Текст книги "Ричард Длинные Руки – виконт"

– Подходящего оборудования? – спросил я. – Наверное, да. А этот сервомотор, как вы сказали, для чего?

Он покачал головой.

– Не знаю. Он нестандартен, многое неясно.

Я поколебался, спросил с опаской:

– А если… словом, не будет выпирать? Подумают, что у меня липома. Или бородавка.

Он взглянул с укоризной.

– Клапса растворяется… почти полностью. Иначе как бы лук… воспринял? Взаимодействие… на уровне…

Он произнес десяток непонятных слов, я сказал поспешно:

– Ну да, ну да! Это да, все правильно, как же иначе? Говоришь, вот сюда?

Он мягко отобрал у меня сиреневый камешек.

– Позвольте мне. Иначе можете сделать неверно.

– Конечно, конечно, – согласился я еще поспешнее, – я не хотел бы, чтобы вместо прибавления… что-то убавилось. Знать бы, что прибавится! А то вдруг такое…

Додумать я не успел, а когда додумал, жар к тому времени охватил всю кисть, я вырвал руку из пальцев класторга и затряс ею в воздухе. Сустав безобразно вздулся, покраснел, став похожим на раскаленный набалдашник стеклодува, внутри пульсирует, то угасая, то разгораясь ярче, огонек.

Пес поднял голову, приглушенно порычал на класторга и снова уронил голову на лапы. Спасибо, сказал я ему взглядом, за сочувствие.

– Больно? – спросил класторг. В бесстрастном голосе послышалось сочувствие. Или это я захотел слышать то, что услышал. – Надеюсь, временно… наверное, временно.

Я тряс пальцем, чувствуя, как горит уже не только кожа, но и сам сустав, как плавится под чудовищным действием геммы, то ли разъедающей, то ли проникающей по методу диффузии, абсорбции или адсорбции. Заныли нервы по всему телу, а мышцы задергались даже у предплечья.

– И как долго?

Он помедлил, прежде чем ответить, нежно взял мою кисть, внимательно всмотрелся. Мне показалось, что в глазах мелькнуло затруднительное выражение.

– Нестандартная клапса, – проговорил он ровным голосом, я отчетливо уловил сочувствующие нотки. – Нестандартная реакция… Трудно сказать, что дальше. Возможно, все скроется сегодня…

– А возможно, – спросил я саркастически, – через неделю?

– Возможно, – ответил он все так же ровно, – никогда.

– Никогда?

– У вас был выбор, – ответил он бесстрастно. – Это было ваше желание.

Две геммы отгреб в сторону, оставшиеся рассматривал долго, поднимал и вглядывался так, словно видел внутри сложнейшую структуру, наконец покачал головой.

– Ничего подобного не видел. Грубая работа, примитивное исполнение, низкий уровень. Для чего предназначены, не знаю.

– Наверное, китайцы делали, – пробормотал я. – Или в Люберцах в подвале на коленке… Ладно, а эти две?

Он ответил ровно.

– Опознаны.

– Тогда давай и эти?

Он покачал головой.

– Нельзя. Нужно взять обе и вживить одновременно. Вот как я вживил вам в локоть и в лук. Только для этих двух нужен арбогаст. Один кристалл вам в другой локоть, а другой – в лоб арбогаста.

Я пробормотал:

– Арбогаст… Ну да, арбогаст, как это я сам не вспомнил?.. Только что-то забыл малость, как он выглядит, этот арбогаст?

Он ответил, ничуть не удивившись, по-моему, у него чувства удивления вообще нет, как у спящего человека:

– Арбогаст с виду похож на коня, но только крупнее, на лбу рог. Правда, рог не обязателен. Глаза арбогаста обычно красные…

– Так-так, – сказал я с сильно бьющимся сердцем, – понятно, арбогаст. Ну, конечно же… Говоришь, вот эти две? Какую в локоть, а какую в лоб?

– Сиреневый кристалл арбогасту, – ответил он ровно. – Не перепутайте, иначе…

– Понятно, – прервал я. – Сам козленочком стану. А Зайчик возьмет меч и пойдет на турнир. Благодарю вас, господин класторг. У вас прекрасная работа, и вы с нею справляетесь!

– Благодарю вас, – ответил он скромно.

Однако мне показалось, что где-то внутри в нем замигали какие-то лампочки или повысился какой-то уровень. Я направился к двери, оглянулся, помахал рукой:

– Я остановился в этой гостинице, так что еще свидимся.

– Всегда к вашим услугам, мардорг!

На пороге я остановился, хлопнул себя по лбу.

– Ах да, совсем осклерозничался. Меня весьма даже интересуют данные вот по этому краснокожему…

По щелчку пальцами сдержанно полыхнуло красным. В комнате как будто потеплело, а в середине красного свечения возник мой красный демон. Мне он показался еще выше, чем обычно, угловатее и массивнее. Да и сияния раньше не было. Демон неподвижен, только слегка вздымающаяся грудь показывает, что жив, дышит.

Пес поднял голову, в глазах тот же дикий пурпурный огонь, из которого состоит демон. Некоторое время рассматривал эту новость, однако демон не двигался, и Пес снова уронил голову.

Класторг бесстрастно смотрел на демона, я лишний раз подумал, что любой человек уже убежал бы с воплями. Или хотя бы как-то выразил испуг.

– Нет, – произнес он наконец, – это неизвестное образование… Насколько понимаю, это материально только частично… что совсем уж не укладывается ни в… ни в…

– Да, – сказал я с видом знатока, – трудно быть немножко беременным. Но он ухитрился, да?

Класторг обошел вокруг демона, я почти физически чувствовал, как всматривается всякими там рентгеновскими и гамма-лучами, но на лице полное спокойствие, даже академическая задумчивость, словно теоретик, который только-только открыл свойства радиоактивного распада, которые, конечно же, никогда и нигде применить не удастся.

– Непонятность, – сказал он наконец. – Совершенно иные технологии.

– Ого, – сказал я осторожно. – Инозвездные?

Он покачал головой.

– Какая разница? Дважды два везде четыре. А здесь как будто что-то из ничего. Так не бывает, но на первый взгляд это так.

– А на второй?

– И на второй. Даже на третий. Нет, такое существовать не может.

Я сказал поспешно:

– Ладно, проехали. В смысле, закрываем тему. А то перегоришь… на работе. Всем благодарность за хорошую работу!..

Пес с готовностью подхватился. Класторг остался в номере, а мы вышли в коридор. Я оглянулся на дверь, мелькнула мысль приоткрыть и проверить, там ли этот класторг. Чутье подсказывает, что в номере пусто… однако отвлекаться некогда, нужно успеть поспать хоть пару часов, утром турнир…

– Ищи, Бобик, – сказал я по наитию, – ищи Смита!.. Ищи…

Он весело понесся скачками по коридору, единственное не геометрически точное в этом мире, далеко-далеко остановился на миг, прыгнул прямо на стену и…

…пропал. Я с сильно бьющимся сердцем ринулся бегом, двери замелькали, как двери проносящегося мимо вагона метро. Моментально сбился со счета, похолодел в страхе, перешел на шаг и начал всматриваться в стену.

Страх все сильнее заползал в сердце, как вдруг взгляд зацепился за две едва заметные полосы на двери. Обе уже совсем размытые, заметные только потому, что я на этот раз не провел здесь время почти до утра, а на стене глубокие царапины затянулись, стена регенерирует, самовосстанавливается. Возможно, в древности здания вообще не требовали ремонта.

Я протянул руку к стене, но в последний момент пришла идея, я позвал едва слышно:

– Бобик… ко мне!

Меня отбросило через коридор к другой стене. Пес уперся обеими лапами в грудь и бешено лизал мне нос и щеки, ликуя от моей оторопелости. Я торопливо погладил по голове и почесал за ушами, до чего же просто у него получается, как будто и нет этих стен… А может быть, их в самом деле нет? Или они из силовых полей, которым можно задавать любые характеристики?

Внезапно меня затрясло. Я стискивал кулаки, нечеловеческая тоска вошла и смертельным холодом охватила внутренности. Все, что вижу сейчас, создано не людьми, люди не могут создать такое… не поддающееся человеческой логике. Человеческим понятиям о красоте, целесообразности, человеческим пропорциям. Или же это создано такими людьми, что родились уже на Сириусе, там жили под зеленым солнцем и творили уже и н а ч е.

Стиснув зубы, я проломился через стену. Сэр Смит в той же удалой позе на спине, выставив живот, хотя вообще-то здоровый инстинкт всех нас заставляет во сне скрючиваться и прятать беззащитные внутренности, подставляя врагу спину с ее грудами мышц и толстым позвоночным столбом. Ослаблен у бастарда инстинкт самосохранения, ослаблен… надо учесть.

Петух прокричал, не дав Санегерийе шанса: я спал как бревно, вынырнул только от глухого рычания. Толстая волосатая лапа трясла меня за плечо, я сфокусировал глаза, не сразу узнал Смита, он опасливо поглядывал на Пса.

– Бобик, Бобик… Ну тогда сам буди!..

Я проворчал сквозь сон:

– Иду, иду… Какой сегодня день?

– Турнирный, – сообщил Смит ликующе. – Одиночные!

Он блистал, как глыба льда, доспехи начищены, сверкают, словно солнце, глазам больно, рот до ушей. Я кое-как поднялся, взял со стола чашку побольше, сосредоточился. Смит вытянул шею, ноздри задергались, а усы вытянулись в стороны еще длиннее и воинственнее.

– Святой Георгий! Что за аромат?

– Напиток паладинов, – ответил я хрипло. Мелкими глотками хватал обжигающий напиток, в голове прочищалось, уже чистым голосом объяснил: – Нам положено. По рангу! Федеральные льготы неимущим.

Он смотрел с непониманием, спросил осторожно:

– Но, сэр Ричард… Вы же сказали сэру Уильяму, у вас есть замок…

Я отмахнулся.

– Ерунда, а не замок. У меня их всего три, а деревень… ну не знаю, не считал. Не рыцарское это дело! Разве это имущество? Можно сказать, что я гол и нищ, аки птаха небесная, что ходит по дорогам и клюет… что находит.

Он завидующе вздохнул, взял мои доспехи, помогая побыстрее одеться. Рот у него не закрывается, поговорить любит, я еще раз усвоил, что дороги полны трудностей, потому на турнир выезжают заранее. Кто-то опаздывает, кто-то приезжает намного раньше. Из-за опоздавших, понятно, турнир не откладывают, но среди приехавших рано обычно проводятся одиночные и парные схватки. Насколько помню, в первые турнирные века они роли не играли, потом в одиночных тоже начали проводить отдельные соревнования, особый акцент делался на технику владения копьем и умение управлять конем.

Есть еще commencailles, это такие предварительные бои, где правилами допускается даже незнатным рыцарям вызывать на бой самых прославленных чемпионов, а также особ королевской крови. Правда, те вовсе не обязаны принимать вызов, но вот насчет когда знатный незнатному… не знаю, не знаю, надо поинтересоваться. Вообще-то не хотелось бы, чтобы меня мог вызвать всякий, у кого чешутся кулаки. Все-таки я приехал сюда не драться, хотя наша меркава стоит на запасном пути.

Двор заполнен суетящимся народом, оруженосцы наводят последний блеск на доспехи своих господ, оружейники всюду точат мечи и топоры, хотя по правилам вроде бы положено сражаться только затупленным оружием. Хотя, возможно, эти мечи и топоры не для турнира. А так, на случай.

Я сказал подбадривающе:

– Сэр Смит, вам неслыханно повезло.

Он спросил тупо, но с надеждой:

– В чем?

– Цена оружия, – объяснил я, – всегда в прямой пропорции от расстояния, на которое его надо везти для ремонта. А ваш меч можно ремонтировать везде!

Он задумался, на лице отразились тяжкие усилия понять сказанное, ибо брякнул я что-то в его пользу, теперь понять бы, а я проговорил еще оптимистичнее:

– Жизнь – сложная штука. Сделать сложную простой может только меч. У вас он есть! Так что же еще надо? Вы – счастливый человек, сэр Смит.

Пес посмотрел на Смита и помахал хвостом. Ноздри подергивались, улавливая запахи со стороны кухни. Похлебкой из баранины пахнет на весь двор, накатывают мощные ароматы жареного мяса с луком и чесноком, тонкой струей вонзается запах печеных рябчиков в остром соусе, а внизу стелется почти зримая волна из тяжелых ароматов печеной рыбы, раков и ящериц.

Смит сказал нетерпеливо:

– Пока я не завтракал, я ничего не соображаю! Сэр Ричард…

– Идем-идем, – успокоил я.

Пес помчался через двор и остановился на ступеньках, пугая народ и оглядываясь с нетерпением, подгоняя нас взглядом. Глаза снова добрые, теплые, коричневые, но люди смотрят не в глаза, а на могучую стать, сразу чувствуют, что эта собачка одним ударом лапы переломит быку хребет, такой лучше не попадаться и в глаза не смотреть.

Мы подходили к распахнутым дверям, когда сзади донесся задыхающийся вопль:

– Брат паладин!

Смит поморщился, я сказал быстро:

– Сэр Смит, вы меня очень обяжете, если закажете и на мою долю что-нить не очень тяжелое. Утку не надо, слишком жирная, а вот рябчиков… И моего песика с собой возьмите, нечего ему умные речи слушать, а то монахом станет. Бобик, иди с сэром Смитом! Иди-иди, питайся…

С Кадфаэлем двигаются, как серые призраки, почти плывут над утоптанной землей трое монахов. Самого Кадфаэля я не сразу признал под опущенным на глаза капюшоном. Он спешил, спотыкался, широкие рукава сутаны реяли по воздуху, словно пытался взлететь.

– Брат паладин, – воскликнул он, запыхавшись, – брат паладин… Вы хорошо провели ночь? Как чувствует себя ваша милая собачка?

Оба монаха смотрели на Пса с ужасом и непрерывно творили крестные знамения. Пес встал на задние лапы и, упершись передними в тощую грудь Кадфаэля, лизнул его в нос.

– Оба себя чувствуем, – заверил я. – А ты?

– И я себя… чувствую, брат паладин. И даже ощущаю временами. Я, как и говорил, встретил братьев из монастыря Святого Бенедикта, с ними и провел ночь…

– Бесстыжий, – сказал я с удовольствием.

Кадфаэль даже не понял намека, чистая душа, указал на двух в сутанах, что почти не поднимают голов, а смотрят как будто сквозь плотную мешковину.

– Это брат Адам и отец Давид. Отец Давид назначен настоятелем присматривать за соблюдением монашеских норм…

Отец Давид и выглядел, как должен выглядеть в моем представлении человек, занимающийся безопасностью: сухой, жилистый, с острыми глазами и непроницаемым лицом. Он коротко поклонился, всматриваясь в меня, как коршун в цыпленка.

– Для нас большая честь приветствовать вас, сэр Ричард, – сказал он негромко. – Брат Кадфаэль много рассказывал про вас. У вас какие-то свои цели?

Не дурак, мелькнуло у меня. Единственный, кто предположил что-то еще, кроме дурного обмена ударами по железу доспехов.

– Только турнир, – заверил я таким тоном, что даже Кадфаэль мог бы догадаться о брехне. Но Кадфаэль, конечно же, не догадался, а отец Давид улыбнулся одними глазами.

– Добро пожаловать, – сказал он. – Не заметили ничего необычного?

Я сказал с некоторой нерешительностью:

– Отче, боюсь, что побьете камнями, а то и на угли, как жареного кабанчика, но кое-что в самом деле заметил…

Брат Кадфаэль сказал торопливо:

– Брат паладин, отец Давид уже знает про ваше умение видеть.

Священник внимательно смотрел на меня мудрыми глазами старого чекиста.

– Говори, сын мой.

Я вздохнул и рассказал, как в город въехали всадники и как среди них померещился некто с темными крыльями. Не совсем чтобы крыльями, но такие призрачные, нечеткие, словно легкая тень среди солнечного дня. Не будь такого яркого солнца, мог бы не заметить, но вот узрел, до сих пор мороз по шкуре…

Он слушал, кивал, спросил неожиданно:

– Тьма над монахом?

Я вздрогнул, сказал с облегчением:

– Точно! Значит, я не совсем кукукнулся?

Он не понял, но уточнять не стал, качнул головой.

– На такой турнир обязательно прибудет и наш враг. И помимо схватки на копьях и мечах будет еще более жестокая на незримом рыцарям уровне. Значит, даже не стал скрывать лик, хотя мог бы прибыть в обличье рыцаря, купца или простолюдина. Впрочем, личина рыцаря не годится, слишком привлекает внимание, простолюдина не везде пускают, а вот купцом мог бы… Хорошо, я приставлю к нему двух-трех молодых монахов, чтобы проверили твои слова, сын мой, проследили за ним, выяснили… Господь даровал вам, сэр Ричард, чуткость, вы учитесь понимать и видеть душу человека, а это драгоценный дар! Он приходит к немногим, да и то в глубокой старости, когда начинаешь по-настоящему понимать людей, но изменить уже, увы…

Брат Кадфаэль задвигался, вздохнул, мне показалось, что с завистью, сказал тихо:

– Брат паладин говорил, что старые книги читал!

Глаза отца Давида блеснули жадным огнем.

– Старые? Где? Какие?

Я развел руками, неловко обманывать этих библиофилов, сказал покаянно:

– Это было давно, в детстве. И то не столько читал, сколько мне читали, долбили, вбивали в голову, а я еще и отбрыкивался. Я даже не скажу, что книги старые… Скорее, книги старых, умудренных жизнью мудрецов. В нашем королевстве принято, чтобы учились не столько на своей дурости, а на ошибках других.

Он помолчал несколько минут, пытливо вперив в меня острый, как шило, взгляд. Не знаю почему, но у меня возникло и не уходило некоторое время ощущение, что я повис над пропастью и в воле этого инквизитора дать мне упасть или не дать. Наконец он вздохнул коротко, в голосе прозвучала странная нотка:

– Не читайте старых книг, брат паладин. Это опасно.

– Да, – согласился я, – видел по дороге, что стало с теми, кто начитался…

Он покачал головой.

– То простая опасность, когда неведомый огонь пожрет тебя во мгновение ока, а я говорю о настоящей… старые книги могут забрать душу. Ты станешь Другим. Этого берегись больше.

Третий монах, брат Адам, все это время не двигался с места, даже не шевелился, капюшон надвинут на лицо, вижу только нижнюю челюсть, но, чтобы взглянуть мне в лицо, ему пришлось так задрать голову, что капюшон свалился на плечи, открыв роскошную серебряную шевелюру. Борода подстрижена аккуратно, лицо коричневое от старости и глубоких морщин, но выцветшие от старости глаза взглянули остро и умно.

– Это сэр Ричард, – назвал меня Кадфаэль почтительно, – благородный рыцарь, но главное – паладин Господа!

Монах кивнул, не отрывая от меня острого взгляда.

– Я из ордена святого Доминика, – назвался он. – Смиренный монах, служитель Господа. Прислан братством на этот турнир… ибо нас он тоже интересует.

– Будете участвовать? – поинтересовался я.

Он улыбнулся одними глазами.

– Уже участвуем.

Мы обменялись понимающими взглядами. До того как сходятся армии, сперва работает разведка, потом – отдельные агенты «с правом убивать», затем целые диверсионные группы. Он все еще внимательно всматривался в мое лицо, оглянулся на отца Давида, тот кивнул. Мне показалось, что они о чем-то переговорили, не произнося ни слова.

Отец Давид сказал почтительно:

– Рыцари часто дают весьма странные обеты… Сэр Ричард воспользовался правом путешествовать инкогнито. Сейчас времена в самом деле чересчур неспокойные.

Смиренный служитель Господа по имени Адам заметил кротко:

– Возможно, в положении сэра Ричарда ничего лучше и не остается.

Я насторожился, не люблю тайн, и так их слишком много, спросил с подозрением:

– Что это значит?

– Если судить по вашим скулам и форме бровей, вы принадлежите к роду Первого Короля, благородный незнакомец, скрывшийся за именем Ричарда Длинные Руки.

– Плюс характерные надбровные дуги, – добавил отец Давид.

– Да, – согласился брат Адам, – плюс надбровные дуги… Вы не замечали, что у всех встречаемых вами они несколько… иные? Дело в том, что все эти многочисленные народы ведут корни от единственной семьи Ману, так его звали, он первым после последней войны магов сумел пересечь океан и поселиться в опустошенных землях. С ним прибыли только его семеро сыновей с женами да три его жены. От них и пошли все нынешние народы, племена, возникли села, города, а затем и королевства…

Я спросил с жадным любопытством:

– Значит, такие, как я, остались за океаном?

Оба помолчали, брат Адам покачал головой.

– Сомневаюсь. У вас иной формы губы, подбородок, а таких высоких скул вообще не встречается в описаниях! Вы как будто вернувшийся из ада… или из рая, здесь мнения богословов расходятся, Первый Король или его прямой и достаточно близкий потомок.

Представляю, мелькнуло у меня в голове ошалелое, что за бури здесь прокатывались. Если обнулялись целые расы и народы с их характерными особенностями. Я совсем не вижу негров, китайцев, арабов, как будто атомные бури сожгли полностью все их земли. Нет, тогда бы уцелели те, кто задолго переселился в другие страны и на другие континенты… Разве что применялось генетическое оружие? Выкашивающее целые народы по генетическим особенностям?

Тогда, мелькнула мысль, у всего населения планеты ослаблен или неполон, как правильнее сказать, генокод. Может быть, потому на меня и не действует магия, раз внутри меня есть то, о чем ни маги, ни ученые этого мира не знают и знать не могут?

– Ладно, – сказал я наконец, – встретимся на турнире. Будем держать связь. Чует мое сердце, мы друг другу понадобимся.

Монахи откланялись, ушли, уводя с собой и Кадфаэля. Тот сказал на прощание успокаивающе, что знаниями о Древних Королях обладает лишь брат Адам да еще, возможно, двое-трое в их ордене, а так никто не заподозрит во мне потомка Древних Королей.

Ни хрена себе, подумал я тревожно. Я вообще скрывать не собирался. Здесь меня никто не знает… Да и в тех местах, где я побывал, я не очень-то ронял лицо, как говорят на Востоке.

Сэр Смит уже наверняка жрет в три горла, я поколебался, но быстро направился в конюшню. Зайчик встретил меня тихим ржанием.

– Привет… арбогасту, – сказал я.

Зайчик посмотрел на меня солнечными глазами и снова тихонько ржанул. Мне показалось, что он старается что-то сказать, но, увы, у нас слишком разные системы опознавательных знаков. Зато с Псом они обнюхались и как будто о чем-то быстро переговорили без примитивной вербалистики. Я подошел, погладил, поцеловал в теплые замшевые ноздри.

– Что ж ты не признавался, – упрекнул я, – что ты еще и арбогаст?.. Ладно-ладно, это я так. Шучу. Я ведь тоже кто только ни есть, начиная от петуха без перьев и кончая тварью дрожащей… если, конечно, исследования не продвинулись дальше и не придумали, как обо–звать еще круче и противнее.

Он смотрел добрыми глазами, совсем не тот адский конь, каким я увидел его впервые. Мои пальцы вытащили две геммы, я воровато оглянулся, никто вроде бы не наблюдает, одну приложил ко лбу Зайчика, а другую прижал к локтю этой же руки. Сперва ничего не случилось, затем как будто короткий электрический удар, я непроизвольно отдернул руку и отшатнулся, однако короткая молния заблистала между двумя геммами.

На моих глазах та, которую прижал ко лбу Зайчика, медленно погружается, словно горячий камешек в воск. В локте щиплет, шипящая дуга на глазах тускнеет, а когда гемма погрузилась в лобную кость, дуга оборвалась, шипение стихло. В дверном проеме появился конюх, за ним подручный тащил на тележке мешки с зерном. Оба остановились в нерешительности, с испугом поглядывая на Пса, чьи глаза в темноте вспыхнули зловещим красным огнем адского пламени.

Я вышел, прикидывая, что нужно бы как-то выбраться в лес да попробовать, что дают те две геммы, что связали меня и лук Арианта. Судя по тому, что растворились, их действие можно сравнить, к примеру, с действием стимулятора, но если кофе, к примеру, выводится из организма через два-три часа, а всякие энерджайзеры – за пять-шесть, то эти, надеюсь, продержатся дольше. Очень уж хочется.

Большой палец ноет, вздутость налилась красным и пульсирует, как сигнальная аварийная лампочка. Ощущение такое, что загнал занозу. Так это дня три тому.

Сэр Смит помахал издали, стол перед ним заставлен так, будто ждем на пир все войско Аттилы. Я сел по другую сторону, из-под стола тут же послышался мерный хруст и быстрое чавканье. Сэр Смит на моих глазах бросил туда целого рябчика, стараясь подружиться с вообще-то страшным псом.

– Ого, – сказал я, подходя к столу, – давно пирогов не видел. Свежие?

– Нет, с мясом, – ответил Смит с набитым ртом. – Вино какое чудное принесли!

– Спасибо, – отказался я. – Лично я – за здоровый образ жизни.

Он вздохнул.

– Завидую! А я вот выпил бы, да нельзя – иначе копье не удержу.

Мы ели быстро, как голодные волки, еще быстрее хрустел костями под столом Пес, обожает жареное, хотя полезнее бы есть сырое… впрочем, нам, людям, тоже полезнее есть сырое, все об этом знают, но вот почему-то…

Запили все-таки вином, тем самым молодым, которое и вином-то назвать нельзя – никакого хмеля. Но даже Смит сделал всего пару глотков, после чего вывалились во двор, быстро оседлали коней. Смит поглядывал на скачущего вокруг Пса, я подумал, что ему не совсем с руки толкаться с нами в толпе, надо бы отвести в нашу комнату и запереть, строго повелев бдить, охранять и еще раз охранять… но Пес смотрел с таким укором, что я сказал в сердцах:

– Не смотри на меня так. Пойдем, но только чтобы держался со мной рядом, как пекинесик!

Смит вздохнул.

– Почему мы можем отказывать людям, но редко когда откажем собаке?

– Собакам отказывать труднее, – согласился я.

– Видать, Господь их любит, – заключил он.

– И нам тоже вложил любовь, – закончил я. – Бобик, рядом! Не отставать, в сторону не удаляться! Ты у меня сейчас болоночка. Пудель! Все понял?

Пес ликующе запрыгал, все понимает, свиненок, я толчком послал Зайчика в сторону ворот. Простой народ с раннего утра усеял склоны холмов, между которыми турнирное поле, знать подтянулась позже, но, как объяснил мне сэр Смит, предварительные схватки начались уже буквально по дороге к турниру. Ну, это мне знакомо, подумал я, но смолчал.

Герольды протрубили, и глашатай прокричал добавочные требования к участникам: меч должен быть шириной не у€же чем в четыре пальца, это чтобы не прошел сквозь узкую щель забрала, обязательно затуплен с обеих сторон, рукоять не длиннее руки, обязательно с чашкой для защиты кисти. По указанию короля толщина и вес мечей будут проверены судьями перед схваткой, все мечи должны иметь клеймо…

Сэр Смит выслушал, кивнул.

– Ширина меча – да, это проверять будут, но чтобы затупить свои мечи… гм… на прошлом турнире не прошло, а когда потребовали такое на турнире в Гельсинберге, то половина рыцарей отказалась участвовать и тут же уехала.

Глашатай прокричал насчет шпор, мол, длинные тут же сорвут в свалке. А короткие уцелеют, и еще полукафтаны должны быть плотно подогнаны по фигурам, чтобы не спрятать добавочное оружие…

– За этим проследят, – согласился сэр Смит. – И судьи, и колдуны, и священники. Каждый хотел бы протащить что-то свое, но не позволять такое же другим, так что ничего тайного не будет. Ну… почти ничего.

На просторной площадке народу, как грязи в лавке дешевых товаров. Перед нами вынужденно расступились, да и как не расступиться, когда огромные кони прут, как ледоколы через мелкую шугу. Сэр Смит, стараясь быть полезным, провел меня к деревянному ограждению, за которым должны выстраиваться перед боем рыцари.

Послышались удивленные крики, в нашу сторону тяжело тащился конный отряд, а когда заметили ожидающих их зрителей, попробовали пустить усталых коней галопом. Те согласились на рысь, но тут же перешли на грунь и следом – на шаг.

Всадники, дотоле растянувшиеся цепочкой, при виде множества знатных людей попытались собрать отряд в кулак. Передние придерживали коней, задние подтягивались. Один вскинул к губам рог, воздух прорезал чистый звенящий звук, красивый и торжественный, словно пропела серебряная труба. Так звучат, я уже знал, в умелых руках охотничьи рога.

Передние всадники подъезжали с развернутыми знаменами, в глазах рябило от золотых львов на красном шелке, грифов и грифонов, тускло блестели омытые дождем шлемы и панцири. Рыцари держат копья кверху, и сейчас, когда едут тесно, касаясь друг друга стременами, над головами застыла, почти не покачиваясь, устремленная в небо стальная длинная щетина, а всадники выглядят самой несокрушимой силой, которую когда-либо видел.

– Все-таки добрались, – сказал сэр Смит со вздохом. – А говорили, что не отпустят, в их землях какая-то война… Но к черту войны, если из-за них приходится пропускать турниры!

– Кто это?

– Впереди братья Торвальдсоны, – объяснил он вполголоса. – Буйволы, а не люди!

– Такие же тупые?

– Могучие, – сердито отрезал Смит. – В мире все решает сила, а не мудрость! Сила и отвага. Я просто не думаю, что на турнирном поле найдется герой, кто сможет выдержать их натиск.

Я поинтересовался коварно:

– Даже Ланселот?

Сэр Смит отмахнулся.

– Что Ланселот? Кто спорит, о нем слава по всем королевствам, но Ланселот – герой-одиночка. Но королевский турнир только начинается схватками одиноких рыцарей, потом пары, а в конце – грандиозная схватка двух отрядов! И победит тот, в котором окажутся братья Торвальдсоны… Пойду-ка я готовиться к схваткам, сэр Ричард. Обидно, меня никто не вызвал!.. Гнушаются поединком с незаконнорожденным, сволочи… Ничего, сами от перчатки, брошенной в рыло, не увернутся. А там Господь дарует победу тому, что больше упражнялся, а не папенькины наряды примерял…

Я прислонился к ограде, наблюдал с интересом за гарцующими всадниками. С утра начинали собираться тучи, но ветер разметал их в клочья, и сейчас яркое солнце залило радостным светом турнирное поле и окрестности. Народ, как причудливые цветы, испещрил склоны холмов по обе стороны площадки, на арену начали выезжать одиночные всадники. Народ взрывался ликующими воплями, и даже те, которые выехали просто покрасоваться, вынужденно брали копья и устраивали схватки.

Ко мне подошел крупный мужчина в добротной одежде бывалого воина, только что без доспехов, отвесил короткий поклон.

– Оливер Дензел, – назвался он, – один из помощников маршала. Сэр, позвольте помочь вам. Я вижу, вы не определитесь, где занять место…

– Да отсюда неплохой вид, – сообщил я.

Он улыбнулся.

– Вы явно из глубинки. Для благородной публики отведены с обеих сторон поля по четыре ряда крытой галереи. А здесь по большей части простолюдье. Вам по рангу надлежит быть там…

– Прошу простить, – сказал я вынужденно, – я в самом деле из медвежьего угла.

– На галерее для благородных, – подсказал он вполголоса, – немало красивых женщин, по большей части – молоденьких.

– Спасибо, сэр Оливер, – поблагодарил я, – вы очень заботливы.

На галерее для благородных в самом деле множество красивых женщин – молоденьких, ярких, стреляющих живыми глазками в каждого проходящего или проезжающего молодого рыцаря. Здорово видеть со стороны, как все мы выпячиваем нижние челюсти, вздуваем грудные мышцы и выкатываем глаза. Все стараемся выглядеть надменнее и устрашающее. Пока еще то время, когда мужчины стараются выглядеть мужественными, а красить волосы и ногти станут, слава богу, очень не скоро.

На меня тоже обращали внимание, но я читал в глазах женщин некоторую прикидку. Дескать, этого бедного рыцаря если одеть как следует да обучить смотреть на всех свысока, он будет ничего, даже очень ничего…

Я сел поблизости от компании таких же благородно-голоштанных. Все вскакивают и выкрикивают боевые кличи сражающихся, в глазах голодный блеск, не все здесь богаты, чтобы приехать на годном для турниров коне, но каждый болеет либо за сюзерена, либо за более удачливого друга, а кто и просто выбирает для себя «своего» по симпатии к цветам конской попоны или крою рыцарских сапог.