Текст книги "Ричард Длинные Руки – виконт"

Поблизости от меня под пологом, защищающим нежную кожу от солнца, сидит с двумя служанками очень хорошенькая молодая девушка. Я пару раз взглянул на милое лицо с задорно вздернутым носиком, она перехватила мой взгляд и улыбнулась, вежливо, по-дружески, сразу же отсекая любые поползновения, ухитрившись в одном взгляде напомнить и о разных рангах, и просто о нежелании заводить лишние знакомства.

Я перевел взгляд на арену, но обратил внимание, как в первом ряду поднялся и пошел в нашу сторону очень богато одетый молодой оруженосец, его роскошная одежда подошла бы иному именитому графу, учтиво поклонился красавице и сказал подобострастно:

– Мой лорд маркграф Зингерлефт только что прибыл из королевского дворца…

Красивый молодой рыцарь в дорогом мягком костюме кричащих цветов, с румяной откормленной рожей, появился следом, склонил голову чуть-чуть. Наглые выпуклые глаза раздели сразу вспыхнувшую алым румянцем девушку, неспешно одели, да и то не до конца, после чего он проговорил с ленцой:

– Клянусь всеми святыми, я не знал, что здесь водятся такие лакомые куропатки!..

Щеки молодой леди вспыхнули, она сказала ровным голосом:

– Похоже, сэр, в рыцари вас произвели прямо из конюхов.

Он вскинул брови в великом удивлении.

– А что я сказал? Вы самый лакомый кусочек, который я вижу на этом сборище! Все женщины либо сухие мегеры, либо унылые матроны, либо толстые дуры… А вот вы ах-ах, я бы вас сожрал прямо сейчас!

– Я, – произнесла она резко, – леди Сесиль. А вы, сэр рыцарь…

– Маркграф Зингерлефт к вашим услугам, – напомнил он.

– …сэр рыцарь, – продолжила она, словно не слыша, – ведете себя дерзко и возмутительно!

Он захохотал:

– Но это же правда! И, клянусь небом, турнир еще не закончится, а мы с вами будем барахтаться где-нибудь на сене…

Он ушел, хохоча во все горло. Побагровевшая леди Сесиль смотрела вслед со злостью и, как я успел увидеть, с растущим страхом. Слишком уж уверенным выглядит этот рыцарь из группы южан, слишком уж мрачные истории рассказывают о выходцах с Юга.

В ее прекрасных глазах заблестели слезы. Я перевел взгляд в спину удаляющегося рыцаря, этого маркграфа. Сердце тукнуло чаще, нагнетая горячую кровь, я ощутил, что уже и сам ненавижу этого гада, однако краем глаза уловил, что там, в середине огражденного участка, сэру Смиту подвели коня, помогли надеть и закрепить доспехи. На коня он взобрался сам, ему подали длинное копье с небольшим красным лоскутком вблизи затупленного острия. С противником они выехали на поле одновременно с разных концов, отсалютовали в сторону королевской ложи.

Я ждал, наконец мимо прогрохотали копыта, оба рыцаря на одинаковых конях и в одинаковых доспехах, только на щитах разные гербы. Именно только для этого гербы и появились – как опознавательные знаки. Эти два бронированных чудовища несутся навстречу друг другу… Не совсем навстречу, каждый пройдет мимо другого, как мы по тротуару: пропуская противника слева, прикрываясь щитом, а в правой руке оружие, в данном случае – длинное толстое копье, что и не удержать в руке, для этого куча приспособлений…

Кони набирали скорость, всадники пригнулись и ощетинились копьями. Страшный удар, словно молотами по металлу, копья разлетелись в щепки. Обоих рыцарей откинуло в седлах на конские крупы. Один зашатался и с усилием выпрямился, а второй раскачивался, стараясь удержать равновесие на бешено скачущей лошади. Его медленно сдвигало в сторону. Он отчаянно работал поводом, однако тело, отягощенное особо тяжелыми доспехами, надеваемыми специально для таких поединков, неуклонно тянуло в сторону.

На трибунах горестно ахнули, когда грохнулся оземь. Его перевернуло дважды, а победитель горделиво пронесся в свой конец поля, победно потрясая обломком копья. Только теперь я сообразил, что побежденный ударил в щит, а этот, сейчас гарцующий, как петух, ухитрился нанести удар в шлем, вон у того, что с трудом поднимается в пыли, даже забрало вмято… Хороши же скорости, когда я, совсем не черепаха, даже не успел проследить за такой тактикой!

Рядом со мной незнакомый рыцарь сказал возбужденно:

– Как он его, а?.. Съехались лучшие бойцы, сэр!.. Вон готовится молниеносный сэр Тотент, сейчас выступит сэр Мигуэль, а за ним обещано появление самого барона Орсона де ля Берга…

– Это тоже герой?

Он посмотрел на меня как на обиженного Богом.

– Сэр Орсон за это лето выиграл три турнира!

Я кивнул, хотя при том, что турниры местного значения устраиваются каждые две недели, победы в трех турнирах – еще не чемпионат мира.

Победивший рыцарь вернулся в свой угол ринга, в смысле, на край своей половины поля, бросил вызов еще кому-то, дождался противника. Снова бешеный галоп друг другу навстречу, страшный грохочущий удар. Один вылетел из седла, как будто вышибли гигантской битой, а второй, выронив копье и поводья, откинулся на круп. Конь галопом несся вдоль заборчика, рыцаря подбрасывало, он явно потерял сознание, однако каким-то чудом держался, раскинув руки, словно канатоходец. Конь доскакал до конца разделительного забора, навстречу бросились оруженосцы, слуги из числа тех, которые выделены королем, устроителем турнира, для простых рыцарей, у которых нет ни слуг, ни оруженосцев.

Рыцаря стащили наземь, пытались снять искореженный страшным ударом шлем…

– Значит, – спросил я с интересом, – этот не выбыл?

– По правилам нет, – ответил рыцарь, – но вряд ли оправится после такого жестокого удара.

С победителя, одержавшего такую трудную победу, все-таки содрали шлем, я увидел залитое кровью лицо и тут понял, что это и есть сэр Смит.

– Простите, – сказал я с беспокойством, – это мой друг, побегу, скажу ему пару слов…

– Передайте от нас, что он дрался хорошо!

– Обязательно, – пообещал я.

Глава 15

Сэра Смита вынесли за ограду, я уплатил дюжим простолюдинам, они с великой охотой отнесли рыцаря в дубовую рощу, куда доносится лязг, ржание коней и даже яростные крики, но схватки не видно. Сэр Смит постанывал сквозь зубы: помимо удара в голову ухитрился получить еще и рану в бок. Единственное, что утешало, – это победа над двумя не самыми бедными рыцарями. Во всяком случае, ему достанутся два превосходных коня…

– Вы видели, какие кони, сэр Ричард? Что за кони. Я в своем медвежьем крае таких никогда не видел!.. Можно сказать, только из-за этих коней и дрался… Черт…

Он лежал на спине, весь избитый, голова и лицо в крови, в боку кровавая рана, от нее можно и ласты склеить, но в глазах огонь и жажда снова вскочить на коня. Пес осторожно лизнул бедолагу в щеку, лег рядом и горестно вздохнул.

– И доспехи хороши, – поддакнул я. – У второго под панцирем еще и миланская кольчуга, а миланским, как вы знаете, цены нет…

Он кивнул, поморщился, застыл, пережидая боль то ли в затылке, то ли в висках. Я поколебался, сказал осторожно:

– Сэр Смит, мне дано право помогать живым существам. Я могу помочь вам залечить все раны за сегодня, но, такова уж природа, ничего не дается даром… вы должны пообещать, что откажетесь чертыхаться на каждом шагу!

Его глаза заблестели, чуть было не сказал что-то крепкое, затем помрачнел.

– Сэр Ричард, это слишком большой обет! Боюсь, не для моих слабых плеч. Ведь помимо этого турнира есть и еще какая-то жизнь на свете?

Я подумал, вздохнул.

– Ладно. Вы клянетесь не чертыхаться до конца этого турнира. За это я сегодня же подниму вас на ноги. Иначе лечение не получится! Вся наша жизнь такова: что-то за счет чего-то.

Сэр Смит поколебался еще, наконец с великой неохотой кивнул.

– Даю слово.

– Вот и славно, – ответил я. Возложил на него руки, сосредоточился. На короткий миг в груди похолодало, зато сочащаяся из раны на голове рыцаря кровь загустела и застыла, даже высохла. – Вот и все.

Он вскинул брови, прислушался. Глаза распахнулись в великом удивлении, рывком вскочил, согнул и разогнул руки, ощупал бок. Глаза стали круглые, как блюдца.

– Вот это да!.. Нет, паладином быть не так уж и хреново. Сэр Ричард, мне кажется, вы меня малость надули… Да где там малость!

– В чем же?

Он покачал головой, глаза полные укоризны.

– За одну минуту лечения я должен следить за каждым словом целую неделю?

– Можно лечить целую неделю, – ответил я хладнокровно. – Это квалификация, сэр Смит! Лечение у профессора стоит дороже, чем у его уборщицы.

Он содрогнулся.

– Нет уж, нет уж, только не неделю! Я надеюсь еще кого-нибудь завалить. Хотя, конечно, когда придется следить за каждым словом, это будет намного труднее.

– Главное не победа, – сказал я лицемерно, – а участие.

Сэр Смит помчался в сторону турнирного поля галопом, почти карьером, я повернулся спиной к турнирному полю и поехал в сторону города. Пес понесся рядом, делая гигантские скачки и пытаясь поймать то пролетающих воробьев, то даже бабочек.

Народ поглядывал пугливо, но никто не вскрикнул, самим стыдно обнаруживать страх перед такой веселой, хоть и крупноватой собакой. И хотя мы двигались неспешно, догнали большую группу роскошно одетых вельмож в цветах королевского двора. На меня посматривали недружелюбно, я сделал вид, что никого не замечаю, послал коня вперед, поравнялся с повозкой, из окошка выглянула леди Алевтина, пышная и румяная, как крылатая дева, что в состоянии поднять павшего воина в полных доспехах и унести в небеса. Это не коня на скаку, это почти слона…

Повозка осталась позади, я догнал головной отряд, где король Барбаросса говорил гулким недовольным голосом архиепископу, он, к моему удивлению, вполне пристойно сидел на коне:

– Я понимаю ваше желание облагородить наше общество…

– Кто не желает, Ваше Величество? – ответил архиепископ Кентерберийский.

Барбаросса покачал головой.

– Я расположен к герцогу Валленштейну, мы с ним однажды красиво разгромили сколотян и до заката гнали их, убивая, как скот… Но мне не очень нравится попытка южан протолкнуть закон… пусть даже пока не закон, а правило: на турнир допускаются только рыцари, у которых не меньше трех поколений благородных предков. Во-первых, это резко сократит количество участников. Во-вторых, скажу по опыту, самые яростные бойцы как раз из первого поколения… Именно они добывают право на благородство на кончике меча! Это они за подвиги становятся рыцарями, получают земли, крестьян, владения, титулы. А их дети могут идти по отцовским стопам, могут не идти…

Архиепископ кивнул.

– У меня тоже симпатии к этим… первым. По крайнем мере, сами заработали право на титул, а их дети пользуются уже готовеньким. Однако же, Ваше Величество, первые, так будем называть, обычно грубы и неотесанны. Это пока еще вчерашние мужланы, что отличаются от других мужланов силой и отвагой, умением и желанием сражаться, но их манеры… гм… не согласны? В то время как детей и внуков уже воспитывают в благородном духе. Вы же не сравните по галантности и учтивости герцога Валленштейна и маркграфа Руделя, у которых по семь поколений благородных предков, с неотесанными сэрами Тотенком и Цегенлофтом?

– Империи создаются железом и кровью, а не галантностью, дорогой архиепископ!

– Но империи уже созданы…

– Сильные их перекраивают, а то и вовсе на обломках создают свои королевства!

Архиепископ Кентерберийский заметил с ядовитой ухмылочкой:

– А почему же тогда держите при себе галантных Оливера Дензела и маркграфа Курцинга, а не храбрых и воинственных Бебельга и Юстаса?

– Дензель и Курцинг? – изумился Барбаросса. – Как-то не заметил. По крайней мере, при мне они оба как раз храбрые и воинственные. А если и галантные… ну, у всех свои недостатки.

Он замолчал, злобно и подозрительно посмотрел в мою сторону. Архиепископ повернул голову, но замолвить словечко за благочестивого сына церкви не успел, впереди на дороге образовалась брешь. Я послал Зайчика в галоп и, промчавшись по обочине как горячая черная молния, влетел в небольшой лесок, редкий и солнечный, углубился как можно дальше, огляделся, нет ли зрителей, приготовил лук и, выбрав цель, пустил первую стрелу.

Ничего не произошло, стрела не разнесла дерево, а воткнулась как обычно. Я выстрелил снова, потом еще и еще, проверяя себя уже на скорость. Руки двигаются быстро, но не быстрее, чем обычно, что-то класторг напутал. Или же гемма оказалась бракованной. Или же просто вышел срок годности. Наивно надеяться, что пролежит тысячи лет и в структуре ничего не изменится…

Пес рыкнул, посмотрел на меня в нетерпении. Взглядом сказал ясно, что если у меня руки кривые, то сбегает тут неподалеку и принесет хоть оленя, хоть кабана, а хоть и толстого такого барсука, вот его запах плывет над землей…

– Не нужно, – ответил я убито. – Это просто экзамен.

Голова, несмотря на сытный завтрак, все-таки тяжела, словно в череп залили свинца. В висках стреляет, а проклятый сустав распух еще больше. Правда, краснота не то чтобы спала, но уже нет того пылающего, как миниатюрное солнце, огонька в центре. Зато палец раздулся, как сарделька, сустав уже размером с абрикос элитных сортов, через каждые две-три секунды дергает, словно созревающий нарыв.

Я присмотрелся, надеясь увидеть скапливающуюся желтизну, миллионы погибших в битве с вторгнувшимся чужаком фагоцитов, белых кровяных телец, однако сустав пока красный, фагоциты только-только вступили в бой, не дают врагу прорваться дальше в тело. Еще два-три дня будут теснить чужака к тому месту, откуда он проник, пока не вытолкают через прорвавшуюся кожу вместе с мириадами своих мертвых тел. А вдруг вытолкают и гемму, как инородное тело? Произойдет отторжение, говоря научным языком. Все мои муки насмарку…

Молот выпорхнул из руки тяжелый, массивный. Легкое завихрение воздуха, удар, треск падающего дерева, я выставил руку, болезненный шлепок рукоятью по ладони. Пес снова посмотрел на рухнувшее дерево, на меня, снова на дерево.

– Это я так придавил хищника, – объяснил я. – Большой красный муравей обижал маленького рыженького, так вот я того… прихлопнул. Ладно, поедем обратно…

Молот повесил на пояс, вторую попытку делать глупо: видно же, что ничего не прибавилось.

На турнирном поле сэр Смит блистал. Как орел набрасывался на противников, выбивал одного за другим с седла, повергал в пыль. Лишь в двух схватках потерял стремя, что засчитали за поражение, но общий счет явно в его пользу. Увидев меня в рядах зрителей, приветствующе помахал рукой и жестом пригласил спуститься на арену. Я знаками показал, что паладину не к лицу столь мирское занятие… скажем, в день святого Карамазова.

Да и незачем, победитель турнира определится в mкle€e. Кто из всей толпы сражающихся останется на ногах, тот и победитель. А я не настолько идиот или берсерк, чтобы с пеной у рта беспрестанно бросаться в схватку, если выпадает возможность постоять в сторонке, дождаться, когда все обессилеют, а там пихнуть парочку оставшихся и гордо вскинуть меч в салюте победителя.

Выше меня на ряд и чуточку слева на галерее хихикают и щебечут молодые девушки. Среди них Сесиль выделяется дивной красотой и свежестью. Я пару раз скосил на нее глаза, она заметила, улыбнулась, но только чуть-чуть, чтобы показать, мол, заметила и оценила мое восхищение, но это не дает мне никакого права приближаться и навязывать знакомство, и вообще лучше, чтобы я оставался там, где сижу.

Я слегка наклонил голову, мол, все понял, и больше в ее сторону не смотрел. Надо быть совсем уж сдвинутым, чтобы во время матча смотреть не на поле, а на соседку, будь она хоть Синди Кроуфорд. Снизу с поля ритмичный грохот, звон металла и треск переламываемых копий. Вообще выражение «переломить копье» ничего не говорит, а если говорит, то совсем не то, что происходит на самом деле. Переломить – это получить две половинки, а здесь от прямого удара копья разлетаются вдрызг, в щепки. Воздух наполняется белыми свистящими и шелестящими осколками дерева, это похоже, как будто в диком испуге разлетается стая белых голубей…

Обычно вслед за этим о вытоптанную землю тяжело ударяется закованное в железо тело. Редко остается в неподвижности, оглушенное ударом. Чаще всего, перекувыркнувшись несколько раз, вскакивает на ноги в жажде отмщения, даже тщетно хватается за меч. Но это показуха, тем более что маршалы такого сразу же выводят с поля и показывают желтую карточку, в смысле напоминают о несовместимости подобного поведения с культом благородного рыцарства.

Наблюдая за полем, все же заметил, как среди знатных гостей появился, осмотрелся и тут же двинулся в нашу сторону этот маркграф, как его, ах да, Зингерлефт. Хорошее имя поганит, гад, мог бы назваться каким-нибудь Бартоломео. Или Петруччи. За маркграфом едва поспевает толстенький человечек, я узнал городского судью по золотой цепи на груди, очень уж неприметный человек, а следом в отдалении – трое из рыцарей-южан.

Маркграф уже пьян, рожа раскраснелась, глаза блестят, словно накурился травки. Я чувствовал, как насторожились вокруг, сам ощутил приближение неприятностей. Даже не седалищным нервом, а как будто я весь стал этим местом: везде заныло и застонало. Мелькнула мысль, что хорошо бы вовсе пересесть на другую сторону трибун.

По-моему, не один я это ощутил: двое мужчин поднялись и как-то слишком поспешно попятились в разные стороны, а другие вертят головами, не понимая, почему это вдруг возникло такое желание.

Маркграф остановился напротив леди Сесиль. Судья и дружки-рыцари подошли и встали полукругом. Маркграф вытянул руку и указал пальцем на леди Сесиль.

– Вот, – сказал он громко. – Эта леди взяла у меня пять золотых монет, обещая оказать мне интимные услуги… однако обманула!

Наступило ошарашенное молчание. Все смотрели на рыцаря и его дружков обалдело, а те переглядывались, улыбались, словно отмочили невесть какую остроумную шуточку. Леди Сесиль покраснела, вскочила, глаза метнули молнию.

– Да как ты посмел, мерзавец?.. Судья, этот человек уже подходил ко мне с гнусными предложениями! Только за это его стоило бы повесить как последнего ублюдка прямо на воротах!

Судья выступил вперед, кашлянул, поклонился. Лицо очень смущенное, он развел руками, однако сказал достаточно твердо:

– Все это можно выяснить тут же. Если вы соблагоизволите открыть свою сумочку…

Она вспыхнула, рывком схватила сумку, протянула судье. Тот протестующе выставил руки.

– Нет-нет, открывайте сами. А то, знаете ли, пойдут слухи, что у меня слишком ловкие руки…

Она торопливо открыла, ахнула, всмотрелась, застыла. Все ощутили неладное, а маркграф подошел ближе, заглянул, сказал злорадно:

– Я узнал свой кошель! Там моя монограмма вышита золотом!..

Судья сказал мягко, однако очень настойчиво:

– Покажите нам, что у вас в сумке.

Леди Сесиль вскрикнула:

– Но этого… этого не было!.. Я не знаю, как это попало сюда!

На галерее переглядывались, перешептывались. Леди Сесиль, как завороженная, вытащила расшитый золотом мешочек, судья взял, развязал веревочку и высыпал монеты на ладонь.

– Ровно пять золотых, – сказал он опечаленно. – Леди Сесиль, с прискорбием вынужден…

Она вскрикнула:

– Вы с ума сошли?.. Я, урожденная Валевская, у нас владения богаче, чем у короля! Я на шпильки и запонки трачу в сто раз больше, чем в этом кошельке!!! Вы понимаете, что несете?

Судья сказал со вздохом:

– Леди Сесиль, закон есть закон. Вы обвиняетесь в воровстве… или, если хотите, в мошенничестве…

Она вскрикнула, перебив его звонким, как серебряная труба, голосом:

– Он лжет!.. Он лжет!.. Он нагло добивался меня весь день…

Маркграф громко захохотал:

– Пусть поразит меня Бог, если я солгал!

В толпе затихли, рыцарь говорит громко и уверенно, а леди Сесиль, напротив, выглядит напуганной, вся дрожит, в глазах слезы. Судья оглядел собравшихся, сказал зычным голосом:

– Готовы ли вы, сэр Зингерлефт, и леди Сесиль, предстать перед Божьим Судом?

Зингерлефт сказал громовым голосом:

– Готов!.. И я своим мечом немедленно докажу, что я прав. И что леди Сесиль взяла у меня деньги за интимные услуги!

Леди Сесиль произнесла дрожащим голосом:

– Пусть Господь будет мне заступником.

Судья поднялся на помост, все не отрывали взглядов, он вскинул длани и сказал громким, ясным голосом:

– Да укажет Господь, кто прав, а кто лжет. Итак, кто-то из собравшихся готов вступиться за честь леди Сесиль?

Люди в толпе угрюмо поглядывали друг на друга, опускали взоры. Рыцари тихонько отступили. Маркграф Зингерлефт огромен, закован в толстые, прекрасно подогнанные доспехи. Такие не прошибить простым мечом, да и не всякий топор пробьет такую сталь, а меч в руках маркграфа просто великанский, вертит же им с легкостью, словно сухую палку.

Судья повторил:

– Найдется ли здесь человек, готовый вступиться за честь леди Сесиль?

Рыцари угрюмо поглядывали на маркграфа, но отводили взгляды. Судья подозвал герольда:

– Ну-ка протруби погромче и объяви о Божьем Суде!

Герольд лихо и с явным удовольствием продудел, опустил трубу и прокричал вызов, призывающий добровольца вступиться за честь леди Сесиль и скрестить мечи с маркграфом Зингерлефтом.

Никто не отозвался и на этот раз, Зингерлефт ухмылялся, леди Сесиль побледнела, служанка поддерживала ее, не давая рухнуть в обморок. Судья вздохнул, сказал опечаленно:

– Ну что ж, должен сказать, что…

Я сделал шаг вперед и сказал громко, злясь на самого себя:

– Не спешите. Всем же видно, что этот ублюдок подбросил ей свой кошелек! Но если такое очевидное надо доказывать, то придется мне этому выродку вбить лживые слова в глотку вместе с зубами.

Зингерлефт вытаращил глаза.

– Это что еще за деревенщина?

– Та, – ответил я, – что отправит тебя в ад.

Что я делаю, мелькнула мысль. Ведь это же прогресс, когда сильный подминает слабого, когда выживают более приспособленные. Слабые выпалываются, а я, дурак, все это понимая, вдруг ни с того ни с сего становлюсь на дороге прогресса… загораживая ему дорогу?

– Назовите свое имя, – потребовал Зингерлефт высокомерно.

– Ричард Длинные Руки, – назвался я. – Берусь доказать, что этот человек не смеет так обращаться с женщиной.

Из толпы кто-то воскликнул пораженно:

– Да ты хоть знаешь, кто это?

– Труп, – ответил я. – Это труп, если не откажется от своих обвинений.

Другой голос сказал предостерегающе:

– Парень, это же сам Зингерлефт фон Браун де Хельге…

Я отмахнулся.

– Скажи тому, кто будет писать табличку над его могилой. Я не забиваю голову именами трупов, оставленных на моем пути. Иначе измельтешатся всякие там мальчики кровавые и удавленные дездемоны… Итак, сэр враль, у вас еще есть шанс взять свои слова взад и сохранить шкуру! Все-таки достойнее, когда ее дырявят на турнире.

Зингерлефт вдруг заколебался, это видно по тому, как оглянулся по сторонам. Но толпа подбадривала, он всхрапнул и, крепче стиснув рукоять меча, шагнул в круг.

– Я заставлю тебя глотать землю!

Толпа радостно взревела. Я указал на нее мечом, не отрывая от него взгляда.

– Будем драться ради этого плебса?.. Им же плевать на обоих, им важнее унюхать драку, услышать лязг мечей, увидеть кровь, вывалившиеся кишки!

Толпа раздраженно загудела. Зингерлефт подбоченился, сказал зло:

– А для чего мужчины, как не для битв и славной гибели?..

В толпе подбадривающе заорали. Зингерлефт улыбнулся, гордо выпрямился. Я сказал еще злее:

– Мы ж не рабы-гладиаторы, что бьются на потеху публики!.. Смотри, мы дворяне, а деремся в угоду самой тупой черни! До чего дожили?..

В толпе заорали, заулюлюкали, рыцарь если и мог бы одуматься, но волна всенародной воли заставила его вскинуть меч и попереть на меня, закрывшись щитом и красиво размахивая мечом.

– Трус!

– Тебе бы лучше извиниться, – сказал я громко, – признать, что спьяну оболгал невинную женщину, выплатить штраф и провести ночь в покаянии!.. Это лучше и достойнее, чем валяться изрубленным куском мяса.