Текст книги "Война на Востоке. Дневник командира моторизованной роты. 1941—1945"

Гельмут Шибель
Война на Востоке. Дневник командира моторизованной роты. 1941 – 1945

Моим сыновьям Фолъкеру и Герноту посвящается

Helmut Schiebel

Der Krieg im Osten 1941–1945

EIN ZEITZEUGE ERZÄHLT

1941 год
Авантюра

Авантюра – это блеск, прикрывающий угрозу.

Эрнст Юнгер

Днепропетровск!

Вот он и перед нами, этот город! Правда, еще достаточно далеко, но громадные промышленные сооружения просматриваются уже хорошо.

Днепропетровск!

Как трудно немцу произносить это слово. Когда две недели назад этот город был впервые назван в качестве важного рубежа нашего наступления, практически никто не мог правильно выговорить его название. Во время горячих дней кровопролитного рейда вдоль западного берега Днепра он постоянно вставал перед нами, словно заветная мечта, как мираж, и в конце концов мы научились бегло произносить его название не хуже настоящих русских.

Нас не оставляло чувство, будто взятие этого города является решающей исход войны задачей. Мы стояли на берегу широко раскинувшегося Днепра, несшего свои воды к Черному морю, и наблюдали на горизонте очертания Днепропетровска.

Неужели с того момента, когда мы, стрелки-мотоциклисты 43-го мотоциклетно-стрелкового батальона, покинули гостеприимные квартиры в верхнесилезском местечке Виттенау, прошло всего два месяца? Большая буква «К», начертанная белой краской на наших машинах, означала, что мы относимся к танковой группе Клейста[1]1
  Фон Клейст Пауль Людвиг Эвальд (1881–1954) – немецкий военачальник (с 1943 г. фельдмаршал). Умер в советском плену.


[Закрыть]. Маленький же желтый кружочек с крестом говорил о нашей принадлежности к 13-й танковой дивизии, эмблемой которой он являлся. Мы проследовали через генерал-губернаторство[2]2
  Генерал-губернаторство – административно-территориальное образование на территории Польши, оккупированной в 1939 г. нацистской Германией. Некоторые регионы Польши, такие как Познань, Катовице, польское Поморье, были аннексированы Третьим рейхом и наименовались «рейхсгау». В состав генерал-губернаторства они не входили.


[Закрыть], Галицию[3]3
  Галиция, или Галичина – историческая область в Восточной Европе, примерно соответствующая территории современных Ивано-Франковской, Львовской и большей части Тернопольской областей Украины и югу Подкарпатского воеводства Польши. Коренное население Галичины, молдавской Буковины и венгерского Закарпатья называло себя русинами.


[Закрыть] и Украину, оставив позади себя Хрубешув[4]4
  Хрубешув – город в Польше, ныне входящий в Люблинское воеводство.


[Закрыть], Луцк, Ровно и Житомир, дойдя до ворот Киева, от которых направились на юго-восток – на Корсунь-Шевченковский, Каменку, Кременчуг и Верх-неднепровск, преодолев всего за два месяца две тысячи километров. И вот перед нами возник Днепропетровск! Какой же большой путь от Виттенау до этого города нам пришлось проделать!

Однако вернемся к самому началу…

Переход через границу

О прекрасный Вестервальд![5]5
  Вестервальд – название восточной нижнерейнской горной местности.


[Закрыть]

Над вершинами твоими

Только ветра хладный свист…

Слова песни с большим жаром вырывались из двадцати двух глоток. Парни, отбивая такт сапогами с коротким голенищем, старались вовсю – получалось не очень складно, но зато громко. Это пулеметчики второй роты 43-го мотоциклетно-стрелкового батальона возвращались в места расквартирования с соревнований по пулевой стрельбе. У всех нас было прекрасное настроение.

Последние шесть недель рота располагалась в небольшом местечке Виттенау в Верхней Силезии. Условия для постоя были хорошими, служба, как говорится, – не бей лежачего, а погода – чудесной.

В тот вечер должна была состояться ротная вечеринка, и подготовка к ней вот уже несколько дней являлась темой номер один в разговорах во всем селе, причем местные жители радовались ее приближению не меньше, чем немецкие солдаты. Действо должно было происходить на постоялом дворе Петцка и предусматривало пение песен, музыку, короткие одноактные пьесы комедийного содержания с небольшим числом действующих лиц, кабаре-спектакли и, само собой, танцы, что не могло не волновать девушек Виттенау. За подготовку праздника, проявляя незаурядные организаторские способности, рьяно взялся унтер-офицер Блюменталь, и каждый готов был поклясться, что вечеринка пройдет на самом высоком уровне.

– Сегодня твой дебют в качестве актера, Эдгар! – подтрунивал над своим соседом Вилли Таперт. – Жаль, что тебя не увидят продюсеры из УФА![6]6
  УФА (нем. UFA) – киностудия, основанная в 1917 г. из нескольких мелких кинокомпаний в Бабельсберге. Закрыта в 1945 г.


[Закрыть]

– Только и знаете, что зубы скалить. Вот посмотрите – постановка пройдет с большим успехом. Тот, кто увидит меня в роли официанта-убийцы, больше не осмелится выходить ночью на улицу.

– Дружище, смотри, как бы после твоего выступления тебе не пришлось скрываться от людей! – вмешался я в разговор своих приятелей.

Мы трое познакомились на курсах кандидатов в офицеры и стали закадычными друзьями. В роте старались держаться вместе и были, что называется, не разлей вода. Этого настоятельно требовали и сами обстоятельства, поскольку так нам легче удавалось переносить непростое отношение многих унтер-офицеров и фельдфебелей к кандидатам в офицеры.

Позади отделения пулеметчиков на некотором отдалении шествовало командование взвода: лейтенант Никель, обер-фельдфебель Хильски и фельдфебель Хаусман. Сразу стоит отметить, что за Хильски прочно закрепилась слава «пожирателя» кандидатов в офицеры. Он был великолепным командиром, которого отличала уверенность в себе, энергичность, храбрость, граничащая с безрассудством, и строгость, острая как бритва. Если простой солдат допускал какой-либо промах, то ему приходилось несладко, но горе, когда на его месте оказывался кандидат в офицеры. Хильски разделывался с бедолагой так, что даже собака не стала бы грызть оставшиеся от него кости. Но в одном можно было быть уверенным – больше такой проступок он не совершит никогда.

– Разговорчики в строю! – послышался сзади голос обер-фельдфебеля Хильски. – Кто там болтает, словно прачки? А, да это кандидаты в офицеры! Конечно, кто ж еще? Лучше бы спели весьма приличную песню «Ночь темна»!

Мы с ухмылкой переглянулись. Судя по всему, хорошее настроение передалось и Хильски. Песню моряка, повествующую о темной ночи, мы привезли с собой с курсов кандидатов в офицеры, и нам поручили разучить ее с нашими сослуживцами. Теперь она стала визитной карточкой роты.

– Песню запевай! – раздалась команда спереди, и тяжелые пулеметы были одновременно переложены с правого плеча на левое.

– «Но-очь»… три-четыре! – задал тональность Эдгар Зыха, мечтавший стать актером.

– «Ночь темна, небо покрыла мгла…» – подхватили солдаты в колонне.

Колонна с песней вошла в Виттенау и остановилась на сельской площади. Лейтенант Никель распустил нас по местам расквартирования, и я направился к дому, в котором проживало семейство Штайгер. Несмотря на свою бедность, эти люди буквально по глазам угадывали мои желания и стремились их исполнить. Стоило мне войти в большую комнату, как на столе возникло блюдо с домашними пирогами. Поставив в угол пулемет и стянув с себя гимнастерку, я умылся над тазом и принялся их уплетать.

За шесть недель до описываемых событий 13-я танковая дивизия, в состав которой входил наш 43-й мотоциклетно-стрелковый батальон, находилась еще в Бухаресте. Дивизия помогала маршалу Антонеску[7]7
  Антонеску Йон Виктор (1882–1946) – румынский государственный и военный деятель. Маршал, премьер-министр и кондукэтор (аналог фюрера или дуче) Румынии в 1940–1944 гг. Расстрелян по приговору Первого румынского народного трибунала.


[Закрыть] в подавлении мятежа «Железной гвардии»[8]8
  «Железная гвардия» – румынское движение и одноименная ультраправая политическая партия, действовавшая в Румынии с 1927 по 1941 г.


[Закрыть], после чего ее по железной дороге перебросили в Верхнюю Силезию. Мы проследовали через отроги Карпат, венгерский город Пасто и прибыли в Виттенау.

«Интересно, для чего эти передвижения?» – думали мы тогда, но ответа так и не получили.

Ясно было только одно – готовилось что-то очень серьезное. Но тогда мы воспринимали все происходящее с нами как одно большое приключение.

Расположившись в вечерних сумерках возле своих четырехместных палаток, мы затеяли ожесточенный спор. С длинной речью выступил мой водитель мотоцикла Рулл, которого все называли не иначе как Этте.

– Все ваши утверждения – полная чушь, – заявил он. – Поверьте мне, это не что иное, как большие маневры. В противном случае против кого мы должны выступить?

– А ведь Этте прав. У нас все-таки с русскими договор, – поддержал Рулл а старший стрелок Пшибыльский, бывший у меня вторым стрелком и прикрывавший во время езды нашего водителя сзади.

Его говор с головой выдавал в нем выходца из Верхней Силезии.

– Так-то оно так, но если не русские, то тогда кто? – подал голос низкорослый ефрейтор Хеллер.

Мне тоже захотелось высказать свое мнение:

– Насколько можно судить, в последние три дня мы двигались на восток вместе с тремя, а то и четырьмя дивизиями. Даю голову на отсечение, что это не учения.

На некоторое время все замолчали, и я подумал, что будет жалко расставаться со столь гостеприимными жителями Виттенау. Мне вспомнилось, как на марше к нашей роте со всех сторон присоединялись все новые и новые подразделения, объединяясь в гигантскую войсковую колонну.

– Мой родственник из Берлина написал, что в партийном еженедельнике «Рейх» появилась статья Геббельса «Крит – тренировка перед Англией?», – решил я задать тон разговору. – Интересно, что сразу же после выхода весь тираж газеты был конфискован. Похоже, влияние Геббельса заметно снизилось, и в политическом отношении он стал превращаться в карлика!

(Теперь со всей очевидностью можно утверждать, что трюк с тиражом являлся отвлекающим маневром.)

– Нашел чему удивляться, ведь Геббельс, как сейчас принято говорить, действительно является «сморщенным немцем»[9]9
  «Сморщенный немец» – появившееся в 1926 г. и получившее во время фашистской диктатуры в Германии пренебрежительное разговорное обозначение низкорослого немца, которое нередко применялось по отношению к Геббельсу из-за его косолапости и невысокого роста.


[Закрыть], – заметил Рулл и громко расхохотался.

Рулл относился к разряду людей, которые громче всех смеются над собственными, пусть и не очень удачными, остротами.

– И что из этого следует? – поинтересовался Антон Антек, который ничего не понял из сказанного нами.

– Антек, дружище, как можно быть таким бестолковым? – начал кипятиться Этте Рулл. – Ясно ведь, что Йозька выболтал нечто такое, что составляет государственную тайну.

– Да, но Англия находится все же на западе, а мы маршируем в восточном направлении, – задумчиво произнес Хеллер.

– Хочу напомнить о последних слухах о Кавказе, – попытался я найти разумное объяснение складывающейся ситуации. – Русские, видимо, согласились пропустить нас через свою территорию с тем, чтобы мы смогли добраться до Кавказа, а оттуда направиться в Египет. Роммель[10]10
  Роммель Эрвин Ойген Йоханнес (1891–1944) – немецкий генерал-фельдмаршал (с 1942 г.) и командующий войсками стран оси в Северной Африке. За умение разгадывать ловушки противника и умелые действия за ним закрепилось прозвище Лис Пустыни. После неудавшегося покушения на Гитлера один из заговорщиков назвал имя Роммеля, хотя непосредственного участия в заговоре он не принимал. Учитывая выдающиеся заслуги генерал-фельдмаршала, ему был предоставлен выбор между «народным трибуналом» и самоубийством. 14 октября 1944 г. Роммель был вынужден принять цианистый калий.


[Закрыть] же выдвинется нам навстречу!

– Ух ты! Вот это было бы настоящим делом! – воодушевился Рулл. – Так мы смогли бы схватить англичан за горло за пределами их проклятого острова.

Мы, основываясь на бродивших слухах и домыслах, еще некоторое время продолжили обмен различными предположениями, рассматривая возможности, от которых кружилась голова. Наконец все разошлись по своим палаткам, а Этте первым заступил на пост по охране нашего расположения.

На последнее дежурство меня разбудил Хеллер. Я сладко зевнул и несколько раз похлопал себя руками, чтобы немного согреться и размяться. В это время раздался гул моторов, и в небе прямо над нашими головами в предрассветных сумерках поплыли тени самолетов, летевших на восток.

– Ого, куда это они? – удивленно спросил я.

– Видимо, началось что-то серьезное, – предположил Хеллер. – Это уже вторая эскадра, пролетающая над нами.

Через полчаса на востоке послышался грохот. Между тем совсем рассвело, и мы смогли отчетливо различить типы самолетов, возвращавшихся после бомбежки эскадр, – то были «Юнкерсы» Ю-88. Вскоре с запада начали надвигаться тяжелые бомбардировщики Хе-111.

Несмолкаемый гул в небе разбудил всех, и из своих палаток один за другим стали выползать мои товарищи по оружию. Одни с любопытством, другие озабоченно принялись спрашивать о том, что, собственно, произошло. Тем временем на открытом вездеходе командира роты на полную громкость включили радио, и послышался знакомый всем голос:

– …Советский Союз постоянно наращивал свои войска на немецкой восточной границе… и в последние недели перешел к нескрываемым нарушениям государственной границы. Поэтому я принял решение вновь передать судьбу и будущее Германского рейха, а также нашего народа в руки немецких солдат!

– Все молчат, но наверняка подумали одно и то же. Это война с Россией, и она сахаром не будет, – озабоченно покачал головой командир нашего отделения унтер-офицер Рашак.

Теперь горькая и суровая действительность дошла до каждого – на востоке наши товарищи по оружию уже перешли государственную границу. И скоро очередь дойдет до нас. Через час вся наша рота была уже на марше.

«Шшш… бум, шшш… бум!» – разрыв следовал за разрывом. С юга, где за лесом стояла русская батарея, доносились выстрелы орудий. Снаряды со злобным шипением проносились над нашими головами и с адским грохотом беспорядочно вгрызались в мягкую кладбищенскую почву, разнося в клочья ограды и надгробные плиты. В воздухе летал град камней, осколков и комьев земли.

Я скорчился в свежеразвороченной могиле и крепко сжимал в руках свой пулемет MG-34, непроизвольно прижимаясь к земле при каждом разрыве. При этом мой стальной шлем всякий раз ударялся о каску моего второго стрелка, делавшего точно такие же движения мне навстречу. В короткие промежутки между разрывами мы поднимали головы, с побелевшими лицами, не произнося ни слова, смотрели друг на друга. Причем мой взгляд каждый раз почему-то упирался в огромный надгробный камень, испещренный древнееврейскими письменами.

Надо же было такому случиться, что свое боевое крещение мне пришлось принять именно на еврейском кладбище. Судя по всему, моему второму стрелку Антеку приходили в голову аналогичные мысли.

– Я, наверное, стал евреем, и мне суждено лежать на еврейском кладбище, – шептал он.

– Антек, дружище! – попытался я сбросить охватившее меня уныние. – Одно прямое попадание в эту могилу, и сам черт не разберет, кто здесь лежит!

По телу лежавшего рядом с нами старшего стрелка Пшибыльского пробежала дрожь, и было непонятно, то ли он озяб, то ли еще что. Тут совсем близко от нас разорвался снаряд, и меня тоже охватил озноб.

Антек некоторое время настороженно прислушивался, а потом изрек:

– Перестаньте трястись! У русских закончились снаряды!

С этими словами он вскарабкался на край могилы и застыл, словно изваяние.

Действительно, наступила полная тишина. Тогда я взгромоздил свой пулемет на земляной вал, подтянул к нему ящик с боеприпасами и уселся рядом со старшим стрелком.

Из-за надгробных камней, вылезая из воронок и покидая укрытия за остатками кладбищенской ограды, появились наши боевые товарищи из состава 1-го взвода. Для большинства из нас это был час прозрения. Впервые по нас стреляли, и мы в первый раз услышали, как на самом деле завывают пролетающие снаряды и свистят осколки. Это были не холостые патроны и хлопушки, как во время учений. Нет, все оказалось гораздо серьезней, чем мы предполагали. И действительность предстала перед нами во всем своем кровавом обличье.

Стреляные воробьи, прошедшие военную кампанию во Франции и даже Польше, первыми пришли в себя от охватившего всех ужаса.

– Ну что, парни! – заорал унтер-офицер Блюменталь. – Небось полные штаны наложили? Не плачьте, сейчас придет ваша мамка и вас перепеленает!

Напряжение было снято, и со всех сторон послышались шутки. Через несколько минут только воронки от разрывов снарядов и разбитые надгробные камни напоминали о первом огневом крещении, которое мы приняли в России.

– Ну и дыра этот Луцк. И угораздило их послать нас именно на еврейское кладбище! – заявил Антек, который все еще не мог успокоиться.

– Ничего странного в этом нет, – решил я блеснуть своими школьными знаниями. – В Галиции половина городского населения – евреи.

Антек хотел было развить начатую тему, но тут раздался голос командира нашего отделения унтер-офицера Рашака:

– Хватайте свое барахло! Сбор взвода на дороге!

Едва мы покинули территорию кладбища и вышли на дорогу, как появились наши мотоциклы. Быстро загрузив в них оружие и боеприпасы, все расселись по своим местам, и взвод помчался в юго-восточном направлении мимо леса, за которым располагались огневые позиции русской батареи. Мы с подозрением косились на лесные заросли, но все было тихо и солдат противника не видно.

Дороги оказались отвратительными, сменяясь жалкими проселками. Поэтому с большой скоростью наши мотоциклы ехать не могли. Однако нам все же удавалось двигаться повзводно, и в конце концов мы продвинулись достаточно далеко.

– Мне кажется, что мы обогнали русских, – заметил водитель Рулл, огромная фигура которого заметно возвышалась над мотоциклом.

– Да, и сейчас они начнут стрелять нам в задницу, – бросил Антек, непроизвольно оглядываясь и всматриваясь, не появился ли сзади противник.

– Странная эта война, – подхватил я. – Просто дикость какая-то. Впереди лязгают гусеницами наши танки, а позади русские опять занимают оборону. При такой скорости продвижения наши пешкодралы за нами просто не успевают.

Впереди показалось какое-то село, улицы которого были усеяны людьми, приветливо махавшими нам руками.

– Посмотрите-ка на это! – вскричал Рулл. – В Луцке они глядели на нас исподлобья, а здесь приветствуют, как знаменитых киноактеров.

– Может быть, это немцы, которых мы освободили от русских. В этой местности проживает довольно много фольксдойче[11]11
  Фольксдойче – этнические немцы, которые по нацистской классификации лиц принадлежали к германской расе и проживали во многих странах Европы.


[Закрыть].

Колонна сделала короткую остановку, и к мотоциклам со всех сторон потянулись гражданские лица. Женщины застенчиво хватали солдат за рукава, а некоторые угощали нас молоком и хлебом. Мужчины же, в основном почтенного возраста, протягивали нам куриные яйца. Они безмерно, но не теряя достоинства радовались, когда взамен получали сигареты. К сожалению, братание продлилось недолго – вскоре мы двинулись дальше.

К концу дня на горизонте показался лес. До него оставалось не более тысячи метров, когда на опушке засверкали вспышки и раздались звуки выстрелов.

– Боже! – объятый ужасом, вскричал я. – Смотрите! Ведь это – наша боевая разведывательная дозорная машина! Они подбили ее!

– Всем спешиться! – послышался перекрывающий шум боя энергичный голос нашего ротного гауптмана Кочиуса.

Мы схватили оружие, инвентарь и стремительно выпрыгнули из мотоциклов. Водители развернули машины и помчались в обратную сторону. Воцарилась полнейшая неразбериха, и вновь послышались выстрелы. Судя по звуку, стреляли даже зенитные орудия. В воздухе с визгом проносились снаряды и мины, которые разрывались вокруг нас.

– Рассредоточиться! – закричал ротный. – Первому взводу занять оборону по центру, второму – слева, третьему – справа! Пулеметному отделению – за ними!

Растянувшись в стрелковую цепь, рота стала приближаться к опушке леса. Вскоре вернулась из разведки вторая четырехколесная боевая разведывательная дозорная машина, которая подобрала оставшихся в живых солдат из экипажа первой, разместив их на своем борту. Машина остановилась, с нее спрыгнул молоденький лейтенант и подбежал к гауптману Кочиусу с докладом:

– Опушка леса занята противотанковыми пушками и пехотой. Предположительно с танками.

В этот момент из лесных зарослей выкатилось несколько вражеских танков. Немного проехав, они остановились и открыли огонь.

– Танки! Танки! – послышались со всех сторон тревожные крики.

Все мы испытали настоящий шок, и страшные мысли запульсировали в наших головах. Ведь для большинства из нас это была первая встреча со стальными колоссами, и мы еще не научились справляться с танкобоязнью. Даже самому отчаянному смельчаку необходимо было преодолеть ее хоть раз.

Всех охватила настоящая паника, наши ряды смешались, и большинство из нас обратилось в бегство. Поспешила, делая зигзаги, удалиться и боевая разведывательная дозорная машина (БРДМ), а русские танки открыли по ней бешеный огонь.

– Стоять! Ложись! Стрелять бронебойными боеприпасами! – напрасно кричали наши офицеры.

Их никто не слушал. Страх проник в наши души слишком глубоко, и ничто не могло остановить нас. Мы, спотыкаясь, драпали по пашне. Но тут подъехал открытый вездеход с прицепленной к нему противотанковой пушкой. Орудие быстро отцепили и молниеносно приготовили к стрельбе. Эта картина подействовала на нас как отрезвляющий душ, приведя всех в чувство.

– Вы же не станете удирать от этих движущихся дерьмовых коробок! – нашел, как всегда, нужные слова обер-фельдфебель Хильски.

Мы все как один развернулись и вновь пошли на врага. Наша противотанковая пушка открыла непрерывный огонь и заставила неприятельские танки отойти назад. Однако они продолжали стрелять. Им вторили вражеские противотанковые орудия.

– Роте окопаться! – прозвучал приказ.

Я принялся как сумасшедший орудовать саперной лопаткой. Под обстрелом танков и противотанковых орудий, а также при постоянно усиливавшемся артиллерийском и минометном огне рота постепенно вгрызалась в землю. На поле без движения остался только третий стрелок третьего отделения маленький Протт.

«Такой глубины хватит», – подумал я, положил свой пулемет на укрытие, зафиксировал сошки и прицелился. Совсем рядом с левой стороны от меня пристроился Пшибыльский.

– Сколько у тебя патронов, Антек? – спросил я второго стрелка.

– Два диска.

– Да, не так уж и много. Я установил всего один барабан с бронебойными пулями.

– Это вряд ли поможет.

– Кто знает. Может быть, русские танкисты лопнут от смеха и помрут от этого.

– Заткнись, черт бы тебя побрал! Ты можешь помолчать? – не на шутку разозлился Антек. – Все шутишь, а они нам сейчас задницу разорвут!

– Кажется, они как раз начинают это делать!

На опушке леса стало наблюдаться оживление. Появились фигуры солдат, одетых в униформу землистого цвета, и на нас стала надвигаться плотная цепь пехоты противника. Одновременно неприятель открыл по нас шквальный огонь и заставил спрятаться в окопах.

– Пехоту подпустить поближе! Без моей команды огонь не открывать! Установить прицел на отметку триста! – послышался голос лейтенанта Никеля.

Когда я, повинуясь приказу, устанавливал прицел на своем пулемете, у меня в животе внезапно возникло неприятное ощущение.

– Что с Проттом? – поинтересовался лейтенант Никель.

– Его только оглушило – осколок угодил прямо в каску, – успокоил лейтенанта унтер-офицер Блюменталь.

Тут я обратил внимание на то, что в пятидесяти метрах от меня кто-то коротко помахал мне рукой из своего окопа. Это был мой друг Таперт. Вскоре дал о себе знать и Эдгар Зыха. Я тоже подал им знак.

– Черт бы вас побрал! Не высовываться! – разозлился лейтенант Никель.

– Опять эти кандидаты в офицеры! – прорычал унтер-офицер Рашак.

Между тем русская пехота подходила все ближе и ближе. Уже можно было различить отдельные фигуры людей – офицеров, шагавших впереди своих солдат, комиссаров в их странных кожаных куртках и так называемых мужиков, тесно сбившихся в две одинаково плотные шеренги.

– Приготовиться! – раздалась предварительная команда.

Сердце в моей груди бешено забилось, а когда отсоединял барабан с бронебойными патронами и заряжал ленту с обычными боеприпасами, ладони покрылись липким потом. Я захлопнул крышку и произвел зарядку. Антек же пробежался пальцами по ленте и поправил отдельные патроны, придав им правильное положение.

– Огонь! – скомандовал лейтенант Никель.

Я покрепче прижал приклад пулемета к плечу, установил переднюю опору в нужную позицию, навел прицел и нажал на спусковой крючок. То же самое одновременно проделали и другие семнадцать пулеметчиков роты. К этому добавился огонь взвода тяжелого оружия, который располагался позади нас. Ничто так не пугало русских, как неслыханная скорострельность пулемета MG-34. Они называли его «пила смерти»[12]12
  Этот пулемет советские солдаты в основном называли «производителем вдов».


[Закрыть].

Воздействие близко расположенных друг к другу «огненных кос», начавших одновременно молотить по рядам солдат в униформе землистого цвета, было ужасающим и деморализующим. Атака противника немедленно захлебнулась, и пехота залегла. Затем неприятель начал отступать – сначала поодиночке, а потом и группами русские отходили на опушку под защиту лесного массива. Путь туда вскоре оказался усеянным коричневатыми заплатками.

То ли для прикрытия отступавших, то ли для отмщения за понесенные потери из леса вновь выкатилось несколько легких русских танков, которые открыли по нашим позициям беглый огонь. От прямого попадания вражеского снаряда наше противотанковое орудие было уничтожено, но к тому времени нам удалось справиться с танкобоязнью – первые успехи в обороне придали всем мужества. Мы быстро перезарядили свои пулеметы, поставив барабаны с патронами с твердым сердечником, и прицелились.

Постепенно русские танки и очертания леса стали растворяться в вечерних сумерках, и вскоре на поле боя опустилась ночь. Стало совсем темно. Подкрепления мы так и не получили. Вместо этого до нас дошло известие, что русским удалось вернуть себе Луцк. К тому времени у нас насчитывалось уже двое убитых и множество раненых, которым оказывалась медицинская помощь.

«Интересно, что будет дальше?» – подумал я.

Ночь была тревожной – от мысли, что мы практически оказались в окружении, заснуть никто не мог. К тому же со стороны леса постоянно доносился шум моторов и лязганье танковых гусениц. Судя по всему, противник получил подкрепление, и ночные шумы воздействовали на наши нервы удручающе. Тем радостнее был момент, когда ранним утром к нам прибыла батарея легких полевых гаубиц, занявшая огневые позиции позади нас.

Светало, и мы с напряжением ожидали, что приготовил нам этот жуткий лес. И вот началось – появились танки. Было хорошо видно, как артиллерия противника занимает новые огневые позиции. Показалась и пехота. Однако тут, не дожидаясь, пока неприятель завершит построение исходного положения, открыли огонь наши гаубицы. Батарея насчитывала всего четыре орудия, но они стреляли как бешеные. Русские не успели опомниться, как потеряли множество танков и пушек. Это придало нам смелости, и мы, стрелки-мотоциклисты, с пулеметами в руках ринулись в атаку. Когда нам удалось очистить опушку леса от противника, неприятель отошел в лесную чащу. Этим не замедлила воспользоваться наша боевая группа, и мы, широко растянувшись по фронту, устремились на запад по никем не занятой территории. Иваны, конечно, стреляли из пушек нам вслед, но преследовать не решились.

Через два километра мы добрались до наших ремонтных мастерских и заняли круговую оборону. Вскоре пришла радостная весть – русских удалось выбить из Луцка. А потом поступило донесение от нашего передового отряда о том, что иваны, с которыми нам довелось сражаться несколько часов назад, отступили в восточном направлении. Таким образом, больше ничто не препятствовало нашему дальнейшему продвижению.