Текст книги "Яма"

Он вспомнил, что и раньше видел этот взгляд, только не знал, отчего он появляется: такие лица были у людей в экзаменационном зале, где они писали сочинения под тиканье отсчитывающих секунды настенных часов. Может, этот взгляд все же что-то выражает, решил он; выражает интенсивное сосредоточение. О чем же думает Лиз?

– Вы не думаете, что... – начала Фрэнки и замолчала.

– Что?

– Ничего. Неважно.

– Скажи, – потребовала Алекс. – Что мы не думаем?

Фрэнки нервно обхватила колени.

– Что мы можем... что нас никто не найдет? Вы же так не думаете?

Алекс промолчала. Лиз тихо проговорила:

– Знаете, люди долго могут жить на одной воде, вообще без еды. Очень долго.

– И экскурсия вернется через несколько дней, – вспомнила Фрэнки. – Конечно. Конечно, они же вернутся.

Джефф посмотрел на нее с усталым презрением.

– Как долго? – спросил Майк у Лиз.

– Точно не знаю. Но счет идет на недели, не на дни. И мы вряд ли будем расходовать много энергии.

– Что верно, то верно, – нахмурился Майк. Если Лиз говорит с такой убежденностью, о чем же она так тяжело размышляла?

– Ты уверена? – спросил он.

– Да, уверена. – Она опустила взгляд на свои сжатые ладони, и он решил, что она лжет.

* * *

Все это время мы пытались поверить, что всего лишь стали жертвами изощренного розыгрыша, что с минуты на минуту должен появиться Мартин и выпустить нас. Поверить в скорое освобождение было очень легко. Ждать было намного легче, чем что-либо предпринимать. Джефф был прав: мы могли сделать не так уж много.

Это было похоже на то состояние, когда смертельно усталый человек пытается не заснуть; он знает, что закрыть глаза – значит погрузиться в сон, но про себя думает, что одна секунда не будет иметь никакого значения, две секунды тоже и десять секунд – не так уж много... и проваливается в небытие. Если проанализировать ситуацию, выходит, что он слишком сильно сопротивлялся.

Выкарабкаться наверх было невозможно. В Яме была всего одна дверь, которая находилась в двенадцати футах над головой. И она была заперта. Единственным отверстием в ней была замочная скважина, но через нее мы пролезть не могли. Так что мы были бессильны.

Тогда мы об этом не говорили, но на самом деле нам было нужно божественное вмешательство, deus ex machina. Потайной вентиляционный люк. Заброшенная дверца, заложенная кирпичами, которые начали крошиться. Секретный проход. Или случайный прохожий, который услышал бы наш разговор и решил проверить, что к чему. В каком-то смысле мы возлагали наше спасение на бога. Не на Мартина. Он никогда не был богом, хотя, вероятно, и приблизился к нему больше, чем мы.

Мы сидели и ждали, тем самым помогая Мартину осуществить свой план.

Глава 8

Никто не хотел есть первым. Все сидели и не желали заговаривать об этом; день угасал, и изнутри подкрадывался набухающий голод. Дверь была заперта; из внешнего мира не доносилось ни звука. Казалось, что, кроме подвала, не существовало ничего. Когда пришел вечер, они выключили свет и собрались спать.

Майк долго не мог уснуть в зияющей темноте Ямы, снова и снова прокручивая в голове стоявшие перед ними возможности. Он знал, что другие, скорее всего, делают то же самое, и думал, не тщетны ли его мысли. Лучшее, что можно сделать, – спать, пока кто-нибудь их не обнаружит. Уснуть и забыть, что все это происходит; беречь силы для того, что еще предстоит.

Был довольно ранний вечер; снаружи наверняка все еще светило солнце, и закат впитывал остатки дня. Он поискал звезду и нашел ее; свет ее был блеклым, и как раз перед тем, как Майк наконец заснул, ему показалось, что она подмигнула: будто над шуткой, известной лишь им двоим.

* * *

Ту ночь я помню с живой ясностью, рожденной страхом. Я не знала, что делать, и не могла поверить, что увязла в этой истории с Ямой настолько глубоко, что никак не могу на нее повлиять. В прошлом я всегда сама отвечала за свои поступки; мне приходилось постоянно сохранять осторожность и здравый смысл, думать о будущем и заботиться о себе. И вот я стала жертвой столь бездушного замысла, что должна была сразу его разгадать. Я не могла простить себе это; поддаться его обаянию и потерять голову мог кто угодно, только не я. Но так оно и произошло. И когда я оглядываюсь и вижу, что вместе со мной Мартин задурил мозги всей школе, я, возможно, отчасти понимаю, что случилось. Понимаю, но простить не могу.

Есть кое-что похуже, чем расплачиваться за свою неосмотрительность. Чем больше я анализировала нашу ситуацию, тем яснее осознавала, что Яма была соркестрирована со зловещей четкостью; в плане Мартина не было ни одного огреха; мы влипли, попались в ловушку. Это угнетало, и даже мне, человеку, который привык проводить много времени наедине с собой, было очень одиноко.

* * *

Рано утром беспокойный сон Майка наконец прервался. На короткий миг он почти смог представить, что находится в другом месте, за пределами Ямы, вдали от кошмара, которым она постепенно становилась. Но жесткий пол погреба и неизменная темнота, блокирующая зрение, навязывали ему реальность происходящего. Тихо, боясь потревожить остальных, он встал и прокрался в уборную. Он мочился и чувствовал холодный фарфоровый ободок унитаза, упирающийся в колени.

– Майк?

Неожиданный шепот заставил его вздрогнуть. Торопливо натягивая трусы, он обернулся. Короткий коридор был непроглядно темным.

– Кто это?

– Это я. – Пауза. – Лиз. Извини.

– Господи. Не надо так пугать.

– Ммм. Не сливай воду, ладно?

– Хорошо, – недоуменно согласился он, продолжая говорить шепотом. – Я тебя разбудил?

– Не совсем. Я много думала.

– Я заметил.

Раздался щелчок, и из карманного фонарика Лиз хлынул поток желтого света, заливая пол. Ее волосы спутанной копной падали на плечи; на ней была пижама, и выглядела она уставшей. Майк заметил, что в другой руке она держит пустую бутылку из-под лимонада; пришлось приложить немалое усилие, чтобы не рассмеяться.

– Что ты собралась с этим делать? – спросил он. – Устроить пир среди ночи?

– Послушай, может, пойдем туда? Не хочу будить остальных, а мне нужно с тобой поговорить. – Она направила фонарик на маленькую кладовку наискосок от уборной.

– Хорошо. – Майк последовал за ней, и они смущенно сели лицом друг к другу.

– Фонарик почти выдохся. Надо было взять запасные батарейки. – Лиз положила фонарь на пол, и конус тусклого света высветил длинные ложбины трещин между плитами. – Много чего надо было взять.

Майк кивнул.

– Как думаешь, что будет? – спросил он.

– Я надеялась услышать это от тебя, – вздохнула она. – Джефф начинает понимать, что происходит, и, кажется, Фрэнки уже на полпути. Но, по-моему, Джефф уже потерял надежду а Фрэнки... – Она замялась. – Фрэнки вообще ни на что не годится.

– Что происходит? – выдавил Майк через силу. И понял, что не хочет слышать ответ. Лиз улыбнулась – странной улыбкой, в которой не было радости.

– Это как посмотреть. Мне кажется, я знаю, что ждет нас на следующей стадии, но я... я еще сомневаюсь. Хотя скоро мы все узнаем.

– Как?

– Сейчас скажу. Ты сам еще не поделился со мной... своими мыслями по этому поводу.

– Я считаю, что что-то пошло не так, – ответил Майк. – Произошла страшная ошибка. Все пытаюсь найти способ выбраться, но выхода нет. Это ужасно.

Лиз молча на него посмотрела. И наконец произнесла:

– Ты прав. Это ужасно. Но я не думаю, что произошла ошибка. И это пугает меня больше всего.

– Значит, по-твоему, все это – часть дурацкого розыгрыша?

Опять та же улыбка.

– Нет. Вряд ли. – Потом, после паузы: – Майк... Мне действительно страшно.

– Мне тоже, – тихо ответил он. И тут же осознал, что это на самом деле так.

Луч фонарика резко потускнел, а потом снова вспыхнул с прежней яркостью. Лиз взглянула на него и тряхнула головой, будто ход ее мыслей был нарушен.

– Тогда пойдем, – сказала она. – Наверное, лучше выяснить, права я или нет.

Заинтригованный Майк последовал за ней; она пробралась обратно в уборную. Встав на колени там, где кран выступал из камня, Лиз поставила на землю бутылку из-под лимонада.

– Подержи, ладно? – прошептала она, протягивая Майку фонарик. – Посвети, чтобы мне было видно. Черт, зря я не взяла запасные батарейки. Они бы нам пригодились.

Она подставила горлышко пластиковой бутылки под носик крана. Майк наблюдал за ней. «Два литра», – пробормотала она про себя и медленно повернула кран. В бутылку беззвучно скользнула струйка воды; потом, когда она плавно увеличила напор, из крана донеслось едва различимое шипение. Майк смотрел, как уровень воды в бутылке повышается – треть, половина. Кран внезапно чихнул, и к ногам Майка брызнул маленький фонтанчик. Лиз не шевелилась. Вода поднялась выше половины, почти перекрывая широкую зеленую этикетку; и тут резко плеснул еще один фонтан, и мерная струйка капля за каплей исчезла. Так же медленно Лиз вывернула кран на полную мощность.

– Вот и все, – проговорила она. – Вода кончилась.

– Кончилась? – ошеломленным шепотом спросил Майк.

– Воду перекрыли, – поправилась она и крепко завинтила крышку бутылки. – Ты так до сих пор и не понял, правда?

– Что? – спросил он, и слова раздались как бы издалека, потому что ответ был ему уже известен.

Они вернулись в комнату напротив. Лиз сказала:

– Я поняла это сегодня вечером. Я сама сказала кое-что, что заставило меня задуматься.

– Что мы сможем долго прожить без еды, – подхватил Майк, вспомнив ее слова.

– Да. Но без воды не так долго... и я подумала: если Мартин действительно делает это, если он до сих пор управляет ситуацией, таким должен быть его следующий шаг.

– И он так и сделал, – ответил Майк. – Это... – Он попытался нащупать подходящее определение. – Это невероятно. Это безумие.

– Мартин сумасшедший, – Лиз просто кивнула.

– Я знаю. Ни один человек в здравом уме не выкинет такую штуку.

– Я серьезно, – проговорила она. Майк посмотрел на нее. – Мартин не просто выкинул штуку. Это же вполне очевидно, разве нет? Мы не должны отсюда выйти. Это замысел нездорового ума, Майк.

Майк оперся подбородком о ладони.

– Тогда какого черта нам делать? – спросил он. – Этот ублюдок всегда опережает нас на шаг. Нам нечем ему ответить.

– Ну... – протянула Лиз. – Возможно. Но я уже подобралась близко к... – Она замолкла. – Мы должны вычислить, что, по его мнению, должно произойти дальше. Если мы сможем... проникнуть в мысли Мартина, стать Мартином, возможно, найдем и выход.

– Ты правда так считаешь?

– Нет. Вообще-то, нет. – Она вздохнула, уткнув лицо в колени, и на мгновение показалась ему совсем юной и испуганной. – Но по крайней мере, я начинаю понимать... Я же догадалась про воду, сумела опередить его.

– Но нам некогда играть в игры, – горячо перебил ее Майк. – Что у нас есть? Всего литр воды. Как долго мы продержимся впятером?

– Нет. У нас есть больше.

– Вряд ли, – Майк с сомнением приподнял бутылку.

– Есть еще вода в бачке, – сказала Лиз. – Там должно быть немало. Интересно, об этом он подумал?

Майк осознал, как мало он анализировал ситуацию. А Лиз, весь вечер тихонько сидевшая в сторонке, сумела предсказать развитие событий и искала способы выкрутиться. В ужасе он представил, с какой легкостью, без колебаний, он мог бы смыть воду в унитазе, лишив их того небольшого запаса воды, что остался.

– Зачем ты рассказываешь все это мне? – спросил он.

– Не знаю. Мне почему-то кажется, что так правильно... Может, потому что мы оба видели замочную скважину. По крайней мере, мы думаем об этом.

– Замочная скважина мне подмигнула, готов поклясться, – вспомнил Майк и хихикнул.

– Что?

– Перед тем как я заснул. Она мне подмигнула.

– Не сходи с ума, – предупредила Лиз.

– Что скажем остальным? – спросил он и устыдился, что пришлось задать такой вопрос.

– Про воду придется рассказать, конечно, – ответила Лиз. – Но если ты не против, я бы лучше сказала, что где-то есть накопительный бак, и вода просто кончилась, а не говорить, что кто-то ее выключил. Думаю, Мартин рассчитывал, что мы додумаемся до этого дня через три. Нам надо собрать всю воду из бачка в бутылки. У Джеффа их навалом.

– По-твоему, они поверят?

– Джефф не поверит. Фрэнки и Алекс – возможно. – Она дунула, чтобы прогнать прядь волос с лица. – Придется быть поубедительнее.

– Понятно, – глухо ответил Майк.

* * *

Утро только начинается, но я откладываю ручку и отодвигаю стул от стола. Далеко внизу распахивается и хлопает входная дверь, и с подножия лестницы доносятся голоса.

– Майк?

Это не он. Разочарованная, я возвращаюсь на чердак. Сейчас мне бы пригодилось присутствие другого человека; того, кто тоже был там. Я знала, что это будет нелегко, еще до того, как начать, но суть от этого не меняется: чем больше я пишу, тем острее ощущаю собственную незначительность. Это очень непросто. Присутствие друга мне необходимо.

Я опять сажусь, беру ручку и начинаю рассеянно вырисовывать круги. Смотрю в окно на дроздов, облепивших деревья, и пытаюсь отогнать все то, о чем еще предстоит написать.

* * *

Когда наступил следующий день, они рассказали другим про кран и наполнили оставшиеся бутылки водой из бачка в уборной.

Майку пришло в голову, что могут работать подводящие к бачку трубы. Но они не работали; из клапана вытекло немного жидкости, самая малость. Атмосфера еще больше сгустилась; узнав о воде, все с легкостью купились на выдумку о накопительном баке, но все же в Яме повисло настроение, все сильнее напоминающее панику.

– Я есть хочу, – тихо призналась Алекс, когда они закончили. – Что будем делать? Поедим сейчас или оставим на потом?

– Оставим, – решила Лиз. – И будем хранить как можно дольше.

Остатки еды казались Майку насмешкой. Ее едва хватило бы на закуску, не говоря уж об обеде на пятерых. Бутылки с водой, расставленные в ряд вдоль стены, немного успокаивали. Он все время напоминал себе, что хотя бы в этом они были на шаг впереди.

– Придется проследить, чтобы порции еды и жидкости были как можно меньше, – сказала Фрэнки. – И чтобы всем досталось поровну.

Лиз оторвалась от блокнота.

– Это не так уж просто, – заметила она.

– Почему?

– Я хочу перебрать пакеты с провизией и распределить еду с точки зрения содержания питательных веществ. Думаю, у меня получится. Кто-нибудь из вас занимался биологией?

Никто.

– Жаль, – мягко проговорила Лиз. – Есть какое-то важное правило о том, как соблюдать водно-солевой баланс. Но моих знаний не хватит, чтобы понять, каким образом спланировать питание. По-моему, нельзя есть соленое.

– Великолепно, – огрызнулся Джефф. – По-твоему. Значит, мы можем отравиться и умереть от обезвоживания, потому что ты не в состоянии припомнить, что можно есть, а что нельзя?

Лиз молча вернулась к своим записям. Спустя пару минут Фрэнки тихо собрала остатки еды и отнесла к тому месту, где сидела Лиз.

– Держи, – сказала она. И добавила: – Зря я съела весь рахат-лукум. В нем же сахар. Он мог бы нам пригодиться.

– Не переживай. – Лиз коротко улыбнулась. – По крайней мере, мы все здесь здоровы.

– Не понимаю, чего ты добиваешься, – заговорил Джефф. – Ты же не знаешь, что творишь. Сама сказала. И почему мы должны верить, что ты все сделаешь правильно?

– Я просто хочу убедиться, что каждый получит то, что необходимо, – терпеливо объяснила Лиз. – Я делаю все возможное. Конечно, я бы хотела, чтобы с нами здесь был ученый; жизнь стала бы намного проще. Но раз его нет, вам придется положиться на меня.

– Что значит, ты убедишься, что каждый получит то, что необходимо? – взорвался Джефф. – Это же просто. Каждому равная порция. Вот и все.

– Равная порция и одинаковая порция – это не одно и то же, – заметила Лиз и впервые за время разговора подняла голову и посмотрела Джеффу в глаза. – Надеюсь, с этим ты не станешь спорить.

Последовало молчание. Лиз и Джефф неподвижно сидели, не отводя глаз друг от друга. Потом Джефф отвернулся, и сразу заговорила Фрэнки.

– Я рада, что хоть кто-то что-то делает, – решительно заявила она. – Мне все равно, сколько еды мне достанется. Лиз знает больше, чем все мы, и мне кажется, она здорово справляется с ситуацией. – Она засмеялась. – Думаю, мы очень скоро отсюда выберемся.

– Как будто кому-то есть дело до того, что ты думаешь, – процедил Джефф вполголоса.

Фрэнки перевела дыхание и собралась ответить, но осеклась; по ее лицу промелькнуло выражение растерянности, и она жалобно спросила:

– Лиз? Мы же выкарабкаемся, правда?

– Конечно, – ответила Лиз.

– Я так и знала. – Фрэнки повернулась на бок, спиной ко всем; но даже Майк видел, что она плачет.

* * *

Мартин был сама осторожность. Помню, как он готовился к некоторым своим розыгрышам, и меня поражает только одно: странно, ведь каждый раз мы понимали суть происходившего гораздо позже. Пока все готовилось, нам было смешно; прежде чем шутка разыгрывалась, она казалась наполовину забавой, наполовину детским дурачеством. Но потом, когда веселость проходила и мы видели истинный смысл розыгрыша, последствия всегда оказывались неожиданными для нас. Гиббон ушел в конце того же семестра и больше не вернулся; остальные жертвы тоже резко изменились. Последствия были более катастрофичны, чем сам инцидент.

Мне до сих пор кажется непростительной глупостью, что я позволила такому человеку, как Мартин, полностью, безраздельно контролировать мою жизнь. Но никто из нас не представлял, чем обернется Яма, – просто потому, что мысль об этом была слишком ужасна, слишком невозможна. И слишком непостижима. Никто не анализирует каждую деталь розыгрыша, придуманного школьным клоуном; не проверяет, будет ли это стоить тебе жизни; зачем?

Если бы мы хоть что-то почуяли! Если бы один из нас – неважно, почему – решил не участвовать в эксперименте, сущность замысла стала бы для Мартина бесполезной. Кто-то наверху знал бы о Яме, и это было бы опасно. Если бы только мы кому-нибудь рассказали, куда идем. Но, конечно же, мы не сказали никому; и поздравляли себя с тем, что вовлечены в проделку, которая, несомненно, станет одной из многочисленных легенд Нашей Любимой Школы.

Передо мной лежит картонная коробка. Наверху – девять кассет, две стопки, связанные резинками. Семь из них помечены моим почерком, черной ручкой на обложке написано «Лиза». Записанные на них беседы позволяют посмотреть на Мартина с другой стороны, с той, которую мы никогда не видели в школе. Если бы мы с Лизой поговорили тогда, до Ямы, я бы никогда не позволила Мартину использовать меня, использовать нас всех. Две другие кассеты в отдельной стопке не помечены. Конечно, их должно быть намного больше, но они пропали, и нам никогда их не найти. К тому же на них нет ничего нового для меня. Возможно, если бы у нас были другие кассеты, мы могли бы показать, что произошло на самом деле; раскрыть, кем в действительности был Мартин. Но в конце концов Мартин все же опередил нас, всего на один шаг.

Глава 9

К полудню Майк почувствовал, что в голове мутнеет от голода. К гложущей боли в животе, появившейся накануне вечером, добавилась сильная жажда, игнорировать которую было невозможно. Наступило время обеда; мысль об обеде, о том, что они должны есть и пить, преследовала Майка. Разумеется, он молчал. Он пообещал себе, что не заговорит о еде первым.

Лиз избавила их всех от этой необходимости.

– Нам нужно что-то съесть, – сказала она. – Хотя бы немножко.

Они разделили оставшуюся еду на крошечные порции: лапша быстрого приготовления, немного консервированного мяса. Вода на донышке стакана. Сколько воды полагается выпивать ежедневно? Около двух литров, подумал Майк. Ребята могли позволить себе всего один маленький стакан. Майк невольно задумался: кто из них первым поставит под сомнение установленный размер порций, кто по той или иной причине потребует больше? Рано или поздно это произойдет. Но пусть это будет не он.

Съев жалкую порцию, Майк еще острее ощутил голод. Забавно: пища влекла за собой отчетливое напоминание о том, что есть необходимо. Он улыбнулся проделкам своего организма, но шутка его не утешила.

– Когда мы выберемся, можно всем вместе пойти в ресторан, – предложила Фрэнки. – Мне хочется чего-нибудь очень сытного... стейк, например, или пирог с почками.

– Не надо, – взмолилась Алекс.

– Ой, извини, – ответила Фрэнки. Но Майку не показалось, что у нее был виноватый вид. Выражение на лице Фрэнки с трудом поддавалось определению. – Я так люблю поесть, и так странно, что еды не хватает. – Она улыбнулась сама себе. – Дома у нас полный морозильник всякой всячины.

– Заткнись, – прошипел Джефф. – Жуй дерьмо, которое тебе дали, и заткни свой рот.

Фрэнки взглянула на свою горстку еды и пожала плечами. – Как скажешь.

До вечера оставалось немало времени. Майку хотелось придумать способ безопасно провести эти часы. И еще хотелось узнать, о чем думает Лиз.

– По крайней мере, ничего хуже случиться не может, – заметил он, пытаясь говорить бодро.

– Тебе этого мало? – взорвался Джефф. – Невероятно. Ты что, пытаешься внушить нам оптимизм? – Он осушил пластиковый стаканчик и с ненавистью раздавил его в кулаке. Стакан упал на пол. – Да нам ничего не светит! Мы все умрем, ты это понимаешь? Понимаешь? Так что хватит нести всякое дерьмо, мол, ничего хуже не произойдет.

– Может случиться и кое-что похуже, – осторожно заметила Лиз, но ее никто не слушал.

– А мне кажется, мы выберемся, – сердито возразил Майк. Он злился на Джеффа за то, что тот лишь усугубляет ситуацию, подчеркивает безнадежность, о которой Майк пытался не думать.

– Врешь ты все, – резко бросил Джефф. – Дуришь себя. В глубине души ты знаешь правду, так же как и я. И она, – он указал на Фрэнки, – и Лиз, и Алекс. Вы все понимаете. Только вы слишком глупы, чтобы посмотреть в лицо реальности.

Майк растерялся. А потом заговорила Лиз, и ее голос был так холоден, что Майк с трудом узнал его.

– Значит, сейчас ты именно это и делаешь – смотришь реальности в лицо? – спросила она. – Впечатляет. Если в твоем представлении это означает распускать сопли, как избалованный ребенок, каждый раз, когда другие что-то говорят, тогда продолжай в том же духе.

Джефф так и остался сидеть с открытым ртом. В его глазах затаилась тупая злоба, так и не прорвавшаяся на поверхность.

– Пошла ты, – обессиленно огрызнулся он.

Майк сглотнул комок в горле. Лиз ничего не ответила.

* * *

Какое-то время мы почти не виделись, это было в начале каникул. И не удивительно. У меня было полно забот: я начала серьезно готовиться к выпускным экзаменам. В первый год никто об этом особенно не задумывается, но вы понимаете, как это важно... Так что, когда наступили пасхальные каникулы, я не возражала, что мы с Мартином не видимся. То есть в этом не было ничего необычного.

О Яме я ничего не знала. Он ни разу не обмолвился, ни разу не проговорился. Пару раз я проходила мимо его дома, и все было так, как раньше... никакой разницы... если бы я знала, я бы что-нибудь предприняла. Честно. Но он никому ничего не говорил – думаю, понятно, почему. Уму непостижимо, что все это готовилось, и я жила совершенно обычной жизнью, не подозревая об этом. Но он никак себя не выдал, ничто в его поведении не наводило на мысль... Абсолютно ничто.

Если честно, мне хотелось со всем этим покончить – с Мартином, я имею в виду. Новизна быстро прошла, и оказалось, что я связана с парнем, которого толком не знаю и даже не уверена, нравится он мне или нет. Сначала я думала, что он замечательный, но, как я говорила... Тогда все было совсем по-другому. Может, он нравился мне больше, чем кажется сейчас. Может быть. Но я точно знаю, что не хотела, чтобы это тянулось и дальше. Я надеялась как-нибудь с ним поговорить, но он так редко появлялся.

Я выключаю магнитофон и откидываюсь на спинку стула. Потрясающе, как ему удавалось вести себя совершенно нормально и одновременно знать то, что он знал. С тех пор как это произошло, я уже не сомневалась, что Мартин абсолютно ненормален. Это было организованное, не хаотичное безумие, и оттого было еще сложнее его заподозрить. Термин «психопат» не подходит к описанию Мартина даже наполовину. Он был блестяще умен: опасный сумасшедший, изобретательный гений, обладающий безграничным обаянием. И этот сумасшедший хорошо умел скрывать свое безумие; что заставляет меня обратиться к детству Мартина. О котором мне ничего неизвестно. В Нашу Любимую Школу он пришел в шестом классе – как гром среди ясного неба. У его дяди и тети был дом в нескольких милях от деревни, там он и жил; но, помимо этих скудных фактов, я не знаю ничего.

Каким он был в детстве? Что с ним произошло, что сделало его таким, каков он есть? Если бы только я знала ответы, думаю я. Возможно, я смогла бы остановить других, таких же, как он. Не знаю.

Когда я думаю о Мартине, все остальное становится тонким, как бумага. И хотя мне не под силу представить, что творилось у него в голове – ведь я пыталась, – иногда я понимаю, что, несмотря на все наши различия, мы очень похожи. До такой степени, что, если бы моя анонимность была гарантирована, я бы без колебаний убила Мартина. Я серьезно. Разумеется, это абсолютно теоретическое предположение; я свято верю в проницательность судебной системы и слишком мало – в свою изобретательность, чтобы рискнуть попробовать себя в роли убийцы. Но одно точно: я об этом задумывалась. Вряд ли кто-то будет отрицать, что без Мартина мир стал бы лучше. И я знаю четверых людей, которые со мной наверняка согласились бы.

В этот вечер, который растянулся на столетие, наконец рушится последняя стена. Мне отчаянно хочется все бросить, и лишь это помогает сохранить разум.

* * *

– Боже, я так хочу есть, – заныла Алекс. – Скоро мы опять сможем поесть?

Лиз посмотрела на часы.

– В шесть вечера. Еще полтора часа. Попробуй поспать немного.

– Спать так рано? – возмутилась Фрэнки.

– Да. Поберегите силы.

Майк лежал на боку, обхватив руками живот. Он слышал голоса, но они его не заботили; слова не имели значения. Он смотрел на полотняную застежку рюкзака. Он помнил, что где-то там лежит пакетик палочек. Кукурузные палочки в голубом пакете. Сейчас он не мог их достать, ведь другие тоже увидят. Но если подождать до ночи, он сможет съесть их в темноте, и никто не узнает. Он улыбнулся: как же он мог о них забыть. И представил себе, какие они на вкус.

– Я очень хочу есть, Лиз, – повторила Алекс. – Очень. Мне плохо.

– Нам всем плохо, – напомнила ей Лиз. – Мне лично вообще дерьмово.

Алекс вяло улыбнулась.

– Угу. Понимаю твои чувства.

– По-моему, пораньше лечь спать – хорошая идея, – вмешалась Фрэнки. – Нужно поберечь силы на завтра.

– Точно, – огрызнулся Джефф. – И что же ты собралась делать завтра, Фрэнки? Вылезти наружу?

– Ты иногда такой тупой. – Она брезгливо отвернулась.

Алекс согнулась и сжала кулаки.

– О-о, – простонала она, и пронзившая ее боль перекосила лицо. – Мне совсем плохо.

– Спазмы? – встревожилась Лиз.

Алекс жалобно кивнула.

– Наверное. Проклятье. Это ужасно. Это так ужасно. – Она моргнула и нетвердо поднялась на ноги. – Меня тошнит, – выдавила она и опрометью бросилась в уборную.

Лиз, которая выглядела бесконечно усталой, поднялась за ней.

Спустя минуту раздались глухие рвотные спазмы. Майк слышал, как Лиз повторяла: «Вытри рот. Все хорошо. Все хорошо». Повисла тишина, потом Алекс закашлялась: отрывистый звук, за которым опять последовала рвота. Майк поморщился. Чем же ее тошнило, подумал он? Она едва ли съела лишнего. Его собственный голод был так силен, что ему даже не было ее жаль.

Джефф сел.

– Вот и все, – сказал он. – Если после этой чертовой диеты с нами будет такое, я начну есть сейчас же.

– Нет! – закричала Фрэнки, когда Джефф взял одну из открытых банок с мясом. – Нельзя этого делать!

– Так останови меня, – произнес он абсолютно ровным голосом. Пальцами достал кусок мяса из банки и проглотил его.

– Что ты делаешь?

Все обернулись и увидели в дверях Лиз. Алекс висела у нее на плече и сильно дрожала. Майк с отвращением заметил, что с ее подбородка свисает мутная ниточка слюны. Джефф замер; рука зависла на полпути ко рту.

– Убийца, – бесстрастно проговорила Лиз.

Джефф вытаращился на нее; жир с кусочков консервированного мяса стекал по его пальцам.

– Что ты сказала?

– Ты, – отрубила она. – Если ты съешь это, то станешь убийцей. Думаешь, тебе это нужно больше, чем другим? – Она шагнула вперед, прислонив обмякшую Алекс к дверному косяку. – Хорошо. Кому придется обойтись без еды, чтобы тебе досталось больше? Выбирай.

Повисло долгое молчание.

– Я же сказала: выбирай. – Лиз подошла еще ближе и жестким взглядом впилась в Джеффа. – Фрэнки? Тебе на нее наплевать. Почему бы ей не умереть? Тогда тебе достанется вдвое больше. Или Алекс. У нее не очень здоровый вид, верно? Как знать, может, она долго не протянет. И ни к чему тратить на нее еду. Майк? Разве не ты всегда жаловался, что он слишком прожорлив? Теперь можешь ему отплатить. Пусть он умрет от голода, а не ты. Или я. Почему нет? Я меньше тебя, я не смогу тебе сопротивляться. И не думаю, что после всего этого я очень тебе нравлюсь, так что это будет легче легкого, правда? Давай же. Выбирай. – Она толкнула его в грудь ладонью, и, как ни абсурдно, он торопливо отступил назад. – Выбирай одного из нас сейчас же – или веди себя по-человечески.

Она отвернулась и, обняв Алекс, повела обратно. Из коридора донесся ее заботливый голос: «Здесь есть туалетная бумага. Дай-ка я тебя вытру».

Джефф так и остался стоять на месте, и впервые за долгое время Майк увидел на его лице проблеск сильного чувства. До сих пор ему казалось, что Яма выжгла из Джеффа все эмоции, но под взглядом Майка Джефф поставил банку на место и сел на спальный мешок. Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову.

– Извините, – тихо проговорил он.

– Ничего, – ответил Майк, понимая, что говорит неправду – не совсем правду, – но испытал глубокое облегчение оттого, что уловка Лиз подействовала. Лишь намного позже он стал осознавать, насколько важны и впечатляющи были ее слова; она ясно высказала те мысли, которые в конце концов пришли бы в голову им всем, и отогнала их. Она совершила этот публичный акт не только ради Джеффа. Но в тот момент, еще не достигнув края бездны, Майк не мог и помыслить, до чего их доведет отчаяние.

* * *

Примерно в середине всего этого я начала понимать, что до сих пор кое-что выпадало из поля моего зрения. Постепенно мысль стала четче и определенней. И, как ни странно, существовал простой способ узнать, ошибалась я или нет. Но для этого нужно было подождать. Нужно было время. А его нам катастрофически не хватало.

* * *

В густом вечернем воздухе звенит смех и крики детей, играющих у кромки воды. Мы с Майком сидим, опустив ноги в покрытую рябью воду.

– И когда ты отвезешь меня в Америку? – спрашиваю я.

– Совсем скоро. Давай сначала подзаработаем, ладно?