечно, захотят – ведь это русские, – сказал Гровс.

В конце концов, если припрет, США, не колеблясь, используют в своих интересах любые знания, откуда бы они ни взялись. Таковы правила игры.

Другой вопрос: насколько обоснованны его опасения? Краткосрочное преимущество – против риска в отдаленном будущем. Если без ядерного оружия русских разобьют, то беспокоиться о них глупо. Следует беспокоиться о том, что сделают с Соединенными Штатами русские, вооруженные ядерными бомбами, после того, как Россия разделается с ящерами.

Насколько ему известно – спасибо Игеру и пленным ящерам, – ящеры преуспели в долгосрочном планировании. Они свысока смотрели на людей, потому что люди, по их меркам, лишены предвидения. Зато, с точки зрения людей, ящеры настолько заняты изучением лесных дебрей, что временами не замечают, что возле двери соседа валится дерево и падает им на головы.

– Раньше или позже мы узнаем, правы они или правы мы – или же мы и они ошибались, – сказал он.

Вопрос был не из тех, с которыми он легко справлялся. Допустим, надо что-то построить за определенный срок, вот деньги. Он либо возьмется выполнить работу, либо скажет, что сделать ее невозможно, – и объяснит почему. На то он и инженер.

«А если вам нужна философия, – думал он, – то следует пойти за нею к философу».

И тем не менее, занимаясь нынешним проектом, он постоянно выслушивал многочисленные пояснения ученых. Разобравшись, как работает бомба, он по мере сил помогал им с технологией и методикой. Но когда Ферми, Сциллард и все остальные пускались в дискуссии, он всегда пасовал, хотя и считал себя способным к математике. Квантовая механика была ему не по зубам.

Так, ладно, сейчас он должен беспокоиться только о том, чтобы выбрать какого-нибудь физика-неудачника и отправить его в Россию. Из всего того, что он делал на службе нации, предстоящая операция вызывала у него наименьший энтузиазм.

Хотя по сравнению с беднягой, которому придется отправиться туда, ему не так уж и плохо.

Глава 3

Панайотис Маврокордато, стоявший у борта «Наксоса», показал точку на берегу.

– Вот она, – сказал он по-немецки с греческим акцентом. – Святая земля. Через пару часов мы причалим в порту Хайфы.

Мойше Русецкий поклонился.

– Не обижайтесь, – добавил он на немецком языке с гортанным иудейским выговором, – но я не буду сожалеть, когда сойду здесь с вашего судна.

Маврокордато рассмеялся и сдвинул плоскую черную шерстяную матросскую шапочку на лоб. На Мойше была такая же шапка, подаренная одним из матросов «Наксоса». Раньше он думал, что на Средиземном море всегда солнечно и тепло, даже и зимой. Солнце здесь действительно светило, но бриз, который овевал их, никак нельзя было назвать теплым.

– Во время войны безопасных мест не существует, – сказал Маврокордато. – Раз уж мы прошли через это, то, черт побери, сможем пройти почти через что угодно, Theou thelontos note 3Note3
  Господи помилуй (греч.). – Прим. пер.


[Закрыть].

Он вынул янтарные четки и принялся перебирать их.

– Не могу с вами спорить, – сказал Русецкий.

Старое ржавое судно направлялось в Рим, когда этот вечный город – старое прозвище все-таки оказалось ошибочным – и одновременно опорный пункт ящеров в Италии исчез в атомном пожаре. Немцы до сих пор хвастались этим в коротковолновых передачах, несмотря на то, что вскоре после этого ящеры в отместку превратили в пар Гамбург.

– Подготовьтесь сойти на берег с семьей сразу же, как только мы причалим, – предупредил Маврокордато. – Вы ведь единственный груз, который мы доставили в этом рейсе, и как только англичане расплатятся с нами за то, что доставили вас в целости и сохранности, мы тут же повернем обратно в Тарсус на всех парах.

Он топнул ногой по палубе. «Наксос» знавал и лучшие времена.

– У нас не так уж много вещей, чтобы беспокоиться о сборах, – ответил Мойше. – Если только Рейвен не будет торчать в машинном отделении, мы будем готовы по первому слову.

– Какой хороший у вас мальчик, – ответил греческий капитан.

Похоже, по понятиям Маврокордато, хороший – это мальчик, способный на всевозможные проказы. Мойше в этом отношении был более умеренным. Впрочем, Рейвен – как и вся семья – прошел через такое, что грех жаловаться на мальчика.

Он отправился в каюту, которую делил с Рейвеном и женой Ривкой, чтобы убедиться, не подведет ли он Маврокордато. Скудные пожитки уже почти все увязаны. Ривка удерживала Рейвена на месте тем, что читала польские сказки из книги, которая каким-то чудом уцелела на пути из Варшавы в Лондон, а из Лондона – почти до самой Святой Земли. Если Рейвену читали или же он углублялся в книгу сам, он успокаивался. Все остальное время в маленьком мальчике, казалось, работал вечный двигатель. Мойше казалось, что более подходящего места для вечного двигателя и не найти.

Ривка положила книгу и вопросительно посмотрела на мужа.

– Мы причалим через пару часов, – сказал он.

На Ривке держалась вся семья, и Мойше был достаточно умен, чтобы понимать это.

– Я не хочу сходить с «Наксоса», – сказал Рейвен, – мне нравится здесь. Я хочу стать матросом, когда вырасту.

– Не глупи, – сказала ему Ривка, – мы направляемся в Палестину, в Святую Землю. Ты понимаешь? В течение сотен и сотен лет здесь было очень мало евреев, и вот теперь мы возвращаемся. Мы даже можем попасть в Иерусалим. «На следующий год – в Иерусалиме» – желают друг другу люди в святые дни. А мы попадем туда на самом деле, ты это понимаешь?

Рейвен кивнул, широко раскрыв глаза. Несмотря на тяготы переездов, они сумели объяснить ему, что значит быть евреем и какое чудо стоит за словом «Иерусалим». Для Мойше это слово было волшебным. Он и не представлял себе, что его долгое путешествие закончится в Палестине, пусть даже его привезли сюда, чтобы помочь англичанам, которым нет дела до его религии.

Ривка продолжила чтение. Мойше прошел на нос судна и стал рассматривать приближающуюся Хайфу. Город начинался от самого моря, поднимаясь по склонам горы Кармель. Даже зимой, в холода средиземноморское солнце светило гораздо ярче, чем он привык видеть в Варшаве и в Лондоне. Большинство домов, которые он видел, были ярко-белыми, в этом пронзительном солнечном свете они сверкали, словно облитые серебром.

Между домами виднелись группы невысоких густых деревьев с серо-зеленой листвой. Таких он раньше никогда не видел. Когда подошел капитан Маврокордато, он спросил его, что это за деревья.

– Разве вы не знаете олив? – воскликнул он.

– В Польше не растут оливы, – извиняющимся тоном ответил Мойше, – и в Англии тоже.

Гавань тем временем приближалась. На пирсе было много людей в длинных одеждах – в белых или в ярких полосатых – и с платками на головах. Арабы, спустя мгновение понял Мойше. Неизмеримо далекая от всего, с чем он вырос, реальность обрушилась на него, словно удар дубины.

На других людях была более привычная одежда: мешковатые штаны, рубахи с длинными рукавами, иногда пальто; вместо арабских платков – кепки или поношенные шляпы. Особняком держалась группа людей в хаки, знакомом Мойше по Англии: британские военные.

Маврокордато, должно быть, их тоже увидел, потому что направил «Наксос» именно к тому пирсу, на котором они стояли. Черные клубы угольного дыма, поднимавшиеся из труб старого судна, постепенно сошли на нет, судно плавно подошло к причалу. Матросы с помощью докеров на берегу быстро пришвартовали «Наксос», бросили сходни с причала на судно. Услышав стук, Мойше осознал, что может сойти на берег Израиля, земли, с которой его праотцы были изгнаны две тысячи лет назад. От благоговения волосы на затылке встали дыбом.

Ривка и Рейвен вышли на палубу. Жена Мойше тащила мешок, еще один мешок нес на плече матрос.

Мойше взял у него вещи со словами:

– Evkharisto poly – благодарю вас.

Почти единственная фраза на греческом, выученная им за время долгого нервного путешествия по Средиземному морю, оказалась полезной.

– Parakalo, – ответил, улыбаясь, матрос, – добро пожаловать.

Англичане в военной форме двинулись к «Наксосу».

– Мне можно… нам можно… подойти к ним? – спросил Мойше Маврокордато.

– Идите вперед, – ответил капитан, – я тоже пойду. Для верности. Они должны мне заплатить.

Ноги Мойше застучали по доскам причала. Ривка и Рей-вен держались вплотную к нему. Последним шел Маврокордато. Мойше сделал последний шаг. Теперь он покинул судно и находился на Земле – пусть это всего-навсего порт

– Обетованной. Ему хотелось встать на колени и поцеловать грязное, с пятнами креозота дерево досок.

Но он не успел. Один из англичан заговорил:

– Вы, должно быть, мистер Русецкий? Я – полковник Истер, ваш посредник здесь. Мы свяжемся с вашими соотечественниками при первой возможности. Ситуация здесь несколько осложнилась, поэтому ваша помощь будет очень полезной. Совместные действия в одном и том же направлении увеличат наши шансы на успех, вы согласны?

– Я сделаю все, что смогу, – медленно, с акцентом ответил Мойше по-английски.

Он без всякой радости изучал Истера: тот явно воспринимал еврея как некий инструмент, только и всего. Как и ящеры. Лучше иметь дело с англичанами, чем с чужаками, но все равно ему претило быть инструментом в чьих-то руках.

В сторонке другой британский офицер передал Панайотису Маврокордато несколько аккуратно обвязанных столбиков золотых соверенов. Грек расцвел в улыбке. Вот он точно не считал Мойше инструментом, для него пассажир представлял собой продовольственную карточку, и капитан этого не скрывал. На фоне лицемерия Истера его честность была, пожалуй, привлекательней.

Англичанин сказал:

– Пройдемте со мной, мистер Русецкий, вы и ваша семья, у входа в доки нас ожидает повозка. Сожалею, что мы не можем предложить вам автомобиль – сейчас у нас очень плохо с бензином.

Бензина недоставало во всем мире. Странно, что полковник Истер озаботился вежливым объяснением отсутствия топлива. Даже элементарную вежливость он игнорировал: ни он, ни один из его подчиненных не сделал ни малейшего движения, чтобы взять мешки у Мойше и Ривки. Беспокоиться об удобствах для гостей? Но ведь это просто инструмент – что о нем беспокоиться?

Повозка оказалась окрашенным в черный цвет старинным английским экипажем, который, наверно, хранили в вате и фольге в течение двух поколений.

– Мы отвезем вас в казарму, – сказал Истер, забираясь в экипаж вместе с семьей Русецких и рядовым солдатом, который взял в руки вожжи. Остальные офицеры уселись в другую, очень похожую повозку. – Там вас накормят, а затем посмотрим, как вас разместить, – продолжил Истер.

Если бы они думали не только о том, как его использовать, то квартиру подготовили бы заранее. Хорошо хоть вспомнили, что инструменту требуется пища и вода. А вот помнят ли они, что ему нельзя предлагать ветчину?

Солдат-кучер щелкнул вожжами и прикрикнул на лошадей. Экипаж с грохотом покатил из портового района.

Широко раскрытыми глазами Мойше рассматривал пальмы, похожие на гигантские метелки из перьев; беленые здания, построенные из земляных кирпичей; мечеть, мимо которой они проезжали. Арабы-мужчины в длинных одеждах, которые он уже видел в порту, и арабские женщины, закутанные так, что видны были только их глаза, руки и ступни ног, глазели на экипажи, ехавшие по узким извилистым улочкам. Мойше чувствовал себя как чужак, хотя его собственный народ произошел из этих мест. А вот полковник Истер, казалось, ничуть не сомневался в том, что управление этой страной ему доверил сам Господь Бог.

Неожиданно здания расступились, образуя рыночную площадь. И Мойше моментально избавился от ощущения своей чужеродности и почувствовал себя дома. Ни одна деталь на этом рынке не была похожа на то, что он знал по Варшаве: ни одежды продавцов и покупателей, ни язык, которым они пользовались, ни фрукты, овощи и безделушки, которые они продавали и покупали. Но общий тон, атмосфера, то, как они торговались, словно возвращали его назад, в Польшу.

Ривка тоже улыбалась: очевидно, сходство рынков поразило и ее. И при более внимательном рассмотрении Мойше обнаружил, что не все мужчины и женщины на рынке были арабами. Были и евреи, большей частью в рабочей или просто длинной одежде, которая, однако, была более открытой, чем одеяния, в которые кутались арабские женщины.

Пара евреев с медными подсвечниками в руках прошли совсем рядом с экипажем. Они говорили громко и оживленно. Улыбка Ривки исчезла.

– Я не понимаю их, – сказала она.

– Они говорят на иврите, а не на идиш, – объяснил Мойше и слегка вздрогнул.

Сам он смог разобрать только несколько слов. Учить иврит в молитвах и по-настоящему говорить на нем – это совершенно разные вещи. Ему понадобится многому научиться здесь. Как скоро он сможет управиться?

Они миновали рынок. Дома и лавки снова придвинулись вплотную. На перекрестках больших улиц движением управляли британские солдаты – точнее, пытались делать это: арабы и евреи в Хайфе не склонны были подчиняться командам, как послушное население Лондона.

Через пару кварталов дорога начала петлять. Невысокий молодой парень в рубашке с короткими рукавами и в брюках хаки выскочил вперед перед экипажем, в котором ехала семья Русецких. Он направил пистолет в лидо кучера.

– Теперь вы сойдете, – сказал он по-английски с сильным акцентом.

Полковник Истер потянулся к оружию. Молодой человек обвел взглядом крыши по обе стороны дороги. С десяток мужчин, вооруженных винтовками и автоматами, – у большинства лица были скрыты под платками – взяли на прицел оба экипажа, направлявшихся к британским казармам.

Очень медленно и осторожно Истер убрал руку.

Самоуверенный молодой человек, появившийся первым, улыбнулся, словно это был рядовой случай, а не что-то из ряда вон выходящее.

– Ах, как это хорошо, это очень хорошо, – сказал он. – Вы очень понятливый человек, полковник.

– В чем же смысл этой… этой дурацкой дерзости? – потребовал ответа Истер. Судя по его тону, имей он хоть малейший шанс на успех, он принял бы бой.

– Мы освобождаем вас от ваших гостей, – ответил нападавший.

Он отвел взгляд от англичанина, посмотрел на Мойше и заговорил на идиш:

– Вы и ваша семья, выходите из экипажа и пойдемте со мной.

– Почему? – спросил Мойше на том же языке. – Если вы именно тот, за кого я вас принимаю, то я в любом случае стал бы говорить с вами.

– Да, и сказали бы нам то, что хотят британцы, – ответил парень с пистолетом. – Теперь выходите – я не собираюсь спорить с вами целый день.

Мойше вылез из повозки, помог спуститься жене и сыну. Размахивая пистолетом, налетчик повел их через ближайшие ворота во двор, где было еще двое вооруженных людей. Один из них отложил винтовку и завязал глаза всем Русецким.

Когда он завязывал глаза Мойше, он заговорил на иврите – совсем короткое предложение, смысл которого дошел до Мойше спустя мгновение. Примерно то же самое сказал бы в такой ситуации он сам:

– Отличная работа, Менахем.

– Спасибо, но не надо болтовни, – ответил налетчик. Значит, он и был Менахемом. Он легонько толкнул Мойше в спину, а кто-то другой подхватил его под локоть.

– Двигайтесь.

Не имея выбора, Русецкий повиновался.

* * * Большие Уроды толкали тележки с боеприпасами к истребителю Теэрца. Большинство из них относились к темно-коричневой разновидности тосевитов – в отличие от розово-смуглого типа. Темно-коричневые тосевиты в этой части малой континентальной массы были более склонны к сотрудничеству с Расой, чем те, что посветлее. Насколько знал бывший командир полета, светлокожие обращались с темнокожими настолько плохо, что правление Расы по сравнению с этим должно было показаться благом.

Его пасть открылась от удивления. Раньше он думал: Большой Урод – это Большой Урод, и этим все сказано. А сами тосевиты, видимо, смотрели на проблему иначе.

Эти тосевиты сняли с себя туники, закрывавшие верхнюю часть тел. Используемая в обмене веществ вода, охлаждающая их тела, блестела на их шкурах. Судя по всему, им было жарко.

Для Теэрца температура была вполне подходящей, а вот влажность воздуха

– излишне велика. Но это единственное, что смущало его в здешнем климате, во Флориде. Ему довелось провести зимы в Маньчжурии и Японии, по сравнению с которыми Флорида казалась чудесной.

Двое самцов, обслуживавших истребитель Теэрца, начали загружать его.

– Как, только две ракеты «воздух – воздух»? – сердито спросил он.

– Будьте благодарны за то, что вы получили две, господин, – ответил старший – плотный самец по имени Уммфак.

Хотя формально обслуга истребителей подчинялась пилотам, те, кто был поумнее, обращались с Уммфаком и его коллегами как с равными – за что и получали лучшие боеприпасы.

– Очень скоро, – продолжил Уммфак, – не останется ничего, кроме пушечных снарядов, так что мы и Большие Уроды будем сражаться в ближнем бою.

– Неприятная мысль, – сказал Теэрц и вздохнул. – Но вы, вероятно, правы. Похоже, теперь боевые действия пойдут именно так. – Он постучал по обшивке фюзеляжа истребителя. – Слава Императору, что мы все еще летаем на более совершенных машинах.

– Вы совершенно правы, – сказал Уммфак. – Но даже они нуждаются в запасных частях…

Теэрц забрался в кабину и уютно свернулся на бронированном мягком сиденье, как будто был детенышем, свернувшимся внутри яйца. Он не хотел думать о проблеме запасных частей. Большие Уроды уже начали летать на машинах, гораздо более опасных для его истребителя, чем те, которыми они располагали, когда Раса впервые высадилась на Тосев-3.

Он снова с горечью рассмеялся. Считалось, что у Больших Уродов вообще нет никаких самолетов. Считалось, что они – варвары дотехнологической эры. Насколько он знал, они действительно были варварами: вряд ли хоть один самец, побывавший в японском плену, стал бы с этим спорить. А вот дотехнологическая эра на поверку оказалась совсем другой.

Он пробежал глазами полетный лист. Все было, как положено. Он сунул коготь в пространство между незакрепленным куском обивки и внутренней стенкой кабины. Сосуд с имбирем никто не обнаружил. Это хорошо. Японцы приучили его к этому снадобью, когда он был в плену.

Сбежав, он обнаружил, что многие его сотоварищи попробовали имбирь по собственному желанию.

Он вызвал местного командира полетов и получил разрешение на взлет. Турбины истребителя проснулись и взревели. Вибрация и шум вызвали приятное и знакомое ощущение.

Он вырулил на взлетную полосу, затем круто взлетел – ускорение сильно вдавило его в сиденье. Горизонт перед ним чудесно раздвинулся, как всегда бывает при взлете. Это расширение радовало его здесь меньше, чем при полетах на других базах, потому что в глаза сразу же бросились руины Майами.

Теэрц летел над Флоридой, когда под ним расцвело жуткое облако взрыва. Будь он чуточку поближе, огненный шар задел бы и его. Взрыв мог повредить истребитель или же бросить в штопор, из которого он бы не вышел.

Командир полета издал тревожное шипение. Рука сама начала искать маленький пластиковый сосуд с порошком имбиря. Когда Теэрца перебросили на малую континентальную массу, он забеспокоился, сможет ли он добыть здесь снадобье, которого так страстно желал. Но на базе во Флориде многие самцы использовали имбирь, а темнокожие Большие Уроды, которые работали на Расу, казалось, обладали неистощимым запасом порошка. Они даже просили за него немного – обычные безделушки, мелкие электронные штучки, которые он легко доставал, чтобы обменивать на наслаждение, приносимое имбирем.

Но…

– Сейчас не буду, – сказал он и убрал руку.

Конечно, после имбиря он почувствует себя великолепно, но снадобье все же затуманивает сознание. Стычки с Большими Уродами перестали быть легкими и безопасными, как когда-то. Излишняя самоуверенность теперь все чаще кончается занесением имени на мемориальную пластину, которая хранит память о самцах, погибших во имя присоединения Тосев-3 к Империи.

В столицах Работев-2 и Халесс-1 тоже были такие пластины, он сам видел их голограммы перед отлетом. На той, что хранилась на Халесс-1, было всего несколько имен, на Работев-2 – несколько сотен. Теэрц был уверен, что Раса воздвигнет мемориальную пластину и на Тосев-3 – раз уж так сделано в других завоеванных мирах. Если не поддерживать традиции, то какой смысл в цивилизации?

Но мемориальные пластины на Тосев-3 будут слишком большими.

– Мы сможем возвести пластины, а затем построить столицу внутри них,

– сказал Теэрц.

Его рот сам собой открылся: видение было ужасным, но в то же время и забавным. Мемориальные пластины, увековечившие память героев, павших при завоевании Тосев-3, будут содержать множество имен.

Теэрц пролетел над предписанным участком малой континентальной массы на север и на запад. Значительная часть этой территории все еще оставалась в руках Больших Уродов. Частенько зенитный огонь оставлял в воздухе грязные пятна черного дыма ниже и позади него. Об этом он не беспокоился – он летел на слишком большой высоте, где зенитки тосевитов не могли достать его.

Одним глазом он настороженно следил за радиолокационным изображением на экране. Разведка сообщала, что американцы отставали от британцев и немцев в области реактивной авиации, кроме того, они обычно использовали свои поршневые машины для атак по наземным частям, но никогда нельзя быть уверенным… и разведка вовсе не такая всеведущая, как принято считать. Еще один болезненный урок, который Раса получила на Тосев-3.

На вершинах здесь и там пятнами лежал снег. Насколько знал Теэрц, именно поэтому Большие Уроды до сих пор удерживали эту часть своего мира. Но если оставить им все местности, где падает снег, в конечном счете у вас останется слишком мало земли, которую можно назвать своей.

Он подлетел поближе к большой реке, которая текла с севера на юг через середину северной половины малой континентальной массы. Большую часть территории вдоль реки контролировала Раса. Если с его машиной что-то произойдет, он сможет найти убежище.

Большая река отмечала западную границу области патрулирования. Он уже собирался развернуться назад к Флориде, которая, какой бы влажной ни была, по крайней мере позволяла наслаждаться умеренным климатом. Внезапно радар переднего обзора обнаружил новую угрозу.

Неизвестный объект отделился от земли и быстро развил скорость большую, чем скорость истребителя Теэрца. Теэрц даже подумал: не испортилось ли что-нибудь в радаре? И есть ли на базе запчасти, чтобы починить его?

Затем мысли приняли другое направление. Это не был самолет типа ракетного истребителя, который начали использовать немцы. Это была очень плохая ракета, управляемый снаряд. У немцев такие были, но Теэрц не знал, что они есть и у американцев. По его данным, вряд ли знала об этом и разведка.