Текст книги "Великий перелом"

Они начали торговаться о том, какое количество продовольствия должен отдать Нье за снаряды, и о том, где и как организовать доставку. Как и прежде, Нье чувствовал презрение. Во время Большого Похода он постоянно заключал мелкие сделки с кадровыми офицерами и главарями бандитов, примерно такие же, что и в этот раз. Уцелевшие остатки некогда мощной императорской японской армии в Китае опустились до статуса бандитов; японцы не могли теперь позволить себе больше, чем грабеж в сельских местностях. И все равно они не могли обойтись без того, чтобы им не пришлось менять боеприпасы на продовольствие.

Нье решил, что не будет рассказывать Лю Хань подробности переговоров с японцем. Ее ненависть к ним была личной, как и к маленьким дьяволам. Нье тоже ненавидел японцев и чешуйчатых дьяволов, но с такой идеологической чистотой, какой его женщина не могла и надеяться когда-либо достичь. Но она обладала воображением и придумывала такие способы нанесения урона врагам Народно-освободительной армии и коммунистической партии, о которых он никогда и не думал. Успех, в особенности у тех, кто не формирует серьезную политику, может быть достижим и в отсутствии идеологической чистоты – конечно, временно.

Майора Мори нельзя было отнести к искусным торговцам, с какими встречался Нье. Из каждых трех китайцев двое могли бы выторговать больше продовольствия, чем этот Мори. Нье мысленно пожал плечами. Что ж, недаром Мори варвар и восточный дьявол. Из японцев получаются хорошие солдаты, а все прочее – не ахти.

Насколько он знал, то же относилось и к маленьким чешуйчатым дьяволам. Они могли завоевывать, но, похоже, не представляли, как держать под контролем мятежную страну. Они даже не использовали убийства и террор, что для японцев было само собой разумеющимся. Максимум – они вербовали коллаборационистов, но этого было недостаточно.

– Превосходно! – воскликнул майор Мори, когда торги закончились. Он шлепнул себя по животу. – Какое-то время хорошо поедим.

Мундир болтался на нем, как мешок. Когда-то японец, возможно, был довольно упитанным человеком. Теперь нет.

– А вскоре приготовим для маленьких дьяволов подарочек, – ответил Нье.

А если его идея со снарядами принесет успех, он постарается свалить ответственность на гоминьдан. Лю Хань не одобрит этого: захочет, чтобы гнев чешуйчатых дьяволов испытали японцы. Но, как и сказал Нье, в долгосрочной перспективе гоминьдан более опасен.

И пока маленькие чешуйчатые дьяволы не заподозрят в нападении Народно-освободительную армию, переговоры с ними будут идти беспрепятственно. В последнее время эти переговоры приобрели особое значение, их требуется продолжать. Результат может быть куда более существенным, чем возвращение ребенка Лю Хань. Нье надеялся на это.

Он вздохнул. Если бы у него был выбор, то Народно-освободительная армия выгнала бы из Китая и японцев, и чешуйчатых дьяволов. Но выбора не было. Ты должен делать то, что обязан. И только потом, если тебе повезет, ты получишь шанс сделать то, чего хочешь.

Он поклонился майору Мори. Майор ответил ему тем же.

– Мерзкая война, – снова сказал Нье.

Мори кивнул.

«Но рабочие и крестьяне победят в ней, и в Китае, и во всем мире», – подумал Нье.

Он посмотрел на японского офицера. Может быть, и Мори владели мысли о победах. Что же, в таком случае он ошибается. Диалектика Нье доказывает это совершенно однозначно.

* * * Мордехай Анелевич ступил на тротуар перед зданием на Лутомирской улице.

– Я могу иметь дело с врагами, – сказал он. – Я справлюсь и с нацистами, и с ящерами, но эти… Мои друзья! – Он закатил глаза в театральном отчаянии. – Vay iz mir!

Берта Флейшман рассмеялась. Она была на год или два старше Мордехая и внешне настолько бесцветна, что еврейское Сопротивление Лодзи часто использовало женщину для сбора информации: ее никто не замечал. Но вот смехом своим, искренним и сердечным, она выделялась.

– Сейчас дела у нас идут неплохо. Ящеры не смогли пройти через Лодзь, чтобы напасть на нацистов. – Она сделала паузу. – Конечно, не каждый согласится, что это хорошо.

– Знаю. – Анелевич поморщился. – Я и сам не считаю, что это хорошо. Это даже хуже, чем встрять между нацистами и русскими. Кто бы ни победил, мы все равно проиграем.

– Немцы выполнили свое обещание не захватывать Лодзь, пока мы будем удерживать ящеров от активных действий, – сказала Берта. – Последнее время они нас не бомбили.

– За это нужно благодарить Бога, – сказал Анелевич.

До войны он не был религиозным человеком. Для нацистов это значения не имело, они бросили его в варшавское гетто вместе со всеми. То, что он видел там, убедило его, что без Бога он жить не может. Слова, вызывавшие иронию в тридцать восьмом году, теперь звучали искренне.

– В данное время мы полезны им. – Углы рта Берты Флейшман опустились.

– Главное не меняется. Раньше мы работали на их заводах, выпуская для них все что угодно, а они убивали нас.

– Знаю. – Мордехай топнул о мостовую. – Думаю, они испытали свой ядовитый газ на евреях, прежде чем применили его против ящеров.

Ему не хотелось думать об этом. Если бы он позволил себе лишние размышления, то задумался бы, почему помогает в борьбе против ящеров Гитлеру, Гиммлеру и собственным палачам. Но, встречаясь с Бунимом и другими ящерами, занимавшими в Лодзи ответственные посты, он не мог помогать им бить немцев – ибо тем самым наносил вред всему человечеству.

– Это нечестно, – сказала Берта. – С тех пор, как существует мир, кто-нибудь предсказывал это?

– Мы – избранный народ, – ответил Анелевич, пожав плечами. – Но мы избраны не для этого.

– Кстати сказать, разве не ожидается проезд грузовой колонны ящеров через город примерно через полчаса? – спросила Берта. Поскольку именно она добыла эту информацию, вопрос был риторическим. Она улыбнулась. – Может быть, пойдем и посмотрим кое-что забавное?

Предполагалось, что колонна направится на север по Францисканской улице: ящеры, пытавшиеся отрезать базу от передовых германских частей, наступающих со всех сторон, нуждались в подкреплении. Ящерам не везло. Любопытно, что они будут делать, когда поймут, почему им так не везет? Впрочем, лучше бы любопытство осталось праздным.

Евреи и поляки стекались к перекрестку Инфланцкой и Францисканской улиц, они стояли на тротуаре, болтали, торговались и занимались какими-то делами, как и в любой другой день. Эта сцена, словно пришедшая из довоенного времени, имела лишь одно отличие от прошлого: многие мужчины – и некоторые женщины – за спиной или в руках носили винтовки. Обман в эти дни вел к быстрому и строгому наказанию.

Минут за пятнадцать до проезда колонны полицейские – евреи и поляки – попытались очистить улицу. Анелевич смотрел на них, в особенности на евреев, с нескрываемым отвращением. Евреи-полицейские – их правильнее было бы назвать бандитами – были преданы Мордехаю Хаиму Румковскому, который стал старостой евреев еще во времена, когда лодзинское гетто было в руках нацистов, и продолжал управлять ими при ящерах. Евреи-предатели, как и прежде, носили длинные пальто, кепи с блестящими козырьками и красно-белые с черным повязки на рукавах, выданные еще немцами. Они раздувались от сознания собственной значимости, но все остальные презирали их.

Полицейские не очень-то преуспели в очистке улиц. Из оружия у них были только дубинки, оставшиеся с тех времен, когда в Лодзи хозяйничали нацисты. Разгонять ими людей с винтовками было непросто. Анелевич знал, что еврейская полиция просила у ящеров оружие. Но все, что существовало до прихода ящеров, было для них неприкосновенно, словно Тора: ничего не менять, ни во что не вмешиваться. Полиции пришлось обходиться без огнестрельного оружия.

Старый еврей, управлявший телегой, груженной столами, поставленными друг на друга по четыре и пять штук, попытался пересечь Францисканскую улицу по Инфланцкой, в то время как поляк, водитель грузовика, ехал по Францисканской с грузом пустых молочных бидонов. Поляк попытался снизить скорость, но, похоже, у него были не в порядке тормоза. Грузовик врезался в телегу старого еврея.

Грохот, который поднялся после столкновения, был громче, чем шум самого столкновения. Задний борт грузовика был не очень хорошо закрыт, и молочные бидоны посыпались на мостовую и раскатились в стороны. Как мог видеть Мордехай, столы на телеге тоже не были закреплены и повалились на землю. Некоторые поломались.

Могло показаться чудом, но возница телеги не пострадал. Удивительно проворно для старика он соскочил со своего сиденья и побежал к грузовику, выкрикивая ругательства на идиш.

– Заткнись, проклятый жид! – отвечал поляк на родном языке. – Вонючий старый христоубийца, напрасно тратишь нервы на крик.

– Я ору из-за твоего отца, пусть даже твоя мать и не знает, кто он, – парировал еврей.

Поляк выскочил из кабины и набросился на еврея. Через мгновение они уже катались по земле. Народ сбегался к месту ссоры. Здесь и там люди нападали друг на друга и начинали новые стычки.

Полицейские – и евреи, и поляки – яростно свистели, стараясь разогнать толпу. Некоторые были втянуты в кулачную драку. Мордехай Анелевич и Берта Флейшман с интересом наблюдали за расширяющимся хаосом.

В этот хаос и въехала колонна ящеров. Некоторые грузовики были инопланетного производства, другие – человеческие, конфискованные. Грузовик ящеров начал сигналить – звук был такой, как если бы ведро воды вылили на раскаленную докрасна железную плиту. Загудели и другие машины, шум получался поистине устрашающий.

Никто на улице не обратил на него ни малейшего внимания.

– Какая жалость, – сказал Мордехай. – Похоже, что у ящеров опять задержка.

– Это ужасно, – сказала Берта таким же торжественным тоном. Они оба засмеялись. Берта продолжила тихим голосом. – Сработало даже лучше, чем мы ожидали.

– Пожалуй, – согласился Анелевич. – Ицхак и Болеслав оба заслуживают тех статуэток, которые американцы каждый год дают своим лучшим киноактерам.

Карие глаза Берты Флейшман заморгали.

– Они не смогли бы сыграть лучше, если бы репетировали несколько лет, не так ли? Остальные наши люди – да и люди из Армии Крайовой, – отметила она, – тоже действуют прекрасно.

– Да, в этой толпе большинство людей или наши, или из польской армии,

– сказал Мордехай. – А в противном случае мы получили бы настоящий бунт вместо спектакля.

– Я рада, что никто не снял со спины винтовку и не пустил ее в ход, – сказала Берта. – Ведь не все знали, что это игра.

– Твоя правда, – сказал Анелевич. – И полиция, и водители грузовиков ящеров тоже этого не сделали. – Он показал в конец длинной колонны застрявших автомобилей. – О, смотри. Некоторые как будто стараются повернуть и использовать другую дорогу, чтобы выехать из города.

Берта заслонила глаза рукой, чтобы лучше видеть.

– Да, это так. Но, похоже, у них еще будут неприятности. Я вот думаю о тех, кто все это затеял. Кто бы он ни был, он сумел спешно вывести на улицу большое количество людей.

– Это определенно так. – И Мордехай улыбнулся ей. Она ответила ему улыбкой. Пусть она и не красавица, но ему нравилось, как она выглядит, когда радуется, как в этот раз. – Я думаю, эти несчастные грузовики еще долго не смогут никуда уехать.

– Боюсь, что ты прав. – Берта театрально вздохнула. – Какая жалость!

Они с Мордехаем снова рассмеялись.

* * * Конечно, ящеры были, мягко говоря, не великанами. Но даже среди ящеров Страха был коротышкой: рослый девятилетний мальчик мог смотреть на него свысока. Впрочем, среди ящеров, как и среди людей, рост не влиял на силу личности. Каждый раз, когда Сэм Игер начинал разговор с бывшим командиром корабля «106-й Император Йоуэр», через пару минут он забывал, что Страха ростом ему по пояс.

– Не сдавшись сразу, вы, Большие Уроды, создали Атвару, адмиралу с тухлыми мозгами, проблему, которую он не в состоянии решить, – заявил Страха. – В свое время я убеждал его нанести серию ударов против вас, ударов настолько сильных, чтобы у вас не было иного выбора, кроме как подчиниться Расе. Прислушался он ко мне? Нет!

Усиливающее покашливание Страхи было шедевром грубости.

– Почему же он не сделал этого? – спросил Игер. – Я всегда удивлялся этому. Похоже, что Раса ни разу не решилась усилить давление больше, чем на один шаг за раз. Это позволило нам – как бы это сказать? – пожалуй, подойдет слово «адаптироваться».

– Истинно так, – подтвердил Страха, снова добавив усиливающее покашливание. – Главная вещь, которой мы не понимали в течение более долгого, чем следовало, времени, это то, как быстро вы, тосевиты, умеете приспосабливаться. Этот дурак Атвар продолжал рассматривать кампанию, которую мы вели против вас, как войну с варварами доиндустриальной эры. Именно к этому мы и готовились. Но даже его глаза не могли игнорировать действительность. Он считал, что следует приложить большие усилия, чем было запланировано, но всегда старался свести увеличения к минимуму, то есть как можно меньше менять план, которого мы придерживались, высаживаясь на Тосев-3.

– Большинство ящеров такие же, так ведь? – Сэм произнес пренебрежительное название Расы таким же будничным тоном, какой использовал Страха, произнося кличку, присвоенную Расой человечеству. – Вы не очень-то стремитесь к изменениям, правда?

– Конечно, нет, – сказал Страха – для ящера он был поистине радикалом. – Когда вы находитесь в хорошей ситуации, то зачем – если только у вас есть разум – вы будете изменять ее? Наверняка она станет только хуже. Изменениями нужно управлять очень осторожно, или вы можете разрушить целое общество.

Сэм улыбнулся ему.

– И как же тогда вы относитесь к нам?

– Наши ученые потратят тысячи лет, стараясь понять нас, – отвечал Страха. – Если бы мы не прибыли сюда, вы могли бы уничтожить самих себя в относительно короткий период. Помимо прочего, вы уже работаете над созданием своего собственного атомного оружия, и с ним вы беспрепятственно сделаете эту планету необитаемой. Почти жаль, если это у вас не получится.

– Большое спасибо, – сказал Игер. – Мы вас тоже очень любим.

Он добавил усиливающий кашель, хотя и не был уверен, можно ли использовать его для придания словам сардонического оттенка.

Рот Страхи открылся от удивления: возможно, он понял иронию – а может быть, бывший командир корабля смеялся над тем, как Сэм исказил его язык.

Затем Страха сказал:

– Как большинство самцов Расы, Атвар – минималист. А вот вы, Большие Уроды, – максималисты. В долгосрочном плане, как я указывал, это может, вероятно, оказаться катастрофическим для вашего вида. Я не могу себе представить, чтобы вы, тосевиты, построили Империю, стабильную в течение сотни тысяч лет. Сможете?

– Нет, – заметил Сэм.

Годы, которые имел в виду Страха, составляли лишь половину земного эквивалента, но тем не менее пятьдесят тысяч лет назад люди жили в пещерах и имели дело с мамонтами и саблезубыми тиграми. Игер не мог представить себе, что произойдет хотя бы через пятьдесят лет, не говоря уже о пятидесяти тысячах.

– А вот в краткосрочном планировании ваша склонность к непредсказуемым изменениям создает трудности, с которыми наш род никогда прежде не встречался, – сказал Страха. – По стандартам Расы я – максималист и, таким образом, должен быть более приспособлен к руководству нами против вашего рода.

По человеческим стандартам Страха был более консерватором, чем демократ-южанин с сорокапятилетним стажем сенаторства, но Игер не нашел подходящего повода, чтобы сказать это. Ящер продолжил:

– Я верю в действия, а не дожидаюсь бесконечного ухудшения, как это делают Атвар и его клика. Когда советская ядерная бомба показала нам, насколько катастрофически мы недооценивали ваш род, я пытался изгнать дурака Атвара и передать общее командование более подходящему самцу, такому как я сам. И когда мое предприятие сорвалось, я предпринял конкретные действия – перебежал к вам, тосевитам, вместо того чтобы ждать, когда Атвар отомстит мне.

– Истинно так, – сказал Игер. Это была правда. Пожалуй, по стандартам ящеров Страха и в самом деле был быстр, как метеор. – И в последние дни с вашей стороны таких конкретных действий добавилось, не так ли? Между прочим, что поделывают мятежники в Сибири?

– Ваши радиоперехваты показывают, что они сдались русским, – ответил Страха. – Если с ними будут хорошо обходиться, это покажет другим недовольным подразделениям – а их должно быть немало, – что они тоже могут пойти на мир с тосевитами.

– Это было бы прекрасно, – сказал Сэм. – Когда ваш главнокомандующий поймет, что ему нужно заключить с нами мир, что он не может завоевать всю планету, как планировала Раса, когда направляла вас с Родины?

Если бы Страха был котом, от этого вопроса у него бы шерсть встала дыбом. Да, он презирал Атвара. Да, он перебежал к американцам. Но в глубине сердца он по-прежнему оставался лояльным Императору, и мысль о том, что одобренный Императором план может сорваться, вызывала у него резкое урчание в животе.

Но командир корабля пренебрег этим, спросив в свою очередь:

– А когда вы, Большие Уроды, поймете, что не сможете нас уничтожить или изгнать со своей жалкой холодной планеты?

Теперь заворчал Игер. Когда США воевали с нацистами и японцами, все считали, что война должна продолжаться до тех пор, пока плохих парней не сровняют с землей. Разве не так должны действовать воины? Кто-то побеждает и отбирает барахло у тех, кто проиграл. Если на Землю спустились ящеры и отобрали часть планеты у человечества, означает ли это, что они победили?

Когда Сэм произнес это вслух, Страха задвигал глазами в разные стороны, что означало удивление.

– Вы, Большие Уроды, существа с самоуверенной гордостью, – воскликнул командир корабля. – Ни один план Расы никогда не срывался. Если мы не сможем получить вашу планету целиком, если мы оставим империи и не-империи Больших Уродов целыми и независимыми, мы будем страдать от унижения, которого никогда прежде не испытывали.

– В самом деле? – спросил Игер. – Но как же тогда ящеры и люди собираются жить вместе и решать общие вопросы? Мне кажется, что мы в тупике.

– С нами этого не случилось бы, не будь упрямства Атвара, – сказал Страха. – Как я говорил раньше, единственный путь, на который он согласен, а именно полная победа любой ценой, становится явно невозможным.

– Если он этого еще не понял…

Но тут Сэм остановился и покачал головой. Надо вспомнить точку зрения ящеров. То, что на близком расстоянии выглядит как катастрофическое поражение, может показаться лишь кочкой на дороге в контексте тысячелетий. Люди подготовились к следующей битве, а ящеры – к следующему тысячелетию.

Страха сказал:

– Если он поймет – если такое вообще возможно, – то, я думаю, он сделает одно из двух. Он может попытаться заключить мир на принципах, которые мы с вами обсуждали. Или он может пустить в ход кое-какой ядерный арсенал Расы, чтобы принудить вас, тосевитов, к покорности. Это то, что сделал бы я. Но то, что я предлагал, вряд ли может быть сделано теперь.

– И хорошо! – искренне сказал Игер. Он уже не участвовал в американской программе по созданию ядерной бомбы, но знал, что эти адские машины не сходят с конвейера, как автомобили «Де Сото». – Другой фактор, который его удерживает, – это ваш флот колонизации, не так ли?

– Истинно так, – сразу же ответил Страха. – Это соображение останавливало наши действия в прошлом и продолжает влиять на них до сих пор. Однако Атвар может решить, что заключение мира с вами оставит Расе меньше обитаемой поверхности Тосев-3, чем та, которую он надеется получить, уничтожив значительные территории планеты по нашему выбору.

– Это не остановит нас от продолжения борьбы, вы понимаете, – сказал Сэм, надеясь, что его слова не пропадут даром.

Очевидно, что Страха так не считал.

– Мы болезненно беспокоимся об этом. Это один из факторов, который до некоторой степени отклонил нас от курса. Однако более важным является наше желание не повредить планету ради наших колонистов, как вы сами заметили.

– Ммм-хмм, – произнес Сэм, ощущая иронию ситуации: безопасность Земли держится на заботе ящеров об их собственном будущем, а не на беспокойстве о человеческих существах. – Что будет с нами в течение восемнадцати лет – пока остальные ваши сородичи не явятся сюда?

– Нет, срок вдвое дольше, – ответил Страха. Затем он издал шум наподобие кипящего чайника. – Мои извинения, если вы используете тосевитские годы, то вы правы.

– Да, я имел в виду их – я ведь все-таки тосевит, – сказал Игер с улыбкой. – Что подумают ваши колонисты, когда окажутся в мире, который не полностью в ваших руках, как должно было быть?

– Команды звездных кораблей будут знать об изменении условий, когда перехватят наши сигналы, направленные на Родину, – сказал Страха. – Несомненно, это наполнит их ужасом и приведет в замешательство. Если помните, нашему флоту вторжения понадобилось некоторое время, чтобы начать приспосабливаться к непредвиденным условиям на Тосев-3. Для них эта непредвиденность тоже будет новостью. В любом случае они мало что смогут сделать. Флот колонизации не имеет вооружения: мы исходили из того, что флот вторжения полностью умиротворит этот мир до прибытия колонистов. И конечно, сами колонисты находятся в холодном сне и останутся в неведении об истинной ситуации, пока не оживут после прибытия флота.

– Это будет для них сюрпризом, не так ли? – сказал Сэм, хмыкнув. – Между прочим, сколько их будет?

– Я точно не знаю, – ответил Страха. – На моей ответственности прежде всего был флот вторжения. Но если основой для экспедиции послужила наша практика по колонизации миров Работев и Халесс – почти наверняка так и будет, учитывая нашу любовь к прецедентам, – то мы пошлем сюда от восьмидесяти до ста миллионов самцов и самок… Ваш кашель на моем языке ничего не означает, Сэмигер. – Он произносил имя и фамилию Игера, как будто они были одним словом. – Имеет ли он какое-нибудь значение в вашем языке?

– Извините, командир корабля, – сказал Сэм после того, как снова обрел способность связно говорить. – Должно быть, поперхнулся или что-то в этом роде. – «Восемьдесят или сто миллионов колонистов?» – Раса ничего не делает, не правда ли?

– Истинно так, – ответил Страха.

* * *

– Одно унижение за другим, – в глубоком расстройстве произнес Атвар. С того места, где он стоял, ситуация на поверхности Тосев-3 выглядела унылой. – Наверное, все-таки стоило нам потратить ядерный заряд на этих мятежников, чем позволить им сдаться СССР.

– Истинно, – сказал Кирел. – Потери вооружений большие. Через короткое время Большие Уроды скопируют какие-то особенности, когда поймут, как их украсть. Это случалось раньше и происходит снова: у нас есть последнее сообщение, что немцы, например, начинают применять подкалиберные бронебойные снаряды против наших танков.

– Я видел эти сообщения, – подтвердил командующий флотом, – Они не наполняют меня радостью.

– Меня тоже, – ответил Кирел. – Более того, потеря территории, которую прежде контролировала база, где взбунтовался гарнизон, создала нам новые проблемы. Хотя погодные условия в этой местности остаются исключительно плохими, у нас есть свидетельства, что СССР пытается восстановить железнодорожное сообщение с востока на запад.

– Как они могут это сделать? – сказал Атвар. – Наверняка даже Большие Уроды замерзнут, если их заставят работать в таких условиях.

– Судя по тому, что мы видели в СССР, благородный адмирал, похоже, там вряд ли больше беспокоятся о здоровье своих рабочих, чем в Германии, – сказал Кирел печально. – Выполненная работа имеет большую ценность, нежели человеческие жизни, истраченные в процессе ее выполнения.

– Истинно, – сказал Атвар, затем добавил: – Безумие, – сопроводив слово усиливающим кашлем. – Немцы временами, кажется, ставят расходование жизней выше, чем получение труда. Как называлось место, в котором они проявили столько выдумки в уничтожении? Треблинка – так оно называлось.

Раса даже представить себе не могла существование центра, полностью отведенного для уничтожения разумных существ.

Атвар ждал, что Кирел назовет сейчас еще одно, возможно, самое главное отрицательное последствие падения сибирской базы. Кирел не назвал его. Скорее всего, Кирел не думал об этом. Он был хорошим командиром корабля, лучше и не придумаешь, – если кто-нибудь говорил ему, что надо делать. Даже для самца Расы у него было мало воображения.

Поэтому заговорил Атвар:

– Мы теперь должны решить проблему пропагандистских радиопередач от мятежников. Они говорят, что они в хорошем настроении, хорошо питаются, с ними хорошо обращаются, у них в достатке эта вредоносная трава имбирь, для развлечения. Такие передачи могут не только вызвать новые мятежи, но и дезертирство отдельных самцов, которые не найдут партнеров для тайного сговора.

– То, что вы сказали, скорее всего правильно, – согласился Кирел. – Надо надеяться, что усиленный надзор за офицерами поможет решить проблему.

– Да, надо надеяться, – сказал Атвар с глубоким сарказмом. – Следует также надеяться, что к концу зимы мы не потеряем слишком много пространства в северном полушарии и что партизанские налеты на наши позиции будут ослабевать. В некоторых местах – например, в Италии – мы не способны управлять или контролировать территорию, которая объявлена находящейся под нашей юрисдикцией.

– Нам требуется лучшее сотрудничество с тосевитскими авторитетными лицами, которые сдались нам, – сказал Кирел. – Это относится ко всей планете, особенно к Италии, где наши силы снова могут оказаться в состоянии войны.

– Большинство итальянских авторитетных лиц погибли, когда атомная бомба разрушила Рим, – ответил Атвар. – А те, кто остался, в основном симпатизируют своему свергнутому не-императору, этому Муссолини. Как бы я хотел, чтобы немецкому налетчику Скорцени не удалось украсть его и тайно переправить в Германию. Его радиопередачи вместе с передачами нашего бывшего союзника Русецкого и изменника Страхи показали себя наиболее разрушительными из всех контрпропагандистских усилий, направленных против нас.

– Этот Скорцени – словно булавка, воткнутая нам под чешую, он мешал нам в течение всей завоевательной кампании, – сказал Кирел. – Он непредсказуем даже для тосевита и смертельно опасен.

– Хотелось бы спорить, но все верно, – с досадой согласился адмирал.

– В дополнение ко всему злу, которое он причинил нам, он стоил мне Дрефсаба, офицера разведки, который был одновременно уклончивым и энергичным в такой степени, что мог соревноваться с Большими Уродами.

– Что делать теперь, благородный адмирал? – спросил Кирел.

– Будем продолжать, и как можно лучше, – ответил Атвар.

Ответ не удовлетворил его и наверняка не удовлетворил Кирела. Стараясь улучшить положение, Атвар добавил:

– Мы должны усилить меры безопасности по охране наших звездных кораблей. Если Большие Уроды смогут украсть ядерное оружие, даже с небольшим радиусом действия, потенциально они получат возможность нанести нам еще больший урон, чем тот, который уже нанесли.

– Я издам приказ, предупреждающий такие случайности, – сказал Кирел.

– Я согласен, это серьезная опасность. Я также подготовлю меры, тщательное исполнение которых сделает этот приказ эффективным.

– Хорошо, – сказал Атвар. – И поподробнее. Не допустите никаких возможных ловушек, из-за которых беззаботный самец может послужить причиной несчастья. – Все это были стандартные советы одного самца Расы другому. Через мгновение, однако, командующий флотом задумчиво добавил: – Прежде чем объявлять приказ и дополнительные инструкции, проконсультируйтесь с самцами, у которых есть опыт действий на поверхности Тосев-3. Возможно, они помогут усовершенствовать предлагаемые вами меры.

– Будет исполнено, господин адмирал, – обещал Кирел. – Могу я с уважением предположить, что никто из нас здесь, на орбите, не имеет достаточно непосредственного опыта в отношении условий на поверхности Тосев-3?

– В том, что вы сказали, есть доля правды, – ответил Атвар. – Возможно, мы должны проводить больше времени на самой планете – в достаточно безопасной области, предпочтительно с полезным для здоровья климатом.

Он вызвал на экран компьютера карту поверхности Тосев-3. Одни цвета, наложенные друг на друга, показывали уровень безопасности в категориях, начиная от незавоеванной до мирной (хотя угнетающе малая часть планеты была окрашена этим мирным розовым цветом). Другой цвет отображал климатические данные. Атвар дал команду компьютеру показать место, где оба фактора оптимальны.

– Северный береговой регион субконтинентальной массы, который тосевиты называют Африкой, кажется, ближе всего к идеалу, чем любое другое место, – прокомментировал Кирел.

– Так и есть, – сказал Атвар. – Я там уже был. Приятная местность, некоторые территории – почти как у нас на Родине. Очень хорошо, командир корабля, сделайте необходимые приготовления. Мы временно переместим штаб-квартиру в этот регион, чтобы наблюдать за ведением завоевания вблизи.

– Будет исполнено, благородный адмирал, – сказал Кирел.

* * * Людмиле Горбуновой очень хотелось пнуть генерал-лейтенанта графа Вальтера фон Брокдорф-Алефельдта в то самое место, о котором все знают. Но поскольку проклятый нацистский генерал остался в Риге, а она застряла неподалеку от Хрубешова, это было невозможно. Поэтому она просто топнула по грязи. Грязь пристала к ее сапогу, от чего настроение не улучшилось.

Она не думала о Брокдорф-Алефельдте как о проклятом нацисте, когда была в Риге. Он показался ей культурным обаятельным генералом, не то что невоспитанные советские офицеры или наглые немцы, с которыми ей большей частью приходилось иметь дело.

– Слетайте ради меня на одно небольшое задание, старший лейтенант Горбунова, – бормотала она шепотом. – Захватите пару противотанковых мин в Хрубешове, затем вернетесь сюда, и мы отправим вас в Псков, похлопав по плечу в знак благодарности.

Конечно, это не совсем то, что говорил ей культурный генерал, и он не пытался похлопать ее по плечу, что, в частности, и было признаком культуры. Но если бы он не послал ее в Хрубешов, то ее «кукурузник» не попытался бы протаранить подвернувшееся дерево, а значит, она и в дальнейшем могла бы на нем летать.

– А значит, не застряла бы здесь, под Хрубешовом, – прорычала она и снова топнула по грязи.

Грязные брызги долетели до ее щеки. Она выругалась и плюнула.

Она всегда считала «У-2» почти вечным, в частности потому, что эти самолеты были слишком простыми, чтобы их было можно сломать. Когда-то на Украине она приземлилась, уткнувшись носом в грязь, и самолет легко починили. А вот влепить «кукурузник» в дерево – это рекордная глупость.