Текст книги "Сабриэль"

Глава десятая

Наводнение возвестило о себе гигантскими глыбами льда, что обрушились на деревянный мост из ящиков с могильной землей, – так принесенные штормом айсберги таранят стоящие на якоре корабли. Крошился лед, трещало дерево; эта размеренная предупреждающая дробь объявляла о волне, что следует за ледяным авангардом.

Мертвые подручные и живые рабы поспешно кинулись назад по гробовому мосту, тенеподобные тела мертвых быстро утрачивали свой облик и прямо на бегу превращались в длинных, толстых червей, словно сделанных из черного крепа. Извиваясь, они скользили по камням и ящикам и безжалостно расшвыривали людей-рабов в отчаянной попытке спастись от гибели, что с ревом надвигалась от верховий реки.

Сабриэль, наблюдая с башни, чувствовала, как умирают люди, и судорожно сглатывала, ощущая, как их последний вдох переходит в бульканье воды, хлынувшей в легкие вместо воздуха. Некоторые – две пары точно – сами бросились в реку, предпочтя окончательную и бесповоротную смерть угрозе вечного рабства. Но большинство упали и утонули, когда мертвецы сбросили, столкнули или просто спугнули их с моста.

Следом за льдом показалась и сама гигантская волна, передний край наводнения, она явилась, оглашая окрестности ревом – еще более пронзительным и яростным, нежели глухой рокот водопада. Сабриэль заслышала его за несколько секунд до того, как вал обогнул последнюю излучину и внезапно обрушился едва ли не прямо на нее. Огромная вертикальная стена воды с глыбами льда на гребне, под стать мраморным бастионам, по пути длиной в четыре сотни миль собрала весь мусор, который и плескался теперь в ее взбаламученном теле. Эта гигантская волна казалась куда выше островных стен, выше даже самой башни, откуда Сабриэль глядела во все глаза, потрясенная высвобожденной ею мощью – мощью, которую она даже вообразить себе не могла, когда призывала ее накануне ночью.

Сам обряд оказался на диво прост. Моггет отвел Сабриэль в подвал, а оттуда – вниз по витой узкой лестнице. С каждым шагом делалось все холоднее и холоднее. Наконец они оказались в странном гроте, где с потолка свисали сосульки, а дыхание срывалось с губ облачками белого тумана. Но здесь уже не было холодно – или, возможно, холод был такой сильный, что Сабриэль перестала его ощущать. На каменном пьедестале высилась глыба чистого бело-голубого льда, исчерченная знаками Хартии, невиданными и прекрасными. Там, следуя наставлениям Моггета, Сабриэль просто-напросто положила руку на лед и промолвила: «Абхорсен изъявляет свое почтение Клэйрам и просит о водяном даре». Вот и все. Они вновь поднялись наверх, один из фантомов запер за ними дверь подвала, а другой принес Сабриэль ночную рубашку и чашку горячего шоколада.

Но эта нехитрая церемония призвала силы поистине неукротимые. Сабриэль наблюдала, как водяной вал мчится прямо на них, и пыталась взять себя в руки, но дыхание ее участилось, под ложечкой засосало. Водяная громада обрушилась – и Сабриэль с визгом нырнула под телескоп.

Башня содрогнулась до основания, камни заскрипели в пазах, и на мгновение даже шум водопада потонул в грохоте – как будто первый же натиск волны сровнял остров с землей.

Но спустя несколько секунд пол перестал трястись и грохот потока стих до размеренного рева, как если бы пьяный буян вдруг осознал, что не один в комнате. Сабриэль заставила себя подняться, прильнула к телескопу и вновь открыла глаза.

Стены выстояли, и хотя волна уже миновала, река по-прежнему неистовствовала и ярилась под островными укреплениями, не доходя до верха на ширину ладони, не больше, и разлившись до самых дверей в туннели по обоим берегам. От цепочки камней, ведущей к острову, и гробового «моста» от мертвых и живых не осталось и следа, только широкий бурый стремительный поток, несущий с собою всяческий мусор. Деревья, кусты, обломки построек, домашний скот, глыбы льда – наводнение собрало свою дань со всех речных берегов на сотни миль окрест.

Сабриэль глядела на эти зримые свидетельства разрушения и про себя подсчитывала, сколько поселян погибло на могильных ящиках. И как знать, сколько еще жизней наводнение отняло там, выше по течению, сколько людей осталось без крова, скольким теперь нечего будет есть? Некий внутренний голос говорил ей, что она поступила разумно, что у нее не было выбора, она должна была так поступить, иначе навсегда проиграла бы в противостоянии мертвым. Но другая часть ее возражала: ты вызвала наводнение просто-напросто для того, чтобы спасти себя.

А вот Моггет не стал терять время на сожаления и муки совести. Он позволил Сабриэль отрешенно глядеть сквозь стекло не больше минуты, а затем неслышно подкрался и осторожно запустил когти сквозь тапочек прямо ей в ногу.

– Ой! Ты чего?..

– Некогда по сторонам глазеть, – заявил Моггет. – На восточной стене фантомы уже готовят Бумажнокрыл к полету. А твоя одежда и снаряжение вот уже с полчаса как собраны.

– У меня есть все, что… – начала было Сабриэль, но тут же вспомнила, что ее рюкзак и лыжи остались лежать в нижнем конце скального туннеля, возможно, что и грудой золы, испепеленные мордикантом.

– Фантомы приготовили все, что тебе нужно, и наверняка даже больше, уж я-то их знаю. Так что одевайся, упаковывайся и – вперед, в Белизаэр. Я ведь правильно понимаю, что тебе туда?

– Да, – коротко отозвалась Сабриэль.

В голосе Моггета отчетливо послышалась самодовольная нотка, когда он задал следующий вопрос:

– А ты знаешь, как туда добраться?

Сабриэль промолчала. Моггет знал, что она не имеет об этом представления. Отсюда и его самодовольство.

– Может, у тебя, хм, карта есть?

Сабриэль покачала головой. И стиснула кулаки, с трудом подавляя желание отшлепать наглеца или, допустим, хорошенько оттаскать за хвост. Она обыскала весь кабинет и расспросила фантомов, но, похоже, кроме карты звездного неба, никаких других в доме не было. А та карта, о которой упоминал полковник Хорайс, по-видимому, осталась у Абхорсена. У отца, поправилась Сабриэль. Все было так запутанно… Если теперь Абхорсен – это она, то кто таков ее отец? И выходит, у него тоже прежде было имя и, когда он стал Абхорсеном, оно забылось, затерялось за ответственностью Абхорсена? Все, что еще несколько дней назад казалось таким понятным и надежным, рассыпалось прахом. Сабриэль уже не знала, кто она на самом деле; беда поджидала ее повсюду – и Моггет, который вроде бы должен был помогать Абхорсену, больше мешал, чем помогал.

– А что-нибудь полезное ты для разнообразия сказать можешь? – огрызнулась она.

Моггет зевнул, показав розовый язычок, – само воплощение презрения.

– Да пожалуйста. Разумеется. Я знаю дорогу. Так что я, пожалуй, отправлюсь с тобой.

– Отправишься со мной? – переспросила Сабриэль, искренне удивившись.

Она разжала кулаки, нагнулась, почесала кота за ушами. Тот вывернулся.

– Должен же кто-то за тобой приглядеть, – фыркнул Моггет. – Хотя бы до тех пор, пока ты не дорастешь до настоящего Абхорсена.

– Спасибо тебе, – поблагодарила Сабриэль. – Наверное. Но карта мне все равно нужна. Раз уж ты так хорошо знаешь эту страну, не мог бы ты… ну, не знаю… описать ее, чтобы я набросала что-то вроде карты?

Моггет закашлялся, как будто в горле у него внезапно застрял комок шерсти, и вздернул голову.

– Ты? Нарисуешь карту? Если она тебе так уж занадобилась, думаю, лучше будет, если картографом поработаю я. Ступай в кабинет, достань чернила и бумагу.

– Главное – чтобы карта получилась годная, а кто чертить будет, мне все равно, – заверила Сабриэль, спускаясь по приставной лестнице спиной вперед.

Она запрокинула голову поглядеть, как спустится Моггет, но кота видно не было – только открытый проем люка. Издевательское мяуканье у ее ног возвестило, что Моггет опять переместился с этажа на этаж каким-то неведомым образом.

– Чернила и бумагу, – напомнил кот, вспрыгивая на драконий стол. – Бумагу возьми поплотнее. Разложи гладкой стороной вверх. Перо искать не трудись.

Сабриэль выполнила все указания Моггета и приготовилась наблюдать с безропотной снисходительностью, которая, впрочем, быстро сменилась удивлением, едва котяра уселся рядом с бумажным листом, сосредоточенно высунув кончик розового язычка. Его странная тень легла на лист, точно темный плащ на песок. Моггет на мгновение призадумался, затем из белой подушечки высунулся блестящий слоновой костью коготь, кот аккуратно обмакнул коготок в чернильницу и принялся рисовать. Сперва быстрыми, резкими штрихами обозначил приблизительный контур, затем набросал основные географические объекты и под конец приступил к непростому ювелирному делу нанесения важных мест и точек, причем кот еще и подписывал их изящным летящим почерком. Напоследок Моггет отметил дом Абхорсена: добавил крохотную картинку, откинулся назад полюбоваться своим шедевром и слизнул с лапки чернила. Сабриэль выждала несколько секунд, убеждаясь, что работа закончена, и присыпала рисунок сухим песком, жадно пожирая глазами каждую деталь, пытаясь запечатлеть в памяти облик Древнего королевства.

– Потом полюбуешься, – сказал Моггет спустя несколько минут, вылизав лапку дочиста.

Но Сабриэль по-прежнему изучала карту, склонившись над столом.

– Мы все еще очень спешим. Для начала ступай оденься. Да постарайся не копаться! – не отставал кот.

– Постараюсь, – улыбнулась Сабриэль, не отрывая глаз от карты. – Спасибо тебе, Моггет.

Фантомы уже приготовили в комнате Сабриэль целую гору одежды и снаряжения. Четверо поджидали там, чтобы помочь хозяйке облачиться во все это и ничего не забыть. Стоило ей переступить порог, как с нее тут же сорвали домашнее платье и тапочки. Сабриэль едва успела самостоятельно стянуть с себя нижнее белье, прежде чем призрачные, составленные из знаков Хартии руки защекотали ей бока. Несколько секунд спустя, впрочем, ей пришлось смириться с неудобством: фантомы натянули на нее через голову тонкое хлопковое исподнее, а на ноги – мешковатые подштанники. Затем настал черед полотняной рубашки, жакета из замши и штанов из мягкой кожи, снабженных для защиты твердыми сочлененными пластинами на коленях, бедрах и голенях, не говоря уже о плотной подбивке на седалище, явно предназначенной для верховой езды.

Последовала недолгая передышка: Сабриэль понадеялась было, что это все, но фантомы всего-навсего готовили следующий слой одежд. Двое просунули ее руки в долгополую защитную накидку, застегивавшуюся на пряжки по бокам, остальные двое тем временем расшнуровали пару подбитых гвоздями сапог и приготовились обуть хозяйку, едва настанет их очередь.

Ничего похожего на эту накидку Сабриэль прежде носить не доводилось, даже кольчужный панцирь, в котором она фехтовала на уроках боевых искусств в школе, имел мало общего с этим странным одеянием. Длинная, как та самая кольчуга, с разрезной юбкой, доходящей до колен, и рукавами, свободно свисающими с внутренней стороны запястья, броня состояла из крохотных пластинок, частично перекрывающихся, под стать рыбьей чешуе. И пластинки эти были даже не металлические, а то ли из керамики, то ли из какого-то неведомого камня. Броня оказалась гораздо легче стальной, но выглядела очень прочной, и один из фантомов наглядно подтвердил это: рубанул по ней кинжалом, посыпались искры, а на пластинках даже царапины не осталось.

Сабриэль думала, что теперь дело только за сапогами, но, пока одна пара фантомов завязывала шнурки, вторая вновь взялась за дело. Один водрузил ей на голову нечто вроде полосатого сине-серебряного тюрбана, но Сабриэль, надвинув его до самых бровей, обнаружила, что это обернутый тканью шлем из того же материала, что и броня.

Другой фантом взмахнул мерцающим темно-синим сюрко, изукрашенным серебряными ключами, что отражали свет во всех направлениях, встряхнул им несколько раз, ловко набросил на Сабриэль через голову и отработанным движением расправил складки. Сабриэль провела рукой по шелковистой ткани и украдкой попыталась надорвать уголок, но материя, на вид такая тонкая и ненадежная, не поддалась.

Наконец настал черед перевязи с мечом и бандольера с колокольцами. Фантомы подали их хозяйке, но помочь надеть даже пытаться не стали. Сабриэль сама их приладила, тщательно проверила колокольцы и поправила ножны, ощущая знакомую тяжесть – колокольцы на груди, меч на бедре. Она посмотрелась в зеркало, и отражение вызвало у нее смешанные чувства. Она выглядела опытным, уверенным, хорошо экипированным путешественником, который способен сам о себе позаботиться. И в то же время она куда меньше походила на девушку по имени Сабриэль и куда больше – на Абхорсена с большой буквы.

Она бы еще долго разглядывала свое отражение, но фантомы потянули ее за рукав и заставили обернуться к постели. Там лежал открытый кожаный рюкзак; на глазах у Сабриэль фантомы запаковали туда ее старую одежду, включая непромокаемую отцовскую куртку, смену белья, рубашку и штаны, сушеное мясо и печенье, флягу с водой и несколько маленьких кожаных мешочков со всякими полезными мелочами. Их методично открывали один за другим, демонстрируя содержимое: подзорную трубу, серные спички, механическую зажигалку, целебные травы, рыболовные крючки и леску, швейный набор и без счету прочей всячины. Три книги из библиотеки и карту завернули в непромокаемую ткань и убрали во внешний карман.

Надев рюкзак, Сабриэль попробовала выполнить несколько простых упражнений и с облегчением убедилась, что броня не слишком сковывает движения – на самом деле вообще не сковывает, хотя рюкзак на спине в бою вещь явно лишняя. Ей даже удалось коснуться пальцев ног – она проделала это несколько раз, потом выпрямилась, чтобы поблагодарить фантомов.

Но фантомы исчезли. Остался только Моггет: он с загадочным видом шел к ней от середины комнаты.

– Ну что ж, я готова, – обратилась к нему Сабриэль.

Моггет не ответил, но уселся у ее ног и как-то странно дернулся – как будто его вот-вот стошнит. Сабриэль в отвращении отпрянула и тут же застыла на месте: из кошачьей пасти выпал крохотный металлический предмет и покатился по полу.

– Чуть не забыл, – сказал Моггет. – Если я иду с тобой, тебе понадобится вот это.

– А что это? – полюбопытствовала Сабриэль, наклоняясь и подбирая колечко: маленькое, серебряное, с рубином, зажатым между двух серебряных когтей, вырастающих из ободка.

– Древнее, – загадочно отозвался Моггет. – Если оно тебе понадобится, сама все поймешь. Надень-ка.

Сабриэль внимательно пригляделась к кольцу, взяв его двумя пальцами и развернув к свету. И на вид, и по ощущению кольцо казалось самым что ни на есть обыкновенным. Ни на камне, ни на ободке знаков Хартии не было; не ощущалось никакой ауры, никаких эманаций. Она надела кольцо.

Скользнув на палец, сперва оно обожгло холодом, потом запылало жаром, и Сабриэль вдруг почувствовала, что падает, падает в бездну, в пустоту без конца и начала… Все исчезло – и свет, и материя. Но тут повсюду вокруг взорвались знаки Хартии, вцепились в нее, остановили ее неудержимое скольжение в никуда, стремительно вознесли обратно, вверх, назад в тело, назад в мир Жизни и Смерти.

– Свободная магия, – промолвила Сабриэль, разглядывая поблескивающее на пальце кольцо. – Свободная магия, сопряженная с Хартией. Не понимаю.

– Если оно тебе понадобится, сама все поймешь, – повторил Моггет механически, словно затверженный наизусть урок. И уже нормальным голосом добавил: – А до тех пор не бери в голову. Пойдем – Бумажнокрыл готов.

Глава одиннадцатая

Бумажнокрыл стоял на помосте, сколоченном на скорую руку из свежих сосновых досок и козырьком нависающем над восточной стеной. Вокруг него суетились шестеро фантомов, подготавливая устройство к полету. Вскарабкавшись по лестнице, Сабриэль оглядела Бумажнокрыл – и сердце у нее упало. Она-то ожидала увидеть нечто вроде летательных аппаратов, которые все шире распространялись в Анцельстьерре, – как тот биплан, что выписывал в небе замысловатые фигуры на последнем дне открытых дверей в Уиверли-колледже. Нечто с двумя крыльями, расчалками и пропеллером – пусть даже пропеллер окажется не механическим, а магическим.

Но Бумажнокрыл ничем не походил на альцестьеррский аэроплан: скорее уж на челн с ястребиными крыльями и хвостом. При ближайшем рассмотрении Сабриэль убедилась, что основой для корпуса, вероятно, и впрямь послужила лодка. Она сужалась к обоим концам, а в центре было углубление – открытая кабина пилота. По обе стороны лодки торчали в стороны и назад длинные крылья – такие хрупкие на вид, что казалось, того и гляди отвалятся. Клиновидный хвост тоже особых надежд не внушал.

С замирающим сердцем Сабриэль преодолела последние несколько ступеней. Теперь она разглядела, из чего конструкция сделана, и стало понятным ее имя: все части летательного аппарата были из множества проклеенных слоев бумаги. Покрашенный в зеленовато-голубой цвет, с серебряными ободками на корпусе и серебряными полосами на крыльях и хвосте, смотрелся он нарядно – загляденье, да и только! – но пригодным к полету не выглядел. Только желтые глаза сокола, нарисованные на заостренном носу, намекали на летные качества.

Сабриэль еще раз оглядела Бумажнокрыл и покосилась на водопад внизу. Теперь, после разлива реки, он сделался еще более устрашающим, чем раньше. Пена и брызги взлетали каскадами на десятки ярдов над кромкой утеса – и сквозь этот ревущий туман Бумажнокрылу придется пролететь, прежде чем он окажется в открытом небе. А вдруг он размокнет от воды?

– А эта… штука… уже летала прежде? – опасливо спросила Сабриэль.

Разум ее уже смирился с мыслью, что очень скоро она усядется в утлое суденышко и помчится к грохочущим водам, но подсознание и желудок настоятельно советовали остаться на твердой земле.

– Много раз, – заверил Моггет, легко запрыгивая с помоста в открытую кабину. Голос его донесся изнутри глуховато. Но вот Моггет снова выглянул наружу: пушистая кошачья мордочка показалась над краем. – Абхорсену, из чьих рук это приспособление вышло, однажды удалось слетать на нем к морю и обратно за один вечер. Ну да она была великой ведуньей погоды и умела управлять ветрами. Я не думаю, что…

– Нет, – подтвердила Сабриэль, осознав еще один пробел в своем образовании. Ей было известно, что магия ветра – это главным образом умение просвистеть знаки Хартии, но на этом ее осведомленность заканчивалась. – Нет, этого я не умею.

– Что ж, – продолжил Моггет, задумчиво помолчав. – В Бумажнокрыл вложено несколько простейших заклинаний для полета по ветру. Однако тебе придется их просвистеть. Свистеть, я надеюсь, ты умеешь?

Сабриэль не стала отвечать на этот ехидный вопрос. Все некроманты по определению обладают музыкальным слухом: они должны уметь и свистеть, и петь – и про себя, и вслух. Если застрянешь в Смерти без колокольцев или каких-либо других магических инструментов, владение голосом – твое последнее оружие.

Подошел один из фантомов, помог снять рюкзак, пристроил его в задней части кабины. Второй фантом взял Сабриэль за руку и подвел ее к чему-то вроде небольшого кожаного гамака, подвешенного поперек кабины: очевидно, он заменял тут пилотское кресло. Особо надежным он тоже не выглядел, но Сабриэль, передав меч в ножнах третьему фантому, заставила себя забраться в кабину.

Как ни странно, бумажный пол вовсе не провалился под ее ногами. Более того, материал показался обнадеживающе прочным. Минуту поерзав в гамаке в поисках удобного положения, Сабриэль обнаружила, что сиденье очень даже комфортное. Меч и ножны уложили в специальное углубление рядом с ней, а Моггет занял место на ремнях, крепящих к месту рюкзак, прямо за ее плечом, потому что Сабриэль сидела откинувшись, почти полулежа.

Теперь, из этого положения, ей стало видно маленькое овальное зеркальце из посеребренного стекла, закрепленное точно под краем кабины. Оно поблескивало в свете вечернего солнца и зримо пульсировало магией Хартии. Что-то навело Сабриэль на мысль подышать на стекло. Горячее дыхание затуманило поверхность. Дымка так и не растаяла, зато спустя мгновение-другое на ней проступил знак Хартии – точно призрачный палец начертил его на помутневшем зеркале.

Сабриэль внимательно изучила символ, запоминая его назначение и суть. Он же поведал ей и о последующих знаках: знаках, с помощью которых можно усилить поднимающийся ветер, или совершить спешную посадку, или призвать ветра со всех концов земли. Для управления Бумажнокрылом нашлись и другие знаки. Постигая их, Сабриэль осознала, что все воздушное судно пропитано магией Хартии и насквозь пронизано чарами. Его создательница трудилась долго и с любовью, и творение ее походило скорее на волшебную птицу, нежели на летательный аппарат.

Время шло, последний знак погас. Зеркало прояснилось, снова сделавшись обычной пластинкой посеребренного стекла, блестящей на солнце. Сабриэль сидела молча, запечатлевая знаки в памяти, и дивилась искусству и могуществу, сотворившим Бумажнокрыл и измыслившим такой способ обучения. Может статься, когда-нибудь ей тоже достанет умения создать нечто подобное.

– А та Абхорсен, которая создала эту штуку, кто она была? – спросила Сабриэль. – Ну, то есть кем она мне приходилась?

– Кузиной, – промурлыкал Моггет ей на ухо. – Кузина твоей прапрапрапрабабушки. Она была последней в своем роду. Детей после себя не оставила.

«Наверное, ее дитя – это Бумажнокрыл», – подумала Сабриэль, проводя рукой по глянцевой поверхности корпуса и ощущая знаки Хартии, дремлющие в его ткани. Грядущий полет уже не внушал ей такого ужаса.

– Надо бы поторопиться, – продолжал Моггет. – Очень скоро совсем стемнеет. Ты помнишь знаки?

– Да, – твердо сказала Сабриэль.

Она обернулась к фантомам – они уже выстроились под крыльями, удерживая Бумажнокрыл на месте, пока не настанет время отпустить его в небо. Сабриэль задумалась: сколько же раз они оказывали эту услугу бесчисленным Абхорсенам?

– Спасибо вам, – поблагодарила она. – Спасибо за всю вашу заботу и доброту. До свидания.

C этими последними словами Сабриэль откинулась в гамаке, обеими руками вцепилась в края кабины и просвистела ноты поднимающегося ветра, мысленно рисуя необходимую последовательность знаков Хартии: они словно перетекали ей в горло и в губы, а оттуда – в воздух.

Свист прозвучал звонко и чисто – и тут же поднялся ветер. Сабриэль перевела дыхание, а ветер между тем нарастал. Набрав в грудь побольше воздуха, она вывела развеселую, радостную трель. Подобно птице, что наслаждается полетом, знаки спорхнули с ее губ в самого Бумажнокрыла. От этого посвиста голубые и серебряные полосы словно бы ожили, заплясали на корпусе, одели крылья мерцающим глянцевым оперением. Волшебный летун задрожал, заходил ходуном, внезапно ожил и затрепетал всем телом – он нетерпеливо рвался в полет.

Радостная трель завершилась одной протяжной звонкой нотой и знаком Хартии, что вспыхнул, как солнце, затанцевал на носу Бумажнокрыла и впитался в бумажный корпус. А мгновение спустя желтые глаза моргнули и с горделивым вызовом глянули в небо.

Теперь фантомы едва удерживали Бумажнокрыл на месте. Ветер крепчал, теребил серебряно-голубое оперение, толкал летуна вперед. Сабриэль ощущала напряженную готовность Бумажнокрыла, и мощь, заключенную в его крыльях, и ликование последнего мига перед обретением свободы.

– Отпускайте! – крикнула она, и фантомы повиновались: Бумажнокрыл взвился навстречу ветру, вперед и вверх, рассекая водяную пыль над водопадом, словно весенний дождичек, и устремился в небо и в широкую долину за рекой.

На высоте более тысячи футов над долиной было тихо и холодно. Бумажнокрыл легко парил в воздухе, ветер уверенно подгонял его сзади, небо совершенно расчистилось – от облаков остались разве что мелкие клочья. Сабриэль, полулежа в гамаке, отдыхала, снова и снова прокручивая в голове только что заученные знаки Хартии, лишний раз убеждаясь, что аккуратно разложила их по полочкам. Она наслаждалась свободой и удивительным ощущением чистоты, как если бы опасности последних нескольких дней были грязью, а налетевший ветер смыл ее без следа.

– Правь севернее, – внезапно раздался из-за спины голос Моггета, врываясь в ее беззаботные мысли. – Ты карту помнишь?

– Да, – заверила Сабриэль. – Нам лететь вдоль реки? Она называется Раттерлин, так? И течет примерно на северо-северо-восток.

Моггет ответил не сразу, хотя мурлыканье его слышалось совсем рядом. Он словно задумался. И наконец промолвил:

– Почему бы и нет? Мы вполне можем долететь по реке к морю. Она там в дельте разольется на несколько рукавов, можно будет заночевать на одном из островов.

– А почему бы не полететь дальше? – весело предложила Сабриэль. – Если я призову самый сильный ветер, мы окажемся в Белизаэре уже завтра к ночи.

– Бумажнокрыл не любит летать по ночам, – отрезал Моггет. – Не говоря уже о том, что ты почти наверняка не совладаешь с ветрами более сильными – это куда труднее, чем может показаться на первый взгляд. И в любом случае Бумажнокрыл слишком бросается в глаза. Абхорсен, у тебя что, ни капли здравого смысла нет?

– Зови меня Сабриэль, – коротко ответила девушка. – Абхорсен – мой отец.

– Как прикажешь, хозяйка, – мяукнул Моггет. В слове «хозяйка» явственно прозвучал сарказм.

Следующий час прошел во враждебном молчании, но что до Сабриэль, она скоро позабыла о гневе – так ново было для нее чувство полета. Ее завораживал масштаб: до чего же занятно различать внизу крохотные квадратики полей и лесов – точно лоскутное одеяло! – и темную ленту реки, и крохотные домишки тут и там. Все такое миниатюрное, и с высоты все кажется таким безупречным!

Но вот закатное солнце склонилось к самому горизонту, и хотя омытая алым гаснущим светом воздушная перспектива смотрелась еще очаровательнее, Сабриэль почувствовала, что Бумажнокрыл тянет спуститься: желтые глаза смотрели уже не вверх, на синее небо, а вниз, на зеленую землю. По мере того как удлинялись тени, то же самое желание испытала и Сабриэль и, в свою очередь, заозиралась по сторонам.

Река уже распадалась на бесчисленное множество потоков и ручейков, образующих заболоченную Раттерлинскую дельту; вдалеке Сабриэль различала темную бескрайность моря. В дельте было множество островков: одни размером с целое футбольное поле, поросшее деревьями и кустарником, другие – не больше двух локтей слякотного ила. Сабриэль выбрала островок среднего размера, почти плоский ромб с низкой желтой травой в нескольких лигах впереди, и свистом успокоила ветер: он стал постепенно стихать.

Бумажнокрыл уже начал спускаться, время от времени рыская носом то туда, то сюда по воле ветра, управляемого Сабриэль, или просто качнув крылом. И его желтые глаза, и ее темно-карие были устремлены вниз, на землю. Только Моггет, верный себе, поглядывал назад и вверх.

Но даже он не увидел подобравшихся против солнца преследователей до тех пор, пока они не оказались слишком близко, так что предупреждающий кошачий вой опередил их всего-то на секунду-другую. Но Сабриэль успела-таки обернуться и увидеть сотни и сотни стремительно пикирующих тварей. Она машинально вызвала в сознании знаки Хартии, сжала губы, свистом снова призвала ветер и повернула на север.

– Вороны-кровавики! – прошипел Моггет.

Крылатые преследователи вышли из пике и кинулись вдогонку за внезапно встрепенувшейся добычей.

– Да! – закричала Сабриэль, хотя ответа не требовалось.

Все свое внимание она сосредоточила на кровавиках, пытаясь просчитать: догонят или не догонят. Сабриэль уже почувствовала: ветер словно прощупывает границы ее власти, как и предсказывал Моггет; попытки его усилить того и гляди обернутся неприятными последствиями. Но ощущала она и близость ворон-кровавиков, ту особую смесь Смерти и Свободной магии, что наделяет жизнью эти прогнившие скелеты.

Вороны-кровавики на ветру и под солнцем живут недолго – этих, по-видимому, создали прошлой ночью. Какой-то некромант поймал самых обыкновенных ворон, убил их, совершив особый ритуал, и напитал их тела изломанным, раздробленным духом одного-единственного мужчины или женщины. Эти птицы, направляемые единым, пусть и недалеким разумом, – не падальщики уже, но падаль – летали с помощью Свободной магии и убивали, побеждая численным превосходством.

Невзирая на то, что ветер Сабриэль призвала быстро, стая стремительно настигала беглецов. Вороны спикировали с высоты и теперь не сбавляли скорости. Ветер обрывал перья и гниющую плоть с костей, скрепленных между собой лишь чарами.

На мгновение Сабриэль подумала, не развернуть ли Бумажнокрыл назад, прямо в центр этой смертоносной вороньей стаи, подобно ангелу мщения, вооруженному мечом и колокольцами. Но ворон слишком много, ей с ними не справиться, тем более сидя в летучем суденышке, что мчится в нескольких сотнях футов над землей. Один слишком резкий выпад – и она упадет и разобьется, если, конечно, кровавики не растерзают ее еще в воздухе.

– Придется призвать сильный ветер! – крикнула Сабриэль Моггету: кот сидел на ее рюкзаке, выпрямившись, встопорщив шерсть и встречая ворон грозным воем.

А те были уже совсем близко и летели пугающе четким строем, – двумя длинными цепочками, которые, будто хищно вытянутые руки, тянулись сорвать Бумажнокрыл с небес. В стремительной гонке они потеряли большую часть своего черного оперения, и в последнем свете закатного солнца блестели обнажившиеся белые кости. Но глянцево-черные блестящие клювы остроты не утратили, в пустых глазницах Сабриэль различала алые проблески расчлененного мертвого духа.

Моггет не ответил. Возможно, просто не услышал ее за собственным воем и карканьем ворон-кровавиков, которые преодолели последние несколько ярдов и изготовились к нападению: звук был странный, глухой, мертвый, как и их плоть.

На секунду накатила паника: Сабриэль показалось, что пересохшие губы неспособны сложиться как надо. Но она облизнула их, и свист все-таки раздался, медленный, обрывочный. Нужные знаки воскресали в памяти с трудом, неуклюже, словно она толкала тяжелый груз на плохо сделанных катках… Еще одно, последнее усилие – и знаки полились легче, перетекая в мелодию свиста.

Если раньше ветер, откликаясь на ее призыв, крепчал постепенно, этот вихрь налетел резко, будто хлопок тяжелой двери, взвыл за спиной с ужасающей свирепостью, подхватил Бумажнокрыл и погнал его вперед – так гигантская волна подбрасывает кверху утлую лодчонку. В следующий миг они уже мчались так быстро, что Сабриэль едва различала землю внизу, а отдельные островки дельты слились в одно сплошное подвижное пятно.

Прижмурив глаза до узких щелочек, Сабриэль вертела головой по сторонам. Ветер бил ей в лицо, точно пощечины злобно отвешивал. Ворон-кровавиков разметало по всему небу, строй их сломался: точно крохотные черные точки виднелись они позади на закатном ало-лиловом небе. Но напрасно хлопали они крыльями, пытаясь снова сбиться в стаю, – Бумажнокрыл уже обогнал их на целую лигу. Теперь ни за что не настигнут!