Текст книги "Битва в космосе"

– Почему такой большой свет? – спросил он.

Сара объяснял долго, стараясь изо всех сил, надо отдать ему должное. Реатур почти ничего не понял. Во-первых, Саре явно не хватало слов. Во-вторых, хозяин владения подозревал, что некоторые понятия человеков столь же странны, как и они сами, а потому объяснить их на чужом языке нелегко. Единственное, что он разобрал, – это то, что устройству для делания картин требовалось много света, чтобы видеть.

Сара положил делатель картинок в один из карманов своей внешней шкуры. До Реатура лишь недавно дошло, что эта самая шкура не являлась неотъемлемой частью пришельцев; он догадывался даже, что время от времени они ее снимают.

Из другого кармана Сара вынул еще один предмет. Реатур услышал тихий щелчок, после чего из предмета хлынул свет – не одиночная ослепляющая вспышка, но ровный и менее яркий луч, не такой страшный для глаз.

Сноп света, тактично направленный Сарой к ногам Реатура, выхватил из мрака тело Байал.

– Самка после почкования? – спросил Сара.

– Конечно, – сердито ответил он; человеки имели дурацкую привычку спрашивать об очевидном.

– Я посмотреть на самка поближе? – Ему пришлось прибегнуть к помощи жестов и несколько раз повторить свою просьбу, прежде чем Реатур понял ее смысл. Хозяин владения заколебался. Он самолично убрал Палату Почкований после смерти Бай-ал, поскольку не желал, чтобы другие самцы прикасались к ЕГО самке, пусть даже и мертвой. Но с другой стороны, он ведь позволил человекам заходить в покои самок, поскольку пришельцы настолько необычны по своему строению и всему прочему, что вряд ли вознамерятся внедрить свои почки в его самок. Кроме того, бедняжка Байал больше никогда не будет почковаться, это уж точно.

– Смотри, если желаешь, – ответил наконец Реатур и спустя секунду внятно гаркнул: – Да! – С человеками следует изъясняться как можно проще.

Хозяин владения зашагал к замку, не спуская одного глаза с Сары, согнувшегося над трупом Байал. Эта странная поза, свойственная исключительно человекам, по-прежнему поражала его своей нелепостью. Расширяться пришельцы не умели.

И снова Реатур посочувствовал человекам. Что это за жизнь, со столь несовершенными телами?

* * *

Молодой самец бросил фонарик к ногам Фралька, хотя сначала явно намеревался бросить его не к ногам, а именно на одну из ног старшего из старших.

– В чем дело, Маунтенк? – спросил Фральк удивленно и сердито. Прямой наследник хозяина владения, он редко сталкивался с такой грубостью по отношению к себе.

Но Маунтенк был рассержен не меньше.

– Эта паршивая штуковина сдохла, Фральк, – мрачно заявил он. – Она больше не загорается, и я хочу, чтобы ты вернул мне восемнадцать каменных ножей, которые я тебе уплатил за нее.

– Как долго она протянула, Маунтенк?

– Всего четыре ночи, – резко ответил самец. – Я заставлял ее делать свет только в темное время, чтобы видеть работу, которую я делал, а сейчас смотри, – он щелкнул маленьким переключателем, – издохла. Я хочу мои ножи обратно.

– Прежде позволь мне посмотреть. Может, я смогу оживить ее, – сказал Фральк. Ножи Маунтенка он обменял, сам уже не помня, на что, но заработал на них неплохо.

Маунтенк взглянул на него сразу тремя пылающими глазами.

– Ну что ж, сделай милость.

– Хорошо, подожди меня здесь, – ответил Фральк спокойно. На самом деле он ужасно нервничал. Еще бы! Маунтенк был далеко не единственным, кому старший из старших успел выгодно продать лампы. Если все проданные самцам «делатели света» начнут умирать… Фральку не хотелось думать, ЧТО может тогда случиться с ним. Поэтому он поспешил к палатке чужаков, дабы показать им умершую лампу и спросить, можно ли ее оживить.

Около палатки стояла штуковина – Фральк про себя называл ее наземной лодкой, – которую чужаки использовали для путешествий по окрестностям. Он не раз видел, как она катится по земле на четырех круглых приспособлениях, заменяющих лыжи. Первый раз увидев наземную лодку, старший из старших вспомнил, как летающая лодка чуть не упала на него сверху, и решил, что чужаки, должно быть, заядлые путешественники, причем весьма и весьма опытные. Он еще задумался тогда, почему никто и никогда не видел их прежде. Может, они действительно прибыли с Двойной Звезды?

Памятуя о странном обычае чужаков, Фральк остановился возле палатки, а не вошел в нее сразу.

– Привет! – крикнул он и добавил на чужацком языке: – Здрасьте!

Никакого ответа. Он громко поздоровался еще раз. Снова тишина. Может, они отправились пешком прогуляться по городу Хогрэма? Нет, только не сегодня! Сегодня они действительно нужны ему.

Фральк повторил приветствие в третий раз – и на своем языке, и на человечьем. Наконец вход в палатку открылся. Фральк почувствовал такое облегчение, что почти не обратил внимания на поток спертого теплого воздуха, хлынувшего изнутри. Из палатки, поправляя на себе внешнюю кожу, выглянул чужак.

– Бр-р-р, – произнес он слово, абсолютно ничего не говорящее Фральку.

Мгновение спустя рядом с первым появился второй чужак, суетливо расправляющий внешнюю кожу. Суетливо и слишком долго, как показалось Фральку. «Конечно, имея всего две руки, будешь неуклюжим», – саркастически подумал он.

– Фральк? – спросил тот, что вылез вторым, единственный самец с более или менее нормальным голосом, по высоте напоминающим Фральку его собственный. Именно благодаря ему старший из старших довольно легко запомнил имя этого пришельца.

– Да, Катерина Федоровна, – Фральк постарался выговорить имя как можно тщательнее; человеческие слова давались ему нелегко. Он уже усвоил, что вторая часть человечьего имени означает память об отце того или иного чужака. На фоне прочих странностей пришельцев этот обычай казался ему вполне разумным. «Ну ладно, ближе к делу», – подумал Фральк и спросил: – Валерий Александрович здесь?

Самец по имени Катерина поворочал головой из стороны в сторону – жест до смешного нелепый, означающий «нет».

– Шота, я – здесь, – сказал Катерина. – Валерий, Сергей… – чужак запнулся, подыскивая нужное слово, – уходить.

– Уходить, смотреть, делать картинки, – подтвердил Шота.

– Да, – сказал Фральк на языке чужаков, показывая, что он их понял.

Шота что-то проговорил, но так быстро и сложно, что Фральк не смог уловить смысл. При общении с этим чужаком старший из старших всегда слегка нервничал, то ли памятуя о той первой встрече, когда он, как трусливый омало, испугался делателя картинок, то ли из-за того, что Шота частенько издавал неприятные лающие звуки, служившие пришельцам эквивалентом смеха.

Он и сейчас лаял, поглаживая участок тела Катерины пониже передней части головы, между руками. Катерина сбросил с себя чужую руку; его внутренняя кожа, обычно розовая, приобрела густо-красный оттенок. Изменение цвета и явно враждебный жест заставили Фралька предположить, что Катерина и Шота ссорятся.

Но тут Шота произнес еще одну фразу, после которой залаяли оба чужака. Катерина повернул свою голову к Фральку – так один скармер повернул бы глазной стебель к другому, желая обратиться к нему.

– Ты… э… что хотеть? – спросил Катерина.

Фральк показал делатель света и несколько раз щелкнул маленькой штучкой на нем.

– Нет света, – сказал он. – Наверное, умерла. Ты можешь оживить ее, чтобы она снова делала свет?

– Дай мне, – сказал Шота, и Фральк сунул лампу ему в руку, на которой заметил два лишних пальца. Это, по его мнению, не компенсировало недостатка рук.

Шота встряхнул делатель света. Фральк делал то же самое, когда пытался заставить его работать.

– Нет, – сказал Шота, обнажая белые жвалы во рту. – Не мертва и не…

– Не сломана? – догадался Фральк. – Если не сломана, то почему она остается темной?

Шота сказал что-то Катерине, а затем перевернул лампу таким образом, что загорающаяся ее часть оказалась внизу. Он крутанул лампу в руках, и она, к удивлению Фралька, распалась на две части.

Фральк вытянул глазной стебель, чтобы получше видеть, что делает Шота. Чужак, похоже, пытался извлечь внутренности лампы, но у него это плохо получалось. Что-то пробормотав, он положил лампу на землю и стянул со своих рук внешнюю кожу.

– Бр-р-р, – повторил он загадочное слово, поднял лампу и быстро вынул из нее два цилиндрика. Фральк заметил, что под внешней кожей на пальцах пришельца имелись когти, правда, очень маленькие и тупые.

Катерина исчез в глубине палатки и, вернувшись, передал Шоте пару цилиндриков, идентичных тем, которые были вынуты из лампы.

Шота вложил в нее новые цилиндрики, натянул на руки внешнюю кожу и соединил две части лампы в одно целое. Затем он щелкнул маленькой штучкой, и лампа загорелась. Шота подал ее Фральку.

– Спасибо, – поблагодарил старший из старших. Теперь конфликт с Маунтенком был улажен.

Шота поднял валявшиеся на земле цилиндрики.

– Эти мертвые, – сказал он. – Пользоваться долго, они умирать, не давать… – чужак не смог договорить, но Фральк уловил суть. Свет, вернее какое-то его ограниченное количество, содержался в маленьких цилиндрах. Маунтенк жег лампу четыре ночи напролет, не давая ей отдыхать, и поэтому свет в цилиндриках кончился очень быстро.

– Они все так делают? – в ужасе спросил Фральк. Луч света от лампы попал ему в один из глаз, и он торопливо погасил ее – зачем попусту тратить драгоценный свет в дневное время?

– Все, – подтвердил Шота.

Фральк вновь почувствовал себя подвешенным над бездной, как тогда, на мосту, когда он возвращался из владений Омало.

– Надеюсь, у тебя есть еще такие?

Лающий смех чужака приобрел какой-то другой оттенок, не слышанный Фральком прежде. Какой-то зловещий, что ли…

– Есть, – ответил Шота. – Что ты дашь за них?

«Неудивительно, что он действует мне на нервы», – подумал Фральк, начиная торговаться. В лишенных стеблей глазах пришельца застыла твердая решимость не продешевить. «Своего не упустит», – уважительно отметил старший из старших. Более высокой похвалы он не знал.

* * *

– Неприятная картина, – прокомментировал Брэгг, заглядывая через плечо Сары, которая просматривала только что проявленные фотографии трупа Байал.

– Мягко сказано, – буркнула Сара, ожидавшая, что снимки произведут на командира более сильное впечатление.

– Стало быть, именно такой ценой появляются на свет новые минервитяне? – спросил Брэгг и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Похоже, понятие «акушерство» здешним жителям незнакомо.

– Какое там… – горько вздохнула Сара, и тут ее беспомощная, с трудом сдерживаемая ярость выплеснулась наружу. – Какое, к дьяволу, акушерство! Они и в мыслях не держат, что роженице нужно оказывать помощь. Видишь вот эти жуткие раны? – ее палец запорхал над фотографиями, сначала над одной, потом над другой.

– Ну, – кивнул Брэгг.

– В этих местах каждый детеныш прикреплен к самке большим кровеносным сосудом. Когда плоды созревают и наступает пора разрешения от бремени, кожа над детенышами разрывается, они отсоединяются от матери, и она истекает кровью до смерти. Весь пол кровищей залило… – Сара несколько раз мыла свои сапоги, но пятна засохшей крови Байал все еще оставались в углублениях рифленых подошв.

– Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы предотвратить такой исход родов? – Брэгг задал вопрос таким тоном, будто догадался о намерении, в котором Сара только что призналась самой себе. Проницательность командира даже испугала ее, и она неуверенно ответила:

– Я не знаю… Сомневаюсь… Я хотела бы, но еще не знаю, как.

– Но ведь ты не прочь попробовать, не так ли? Она вскинула голову и посмотрела Брэггу прямо в глаза.

– С чего ты взял?

– С того, как ты об этом говоришь, – морщинки в уголках его глаз лукаво изогнулись, но сами глаза оставались серьезными и смотрели уверенно. «Как у снайпера», – почему-то подумала Сара. Она осознала себя мишенью, и ей это не понравилось – В твоем голосе слышатся нотки летчика-испытателя, который собирается освоить новую машину. И он знает, что освоит ее, – спокойно добавил Брэгг.

– Может быть, – рассмеялась Сара – Но я не уверена не только в том, что эта машина взлетит, но и в том, следует ли ей летать вообще.

– А почему бы ей не летать? – спросил Брэгг без тени улыбки.

– Потому, что мне кажется… – По ряду причин Саре не хотелось развивать свою мысль, но она все же решила высказаться. – Похоже, что минервитянки самим ходом витков эволюции подготовлены к тому, чтобы родить один раз и умереть. Пэт пытается выяснить, существует ли такой порядок вещей у животных А я думаю, что самки приносят потомство молодыми, очень молодыми – ни одна из них не достигает возраста зрелого самца.

Брэгг поджал губы.

– Да, думаю, минервитянским мужчинам не грозят проблемы с движением феминизма.

– Это не смешно, Эллиот, – воскликнула Сара.

– Я и не говорю, что это смешно. Так что ты предлагаешь?

– Да не знаю я, – Сара устало вздохнула. – Предположим, мне удастся спасти нескольких самок, пока мы здесь. И что потом? Они снова забеременеют и умрут? И еще, если они выживут после первых родов, как отнесутся самцы к появлению взрослых самок? Не думаю, что подобный вопрос когда-либо возникал здесь.

– Это большая ответственность – переворачивать весь их общественный строй вверх дном, – заметил Брэгг – А ведь именно к этому могут привести такие действия. Твое ли это дело?

– Я понимаю, – сокрушенно ответила Сара. – Но разве мое это дело – смотреть, как люди, ну, во всяком случае, разумные существа, умирают преждевременно? И умирают таким вот образом?

Как бы в подтверждение слов Сары из проявочного аппарата выползло новое фото – еще одно немое свидетельство ужаса.

– Может быть, твое дело – просто наблюдать и запоминать. Минервитяне – не люди… А даже если и люди, то не такие, как мы, – поправил себя командир, прежде чем Сара успела возразить. – Думаю, следует предоставить здешний народ самому себе; пусть идут в ад – или в рай – своим собственным путем.

– Ну что же, возможно, ты прав, – Сара с сожалением осознала, что разговор закончен.

Брэгг, как всегда, был прямолинеен, логичен и благоразумен… Однако всем своим существом она восставала против того, что он говорил. «Если я найду способ, как уберечь минервитянских самок от смерти при родах, – сказала она себе, – то попробую применить его, и тогда местному народцу придется смириться с последствиями».

Брэгг направился к дверям.

– Иду на камбуз, поищу чего-нибудь перекусить. Не желаешь составить мне компанию?

– Пожалуй. Бог его знает, когда вернется Ирв. Может, заночует в замке, как он уже делал пару раз. Удивляюсь, как он выдерживает. Даже в спальном мешке…

– … холодрыга страшная, – закончил Брэгг.

Сара кивнула.

– Что до меня, так я после просмотра этих фотографий боюсь оставаться здесь одна.

Брэгг лишь неопределенно хмыкнул.

На камбузе он выбрал для себя пакетик жареного подсоленного миндаля и, разорвав алюминиевую фольгу, с тоской произнес:

– Полагаю, у минервитян вряд ли есть что-нибудь хоть отдаленно смахивающее на пиво.

– Ты прекрасно знаешь, что нет, – ответила Сара, вскрывая тюбик с этикеткой «Абрикосы» – вся пища на «Афине» содержалась в герметичных тюбиках и контейнерах, в расчете на условия невесомости. – Если когда-нибудь решишь удалиться от корабля на приличное расстояние, бери с собой запас провизии. Местная вода и лед, в общем, вполне пригодны для употребления, но Боже тебя упаси съесть что-нибудь. Пожалеешь.

– Ты уже раз в десятый говоришь об этом, – заметил Брэгг, с хрустом раскусывая миндаль.

– Уж поверь мне, сделай милость. Чем больше я знакомлюсь с местной биохимией, тем больше убеждаюсь в ее токсичности.

– Забавно, – ответил Брэгг. – Основные химические элементы те же самые, что и на Земле, верно? – Сара утвердительно кивнула. – Почему же они не вступают в реакции по сходным принципам?

– На Земле жизнь зародилась в теплых тропических морях, – объяснила она, выдавив себе из тюбика в рот немного абрикосовой пасты. – Здесь же водную среду можно назвать какой угодно, только не тропической.

– Горькая и печальная истина, – произнес Брэгг, растягивая слова. – Стало быть, все дело в изначальном различии температур?

– Точно. На Земле все живое как бы запрограммировано на то, чтобы функционировать наилучшим образом при высоких температурах. Даже животные, обитающие в зонах с приближенным к минервитянскому климатом – например, белые медведи, – сохраняют тепло тела посредством защитных слоев из жира или меха А здесь, на Минерве, теплой погоды в нашем понимании вообще нет и, судя по биохимическим анализам, никогда не было Так что все живые организмы изначально адаптированы к условиям холода Мясо минервитянской живности полно разного рода антифризами Не очень вкусно.

– Вроде как хлебнуть жидкости из радиатора автомобиля? – усмехнулся Брэгг.

– Вот именно, – вполне серьезно подтвердила Сара.

– Первые результаты начатых «Викингом-1» анализов предполагали это, но он не успел завершить биохимические эксперименты… Реатур умудрился вывести его из строя.

– И держит у себя в замке в качестве трофея.

– Угу. Я заканчивала университет, когда «Викинг– 1» совершил посадку на Минерву, и меня буквально шокировало известие о том, что передачи прекратились. Вот бы никогда не подумала, что познакомлюсь… с существом, которое искалечило «Викинг-1».

– Я тоже, – признался Брэгг.

– Тогда мне хотелось его убить, – Сара улыбнулась

– Тебе и НАСА. Во всяком случае, тамошним ученым. Зато чиновники были всем довольны Попадись им тогда Реатур, они бы, наверное, расцеловали его от кончиков глазных стеблей до грязных когтей на ногах. Его, скажем так, акт вандализма гарантировал им получение дополнительных солидных ассигнований на программу исследования Минервы. Кто-то основательно на ней нагрелся…

– Ублюдки. Терпеть не могу бюрократическое племя. Мы добрались бы сюда тремя годами раньше, если бы просто свалили всю исписанную за это время бумагу в кипу и по ней долезли бы до Минервы.

Брэгг звучно расхохотался и с деланным испугом прикрыл рот ладонью.

– Чего это я? Ведь все спят.

Сара взглянула на часы.

– Ого! Половина третьего. Не думала, что так поздно, – она непроизвольно зевнула. – А не пора ли нам в койку?

– Лучшее предложение из всех, которые я сегодня получил.

Обернувшись в дверях, Сара посмотрела на Брэгга и снова наткнулась на его уверенный взгляд профессионального стрелка.

– Спать, – буркнула она, готовая круто осадить Брэгга, позволь он себе еще что-нибудь подобное. Брэгг промолчал. Но когда она вышла из кубрика, то почти физически почувствовала на своей спине его пристальный взгляд.

ГЛАВА 4

Солнце то выглядывало из-за облаков, то снова пряталось за ними. Тернат чувствовал его тепло, медленно шагая на юг, по направлению к отцовскому замку. Он возвращался из владения Дордала. «Лето и в самом деле наступает», – мелькнуло у него в голове. Противная теплая погода вполне соответствовала мрачному настроению старшего из старших.

Отец был слишком великодушен, когда отзывался о Дордале как о законченном идиоте. Известие об угрозе с противоположной стороны Ущелья Эрвис взволновало соседа не больше, чем выделения кишечника бегунка. Его глазные стебли извивались от презрительного смеха, когда Тернат рассказывал ему о намерениях скармеров. Старший из старших Реатурова клана не привык, чтобы над ним открыто смеялись.

Тернату не понравилось владение Дордала – посевы низкорослые и редкие; почти никакого ухода за мясными животными: омасси слишком тучны, а элоки, наоборот, тощие. Половина пастухов жует дурной корень омпасс… Ну что ж, рано или поздно дождутся того, что вся скотина просто разбежится по окрестностям.

«Следовало бы Дордалу посерьезнее относиться к проблеме с корнем омпасс», – подумал Тернат и тут же поймал себя на мысли, что и сам не отказался бы сейчас подышать испарениями дурного корня. Впрочем, это мелочи. Главное заключается в том, что Дордал не только полный болван, но и никудышный хозяин.

Он даже не захотел узнать побольше о человеках, хотя рев их летающего дома был слышен и в его владении – осторожные расспросы среди молодых самцов в Дордаловом замке убедили Терната в этом. Позже и сам Дордал признался, что слышал рев, но счел его «ложной грозой». Выслушав рассказ Терната о человеках, он равнодушно ответил, что на свете, очевидно, имеется много разных племен, одно страннее и уродливее другого, и незачем ему, Дордалу, забивать себе ими голову.

Тогда Тернат почти посочувствовал его ограниченности.

Солнце снова выскользнуло из-за облаков и на этот раз долго не скрывалось за ними. «Каждый день теплее предыдущего, – подумал Тернат, – скоро лед начнет таять вовсю». Как это ни прискорбно, но лето обещало быть очень жарким. Человекам оно, наверное, придется по вкусу. От них самих исходил такой жар, который, по мнению Терната, не мог быть присущ ничему живому. Ему же и его соплеменникам тепло не приносило ничего, кроме неприятностей.

Выйдя на небольшую поляну, Тернат увидел прислоненные к камню-валуну приспособления, служившие человекам для путешествий. Он хотел бы иметь такое же, однако его ноги были слишком коротки и многочисленны для того, чтобы пользоваться им. Круглые ноги приспособления гораздо лучше подходили для путешествия, чем лыжи – старший из старших успел убедиться в этом. Особенно когда снега не очень много.

Из-за валуна выглядывала человеческая нога. Судя по ее положению, человек лежал на земле. Это слегка заинтриговало Терната. За исключением времени сна, человеки не очень-то любили находиться в горизонтальном положении, как и омало, или, к примеру, скармеры. И привычки спать днем пришельцы тоже не имели. Странно…

Тернат сошел с тропы и, сбоку заглянув за валун, обнаружил там не одного, а двух человек. Ну конечно: два приспособления для путешествий – два человека. Правда, человеки лежали так странно, что их ноги и руки переплелись в невообразимом узле, и Тернату пришлось посмотреть на них тремя глазами, чтобы убедиться – да, их двое, а не один.

Еще Тернат разглядел, что ноги у пришельцев, в данный момент лишенные внешних покровов, имеют тот же бледно-розовый цвет, что и лица. Но чем они занимаются? Человеки делали много непонятных вещей, но того, что они вытворяли сейчас, Тернату еще видеть не доводилось.

Наконец эти двое разделились и поднялись с прямоугольного куска тканой материи, расстеленного на земле. Затем они начали быстро натягивать на ноги внешние покровы, причем настолько увлеклись этим, что не обратили никакого внимания на Терната.

Правда, прежде чем человеки полностью облачились, старший из старших успел заметить, что кое в чем они отличались друг от друга. Штука, которая висела между ног у того человека, что повыше, напомнила Тернату его собственные мужские органы, хотя те выступали из тела только в момент близости с самкой. Ему даже стало немного жалко пришельца: это же надо, иметь всего лишь один такой орган, да еще так нелепо торчащий – вернее, свисающий – между ног все время. Ходить, наверное, мешает…

И тут Тернат задумался о втором самце, у которого этой висячей штуки не было. Запоздалое осознание увиденного настолько ошеломило старшего из старших, что он, неосторожно направив на пару пришельцев все шесть глаз, едва не рухнул на землю.

Тернат поспешно вернулся на тропу и заторопился домой, горя желанием сообщить потрясающую новость Реатуру. Он – отец клана, ему и предстоит во всем разобраться.

* * *

Пэт Маркар быстро натянула теплые кальсоны на покрывшиеся пупырышками гусиной кожи ноги. Надев поверх исподнего шерстяные штаны, она нагнулась за сапогами и заметила застывшего неподалеку минервитянина.

– За нами подглядывали, – сообщила она Фрэнку.

– Кто? – спросил Фрэнк, вскинув голову. – А, так это абориген… – Он лениво осклабился и посмотрел на жену. – Как ты думаешь, он что-нибудь понял?

– Может быть, – Пэт свернула одеяло, поежившись при мысли о том, что минуту назад они с мужем занимались любовью в условиях вечной мерзлоты. Потом она обошла вокруг валуна и привязала одеяло к седлу своего велосипеда.

Пэт думала, что минервитянин подойдет к ним и попытается заговорить, но тот, видимо, куда-то спешил, потому что быстро зашагал прочь. Женщина вспомнила совет Ирва не вступать в контакт с аборигенами, когда они сами не изъявляют к этому желания, и не стала окликать его.

– Ну что, поехали? – Фрэнк взгромоздился на свой велосипед.

– Поехали, – буркнула Пэт, садясь на свой.

– Единственный способ не замерзнуть – это постоянно двигаться, – заметил Фрэнк, когда они выехали на тропу, а затем, ухмыльнувшись, добавил: – Ну, почти единственный, скажем так.

– Угу. – Чтобы не обижать супруга отказом разделить его благодушное настроение, Пэт сделала вид, что полностью сосредоточила свое внимание на тропе, благо та действительно была весьма ухабистой. Фрэнк выглядел вполне довольным жизнью: весело насвистывал какую-то мелодию и оставлял позади себя шлейф морозного дыхания, похожего на дым сигары, которую он имел привычку выкуривать после любовных утех. Пэт никакого удовлетворения от недавней близости не ощущала.

Разочарование взвинтило ее нервы до предела. Отправляясь на прогулку, Пэт надеялась, что, уединившись с Фрэнком где-нибудь в паре миль от корабля, она найдет разрядку, в которой сильно нуждалась последнее время. Однако из этой затеи ничего не вышло. Надежды рухнули.

С Пэт начало твориться что-то странное с тех пор, как они с Фрэнком взошли на борт «Афины». Для занятий любовью ей всегда требовалась более или менее интимная обстановка, о которой, конечно, не приходилось и мечтать на тесном корабле, где каюта каждой супружеской пары отделялась от «общего» пространства лишь занавеской. Любой посторонний шум заставлял Пэт напрягаться от страха перед чужим вмешательством – страха иррационального, она отдавала себе в этом отчет, но совладать с ним не могла.

Да и с Фрэнком ей уже не было так хорошо, как прежде. Не то чтобы Пэт разлюбила мужа – нет, она не сомневалась, что по-прежнему его любит. Просто она не могла вспомнить, когда в последний раз он заводил ее так, как нужно, по-настоящему – когда в порыве страсти ногтями расцарапываешь спину мужчины до крови.

Разочарованная сексом с собственным супругом, она тайно завидовала Левиттам. Судя по звукам, доносящимся по ночам из их каютки, Ирву не составляло труда доставлять Саре то удовольствие, которого так не хватало Пэт.

Такого плана мысли довели ее до того, что она стала всерьез раздумывать над тем, насколько хорошо относится Ирв к ней. И не настолько ли хорошо, чтобы увлечься ею как женщиной.

* * *

Реатур непроизвольно вонзил когти ног в гладкий лед пола. То, что рассказал старший из старших, поразило его.

– Ты уверен? – спросил он в третий раз.

– Нет, отец клана, я не уверен, – торопливо повторил Тернат, – но мне показалось, что два человека совокуплялись, и у одного из них, похоже, имеются органы для соития… Вернее, один орган. Не говорит ли это о том, что другой человек – самка?

– Полагаю, что твое подозрение не лишено оснований, – неохотно признал Реатур. Все равно услышанное не укладывалось у него в голове. – Самка, которая ведет себя как самец… Всемилостивые боги! Самка, прожившая так долго, что. смогла научиться мудрости самца. Непостижимо!

– А почему бы тебе не спросить их?

– А скажут ли они правду? Будь у меня такая самка, стал бы я сознаваться в этом? Это так же противоестественно, как… как… – Реатур умолк, не сумев найти подходящего сравнения, затем задумчиво продолжил: – Может, это означает, что их самки никогда не совокуплялись?

– Тогда что делали двое человеков там, за камнем? – не сдавался Тернат. – Отец клана, тебе, как и мне, хорошо известно – когда чувствуешь побуждение совокупляться, ты совокупляешься.

– В результате совокупления самка получает почки и умирает после почкования. Иного пути нет – ни для нас, ни для носверов, ни для бегунков. Почему же у человеков все по-другому?

Тернат не знал ответа и промолчал. Не было ответа и у Реатура – одни лишь бесконечные вопросы… да еще смутная, отчаянная надежда, появлявшаяся у него всякий раз, когда он задумывался о печальной участи самок. Какой стала бы Ламра, если бы ей каким-то образом удалось выжить после почкования? Ее жизнерадостный характер, дополненный возрастом, к примеру, Терната. Реатур попытался представить себе это… и не смог. Разум отказывался совершить такой прыжок.

Но неожиданная мысль повлекла за собой другую. Если предположить, что Ламра выживет после первого почкования, почему бы не допустить того, что она останется в живых и после следующих? Насколько приятно было бы спаривание с самкой, которая способна оценить акт разумом, а не только физически? Если у человеков дела обстоят именно так…

– Они, наверное, испытывают счастье, о котором мы не можем и мечтать, – пробормотал Реатур.

– О чем ты, отец клана? – не понял Тернат.

– А? Да так, не обращай внимания. Просто задумался. – Реатур шумно вздохнул. – Полагаю, ты прав, старший из старших. Мне следует спросить человеков.

Позволив Тернату сопровождать его, Реатур отправился на поиски небесных пришельцев. Обычно с утра до вечера болтавшиеся по замку и в его окрестностях, сегодня все они куда-то запропастились. Наконец хозяин владения узрел одного в полях: человек с делателем картинок в руках наблюдал за самцом, вырывающим сорняки.

Услышав шаги хозяина владения и его сына, пришелец повернул голову таким образом, чтобы его жалкая пара глаз смотрела в правильном направлении. Помедлив, он неуверенно спросил:

– Реатур?

– Да. – Реатур не обиделся; он и сам с трудом различал пришельцев по внешнему виду. Этот был одним из трех самцов с рокочущими голосами. – Ирв?

Он узнал его потому, что ни «рокотун» по имени Эллиот, ни тот, которого звали Фрэнк, в отличие от Ирва, никогда не интересовались такой ерундой, как сорняки.

– Да, – подтвердил Ирв, и Реатур мысленно похвалил себя за проницательность.

Хозяин владения повернул один глазной стебель к самцу-прополыцику.

– Ступай куда-нибудь в другое место, Гурц. Здесь уже довольно чисто.

Ирв хотел было последовать за самцом, но Реатур остановил его.

– Останься, Ирв, мне нужно поговорить с тобой.

– Со мной?

– Да.

– Ты поступил мудро, отец клана, отправив прочь Гурца, – уважительно промолвил Тернат. – Чем меньше народу будет знать о предмете нашего разговора, тем лучше.

– Конечно, ни к чему разносить слухи, – согласился Реатур и, дождавшись, пока Гурц удалится на приличное расстояние, собрался с духом и прямо спросил:

– Ирв, ты самец или самка?

– Самец, – ответил Ирв, не раздумывая и не пытаясь юлить.

Реатуру почему-то стало очень легко. Правда, знания того, что один из пришельцев является добропорядочным самцом, было ему не достаточно. Поэтому он решил спросить еще об одном человеке, в компании которого Ирв чаще всего посещал владение.