Текст книги "Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине"

Бонапарт женился на Жозефине. Значит, он ее любил. А за что?

За то, как уверяет Баррас, что считал ее имеющей влияние. За то, что с ее помощью надеялся получить доступ в общество Сен-Жерменского предместья.

Но в Сен-Жерменском предместье Жозефина знает только изгоев дворянского общества и авантюристок, хозяек салонов, похожих на притоны.

Да и само Сен-Жерменское предместье, остававшееся по сути роялистским, искало ли знакомства с вдовой гильотинированного, пусть и генерала, но все же генерал а-якобинца? С ней будут искать знакомств позже, когда она поднимется на недосягаемую, даже по меркам Сен-Жерменского предместья, высоту. А до тех пор Жозефину просто используют, потому что знают способности креолки в искусстве выпрашивания помилований, щедрот и всякой мелкой монеты великой фортуны, всего, над чем ее вознесет чудеснейший из случаев, удивительнейшая из судеб.

Но в 1796 году кто может предвидеть торжество вдовы Богарне?

Так, значит, Бонапарт ценил ее за ум? Но ум Жозефины – это миф. Примеров тьма.

Тогда за что же?

Значит, за красоту?

Не нужно судить об этом по картинам, на которых она изображена то в образе томной креолки на фоне изумрудных пейзажей, то в образе салонной дамы, сладострастно раскинувшейся на шелковых подушках.

Жозефина вовсе не такая. Но она умеет казаться такой. Конечно, не всем. Но Бонапарт, по крайней мере в то время, попал под ее искушенные чары.

Жозефина хорошо понимает, что значит жаргонное словцо «старушка». Так фамильярно будут называть ее солдаты Наполеона. Но что взять с солдат! Конечно, конечно… Однако Дезире Клер Бернадотт – дама. И это нисколько не помешает ей назвать Жозефину, тогда уже императрицу, «старушкой».

В год свадьбы талия Жозефины – это еще «талия нимфы». Последние следы прелести, которая скоро поблекнет! А шея и бедра Жозефины уже и теперь не слишком изящны. Но всё искупает мягкость движений, их ласкающая шаловливость.

Говорили, что в юности Жозефина была толстухой. И только когда она сделалась женщиной, формы ее стали гармоничными. Даже широкое лицо и вздернутый простонародный нос не портили впечатления.

Хотя до совершенства Жозефине было далеко, положение спасал внутренний огонь, волнующее, восхитительное очарование живости и знойной томности уроженки Мартиники. Она как бы заряжала этим окружающих, создавая поистине экзотическую атмосферу.

Но зубы… Они были ужасны. Впрочем, будучи изощренной кокеткой, креолка отлично умела их прятать. Жозефина ухитрялась прятать зубы даже в улыбке. А улыбка делала ее моложе. Говорили, что улыбающаяся Жозефина «на расстоянии нескольких шагов производила впечатление молоденькой и хорошенькой женщины».

Евгений унаследовал от матери дурные зубы. «Зубы были настолько испорчены, что уродовали его», – говорила о Евгении некая женщина.

В то время это вообще была большая проблема, даже и в очень богатой среде. Так что Жозефина не составляла исключения.

Как и все уроженки островов, Жозефина, этот слишком рано распустившийся цветок, скоро увяла. Тридцати двух лет, в год своего замужества, она уже зрелая женщина. Баррас упоминает о ее «скороспелой дряхлости», а застенчивый де Сент-Аман намекает, что «ее красота несколько миновала».

Спустя годы Жозефина, вспоминая те восторги, с которыми ее принимали как императрицу, меланхолично признавалась:

«Это тем более делает меня счастливой, что французы в особенности любят молодость и красоту, а я уже давно не обладаю ни тем ни другим».

Правда, Жозефине тогда исполнилось уже сорок шесть лет – годы страшные, кажется, непоправимые для любой женщины, и для императрицы тоже. Вместо красоты или того, что принимали за нее, у Жозефины осталась «наштукатуренная старость заслуженной султанши».

Все-таки Жозефина ни за что не соглашалась сдаться.

И у нее это получалось. Как говорит О’Меар: «Жозефина с большим искусством защищалась от нападений времени».

Жозефина прикладывала старания не только к своему лицу, но и к портретам, которые с нее писали. Стареть в жизни – еще куда ни шло… Но нельзя быть старой в глазах потомства. Необходимо оставить будущим векам лучезарное изображение молодости, блиставшей и исчезнувшей!

Личный секретарь Жозефины пишет миниатюристу Жану Герену:

«Байонна, 7 июня 1808 года.

Только что получил я, милостивый государь, те два портрета, о прибытии которых вы извещали меня письмом вашим от 29-го числа прошлого месяца. Я поспешил представить их императрице, которая поручила мне передать вам следующие замечания, а именно:

1) волосы чересчур черны;

2) яблочки щек и окружность носа требуют некоторой отделки;

3) нужно также поправить челюсть, которая выглядит слишком толстой и которой вообще желательно бы придать больше изящности;

4) воротник слишком высок, и верхняя губа, особенно по бокам, должна быть сокращена.

Таковы маленькие изменения, оказавшиеся необходимыми для достижения полного сходства.

Прическа и наряд никаких поправок не требуют.

Ее величество императрица желает, чтобы вы сделали ей с этого портрета копию чрезвычайно малых размеров, как бы для кольца.

Имею честь быть вашим покорнейшим и смиреннейшим слугой,

Ж.М.Дешан».

Вернемся к вопросу, оставшемуся без ответа. За что Бонапарт полюбил Жозефину?

Она не имела связей, не отличалась умом, не была безупречной красавицей…

Бонапарт полюбил Жозефину, потому что полюбил. И этим объясняется всё.

Для Бонапарта она – сначала и потом, увядшая, с преждевременными морщинами – являлась олицетворением любовного идеала, истинной эссенцией женского сладострастия.

«Хотя она и потеряла всю свою свежесть, она нашла средство нравиться ему, а ведь хорошо известно, что в любви вопрос “почему?” является излишним, любят, потому что любят». Чье же перо подписалось под этим неоспоримым выводом? Перо Мармона! Разве не для того это случилось, чтобы доказать: иногда ненависть отлично умеет отдавать должное справедливости.

* * *

А что же Бонапарт?

Мармон сообщает нам, какой нежностью окружает он воспоминания о Жозефине. «Он думал о жене не переставая, желал ее, ждал ее с нетерпением… Никогда любовь более чистая, более истинная, более исключительная не владела сердцем мужчины».

Бонапарт никогда не будет отрицать этого. А фразу «Стоило только моей жене пожелать что-либо, чтобы я сделал обратное» с полным правом следует считать милой шуткой, шаловливой стрелой, направленной в Жозефину, находившуюся тогда, по словам Редерера, «довольно близко, чтоб услыхать эти слова».

Бонапарт лучше других может рассказать о своей любви. Взгляните на письма из первого итальянского похода, написанные вскоре после свадьбы, когда еще, как выражается де Сегюр, «любовь Бонапарта к Жозефине была для него стимулом славы», и сообразите, сколь высоким и бешеным пламенем горела в нем эта страсть.

«Я получил твое письмо, мой обожаемый друг, – пишет Бонапарт Жозефине. – Оно наполнило мое сердце радостью… Я в печали с тех пор, как покинул тебя. Мое счастье в том, чтобы быть рядом с тобой. Я непрестанно перебираю в памяти твои поцелуи, твои слезы, твою милую ревность. И прелести несравненной Жозефины непрестанно воспламеняют мое сердце и чувства живым и горячим огнем…

Несколько дней тому назад я думал, что любил тебя, но с той минуты, как увидел тебя, чувствую, что люблю в тысячу раз сильнее. С тех пор как я узнал тебя, я с каждым днем люблю тебя все больше…

Ах, умоляю, позволь мне разглядеть в тебе какой-нибудь недостаток. Стань не такой красивой, изящной, нежной, доброй. И главное, главное, никогда не будь ревнивой… Поверь, я уже не в силах подумать о чем-либо, кроме тебя, все мои мысли подчинены тебе одной»[11]11
  Письмо от 17 июля 1796 г. см. на стр. 179.


[Закрыть].

Это совсем не лживые клятвы, не пустые обещания.

Жозефина! Он принадлежит только ей! Пусть приводят к нему хорошеньких пленниц, заранее покорных, он примет их со спокойным достоинством, он прикажет проводить их до аванпостов, вернуть их свободе, любви и возлюбленным.

Из другого письма: «Я весь принадлежу Жозефине и доволен и счастлив только в ее обществе»[12]12
  Письмо от 18 июля 1796 г. см. на стр. 180.


[Закрыть].

Может ли Жозефина поклясться если не в таком же чувстве к Бонапарту, то хотя бы в половине, в десятой доле его?

Генерал, не получивший ответа на свое послание, пишет жене:

«Вызвал курьера. Он сказал, что заезжал к тебе и что тебе нечего было ему поручить. Фи! Ты недобрая, гадкая, жестокая тиранка, маленькое прекрасное чудовище! Ты смеешься над моими угрозами и над моими глупостями. Ах, если бы я мог запереть тебя в своем сердце! Я посадил бы тебя туда под замок»[13]13
  Письмо от 19 июля 1796 г. см. на стр. 182.


[Закрыть].

А через два дня:

«Не ты ли душа моей жизни и любовь моего сердца?.. Прощай, моя прекрасная и добрая, несравненная, божественная»[14]14
  Письмо от 21 июля 1796 г. см. на стр. 183.


[Закрыть].

И еще:

«Как можешь ты, такая нежная, приветливая и любезная по своей природе, забывать о том, кто любит тебя так горячо? Уже три дня от тебя нет писем. Я написал тебе за это время несколько раз. Разлука ужасна, ночи долги, скучны и пресны. Дни однообразны.

Я остаюсь один на один со всеми мыслями, трудами, писаниями, людьми с их опостылевшими речами, и у меня нет даже от тебя записочки, которую я мог бы прижать к сердцу»[15]15
  Письмо от 31 августа 1796 г. см. на стр. 189.


[Закрыть].

А поцелуи! Безумные, дразнящие и жгучие, они каскадами льются с этих грубых листов, о которые ломается перо и на которых чернила осушаются пылью с полей брани!

«Целую тебя тысячу раз… Миллион раз…»; «Тысячу поцелуев столь же пламенных, сколь ты холодна…»; «Тысячу поцелуев пылких, как мое сердце, чистых, как ты…»; «Тысячу влюбленных поцелуев…»; «Тысячу нежных поцелуев…»; «Тысячу поцелуев очень сладких, очень нежных, очень крепких…»; «Тысячу крепких и сильно влюбленных поцелуев…»; «Обнимаю тебя миллион раз…»; «Тысячу, тысячу поцелуев столь же нежных, как мое сердце…»; «Надеюсь, еще немного, и я сожму тебя в своих объятиях и покрою тебя миллионом жгущих, как на экваторе, поцелуев…»; «Шлю тебе сто поцелуев…».

Вот тон Бонапарта, тон его любовных писем, нежный и мужественный, сплетающийся с грохотом героической солдатской эпохи. Страсть Бонапарта подобна гибкому неугасимому пламени.

«В этих письмах царит такой страстный тон, – говорит мадам де Ремюза, – они наполнены такими сильными чувствами, такими живыми и в то же время поэтическими излияниями и любовью, так сильно отличающейся от всякой другой любви, что нет женщины, которая не оценила бы подобных посланий».

Такая женщина нашлась. Это была Жозефина. Когда же она успела пресытиться такими горячечными и ласкающими речами? Александр де Богарне писал ей с Мартиники не так…

Призывы Бонапарта остаются неуслышанными. Он упрекает жену в этом десять, двадцать раз. А когда, наконец, погоняемая, пришпориваемая, прижатая к стене его любовью, Жозефина сознает, что должна отвечать, Бонапарт получает две-три банальных строчки. «Равнодушные письма», как говорили тогда.

Переписка Бонапарта с Жозефиной опубликована. Какое это могущественное оружие против креолки! Любой памфлетист имеет теперь право, указав на эти письма, спросить: «Не правда ли, он любил эту женщину?» И, получив утвердительный ответ, добавить: «А теперь посмотрите, как эта женщина ответила на его любовь!»

Увы! Как жаль, что правы именно они и что ревнители императорской славы оказались бессильными не признавать этого…

После череды победных сражений в Италии Бонапарт задумывает выписать жену. Конечно, он мечтал об этом с первого дня похода. Но до сей поры генерал колебался, потому что боялся за Жозефину. Ей могли грозить тысяча и одна опасность, подстерегающие на больших дорогах войны. Однако теперь он спешит позвать свою Жозефину: «Лети на крыльях, приезжай, приезжай!»

Его жена как будто ничего не расслышала. Он настаивает, торопит, приказывает, умоляет.

Вот одно из множества писем Бонапарта, доставленных Жозефине сквозь страшную сумятицу войны.

«Французская Республика.

Свобода. Равенство.

Главная квартира.

IV год Французской Республики единой и нераздельной.

Милан, 29 флореаля[16]16
  18 мая 1796 г.


[Закрыть] после полудня.

Бонапарт, главнокомандующий Итальянской армией

Жозефине.

Не знаю почему, но сегодня утром мне лучше. У меня предчувствие, что ты уже выехала ко мне. Эта мысль наполняет меня радостью.

Ты, конечно, поедешь через Пьемонт: эта дорога гораздо лучше и короче. Ты прибудешь в Милан, где тебе будет очень хорошо, поскольку это очень красивое место. Меня же это настолько осчастливит, что я могу сойти с ума от радости.

Умираю от желания видеть, как ты носишь ребенка. Это должно придать тебе величественный и почтенный вид, который кажется мне очень забавным.

Главное, не заболей! Нет, мой милый друг, ты приедешь сюда и будешь чувствовать себя хорошо, ты родишь ребеночка, красивого, как его мать, и он будет любить тебя, как его отец. И когда ты станешь очень-очень старенькой, когда тебе будет сто лет, он станет твоим утешением и твоим счастьем. Но пока это время не наступило, остерегайся любить его больше, чем меня! Я уже начинаю к нему ревновать.

Adio, mio dolce amor, adio, моя возлюбленная! Приезжай скорей послушать хорошую музыку и увидеть прекрасную Италию. Ей не хватает только твоего появления. Ты украсишь ее. На мой взгляд, по крайней мере. Ты же знаешь, когда где-то находится моя Жозефина, я не вижу уже ничего, кроме нее».

Прекрасная Италия, хорошая музыка, любовь Бонапарта… Но Жозефину удерживает в Париже нечто более привлекательное. Это возобновившиеся нежные отношения с Баррасом и Кабаррюсом. Всё почти так же, как раньше. Только теперь, упрочив свое положение, креолка может отдаться наслаждению без расчета, сладострастию – без привкуса горечи.

И Жозефина пользуется моментом. Балы и концерты, пикники и ужины, театры и прогулки – внимание всех приковано к ней. Слава Бонапарта, восходящая в Италии чудной зарей, посвящает Жозефину в Богоматерь Победы. Так теперь называли ее в любезном столичном обществе.

А тем временем волнение Бонапарта достигает высшей точки. «Я в отчаянии, – пишет он Карно. – Моя жена не едет. У нее есть какой-нибудь возлюбленный, удерживающий ее в Париже».

Бонапарт угадывает свое несчастье, чует измену. Жозефина понимает, что без объяснений не обойтись.

Что придумать? Она больна… «Нет, добрый друг, ты приедешь сюда, будешь хорошо себя чувствовать!» Она беременна… «Мне до смерти хочется посмотреть, как ты носишь ребенка!» Она утомлена… «Это должно придавать тебе величавый и почтенный вид, который, мне кажется, должен быть очень забавным!»

О! Этот человек! Этот невыносимый муж, у которого готов ответ на все ее отговорки, который любит свою жену, желает ее!

Так что же отвечать? Ничего. Жозефина ничего и не отвечает. Делая так, она, по крайней мере, не увязает во лжи. Хотя и того, что было придумано ею, довольно. За низкую, недостойную комедию беременности судьба отомстит Жозефине в 1809 году разводом.

Она спекулировала беременностью, как содержанка. И ради чего? Ради того, чтобы муж не оторвал ее от парижских удовольствий. Бонапарт, должно быть, сошел с ума! Покинуть всё, чтобы следовать за ним? И куда? В страну, где все еще стреляют, на случайные бивуаки, в военную палатку, где Бонапарт может предложить ей только соломенный тюфяк? Полно! Смеется он над ней, что ли?

Как могла она полюбить такого человека? Она и замуж:-™ вышла за него только потому, что надо было как-то жить… Любить Бонапарта? С его тулонской чесоткой[17]17
  Двадцать восьмого января 1817 года император говорил: «Чесотка ужасная болезнь, я получил ее при осаде Тулона в 1793 году. Два канонира, страдавшие ею, были убиты впереди меня, и их кровь залила меня. Потом болезнь плохо залечили, и чесотка была у меня и в Италии, и в Египте. По моем возвращении оттуда Корвизар избавил меня от чесотки, поставив на грудь три мушки, вызвавших спасительный кризис. До этого я всегда был желт и худ. А с тех пор стал чувствовать себя хорошо». – Прим. авт.


[Закрыть], с худым желтым лицом, с живым, но холодным огнем проницательных глаз? Это не ее герой.

Итак, Жозефина отказывается ехать, виляет, лжет.

Спустя годы она как будто забудет об этом и скажет, что «выбрала мужа, чтобы быть с ним». А не столь забывчивый Наполеон скажет, что жена создана для мужа, а муж – для отечества, семьи и славы.

А, собственно, был ли Бонапарт в первые месяцы 1796 года мужем Жозефины? Формально – да. Но не более того.

Завоевав Пьемонт, Бонапарт посылает в Париж к Директории Жюно. Тот доставляет в столицу знамена побежденных.

Но не судьба этих славных, изрубленных лохмотьев заботит посланца генерала. Эти свидетельства триумфа только предлог. Жюно должен выполнить приказ Бонапарта и привезти в Италию Жозефину.

Жюно, как дисциплинированный солдат, исполняет приказ командира, хотя и не без труда.

Двадцать четвертого июня 1796 года Директория выдает Жозефине паспорт для поездки.

Еще когда до дня отъезда оставался месяц, Карно писал Бонапарту: «Надеемся, что мирты, которыми увенчает вас Жозефина, не затмят лавров, которыми вас уже украсила победа!»

Но Карно умолчал о том, что несколько увядшие мирты Жозефины уже успели увенчать не одно счастливое чело.

Наконец, не имея возможности и дальше откладывать отъезд, Жозефина двинулась в путь. Но как? Рыдая, будто шла на казнь, а не навстречу поцелуям мужа. Больше того, навстречу поцелуям победителя.

Потом, в ссылке, павший монарх скажет почти без иронии, что не сомневался – Жозефина пришла к нему с любовного свидания.

Жозефину сопровождали Мюрат, Жюно, Жозеф Бонапарт и горничная Луиза.

Слухи неслись впереди Жозефины и не были приятными для Бонапарта. Жозефину обвинили в том, что она слишком притязает на внимание Жюно. И якобы верный служака, озабоченный сохранением честного имени командира, был вынужден спасаться от домогательств креолки, прикрываясь ожесточенным волокитством за ее горничной.

Что на самом деле происходило по дороге в Италию, неизвестно. В любом случае это оказалось бы безделицей в сравнении с тем, что случится несколько позже.

Девятого июля Жозефина прибыла в Милан, куда под звон больших колоколов победным маршем вступали оборванные, но не утратившие героического вида французские войска.

В Милане Жозефину ожидали не палатки и бивуаки, а дворец из розового гранита, усеянного кристаллами, сверкающими на солнце, с просторными роскошными гостиными, с колоннадами, с широкой и длинной галереей. Эту резиденцию предложил Жозефине, подруге Барраса и жене Бонапарта, де Сербеллони, президент правительства Цизальпинской республики.

Бонапарт, едва встретив Жозефину, пустился в погоню за отступавшим неприятелем. 6 июля он в Ровербелле;

11 июля в Вероне; 17 июля в Мармироло; там он остается до 19 июля; 21–22 июля он в Кастельоне; 30–31 августа в Брешии; 3 сентября в Але; 10 сентября в Монтебелло;

12 сентября в Ронцо; первый дополнительный день в Вероне; 17 октября в Модене; он возвращается 9 ноября в Верону и остается там до 24 ноября.

За это время любимая жена генерала получила от него двадцать писем[18]18
  См. стр. 177–199.


[Закрыть].

Он «любит ее до бешенства». Он мчится в Милан, загоняя лошадей. Он прибывает, подхваченный волшебным вихрем своих побед….

Какая чудовищная катастрофа обрушилась на всегда счастливого победителя? Какое несчастье сгибает героя, только что принудившего новую победу принадлежать ему?

До потомства дошел его полный неизбывной грусти вопль. А сколько сдержанной скорби таится в двух приводимых ниже письмах, про то знают только те, кто мог любить, как любил тогда Бонапарт.

«Жозефине, в Геную.

Я прибыл в Милан. Я кинулся в твои покои. Я бросил всё, чтобы увидеть и обнять тебя. Но тебя не было.

Ты разъезжаешь по городам в поисках развлечений. Ты убегаешь, когда я приезжаю. Ты не думаешь больше о твоем дорогом Наполеоне. Ты полюбила его из каприза, твое непостоянство сделало его безразличным тебе.

Я привык к опасностям и знаю лекарство от горестей и жизненных невзгод, но мое горе безмерно. Я был вправе не ожидать такого.

Я пробуду здесь до 29 ноября. Не волнуйся. Развлекайся, счастье создано для тебя. Целый мир слишком счастлив, если может тебе угодить. И лишь твой муж очень, очень несчастлив»[19]19
  Письмо от 27 ноября 1796 г.


[Закрыть].

Проходит ночь, а потом и день. Прежде чем он закончился, Бонапарт написал еще одно письмо:

«Жозефине, в Геную.

Прибыл курьер, которого Бертье отправлял в Геную. Ты не нашла времени написать мне, я отлично понимаю. Было бы ошибкой принести мне малейшую жертву среди удовольствий и развлечений.

Бертье охотно показал мне письмо, которое ты написала ему. Я понимаю, что ты ни в чем не нарушишь свои планы и не откажешься и от малой части доступных тебе удовольствий. Я не стою такого труда, ведь счастье или несчастье человека, которого ты не любишь, не может интересовать тебя.

Для меня же судьбой и целью жизни было любить тебя одну, делать тебя счастливой и не делать ничего, что могло бы огорчить тебя.

Будь счастлива, не упрекай себя ни в чем, не заботься о благополучии того, кто живет лишь твоей жизнью. Наслаждайся лишь своими удовольствиями и своим счастьем. Когда я требую от тебя любви, подобной моей, я неправ. Разве кружево не легче золота? Когда я приношу тебе в жертву все мои желания, все мысли, всякий миг моей жизни, я покоряюсь действию твоих прелестей, твоего нрава и всей твоей личности на мое несчастное сердце. Увы мне, если природа не наделила меня чарами, способными пленить тебя. Но я заслуживаю со стороны Жозефины внимания и уважения, ибо люблю ее до исступления и люблю ее одну.

Прощай, обожаемая женщина. Прощай, моя Жозефина. Пусть судьба отдаст все горести и страдания моему сердцу, а Жозефине дарует дни процветания и счастья. Кто заслуживает этого больше, чем она? Когда она скажет, что больше не любит меня, я запру свою боль в глубине сердца и буду довольствоваться тем, чтобы быть ей полезным и на что-нибудь годным.

Вновь открываю письмо, чтобы поцеловать тебя… Ах, Жозефина… Жозефина!..»[20]20
  Письмо от 28 ноября 1796 г.


[Закрыть]

Эти письма следует приводить всякий раз, когда мифы о «доброй Жозефине», о ее любви и нежности захотят использовать как орудие нападения на гранит памяти императора, как предлог для унижения монарха. Не надо комментариев, потому что и так всё понятно.

* * *

Жозефины нет в Милане. Где же? Бонапарт сообщает нам: в Генуе. И не одна.

Общеизвестны слова Стендаля: «Забавляйте женщину – и вы ее получите». В Итальянской армии нашелся болван, чтобы забавлять Жозефину. И она отдалась ему без долгих размышлений. А о чем здесь размышлять…

Индивидуум, которому удалась эта, по правде сказать, нетрудная штука, зовется Ипполит Шарль. Он состоял при штабе Леклерка, мужа Полины Бонапарт.

В начале революции Шарль поступил волонтером в полк разведчиков Безансона. Случайности походов доставили ему чин капитана.

Вот он адъютант Леклерка и любовник Жозефины. Справедливо говорили, что солдаты Первой Империи не останавливались ни перед чем. Но Шарль, хотя и в гусарских галунах, не похож на солдата. Это забавник, шут, острослов, «крепыш-каламбурист». Он в самом деле крепыш, хотя и мал ростом.

Но ограниченность роста не исключает гармонии форм. Ему 27 лет, у него прекрасные усы и вьющиеся черные волосы. Это очень идет его матовому лицу.

Шарль очаровывает Жозефину. Как, впрочем, и Полину. Уверяют, что она из ревности хотела приказать его расстрелять за предпочтение, оказанное невестке. Хотите, считайте это преувеличением.

Пока Бонапарта не было в Милане, Шарль чувствовал себя во дворце Сербеллони как дома.

Потом Бонапарт выгонит Шарля из армии. Но не из сердца Жозефины. Она выкажет это менее чем через два года. Да так, что это станет понятным всему Парижу.

Бонапарт простит Жозефину за Шарля, но не простит Шарля. Герцогиня д’Абрантес повествует, какой бледностью покрылось лицо Бонапарта, когда он однажды случайно встретился с Шарлем.

Повторим то, о чем уже говорили. Баррас уверяет, будто генерал сказал ему, что Жозефина совершала из-за Шарля «всякие сумасбродства», что она дарила ему громадные суммы и даже драгоценности, словно содержанке. Это не значило осуждать его строже, нежели он заслуживал.

Если верить Сисмонди, Шарль был не единственным партнером Жозефины в ту эпоху. Он откровенно рассказывает, что Бонапарт «во время своих первых итальянских походов удалил из своей главной квартиры многих любовников Жозефины». Принадлежит ли Мюрат к числу тех любовников, о которых говорит Сисмонди? Если поверить герцогине д’Абрантес, сомнения отпадут. По ее словам, Мюрат во время завтрака с гусарскими офицерами позволил себе весьма многозначительные намеки. Впрочем, именно многозначительность намеков и делает их подозрительными…

Важно другое. Бонапарт простил Жозефину за все ее связи. И будет прощать еще не раз. Любовь горела в нем слишком сильным и ярким пламенем, чтобы погаснуть в одночасье. Такие страсти исчезают медленно. Зато верно. Но этот час пробьет для Бонапарта несколькими годами позднее.

Бонапарт старался завоевать ускользавшую от него Жозефину, он устроил ей дивную жизнь. Ради Жозефины Бонапарт стал победителем. И, побежденный, он пал к ее ногам.

«Генерал был тогда так сильно влюблен в свою жену, что даже в присутствии иностранцев позволял себе с ней

"супружеские вольности", постоянно ставившие нас в неловкое положение», – признается один из современников.

Герой, оттенивший блеск своей эпопеи античной простотой своей любви! Он напоил землю Италии воспоминаниями о страсти. Более того, он сам остался в тех местах – живой, влюбленный. Он стоит, обожженный солнцем, перед старой церковью, на пустынной площади, выделяясь бурым силуэтом на фоне неба. Его любовь освещает всё вокруг не меньше, чем его победы. Он принес здесь на алтарь суровых битв не только свой военный гений, но и свое сердце, первую горечь робкого и преданного желания.