Текст книги "Тун. Лето в розовом городе"

Глава 5

– Очнись! Да очнись ты!

Чей-то голос настойчиво пытался ворваться в мое сознание. Будь я на том свете, добрался бы он туда?

– Свалилась на мою голову! Где твой дом?

У меня не было дома. Разве можно назвать домом золотую клетку, где заботу и внимание можно купить?

– Дай мне умереть…

– Нет уж! Как ты попала сюда? Куда ты шла? Куда тебя отвезти? Да очнись!

Он ждал ответа, а произнести адрес у меня не хватало сил. Я смогла выдавить лишь одно слово: Шах.

– Так это тебя все ищут?

Я кивнула и услышала горький смешок:

– Господи, почему именно я?

Вопрос был адресован явно не мне. И хорошо, потому что у меня не было на него ответа. Я безуспешно пыталась открыть глаза и рассмотреть незнакомца. Но веки будто придавило тяжелыми монетами. Вернулись боль и холод – все как в день аварии. Устав от тщетных попыток, я захотела отвернуться от своего спасителя, но он уже подхватил меня на руки. Куда мы? Может, в полицию. Или к отцу. Все равно. Я уткнулась в его плечо и провалилась в сон.

Глава 6

– Кто это сделал?

– Мы не знаем, парень нашел ее неподалеку, камеры ничего не зафиксировали.

Шепот звучал прямо возле уха и вселял панику, но мое тело будто зарыли в песок с головой – я не могла ни говорить, ни шевелиться. Тьма окутала меня. Видимо, так и выглядит смерть.

Солнечный луч разбудил меня. Я ожидала увидеть обшарпанные стены морга, вонючий грязный матрас какого-нибудь притона – что угодно, только не позолоченные вензеля на потолке моей собственной спальни. Я медленно перевела взгляд в изножье кровати. Кто-то заботливо снял с меня мокрые вещи и грязную обувь, оставив только носки и нижнее белье. Кто бы это ни был, складывал он идеально. Я заплатила бы любые деньги, чтобы этот человек сделал то же самое с моей запятнанной и скомканной жизнью.

Что произошло? Как я здесь оказалась? Вспомнить я не могла. Или не хотела. В одном сомнений не было: бесконечные попытки бежать вновь привели меня в клетку. Может быть, пришла пора смириться? Я вытянула руки поверх одеяла, как какая-нибудь набожная католичка из английских романов, и закрыла глаза. Мне хотелось лежать так вечно и в конце концов умереть. Но естественные потребности все же заставили меня вылезти из кровати.

Я заметила стул, на котором, видимо, кто-то сидел в ожидании, пока я проснусь. Кого-то действительно волновала моя жизнь? Или его заботу просто купили, как и все в этом доме? Подтянув к себе стул и опершись о высокую спинку, я кое-как встала. До ванной было примерно двадцать шагов, каждый из которых я проделала с упорством немощной старухи, не желающей уступать времени.

Еще немного, давай же! Дошла! Включив свет, я застыла перед зеркалом. В роскоши, достойной последней правящей династии, отражалось некое существо, и смотрело оно так, что моя душа вмиг покрылась льдом и пошла трещинами. Истощенное тело, ссадин ы и огромный синяк от бедра до колена я даже не заметила – мои пальцы тянулись к голове. Зеркало не обманывало – я была побрита налысо.

Я закричала и рухнула на холодный мрамор. Крик отдавался эхом и рвал на части горло. Это продолжалось до тех пор, пока у меня не пропал голос. В спальню ворвались люди и попытались поднять меня и уложить в постель. Где мои волосы?! Собрав последние силы, я вырвалась из рук огромного мужчины и в мгновение ока оказалась в ванной. Дверь захлопнулась перед его носом.

– Мариам, откройте! Отец приказал вас привести!

Свои слова он сопровождал настойчивыми ударами, но крепкое дерево и не думало поддаваться. Наконец все стихло.

Вернув себе отобранное одиночество, я разделась и включила воду. Раньше я любила разглядывать себя в зеркалах, мечтая о росте, которого не было, о формах, которые так и не появились. Сейчас же на меня отовсюду смотрела девочка, не имевшая со мной ничего общего. Она вызывала лишь жалость и отвращение. Я снова провела рукой по голове, напоминавшей шершавый кошачий язык. Новый поток слез побежал по щекам – я оплакивала утраченное сильнее, чем все, что случилось со мной прежде.

Я понимала, что люди за дверью вслушиваются в каждый шорох, свидетельствующий о том, что я еще жива. И при малейшем подозрении они снесут эту дверь.

Хватит с меня унижений. Я закрыла кран и перелезла через бортик ванны. Вода приняла мое тело, обещая смыть тревогу и усталость. Но я стала тереть себя щеткой, сдирая почти затянувшиеся раны и намеренно причиняя себе боль. Я остановилась, лишь когда заметила, что прозрачная вода окрасилась в бледно-розовый.

Мои внутренние демоны немного успокоились, и я замерла, уставившись на кран – единственный источник шума. Капля, на долю секунды задержавшись на ободке, падала в ванну с характерным звуком. Следом тут же собиралась следующая. Я наблюдала за тем, как в одно мгновение чистое безвозвратно растворяется в мутной воде.

Я медленно опускалась все ниже и ниже. Вода залилась в ноздри и уши, коснулась шрама на виске. Он напомнил о маленькой девочке… Ей было четыре. Мать болтала по телефону, оставив ребенка плескаться в ванне. Девочка звала ее, но тщетно. В попытке вылезти самостоятельно она поскользнулась и ударилась виском о белоснежный эмалированный край.

Весьма символичным стал бы мой выбор. Но не сегодня.

Я надела пижаму и открыла защелку именно в тот момент, когда охранник, потеряв терпение, со всей силы ударил в дверь. Меньше всего он ожидал увидеть мою лысую голову на уровне своей груди.

– Вас ждет Шах, – выдавил он.

Я видела, как напряжены остальные, словно над их головами медленно раскачивался топор, а жить им или нет – решать мне. Но я послушно проследовала в огромный кабинет, где любила прятаться полжизни назад. Столько лет прошло, а я все равно чувствовала себя среди этой роскоши маленькой и неприметной. За столом восседал он. Авторитет среди влиятельных людей диаспоры. Любовь и боль всей маминой жизни. Мой отец.

Всхлип возле стены заставил меня оторваться от разглядывания своих тапок.

– Мама?

С тех пор как она завела новую семью, родители делали вид, что их ничего не связывает. Мы не виделись месяцев десять, не меньше. Я хотела приблизиться, но мама остановила меня движением руки.

Отец кивнул, и конвой, который сопровождал меня, тут же скрылся за дверью. Тишину в комнате нарушал лишь слабый шум от процессора где-то под столом. Я переминалась с ноги на ногу, незаметно щипая ту, что больше пострадала. Боли я не чувствовала, хотя отчаянно этого хотела. Уж лучше боль, чем стыд.

Мать продолжала всхлипывать, а отец – делать вид, что меня не существует. Так продолжалось бы вечность, если бы не звонок. Мы с мамой невольно вздрогнули.

Отец бегло говорил на родном языке, которому долго и упорно пытался меня обучить. Но, видимо, мое нежелание оказалось сильнее, и в конце концов сдались и он, и репетитор. Сейчас же я ругала себя за упрямство, потому что понимала одно слово из десяти. Однако мне, пусть не сразу, но удалось сложить пазл. Комната закружилась, а я еле устояла на ногах.

Он хотел меня куда-то отправить! Куда?! Зачем?! От ужаса я даже не пыталась вытереть слезы.

Он закончил разговор и положил телефон на место.

– Пап… – начала было я, но сильный удар кулаком по столу заставил подпрыгнуть меня, маму и всю канцелярию.

– Не смей говорить со мной! Не смей поднимать глаза! – прогремел его голос. – Всю жизнь! Всю жизнь я работал, чтобы дать тебе все! Для чего? Чтобы ты меня опозорила?! Чтобы мое имя ассоциировалась с пьянками и поджогами?!

Мать отвернулась и заплакала в голос.

– Я не позволю тебе безнаказанно портить людям жизнь! Четвертая тоже умерла! Но знаешь, что я тебе скажу? Им повезло больше, потому что они не будут жить с клеймом убийцы!

Я не убийца!

– Тебя подобрали на улице! Я найду того, кто сделал это с тобой, чтобы поблагодарить.

Мои глаза расширились от ужаса: сделал что?

Но отец меня опередил:

– Тебя обрили, как поступают с дешевками во многих странах!

Мои руки инстинктивно прикрыли голову, словно наготу.

– Будет суд, но так легко ты не отделаешься. Ты улетаешь отсюда через четыре часа. Я не могу постоянно видеть рядом с собой отражение своих неудач! Собери все, что понадобится, потому что больше ты в этот дом не войдешь!

Я умоляюще посмотрела на мать в надежде хоть на малейшую поддержку, но та не поднимала глаз. Слезы собирались на кончике ее всегда аккуратного, но сейчас слегка распухшего носа и падали на платье, образуя темное пятно на груди.

Как всегда, ничего. У нее была новая жизнь, новый муж, новый ребенок. И в этом новом мире мне не было места. Горечь и обида саднили сильнее, чем надорванное горло. Да, я совершила ошибку, но они не могут избавиться от меня, как сделали это друг с другом!

Я подошла к столу. Ладони легли на холодную поверхность, и передо мной оказалось лицо отца. Слова давались мне с трудом, но я никогда не говорила так твердо и не мыслила так ясно. Годы обид желчью полились из меня, но я не могла, да и не хотела останавливаться.

– Накажи меня как угодно, но тебе не выбить из меня ваши гнилые гены!

Последнее, что я запомнила из жизни до, – сильная пощечина и мгновенно наступившая тьма.

Глава 7

Лежа на полу, скрепкой я сделала очередную насечку на ножке кровати. Как в тюрьме. Всего их было двадцать шесть. Двадцать шесть дней слез. Двадцать шесть дней молчания.

Ровно двадцать шесть дней назад я очнулась по пути в аэропорт. Геворг, хороший знакомый отца, летел в Ереван и охотно согласился отвезти меня «домой». Ему запретили говорить со мной, но он все же проявлял некоторую заботу.

В аэропорту Звартноц самолет приземлился глубоко за полночь. Признаться, я ожидала, что мы сядем где-нибудь в поле, неподалеку от сарая, именуемого аэропортом, но Звартноц меня удивил. Чистый, небольшой, построенный с умом. Приветливые сотрудницы умело расправлялись с потоком пассажиров и одинаково хорошо владели что родным армянским, что русским, что английским. Я была слишком раздавлена минувшими событиями, но именно с этого момента началось сравнение исторической родины со страной, которую я считала своим домом.

Веселый галдеж прибывших и встречающих подхватил нас с Арменом. Я же еще никогда не чувствовала себя такой одинокой и ненужной. Ничьи глаза не искали меня в толпе, ничьи руки не тянулись, чтобы обнять.

Почувствовав это, Армен легонько коснулся моего плеча:

– Все будет хорошо, бала[4]4
  Дитя.


[Закрыть].

Прозрачные двери сомкнулись за моей спиной, и я словно оказалась в сауне в теплой одежде. Выбора не было – пришлось стянуть с себя капюшон, обнажив бледную кожу, не знавшую солнца. Испытывая неловкость от любопытных взглядов, я порадовалась одному: здесь меня никто не узнает.

Через двадцать минут лихой езды мимо огромных казино и тихих окраин, под аккомпанемент шумной болтовни таксиста и Геворга, мы въехали в старенький двор. Типовая девятиэтажка, построенная в семидесятых годах прошлого века, с облупленным фасадом, освещенным единственной лампой, одиноко покачивающейся от малейшего дуновения ветра, – тут мне предстояло жить.

Бесконечно долгие шесть этажей в душном жутком лифте сумели вымотать сильнее трехчасового перелета. Наконец двери с шумом разъехались, и передо мной возникла пожилая дама с темно-красными, коротко подстриженными волосами. Геворг шагнул к ней, а я продолжала стоять как вкопанная, опасливо изучая женщину.

– Барев, Нара-тетя![5]5
  Здравствуй, тетя Нара!


[Закрыть] – Геворг, сложившись вдвое, обнял и поцеловал ее в щеку. – Арам дома?

– Да, ждет тебя.

Геворг что-то сказал ей тихо и быстро, чтобы я не смогла разобрать, и подхватил чемоданы. Старушка печально взглянула на меня, виновато улыбнулась и задала какой-то вопрос. Я не поняла и продолжала стоять, опустив голову.

Появившийся вовремя Геворг прервал неловкую паузу:

– Она приглашает тебя в дом.

В дом, который я не покидала уже двадцать шесть дней.

С той самой поры, как я захлопнула дверь в свою нынешнюю спальню, меня практически никто не видел. В ту ночь я не сомкнула глаз. Слез уже не осталось, и я просто лежала, разглядывая новую клетку. Первые лучи солнца залили город неуверенным светом, и тьма стала стремительно отступать. Я слышала, как просыпался проспект, на который выходило мое окно.

Потолок был изучен вдоль и поперек, и я сползла с кровати, чтобы выглянуть на улицу. То, что открылось передо мной, навсегда останется в моем сердце. Арарат, величественный и прекрасный, воспарил над городом. Чистейшее небо делало его очертания четкими и такими близкими, что казалось, можно протянуть руку и коснуться его.

Каждое утро я стала просыпаться в 5:30, это был мой ритуал. Вдоль окна тянулся балкон, двери которого выходили в соседнюю комнату. Частенько я забиралась на подоконник и свешивала ноги, наблюдая за людьми и машинами. За двадцать шесть дней дождь прошел лишь один раз. На улице работала частная мини-пекарня, и с каждым рассветом в комнату проникал волшебный запах свежей выпечки.

За четыре недели добровольной изоляции я изучила привычки всех членов семьи. В семь просыпалась бабушка, я узнавала ее по шарканью. На десять минут она заходила в ванную и затем шла варить кофе.

Следом вставал мой дядя Арам, проделывал тот же маршрут и ровно в 7:30 появлялся на балконе с чашкой кофе и сигаретой. От дыма, пробиравшегося в мою темницу, я начинала покашливать. Вечность без сигарет! Вечность без телефона и интернета. Неприятно было сознавать, что и курила я назло отцу – самой мне никогда это не нравилось.

Однажды дядя попытался заговорить, но я устроила истерику. С тех пор я часто наблюдала через щель между дверью и полом, как он на пару секунд замирал возле моей комнаты и уходил на работу. Ровно в 7:45.

В 8:00 бабушка отправлялась в магазин, примерно в это же время просыпалась жена дяди – Седа. Все на том же балконе, тайком от свекрови, мужа и детей, она закуривала свою долгожданную сигарету и лишь после этого приступала к обязанностям по дому.

К приходу бабушки просыпались дети. Первым вставал мой двоюродный брат Микаэль и будил сестру, Назени. Ей было четыре, ему – три. Девочка жутко меня стеснялась, поэтому за все время мы столкнулись с ней не больше двух раз.

Примерно к девяти голод выгонял всех на кухню. Бабушка осторожно открывала мою дверь и оставляла на столе поднос с едой. Произносила: «Бари ахоржак, балес[6]6
  Приятного аппетита, дитя.


[Закрыть]» – и выходила. Мои торчащие из-под кровати ноги не шевелились, пока ее шарканье не затихало в коридоре.

Вынырнув из убежища, я подошла к столу. На этот раз яичница с помидорами и сладким перцем, два куска свежайшего хлеба, сыр, масло, кофе и абрикосовый джем. Бабушка готовила его уже неделю. Божественный аромат впитался в стены, одежду и, казалось, даже в кожу.

Я набросилась на еду. Боже мой, как вкусно! Это был первый завтрак, съеденный мною целиком. Обычно я брала только хлеб, оставляя тарелку нетронутой. Довольно откинувшись на стуле, я попыталась вспомнить, как будет на армянском «очень вкусно». «Шат…» Черт! «Надо бы выяснить», – промелькнуло в голове. Но я тут же себя одернула: держи оборону!

На листке под тарелкой было написано: «Книга жалоб и предложений – на кухне». Впервые за двадцать шесть дней я улыбнулась. Пожалуй, она мне нравится. При других обстоятельствах мы бы, возможно, подружились. Странно, почему отец ни разу не привозил меня сюда? Русский она знает, ко мне не лезет. Это хорошо! Написав на листке «Спасибо!», я нырнула обратно в логово. Только что я совершила акт неслыханной щедрости!

У меня был час до того, как воздух накалится до предела. В это время бабушка обычно занималась уборкой, затем забирала из моей комнаты поднос и начинала готовить ужин. Я слышала ее перемещения по квартире и удивлялась, сколько в ней энергии. Утро перетекало в день, а она ни на минуту не останавливалась благодаря двум непоседам, радостно сеющим хаос. В сытости и прекрасном расположении духа я провалилась в сон.

Глава 8

Москва. Май 2012 года

Я почти справилась со слезами, когда в дверь туалета забарабанили.

– Мари, открой! Это мы!

Спешно вытирая щеки и поправляя волосы, я вскочила с опущенной крышки унитаза и потянулась к замку.

– Что ты разнылась? – Оксана пропустила подругу, заперла дверь и вытащила из бюстгальтера пакетик. – Пора веселиться! – потрясла она добычей перед моим носом.

Я знала, зачем они пришли, но мне все равно стало не по себе при виде содержимого пакетика. Девушки делали все быстро и ловко – сказывался опыт. Очень скоро настала моя очередь.

– Давай!

Но я даже не шелохнулась при виде свернутой купюры, которую протягивала мне Оксана. Отец должен был приехать. Он обещал!

– Не могу.

– Перестань, твоего папочки тут нет!

– Я же говорила, она струсит! – фыркнула вторая, Юля.

Кого я обманываю? Его здесь нет. Слезы опять обожгли глаза. Я хотела разозлить его. Напомнить о матери, которая когда-то отняла меня у него, чтобы причинить ему боль, а наигравшись, бросила к его ногам. Я хотела забыться, чтобы мысли о них исчезли хоть ненадолго…

Глава 9

– Кароха мерела?[7]7
  Может, она умерла?


[Закрыть] – Звонкий голос ворвался в уши.

Я увидела каштановые хвостики Назени, они свисали с кровати и почти касались паркета. Бросив брату пару фраз, девочка оказалась возле моих торчащих ног. Она провела прядью волос по собственной ноге и тут же заглушила смех ладонями. Я зажмурилась, понимая, что меня ждет, и готовясь к худшему, но тут дверь открылась, и грозный голос матери заставил детей с визгами и жутким топотом выбежать из комнаты.

Повезло! Первая атака за двадцать шесть дней. Я прислушалась. Седа вывела детей, и в квартире вновь стало тихо. Чуть позже раздались голоса из гостиной – бабушка включила свой любимый сериал. Надолго ее не хватало – я не раз слышала размеренный храп, сопровождавший почти всю серию.

А что, если выбраться из квартиры? Входную дверь запирали только на ночь, мне требовалось преодолеть всего три метра. Стараясь не шуметь, я достала из шкафа белую майку, джинсы и кеды. С отвращением окинула взглядом увиденную в отражении небольшого дверного зеркала сантиметровую поросль на своей голове. Следы от аварии остались в прошлом и больше не беспокоили, чего нельзя было сказать о душевных шрамах.

После каждого шага я замирала: не услышала ли бабушка предательский скрип половиц? Сердце стучало, как взбесившийся метроном, но отступать было поздно. И я выпорхнула из клетки. Я преодолевала этаж за этажом, перебирая ладонями холодные перила. Мне даже стало казаться, что жара на улице – плод моего воображения, пока я не распахнула дверь. Горячая волна захлестнула меня, обжигая веки и затылок. Я жмурилась и чихала – так я, как и отец, всегда реагировала на яркий свет.

На улице не было ни души. Лето. Каникулы. Пустая детская площадка. Даже моторы машин вели себя тише. Я пошла вдоль дороги, и уже через пару минут стало ясно, почему все спрятались. Мои джинсы прилипли к ногам, голова горела, словно факел. Я прибавила шаг – дорога взбиралась на небольшой холм.

Поднявшись, я заметила на обочине фонтанчик высотой мне по пояс. Какой-то пожилой человек ненадолго склонился над ним, а потом направился к овощному магазину, располагавшемуся неподалеку. Помедлив немного, я подошла к фонтану. Холодная вода вмиг привела меня в чувство, растеклась по телу, придав сил. Проходя мимо магазина, я увидела, как старик раскладывал фрукты и напевал себе под нос такую знакомую песню. Словно мне ее пели когда-то:

 
Тегвеи ахпюрин…
Каротац пах джрин.
Линеи хандерум,
Мер канач маргерум…
 

– Простите!

Мы оба вздрогнули от моего голоса. Я не разговаривала двадцать шесть дней! Он повернулся ко мне и вопросительно поднял брови.

– Вы знаете русский?

Старик добродушно усмехнулся, и лучики в уголках его светло-зеленых глаз оживили немолодое лицо.

– Конечно. Наше поколение – все знают. – Его бархатный голос с легким акцентом заполнил небольшое пространство, в котором витали свежие запахи овощей и фруктов. – К тому же я двадцать лет жил в Сургуте.

– И вернулись? – Добровольный переезд казался мне чем-то невероятным.

– Приходит возраст, когда понимаешь, что дом у тебя один и ни хорошая работа, ни деньги его не заменят. И тогда твой выбор становится твоим счастьем… – Он замолчал, позволив себе паузу, в которую вместилась вся его жизнь. – Но тебе еще рано думать об этом. Это я, старый дурак, оставил жизнь позади! Тебя послали что-то купить?

– Нет… – Я уставилась в пол. – Мне понравилась ваша песня. Как она называется?

– А-а-а, вот оно что! «Трчеи мтков тун», ахчик-джан[8]8
  «Улететь бы мыслями домой», девочка.


[Закрыть].

– Спасибо, простите, что побеспокоила. – Я попятилась к двери.

– Будешь абрикос?

Мое лицо стало красным. Казалось, мои пылающие щеки раскалили воздух еще сильнее.

– Мне… Я деньги забыла!

Как стыдно… Я похожа на оборванку? Конечно, похожа.

– Ты позволишь мне тебя угостить? – На его раскрытой ладони лежал поцелованный солнцем подарок.

Я мешкала. Но его улыбка перевесила мои сомнения.

– Щедрость вас погубит, – попыталась я пошутить, осторожно взяв абрикос.

– Э-э-э, я не так прост, как стар! – Старик словно скинул лет тридцать. – Знаешь, какой плюс у старости?

Я пожала плечами.

– Легче знакомиться с красивыми девушками! Вот зря смеешься! Вы не видите, но у стариков молодость прячется в душе!

Я вертела в руках подарок. Мне казалось, что я украла его у другой, более достойной внимания этого человека. Старик разложил оставшиеся абрикосы и убрал пустой ящик, напевая себе под нос ту же песню.

– А о чем она? – спросила я.

Он улыбнулся:

– Она о доме.

И тут я вспомнила, где слышала ее прежде. Вспомнила, как папа лежал со мной в больнице. Как гладил мой забинтованный висок и пел ее… В горле запершило.

– Девочка, с тобой все хорошо?

– Вы слишком проницательны для…

– Для кого? Для продавца или для старика?

– Для мужчины!

Он добродушно засмеялся и вскинул вперед загорелые морщинистые руки:

– Ты меня покорила! Можно, я дам тебе совет, который когда-то помог мне?

Я кивнула и присела на край шаткого стула. Мы оказались напротив друг друга.

Он заметил надежду в моих глазах и вмиг обрел вид мудреца:

– Не знаю причины твоей грусти, но будь уверена, что так будет всегда…

– Утешили!

Первый же кадр этого сказочного фильма был уничтожен реальностью. Мне подсунули пустое шоколадное яйцо.

– Я лучше пойду.

– Ты не дослушала.

Против его улыбки было невозможно устоять.

– Так будет всегда, пока не научишься быть счастливой в мелочах.

– Например? Чему радоваться, если выхода нет?

Но старика не так просто было сбить с толку.

– Один мой очень старый друг всегда говорил, что даже из самого плохого абрикоса может вырасти прекрасное дерево! Выход есть всегда.

Я несколько раз мысленно повторила фразу, чтобы не растерять ее по дороге обратно. Обратно! Я вскочила, чуть не опрокинув ветхий стул. Скоро проснется бабушка, и мне конец!

– Ой! Простите! Мне надо бежать!

– Ва-а-ай! А я только во вкус вошел! – Он театрально развел руками.

– Я обязательно приду еще!

– Договорились! Буду ждать, гехецкуи![9]9
  Красавица.


[Закрыть]

Льстил он или нет, но мне было приятно это слышать. Я хотела еще что-то добавить, но скрип у порога оповестил, что мы уже не одни.

Старик смотрел на кого-то позади меня:

– Барев, Нара-джан! Вонц эс?[10]10
  Здравствуй, Нара! Как ты?


[Закрыть]