Текст книги "Битва в космосе"

– Бросить в него камнем, отец клана, или метнуть копье? – спросил совсем юный самец.

– Пока оно довольствуется тем, что просто сидит здесь, пусть себе сидит, – сухо ответил Реатур.

Что если оно снова заорет? Хозяин владения вздрогнул от одной только мысли об этом. На таком близком расстоянии ужасный рев, наверное, повырывал бы все его глазные стебли из гнезд. Шустрый юнец, смутившись, поспешно опустил копье наконечником вниз.

– Окружайте его, – приказал Реатур, и самцы начали осторожно брать чудовище в кольцо, напоминая бегунков – маленьких зверушек, пытавшихся окружить самца носвера Каждая круглая штуковина на ноге монстра была выше любого омало.

Но не только размеры чудовища внушали хозяину владения любопытство, смешанное со страхом. Все виденные до сих пор Реатуром животные были устроены так же, как самцы и самки. Они имели конечности и придатки, расположенные по диаметру туловища через равные промежутки. По своему строению чудовище в корне отличалось от всего того, к чему привык Реатур. Передняя его половина никоим образом не походила на заднюю; единственными – кроме ног – схожими между собой частями были два выроста по бокам туловища, широкие сначала и сужающиеся к концу.

И даже эта относительная симметрия оказалась обманчивой. Тернат, зашедший с другой-стороны чудовища, крикнул:

– Отец клана, оно открыло пасть! Нет, это дверь! И из нее выходят какие-то звери!

Со «своего» бока Реатур никакой двери не увидел.

– Иду, – прокричал он в ответ и, позабыв об опасности, нырнул под брюхо чудовища. Присядь оно в этот момент – от смельчака осталось бы одно мокрое пятно, а Тернат стал бы новым хозяином владения. Чудовище не присело.

Тяжело дыша, Реатур выбрался из-под него. Только Эноф и еще двое самцов рискнули последовать за вождем. Несколько самцов предпочли осторожно обойти чудовище, стараясь держаться от него в стороне. Признаться, вынырнув из тени монстра на солнечный свет, Реатур мысленно обругал себя за столь безрассудный поступок.

Поразмышлять на тему собственной смелости он не успел. Тернат и другие самцы указывали вверх глазными стеблями, руками и копьями.

– Вон там, отец клана! Видишь! – без умолку верещал Тернат. – До чего же причудливые твари!

– Да уж, – рассеянно согласился Реатур, разглядывая пришельцев. Пятнистые коричнево-зеленые шкуры целиком укрывали их тела, за исключением… голов? Последние имели розоватый цвет и глаза, правда не снабженные стеблями.

Одно из существ повернулось таким образом, что Реатур смог увидеть другую сторону его головы, без глаз. Существо обладало всего двумя глазами и двумя же смехотворно длинными ногами.

– Из них дым выходит! – проорал молодой самец, тот, который рвался поразить монстра копьем. И в самом деле, из отверстий, расположенных у существ чуть пониже встревоженных глаз, струился белый дымок.

Юнец взмахнул копьем. Заметив это, одно из существ опустило верхнюю конечность к тому месту на своем теле, где пара нелепых ног соединялась с туловищем, и извлекло из небольшого чехла какой-то предмет. Оно держало его в лапе. «Нет, не в лапе, – поправил себя Реатур, приглядевшись, – а в руке». Правда, на ней росло слишком много пальцев. Предмет же, который они сжимали, явно не был случайно подобранным камнем или куском льда. А что если…

– Не бросать копья, – громогласно приказал Реатур, увидев, что половина из стоявших поблизости самцов взяла копья на изготовку – стоявшие на спине чудовища существа представляли Собой гораздо более соблазнительные мишени, чем оно само. – Думаю, это самцы из какого-то племени, незнакомого нам. Произошедшие от другого почкования, но, в сущности, похожие на… нас.

Не будь он отцом клана, остальные наверняка ответили бы на его последние слова насмешливым свистом. Они сдержались, но явно не поверили ему.

– Они слишком уродливы, чтобы хоть в чем-то походить на нас, – недоверчиво пробормотал Тернат.

– Уродливы? – Реатур ненадолго задумался. – Нет, Тернат, они не уродливы. Вот, к примеру, Фральк, тот – да, настоящий урод. – При упоминании вождем имени ненавистного скармера глазные стебли самцов-омало покачнулись от веселого презрения к западникам, и Реатур счел, что он сумел настроить сородичей на свой ход мыслей. – Понимаете, эти существа, они просто… другие.

Между тем пришельцы тоже общались между собой. Голоса некоторых из них звучали очень похоже на голос самого хозяина владения; остальные изъяснялись на других, более глубоких и рокочущих тонах. Лопотание существ не напоминало Реатуру ни один из известных ему языков. Но, с другой стороны, оно совсем не походило на звуки, которые издают дикие животные.

– Замолчите! – рявкнул Реатур, обращаясь к своим самцам. Взволнованный ропот в толпе постепенно утих, и тогда хозяин владения повернул четыре своих глаза к стоящим наверху существам. – Я не хочу причинять вам вреда, – сказал он громко, но спокойно, указав сначала на себя, потом на них, и в подтверждение своих слов положил копье на землю.

Как он и надеялся, его обращение, прозвучавшее на фоне молчания всех остальных самцов, привлекло внимание странных существ. Они обратили глаза в его сторону. «Неужели они могут смотреть только в одном направлении? – изумился про себя Реатур, но решил, что об этом, как и о многом другом, он узнает позже. Существо, державшее в руке маленький предмет, положило его обратно в чехол. Реатур принял это как добрый знак.

Существо подняло руку. Реатур сделал то же самоа Существо выставило вверх один палец. Реатур повторил его жест.

– Один, – сказал он.

Существо проронило что-то в ответ.

Реатур попытался сымитировать произведенный пришельцем звук, затем опять сказал:

– Один.

На этот раз существо воспроизвело дважды произнесенное Реатуром слово, правда, довольно коряво.

– Ты был прав, отец клана, – подал голос Тернат. – Они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО похожи на нас. По крайней мере, скорее на нас, чем на животных.

– Нет, не на животных, – подтвердил Реатур. – Это напоминает мне языковые уроки с путешественниками, прибывающими из столь дальних мест, что им неведом общепринятый язык торговли… Ну ладно, не отвлекай меня.

Существо, завязавшее с Реатуром беседу, достало из отверстия в своей пятнистой шкуре нечто небольшое, очень плоское и прямоугольное. И совершенно белое с той стороны, которую мог видеть Реатур.

Существо подошло к краю спины чудовища, посмотрело вниз на Реатура и, к его несказанному удивлению, согнуло ноги и наклонилось. Затем оно протянуло руку, как бы предлагая Реатуру плоский предмет.

– Осторожно, отец клана, – воскликнул Тернат, – оно может причинить тебе вред.

– Благодарю за беспокойство, – сказал Реатур и протянул руку к пришельцу, однако между его когтями и рукой существа оставался приличный промежуток. Реатур сделал другой рукой приглашающий жест – мол, спускайся вниз, дабы присоединиться ко мне и моим самцам. В ответ пришелец покачал головой из стороны в сторону.

Что бы это значило? Очевидно, отказ принять приглашение; существо не спускалось вниз. Но выпустило из рук предмет, который запорхал в воздухе, подхваченный ветром. Реатур заметил, что обратная его сторона не была абсолютно белой – там имелось что-то типа рисунка. Он попытался поймать предмет, но промахнулся. Предмет упал на землю, само собой, белой стороной вверх. Реатуру пришлось порядочно расшириться, чтобы поднять его.

Хозяин владения перевернул прямоугольник… и едва не выронил его, пораженный увиденным.

– Странная Вещь! – воскликнул он, поднимая прямоугольник так, чтобы остальные самцы смогли разглядеть его. На рисунке был изображен предмет, который он нашел на охоте. Тот самый предмет, который он и его самцы с таким трудом доволокли до замка.

И какой рисунок! Реатур не представлял себе, что в его мире может существовать художник, способный нарисовать столь детальную картинку. Он уважительно качнул двумя глазными стеблями, в то время как всеми остальными буквально пожирал необыкновенный дар. Похоже, способности существ не исчерпывались тем, что они умели путешествовать на прирученных монстрах.

Пришельцы наблюдали за ним. «Они настолько необычны по своему устройству, что могут и не догадаться, что я узнал Странную Вещь», – сообразил Реатур. Он указал на чудесную картинку, затем на себя, потом на замок и снова на картинку.

Судя по реакции существ, им оказался понятен смысл его безмолвного объяснения. Они завопили, запрыгали на спине чудовища и принялись прижиматься друг к другу так тесно, что Реатур подумал: «Уж не совокупляются ли они?», но затем мысленно рассмеялся над собственной глупостью. У всех у них был приблизительно одинаковый рост. «Следовательно, все шестеро – самцы. Конечно, самцы, – догадался хозяин владения. – Ни одна, самая юная и глупая, самка не осмелится забраться внутрь монстра. И не отважится отправиться в путешествие».

Путешествие… Мысли Реатура мгновенно повернули в практическом направлении. Путешественники без причины не путешествуют. Если эти… самцы – странствующие художники, то интересно, какую цену они запросят за создание его, Реатурова портрета? Надо попробовать выяснить…

* * *

Толмасов резко отключил рацию, не скрывая своей ярости.

– Не первые! – рыкнул он. – Этот проклятый неотесанный старый янки-боров утер-таки нам нос!

На полковника навалилось отчаяние, тяжелое, как гравитация.

– Они, может быть, и первые, Сергей Константинович, но мы в лучшем положении, – неестественно бодро, словно утешая, проговорил Брюсов. – Брэгг в спешке промахнулся на восемьдесят километров и посадил свою «Афину» восточнее, чем следовало. По ту сторону глубокого ущелья. Вернуться сюда им будет нелегко.

Толмасов только хмыкнул и посмотрел в большой иллюминатор. Единственное, в чем он не слишком завидовал американцам, так это в том, что они наблюдали за окружающей средой только посредством мониторов. TV – не самая надежная штука. Оно может солгать, исказить реальное положение вещей до неузнаваемости. Вот стеклу главного иллюминатора, со всеми его полосами, пятнами и прочими мелкими дефектами, можно доверять. На 99 процентов.

Пейзаж напомнил Толмасову сибирскую тундру, где проходил подготовку экипаж «Циолковского», – слегка холмистая местность с лоскутами снега то здесь, то там. Кое-где виднелись растения. Или предметы, очень похожие на растения – темно-зеленые, коричневые, желтые.

Пейзаж казался абсолютно неподвижным. Толмасов посадил «Циолковского» довольно далеко от зданий, замеченных им при заходе на посадку. Не то чтобы он хотел – или мог – сохранить посадку в тайне – это все равно, что попытаться скрыть восход солнца! Но, пока минервитяне придут сюда – если вообще придут, – у него будет время, чтобы успеть подготовиться к встрече с ними.

Полковник встал с кресла и прошел к отсеку, где хранилась теплая одежда.

– Какая температура за бортом, Екатерина Федоровна?

– Один градус ниже нуля, – ответила Катя, взглянув на термометр.

– Б-р-р, – театрально поежился Руставели, и пятеро русских, включая тихоню Ворошилова, рассмеялись.

«Один градус мороза – такой погодой надо наслаждаться, а не трястись как собачий хвост», – подумал Толмасов, немного повеселев.

– Сейчас на Минерве вторая половина дня, время года эквивалентно маю, а находимся мы на широте, соответствующей Гаване, – доложила Катя, и веселье Толмасова быстро улетучилось. Лето в России, хотя всегда ждешь его долго и почти не веришь, что оно придет, все же рано или поздно наступает. Здесь же, на Минерве, даже в мае особого тепла ожидать не приходится.

– От лица рыцарской части нашего экипажа благодарю вас, прекрасная дама Екатерина Федоровна, за поддержку в будущих подвигах наших скорбных, – куртуазно высказался Руставели.

Покрасневшая Катя пробормотала что-то в ответ, а Толмасов чертыхнулся про себя. Где этот горец успел научиться трепаться как заправский менестрель из средневековья? И ведь получается у него это совсем неплохо, почти не напыщенно…

Полковник обулся в доходящие до икр валенки и сунул руки в рукава стеганой телогрейки. Остальные члены экипажа, за исключением Лопатина и Ворошилова, тоже принялись натягивать на себя теплые свитера и фуфайки.

Помимо зимней одежды и прозаического утепленного нижнего белья в шкафу висело шесть длинных собольих шуб на случай лютых морозов. Брюсов любовно погладил одну из них.

– Вот уж здесь американцам нас не перещеголять.

– Не только в этом, – ответил Лопатин и открыл стоявший в углу большой металлический ящик. Изнутри тускло сверкнули пластиковые коричневые магазины с патронами.

Первый автомат он протянул командиру, и тот с готовностью принял его. Мелкокалиберный высокоскоростной АК-74 отличался от старого доброго АК-47-го, к которому Толмасов привык на учебных стрельбищах, ну да ничего. «Калашников» есть «Калашников»: в случае чего надежнее друга не сыскать.

– Подождем аборигенов на месте или пойдем их поищем? – осведомился Руставели, когда все, кроме Лопатина и Ворошилова, встали у входа в воздушный шлюз. Согласно инструкции, на борту всегда надлежит оставаться двум членам экипажа. В данном случае – Ворошилов, способный управлять кораблем, и Лопатин, в качестве второго пилота.

Толмасов и Брюсов, плечом к плечу, первыми прошли сквозь воздушный шлюз. Выбравшись на левое крыло «Циолковского», полковник воззрился на чуждый мир. Вид отсюда открывался более развернутый, чем из большого иллюминатора, но ничего нового Толмасов не увидел – та же унылая бесплодная местность. И все же он испытал трепет, тот, который испытывал подростком, когда Базз Олдрин первым ступил на поверхность Луны. Что ж, сегодня Олдрин наверняка завидовал ему.

Внешняя дверь корабля снова открылась, и наружу выбрались Катя и Руставели со свернутой в бухту цепной лестницей. Грузин зябко повел плечами и поднял воротник телогрейки. Толмасов спрятал улыбку.

Закрепив свободный конец лестницы в зажимах на краю крыла, биолог сбросил бухту вниз. Лестница размоталась, и другой ее конец с металлическим стуком ударился об мерзлую почву. Руставели подмигнул командиру.

– Полагаю, вы бы пристрелили меня, попытайся я спуститься раньше вас?

– Пальнул бы, но аккуратно. Все жизненно важные органы остались бы в целостности и сохранности, – ухмыльнулся Толмасов.

Хохотнув, Руставели церемонно поклонился и, шагнув в сторону, сделал широкий приглашающий жест, свойственный лакеям из советских кинокомедий про дореволюционную Россию.

– Прошу вас, товарищ полковник.

Перекинув автомат через плечо, Толмасов начал спускаться вниз. Он был доволен собой. Доволен тем, что сумел не вспылить в ответ на дерзкое предположение Шоты относительно того, кто первый вступит на Минерву. «Вот черт, а ведь мог бы не удержаться и выстрелить», – подумал полковник, вспомнив, как крепко сжали его руки автомат полминуты назад.

Ощутив под ногами твердую почву, Толмасов отпустил лестницу и, сделав несколько шагов, посмотрел на небо, по которому плыли рваные облака. Нигде на Земле не видел он неба такого зеленовато-голубого оттенка. Да и Солнце выглядело здесь слишком маленьким.

Позади лязгнула лестница, и на поверхность Минервы ступила Катя Захарова. Сделав пару тяжелых, неуверенных шагов, она остановилась и оглянулась на свои следы.

– Первые следы человека на теле нового мира, – пробормотала она с долей патетики в голосе.

– Да, момент, безусловно, исторический. Вот только вопрос, какие следы оставит сей мир на наших телах, – добавил Руставели, спустившийся вслед за Катей.

Толмасов готов был держать пари, что если бы Брюсов попытался опередить темпераментного грузина, то, скорее всего, «прибыл» бы на поверхность Минервы головой вперед.

Лингвист присоединился к ним секунды три спустя. Он выглядел не слишком уверенно. Поймав на себе взгляд Толмасова, Брюсов смущенно улыбнулся:

– От меня здесь мало толку. По крайней мере, до тех пор, пока мы не встретимся с минервитянами.

К удивлению полковника, Руставели не поспешил воспользоваться возможностью лишний раз подтрунить над лингвистом.

– Думаю, вам недолго придется ждать, Валерий Александрович, – тихо сказал биолог и указал пальцем куда-то влево.

Толмасов проследил за его взглядом.

Из-за огромного валуна вышел абориген и медленно двинулся к людям. «Хорошо, что мы не задавили его своими шасси, – машинально подумал полковник. – Вот чертяка, такой же, как на фотографии. В точности».

– Теперь здесь от МЕНЯ мало толку, Валерий Александрович, – хриплым от волнения голосом обратился он к Брюсову. – Сейчас вам все карты в руки. И вам, Шота Михайлович. Приступайте.

– Одну минуту, – спокойно сказал грузин, легким, по-армейски отработанным движением сняв с плеча «Калашникова», положил его на землю и только после этого шагнул навстречу минервитянину. Чуть помедлив, Брюсов тоже избавился от автомата.

Толмасов инстинктивно сделал несколько шагов в сторону, так, чтобы его товарищи не оказались заслоном между ним и минервитянином, если ему все же придется пустить в ход оружие. Краем глаза он заметил, что Катя поступила точно так же. «Молодец, прекрасно усвоила уроки по боевой подготовке», – отметил полковник и одобрительно кивнул ей.

Вытянув перед собой руки ладонями вверх, Брюсов и Руставели остановились метрах в двух от минервитянина. Существо смотрело на них двумя парами глаз, тогда как оставшаяся пара будто отказывалась задерживать свой взгляд на любом объекте, даже на «Циолковском», более чем на две-три секунды. Толмасову вдруг пришел в голову дурацкий вопрос: интересно, как этот парнишка умудряется не запутывать свои стебли в узлы?

Между тем Брюсов приступил к осуществлению первого контакта. Он указал на себя.

– Валерий. – Затем указал на Руставели. – Шота. – Потом направил палец на минервитянина и стал ждать ответа. «И для этого, – усмехнулся Толмасов, – нам нужен был лингвист?»

Однако незамысловатый прием Брюсова сработал.

Абориген указал на себя сразу тремя руками и сказал:

– Фральк.

При звуках его мягкого контральто полковник страшно удивился. Существо, выше его, Толмасова, ростом, да еще обладавшее такой, мягко говоря, странной наружностью, просто не должно было говорить женским голосом. Да еще таким приятным и даже эротичным.

«Привыкай к сюрпризам, – сказал он себе. – Ожидай их ежесекундно. В конце концов, просто напоминай себе, что находишься в мире, совершенно отличном от твоего».

А Брюсов уже вовсю разговаривал с минервитянином, пытаясь вычленить из его речи существительные. «Магнитофон-то не забыл включить, Валерик?» – подумал Толмасов и усмехнулся. Аппарат у экспедиции был такой же, как у американцев, – японская «сонька».

Руставели осторожно обошел вокруг Фралька, подыскивая удобную точку, чтобы сфотографировать его – или ее? – и Брюсова. Но когда он вынул из кармана фотокамеру – тоже японскую, как и у американцев, – минервитянин резво отпрыгнул подальше от Брюсова. Тело его мгновенно укоротилось, раздавшись вширь так, что руки коснулись земли. Секунду спустя абориген снова вытянулся. Теперь он сжимал в трех руках по камню.

– Замрите, – крикнула Катя, заставив вздрогнуть и Толмасова, и минервитянина. Пара глазных стеблей Фралька резко повернулась в ее сторону. Абориген не торопился пускать камни в ход, но и выкидывать их не собирался.

Глядя на Катю, Фральк в то же время не спускал третьего глаза с Брюсова, четвертого – с Руставели, а остальными двумя продолжал наблюдать за Толмасовым и «Циолковским». Похоже, для минервитянина просто не существовало понятий «позади», «впереди», «слева», «справа» – он способен был видеть сразу во всех направлениях. Еще бы, шесть глаз! Причем оснащенных гибкими подвижными стеблями. Но тогда как он выбирает, в каком направлении двигаться?

Толмасов решил подумать над этим попозже.

– Думаю, фотографии подождут, Шота Михайлович, – громко сказал он. – По крайней мере до тех пор, пока Фральк не поймет, что ваша камера – не оружие.

Тонкие подвижные черты лица Руставели скорчились в недовольную гримасу, но камеру он все же отпустил, правда, с нарочитой медлительностью. Направленный на него глазной стебель минервитянина проследил за его движениями.

– Да, похоже, вы правы, Сергей Константинович. Ну что ж, пойду покопаюсь вон в той горке камней. Может, найду какую-нибудь живность, которая не захочет убить меня за то, что я попытаюсь запечатлеть ее для вечности.

Фральк, увидев, что Руставели удаляется по какому-то делу, не имеющему отношения непосредственно к нему, видимо, успокоился, поскольку начал давать пространные ответы на вопросы Брюсова. Судя по длине фраз, существо углублялось в такие словесные дебри, что лингвисту осталось только беспомощно развести руками.

– Без компьютера тут делать нечего, – жалобно обронил он. – Нужен тщательный анализ, а необходимая аппаратура есть только в Москве. Придется прибегнуть к простейшим наглядным пособиям

Нагнувшись, Брюсов поднял с земли два камня, один маленький, белый, другой серый, побольше.

Положил белый камень на серый, потом поменял их местами.

– Пространственное отношение, – объяснил он Толмасову, затем снова обернулся к Фральку, который лопотал, не умолкая.

– Послушайте, Валерий Александрович… – Полковник припомнил осенившую его несколько минут назад мысль. – А каким образом вы научите аборигена словам «вперед» и «назад»? Как я понимаю, для него просто не существует таких понятий.

Брюсов прикусил нижнюю губу, как он делал всякий раз, когда кто-либо позволял себе сомневаться в его профессионализме, но потом, вероятно, сообразил, что возразить командиру нечего.

– Очень хороший вопрос, Сергей Константинович, – лингвист задумчиво теребил рыжеватый ус.

Вслед за сигналом тревоги в наушниках участников «группы первого контакта» послышался голос Олега Лопатина:

– Большая группа минервитян приближается к «Циолковскому» с северо-востока. Похоже, они вооружены.

– Тогда нам лучше поскорее подружиться с этим парнем, чтобы он замолвил за нас словечко своим сородичам, – сказал подошедший Руставели. Он сунул руку в карман телогрейки – один из глазных стеблей Фралька моментально качнулся в его направлении, – достал из кармана складной ножик и вытащил лезвие. Фральк приподнял свои камни, как бы взвешивая их.

– Абориген явно не горит желанием подружиться с тобой, Шота, – заметила Катя.

– Не мешай, – бросил ей Руставели, мотнув головой. Толмасов про себя отметил небывалую серьезность и деловитость в каждом слове и движении биолога. Наклонившись, тот положил нож на землю и отступил от него на шаг. Потом указал на него Фральку и приглашающе взмахнул рукой.

– Бери, это твое, – отчетливо произнес он. Слов абориген, разумеется, не понял, но жест

грузина сделал свое дело. Фральк с опаской двинулся к ножу. Руставели и Брюсов отошли еще на несколько шагов. Остановившись у ножа, минервитянин вдруг сделался коротким и пухлым и схватил его. Толмасов отметил то, что Фральк взялся за рукоятку – похоже, он знал, что такое нож.

Держа нож в одной руке, абориген пальцами другой проверил качество лезвия и, судя по всему, остался им доволен. Он указал на себя, потом на нож и издал возглас, который Толмасов мысленно перевел как «Для меня?».

– Да, да, – заверил его Руставели, кивая.

Фральк понял, что нож у него отбирать никто не собирается, и снова провел пальцами по клинку.

Толмасов услышал вдалеке слабые, по-женски тонкие, но вместе с тем сердитые голоса и не сумел удержаться от улыбки. Рассерженные минервитяне голосили, будто скандалящие между собой московские проститутки, однажды виденные им у центральной гостиницы. Он с трудом сдержал улыбку и придал лицу серьезное выражение, соответствующее эпохальности момента.

Заслышав голоса аборигенов, Катя поспешила скрыться за одним из огромных колес шасси. «Мудро», – констатировал Толмасов и спрятался за другим.

Оттуда он и наблюдал за приближением минервитян. Те уже были метрах в двухстах от «Циолковского», вооруженные копьями, камнями и всем, чем попало.

Четыре «Калашникова» превратят эту ораву в кровавое месиво за считанные минуты… и тогда псу под хвост советская миссия. Если американцы осуществят мирный контакт, а здесь все обернется бойней…

Толмасова передернуло. Тогда никакой речи о нашивке Героя Советского Союза. Лишь бы разрешили самому пустить пулю себе в висок.

Похоже, Брюсов до сих пор не заметил приближающуюся… армию? банду? отряд охранников? Лингвист неистово жестикулировал, словно чесоточный больной, изнывающий от невыносимого зуда. А может, ему все же удалось добиться какого-то взаимопонимания с Фральком? Абориген глядел на Брюсова в три глаза.

Очевидно, Брюсов в конце концов нащупал «суть дела». Фральк заторопился навстречу своим… соплеменникам? «Скорее всего», – решил Толмасов. Будь они врагами, Фральк дернул бы в противоположном направлении.

Фральк что-то прокричал, и надвигающиеся минервитяне остановились. Двое отделились от толпы и поспешно приблизились к Фральку. Подойдя к нему, оба укоротились и расширились, после чего снова приняли свою нормальную форму. Один из них начал что-то громко говорить Фральку, но тот резко перебил его. Со вторым опять произошла метаморфоза расширения и укорачивания.

– Это, вероятно, знак повиновения и почтения, аналог отдания чести или поклона, – предположил Брюсов.

Фральк снова крикнул, обращаясь, вероятно, ко всей группе минервитян. Те быстро сложили оружие на землю.

– Валерий! – позвал Фральк странным, вибрирующим голосом.

Лингвист покосился на свой автомат, лежащий поодаль, и, крикнув товарищам: «Прикройте меня!», безоружный, двинулся к минервитянам. Едва человек приблизился к нему, Фральк расширился, на что Брюсов не замедлил ответить нижайшим поклоном.

Это, видимо, взволновало аборигенов, и они снова зароптали.

– Они не привыкли к тому, что кто-то физически способен гнуться таким образом, – догадалась Катя.

– Да, – рассеянно согласился Толмасов, вздохнув с огромным облегчением. Первый контакт совершен, и совершен без кровавой бани. В учебниках истории – возможно, в учебниках истории двух миров – его, Сергея Толмасова, фамилия не будет упоминаться как проклятие.

Полковник шагнул из-за огромного колеса «Циолковского», чтобы минервитяне смогли увидеть и его. «Калашникова» он опустил стволом вниз, но на землю класть не стал. «Повременим с этим», – рассудил Толмасов. Мало ли что…

* * *

– Для меня? – Хогрэм потрогал лезвие ножа когтем и, как и Фральк несколько дней назад, поразился его остроте. – Очень щедрый подарок, старший из старших.

– Подарок? – Фральк заставил свои глазные стебли удивленно замереть – наивнейший молодой самец, да и только. – Как может такая вещь стать подарком вам, когда все, чем обладает клан, является собственностью хозяина владения?

Хогрэм повернул второй глаз к сыну, и тот спросил себя, не слишком ли он переусердствовал со столь неприкрытой лестью. Наверное, слишком.

– Знаешь, – сказал Хогрэм назидательно, – существует разница между собственностью в широком смысле этого слова и тем, что держишь в руке в настоящий момент.

Однако глазные стебли хозяина владения прогнулись чуточку больше, чем положено; он был явно польщен.

Фральк заметил это и решил сменить тему.

– Эти чужаки могут оказаться полезными для нас, отец клана.

«Чужаки» показались ему словом более приемлемым, нежели «чудовища», раз уж он собирался отзываться о странных созданиях хорошо.

– Если у них есть еще такие ножи, тогда конечно, – соизволил согласиться Хогрэм. – А еще лучше, если бы у них нашлись ножи подлиннее. Такое оружие пригодилось бы нам на восточной стороне Ущелья. Я бы неплохо заплатил чужестранцам.

– Конечно, отец клана. Правда, сначала предстоит выяснить, что бы они хотели получить взамен. Они несколько.. отличны от нас. Я хочу сказать, что вещи, ценные для нас, могут не представлять для них никакого интереса.

Глазные стебли Хогрэма весело заколыхались.

– Это нормальная проблема любой торговой сделки, старший из старших, – выяснить, что требуется вступившему с тобой в торг самцу и сможешь ли ты это ему дать.

Блеклая, местами отвисшая кожа отца клана свидетельствовала о том, что ему больше никогда не стать молодым, но с годами к нему пришла проницательность и практичность. Клан Хогрэмов процветал даже среди других кланов скармеров, где грубый просчет в торговых операциях мог «повергнуть самца по глазные стебли в воду», как гласила древняя скармерская поговорка.

Фральк многому научился, просто наблюдая за отцом и слушая его. «Попробовать, что ли, применить пару уроков из этой науки?» – подумал он.

– Отец клана, ты уже выбрал самца, который будет работать с чужаками, заучивать их странные слова и обучать их нашим?

– Пока нет… – неуверенно молвил Хогрэм.

«Прекрасно», – подытожил Фральк. Хозяин владения не имел возможности хорошенько обмозговать все выгоды, которые сулило появление чужаков, тогда как сам Фральк практически ни о чем другом и не думал с тех самых пор, когда небесная коробка – вернее, небесная ЛОДКА, поправил себя молодой самец, сознательно используя слово, позаимствованное скармерами из языка лануамов – чуть не свалилась на него сверху.

– Полагаю, будет лучше, если кто-то один займется сношениями с чужаками. Вряд ли стоит распределять такие ответственные обязанности между несколькими самцами. Из-за малейшей несогласованности в действиях может провалиться все дело.

– Вероятно, вероятно… – Хогрэм задумчиво почесал основание одного из глазных стеблей. – Знаешь, Фральк, пожалуй, ты этим и займешься. Ты общаешься с чужестранцами с момента их прибытия и знаешь о них больше, чем кто-либо другой. – Хозяин владения сделал небольшую паузу. – Я взвалил на тебя два важнейших дела одновременно: сначала послал тебя разбираться с хозяином пограничного владения Омало, а теперь вот поручаю присматривать за чужаками. А ведь ты еще довольно молодой самец. Знай: даже если тебе не удастся наладить торговлю с пришельцами, я не стану порицать тебя за это. И все же я думаю, что ты справишься. Я в тебя верю.

– Сделаю все, что смогу, – с трепетным сомнением в голосе проговорил Фральк, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься в ликующий танец. Если он станет каналом, по которому чужаки будут торговать с кланом Хогрэма, что-то стоящее неизбежно прилипнет к нему, подобно мусору, остающемуся на дне Ущелья Эрвис после летних наводнений. Фральк подозревал, что чужаки обладают вещами гораздо более интересными, нежели маленький ножик. Ни один коммерсант, имеющий хотя бы толику здравого смысла, не станет предлагать в качестве подарка свой лучший товар.

«А Хогрэм, – поклялся себе молодой самец, – не должен увидеть всего, что предложат чужаки». Кое-что Фральк обязательно оставит исключительно для себя. Хотя теоретически права отцов кланов у скармеров были столь же незыблемы, как и у тех же омало, на практике самец-скармер, находящийся в полном подчинении хозяину владения, имел возможность позаботиться о себе и даже сколотить кое-какое, пусть и небольшое, но состояние. «А может и порядочное, – подумал Фральк, – если вести себя осторожно».