Текст книги "Война на Востоке. Дневник командира моторизованной роты. 1941—1945"

«Боже, как еще далеко до оставленных нами мотоциклов!» – невольно мысленно воскликнул я.

Мне стало казаться, что расстояние до них увеличилось, особенно после того как споткнулся о ящик с боеприпасами, который, видимо, уронил мой второй стрелок.

Тогда меня стала преследовать мысль о том, что и мне стоит бросить пулемет. Хорошо, что в этот момент из зарослей подсолнухов появилась голова Мака.

– Ты чего отстаешь, дружище? Давай сюда свою тарахтелку! Я подсоблю! – с этими словами Мак схватил пулемет за ствол, а я – за приклад. Стало гораздо легче.

«Бравый Мак, никогда тебе этого не забуду», – подумал я, собирая в кулак все свое мужество и последние силы.

Это сделать было настоятельно необходимо, так как треск и топот, а также крики и стрельба по широкому фронту становились все ближе и ближе. Сзади неприятно щелкали выстрелы, а над головами свистели пули. Наконец впереди послышался шум моторов – мотоциклы должны были быть совсем близко. Подъехала одна машина, за ней другая.

«Они же без нас не уедут!» – забилась мысль в голове, придав новые силы.

И вот мы на дороге. Я увидел, как за поворотом скрылись два мотоцикла, а в тридцати метрах от меня набирал скорость третий мотоцикл с Пфайфером и Пшибыльским. Стоял на месте только бравый Рулл. Заметив нас с Маком, он стал приближаться. При этом от страха крупные капли пота стекали по его покрытому пылью лицу, оставляя глубокие борозды, а сам он издавал какие-то нечленораздельные звуки. Я с пулеметом нырнул в коляску, Мак прыгнул на заднее сиденье, сильный мотор взревел, и мотоцикл рванул с места, унося нас прочь.

В тот же самый миг из подсолнухов вынырнули серые фигуры солдат, которые открыли ураганный огонь. Рулл буквально лег на руль, Мак на него, а я постарался максимально съежиться в коляске.

«Пэнг», «пэнг» – с таким звуком впиявливались пули в коляску, но ее большая загруженность багажом служила от них хорошей защитой. Тут послышался мягкий всплеск, и Мак застонал. Тогда на повороте Рулл резко повернул мотоцикл влево, и мы оказались в безопасной зоне, продолжая мчаться на максимальной скорости.

Мак закачался, и я, вытянувшись в коляске, крепко обхватил его руками, не давая упасть. Так мы и мчались еще минут пять, пока не въехали в уже знакомое село, где возле гипсовой статуи Ленина нас поджидали другие экипажи мотоциклов.

Рулл затормозил, подняв в воздух тучу пыли. Когда мы сняли Мака с заднего сиденья, он был уже мертв.

Мотоциклы разведгруппы Пфайфера заехали на противоположный склон холма, и мы заняли круговую оборону. Сам командир отделения стоял метрах в пятидесяти от нас на вершине песчаного холма и, приложив к глазам бинокль, внимательно всматривался в бескрайние дали украинского ландшафта.

– Скоро должен показаться Днепр! – крикнул мне Вилли Таперт.

– Пожалуй, ты прав. Вчера наши войска вновь продвинулись на приличное расстояние в восточном направлении, и река действительно должна находиться где-то поблизости.

– Черт! – жалобно воскликнул Пшибыльский. – Днепр очень широкий, а я не умею плавать.

– Не бойся! Ты можешь оставаться сидеть на своем мотоцикле, – поддразнил его Этте Рулл. – Мы смонтируем обратный клапан на выхлопной трубе, как на танках, оборудованных для подводного вождения, и поедем прямо по реке.

– А как же я буду дышать?

– Придется задержать дыхание!

Общий треп внезапно оборвался – послышался звук, как будто кто-то полоскал горло, превратившийся в страшный вой, и метрах в двухстах позади нас разорвался снаряд. Мы на своих мотоциклах непроизвольно съежились, и тут прибежал Пфайфер.

– Проклятье! – выругался Винклер. – Он прилетел с тыла! Неужели русские обошли нас, или это стреляла наша артиллерия?

Не успел прибежавший унтер-офицер перевести дыхание, как вновь послышался тот же ужасный звук, и снаряд разорвался как раз в том месте, где он стоял несколько секунд тому назад.

– Рассредоточиться! – закричал Пфайфер. – Они взяли нас в артиллерийскую вилку и сейчас накроют!

Буквально через секунду склон опустел, и только облако пыли указывало на то место, где недавно располагалась наша разведгруппа.

Через час мы достигли цели нашей разведки – гряды холмов, у подножия которых Пфайфер приказал спешиться.

– Я медленно поеду наверх, а пулеметчики будут в пешем порядке сопровождать меня справа и слева от дороги.

– Он так ничему и не научился, – буркнул Таперт. – Опять это ребячество. Впору соску давать.

Мы сняли пулеметы с колясок и пошли. Таперт шел слева, а я справа метрах в десяти впереди, придерживаясь придорожной канавы. Наши вторые и третьи стрелки следовали за нами, соблюдая положенную дистанцию. Остальные три мотоциклетных расчета во главе с Винклером Пфайфер оставил у подножия.

Полуденное солнце нещадно палило, и вскоре пот ручьями заструился по нашим лицам, а сами мы вспотели как в бане. Я сдвинул каску на затылок и в сердцах подумал: «Этот Пфайфер просто издевается над нами».

Путь на вершину холма оказался намного длиннее, чем казалось снизу. Наконец, похоже, и Пфайфер потерял терпение. Он приказал своему водителю дать газу и вскоре оторвался от нас сначала на сто, а затем и на двести метров.

Внезапно Фогт круто развернул мотоцикл, едва его не опрокинув, и на максимальной скорости помчался назад. Мы с Тапертом немедленно остановились, поджидая, когда Пфайфер поравняется с нами. Но он, похоже, совсем свихнулся – мотоцикл, не снижая скорости, пролетел мимо нас.

– БРДМ! – услышали мы его крик.

Страх охватил меня, и я пустился наутек, насколько хватало сил. Тяжелый пулемет оттягивал руки, а намокшая от пота униформа, сумка, пистолет, коробка для пулеметной ленты, вещмешок, лопатка и фляга, болтавшиеся на ремне, сковывали движения. Но я несся под уклон словно Нурми[18]18
  Имеется в виду финский бегун, девятикратный олимпийский чемпион, обладатель наибольшего количества олимпийских медалей в истории легкой атлетики Пааво Йоханнес Нурми, имевший спортивное прозвище Летучий Финн.


[Закрыть]. Передо мной бежал Антек, побросавший свои диски с патронами, а впереди него улепетывал долговязый Вайнерт, недавно прибывший в наше отделение. Тут через дорогу, едва держась на ногах, перебежал Вилли Таперт. Его глаза налились кровью.

– Я больше не могу, – выдавил он и рухнул в канаву впереди меня.

Я тоже остановился. Меня качало, а кровь гулко стучала в ушах.

– Мне тоже невмоготу, – в отчаянии проговорил я. – Пропади все пропадом!

С этими словами я лег рядом с Тапертом в канаву головой в сторону вершины, и мы изготовили пулемет для стрельбы.

– Давай, заряжай бронебойными, и будь что будет.

Трясущимися руками мы перезарядили пулемет и с нарастающим напряжением стали ожидать появления бронированной разведывательной дозорной машины. Постепенно биение сердца начало приходить в норму, и красная пелена в глазах исчезла. Однако дорога к вершине холма оставалась пустынной.

– Каждый раз с этим Пфайфером во что-нибудь вляпываешься. Всегда приходится улепетывать, чтобы спасти себе жизнь, – со злостью проговорил я.

На это Вилли только апатично согласно кивнул – силы к нему еще не вернулись.

Прошло минут десять, и тут вновь появился мотоцикл с Пфайфером. Он проехал мимо, не удостоив нас даже взгляда. Мы озадаченно переглянулись, со вздохом взяли свой пулемет и последовали вслед за ним. Тем временем мотоцикл командира отделения достиг вершины и остановился. Винклер решил проявить инициативу, направив туда остальные мотоциклы. Тогда мы уселись на них и вскоре были уже рядом со своим унтер-офицером. Сверху нам открылось то, что Пфайфер принял за БРДМ, – то была тележка-цистерна для навозной жижи.

Сначала мы озадаченно ее разглядывали, потом с ухмылками переглянулись, затем разразились громким хохотом и долго не могли успокоиться. Настолько смешной оказалась действительность, которая нагнала на нас столько страху. Теперь он требовал выхода, и мы смеялись не умолкая.

– Черт побери! Глазам поверить не могу! Нужник на колесах!

– Рекомендую занять укрытие, парни! Если сейчас он даст по нас залп, то на нас не останется ни одной сухой нитки!

– Неудивительно, что наш командир отделения не смог перенести запах!

Последнее высказывание принадлежало, естественно, Таперту.

– Зато теперь будет не так заметно, если кто-то наложит полные штаны, – заметил я и с намеком посмотрел на Пфайфера.

– Заткнитесь! Лучше один раз ошибиться, чем проявить безрассудство! – начал оправдываться опростоволосившийся унтер-офицер и сделал хорошую мину при плохой игре, присоединившись к смеющимся солдатам.

Через два часа мы были уже возле своей части, когда на дороге увидели БРДМ нашего разведывательного батальона. Рядом в поле заняла огневые позиции батарея полевых гаубиц, которой командовал пожилой гауптман, явно призванный из резерва. Он о чем-то беседовал с разведчиком – лейтенантом, облаченным в черную униформу. Унтер-офицер Пфайфер приказал остановиться и коротко доложил командиру батареи об обстановке.

– А ведь я вас уже видел сегодня утром. Не вы ли стояли на вершине холма?

– Так это ваша батарея стреляла по нас, господин гауптман?

– Естественно. Не сразу разобрались, что это были вы, немцы. Однако можете не сомневаться, третьим выстрелом мы бы вас накрыли! – громко расхохотался артиллерист.

В ответ Пфайфер лишь вымученно ухмыльнулся.

– Не обижайтесь, унтер-офицер, – с улыбкой произнес лейтенант. – Мы, разведчики, ведем опасный образ жизни, и самой сложной является обратная дорога. Поэтому у меня всегда под рукой ракетница. Вчера, например, я возвращался в вечерних сумерках и, конечно, не знал, где проходит наш передний край, ведь дивизия находилась в движении. Вдруг прямо под моей машиной пролетел болид. Из предосторожности мы сделали крюк и увидели 88-мм зенитное орудие. И как вы думаете, что сказал мне ее командир, когда я высказал свои претензии? Он заявил, что нам не следует обижаться, так как они сделали лишь предупредительный выстрел!

Столь жуткая шутка была оценена всеми по достоинству, и громче всех снова хохотал артиллерист. А вот старший стрелок Пшибыльский воспринял ее с довольно кислой физиономией.

– Ты не знаешь, почему этот гауптман все время хохочет? – спросил он меня, положив руку на плечо.

– Нет. Не знаю, – ответил ему я и, обращаясь к своему приятелю Антеку, заявил: – Дружище, этот артиллерист еще не понял, где находится. Вот и развлекается. Как думаешь, изменится ли его солнечное настроение, если сегодня ночью мы бросим ручную гранату перед его палаткой?

В ответ Антек понимающе ухмыльнулся, и мы подмигнули друг другу.

Обер-фельдфебель Хильски оперся на «Хорьх», легковушку, которой он очень гордился, и оценивающе посмотрел на свой взвод, выстроившийся перед ним полукругом.

– Внимание! – заорал он. – Нескольким русским частям удалось вырваться из Уманского котла[19]19
  Уманский котел – окружение в конце июля – начале августа 1941 г. в ходе наступления немецкой группы армий «Юг» войск 6-й и 12-й армий Юго-Западного фронта и отдельных частей Южного фронта Красной армии под украинским городом Умань, приведшее к их гибели.


[Закрыть] в восточном направлении. В нашу сторону движется их кавалерийский полк. Перед взводом поставлена задача провести разведку и обнаружить, где эта часть в настоящее время находится. Мы выдвигаемся на юго-запад через село Желтое. Нам придается противотанковое орудие, которое будет следовать в конце колонны, а в ее голове пойдет отделение унтер-офицера Пфайфера.

– Мое отделение движется в авангарде, – заученно повторил наш командир.

– А вы справитесь? У вас ведь в отделении целых два кандидата в офицеры! – с иронией спросил Хильски.

– Так точно, господин обер-фельдфебель. Я задам им взбучку!

– Вот придурок, – яростно прошептал Таперт. – Никак не может успокоиться. Придется напомнить ему про БРДМ.

Последние слова, намекая на конфуз с «нужником на колесах», Вилли произнес довольно громко, и все отделение затряслось, едва сдерживаясь от смеха. Унтер-офицер Пфайфер покраснел как рак и яростно обернулся.

– Что за БРДМ? – поинтересовался Хильски, вероятно заметив злобное движение унтер-офицера Пфайфера.

Таперт подчеркнуто вытянулся в струнку, как всегда поступают провинившиеся солдаты, и четко доложил:

– Я хотел лишь спросить, стоит ли нам принимать в расчет БРДМ, беря с собой бронебойные патроны.

Тут ухмыльнулся уже весь взвод, поскольку об истории с «нужником на колесах», за малым исключением, было известно практически всем солдатам.

– Тут что-то не так, Таперт. Мне кажется, что это попахивает чем-то дурным, – отрезал Хильски и немало удивился, когда после такого заявления весь взвод начал давиться от смеха.

Однако он был достаточно опытен, чтобы в данный момент не докапываться до истины, и скомандовал:

– По машинам!

Все бросились к своим мотоциклам, а Пфайфер прошипел:

– Ну, погоди, дружок, я тебя проучу! От тебя самого вонять будет!

Но никто не обратил на это внимания – зажигание на мотоциклах было включено, и окрестности огласил громкий рев моторов. Они взревели еще раз, когда взвод двинулся в юго-западном направлении.

Винклер недаром слыл искусным следопытом, и мы довольно быстро проследовали через множество населенных пунктов. Людей из числа местного населения, с любопытством высыпавших на обочины дорог, становилось все меньше, и это показалось нам подозрительным – видимо, до них дошли слухи о подходе русских частей, и это заставляло проявлять осмотрительность. Ведь обычно украинцы были настроены по отношению к нам, немцам, дружелюбно, можно даже сказать – доверительно.

Как бы то ни было, наша разведгруппа проехала вдоль необъятных полей достаточно много километров, как вдруг в низине показалось какое-то большое село. Мы остановились и долго рассматривали его в бинокли. Дорога к нему зигзагообразно спускалась вниз, а в самой низине пролегала через мост, за которым начинались первые дома. Не обнаружив ничего подозрительного, Пфайфер дал знак к дальнейшему движению.

Наше отделение ехало примерно в трехстах метрах впереди остальных сил разведгруппы. Когда мы стали спускаться вниз, то село скрылось за небольшим холмом, и поэтому нам не было видно, что в нем происходило. Можно только представить наше удивление, когда позади нас внезапно разверзся огненный ад.

Наши водители непроизвольно затормозили. Тогда я обернулся и смог еще увидеть мотоцикл с пулеметом другого отделения, пулеметчик которого с коляски короткими очередями вел огонь по селу. Остальные пулеметчики взвода, по всей видимости, делали то же самое.

В этот момент Пфайфер, привстав на мотоцикле, заорал:

– Отделение! Вперед!

Такой приказ явно являлся рискованным, так как мы не знали, что ждет нас внизу после поворота дороги, огибавшей холм.

С громким гулом первый мотоцикл рванул за поворот. За ним последовал второй, затем третий. Потом и я увидел мост, а также русскую кавалерию, которая при выступлении из села попала под огонь наших пулеметчиков. Судя по всему, это был русский дозор, и наше появление явилось для всадников полной неожиданностью. Три лошади в конвульсиях бились на земле, а еще одна без седока в панике бросилась в ручей. Можно было наблюдать, как она выбралась на противоположный берег и галопом устремилась прочь. Тем временем остатки русской разведгруппы численностью восемь всадников во весь опор помчались назад, свернули на перекрестке и исчезли за домами.

Все эти картины, когда наше отделение без всякого промедления с ревом пронеслось через мост и ворвалось в село, промелькнули перед глазами как в ускоренной киносъемке. На дороге помимо лошадей лежал и убитый русский солдат. Мы проследовали до перекрестка и смогли только увидеть, как улепетывавшие всадники покидали село в направлении города Пятихатки. Тогда Пфайфер решил подстраховаться и выставил на развилке пост из двух мотоциклетных расчетов.

– Остальные со мной! Прочесать дома! – возбужденно заорал он и вместе с Нольте бросился в ближайший дом, стоявший слева от дороги.

Мы с моим вторым стрелком взяли на себя дом справа. Антек рывком открыл дверь, а я с пулеметом наготове ворвался в избу, где на меня уставилось множество испуганных глаз. Людей в форме не наблюдалось.

– Русски зольдат? – угрожающим тоном спросил я.

Люди отрицательно затрясли головами, а одна женщина в страхе указала рукой на соседний дом.

– Пошли, Антон! Похоже, рядом кто-то есть!

Мы выбежали наружу, подозвали к себе Винклера, дежурившего на перекрестке, и уже втроем осторожно стали приближаться к подозрительной избе. Винклер встал под окном и, когда я распахнул дверь, разбил своим автоматом стекло, направив его ствол внутрь помещения.

Мы одновременно увидели, что здесь расположилось несколько русских кавалеристов. Один из них лежал на кровати, и его перевязывала какая-то женщина, испуганно вскочившая при нашем появлении. Второй солдат сидел на полу, накладывая повязку на рану на своей ноге, а третий, опершись о стену, держал в руке револьвер в готовности открыть огонь. Однако, увидев направленное на него дуло автомата, опустил руку и выронил оружие на пол.

– Руки вверх! – на ломаном русском вскричал я и тут же понял, что мое требование излишне.

Эти трое русских не собирались сопротивляться. Тогда я поднял наган, заткнул его себе за ремень и подошел к тяжелораненому. Судя по знакам различия, перед нами лежал капитан, только очень молоденький. Лицо у него выглядело как восковая маска, а глаза были закрыты. Между тем женщина продолжила свою службу милосердия, обнажив его живот, развороченный двумя пулями. Она печально смотрела на совсем еще юного офицера, понимая, что его страшные раны смертельны. И тем не менее продолжала перевязку, в которой ей помогали также находившиеся в горнице две девушки.

Тем временем Антек завязал разговор с остальными двумя русскими солдатами, и, когда обер-фельдфебель Хильски, позванный Винклером, вошел в помещение, смог уже доложить о том, что удалось узнать от пленных. По их словам, один полк, правда сильно потрепанный, находился в селе Комиссаровка, а второй – в городе Пятихатки.

– На этом наша задача выполнена, – обрадовался Хильски. – Надо продумать, как нам побыстрее вернуться, чтобы не оказаться в жерновах между обоими полками. А этих Иванов мы возьмем с собой.

– Господин обер-фельдфебель, осмелюсь доложить, что этот офицер наполовину мертв, – обратил я внимание своего командира взвода на состояние раненого.

– Это не важно, – заявил в ответ Хильски. – Мы не можем оставить его здесь. Возможно, нам удастся узнать от него какие-нибудь ценные детали. Это война, а он враг. Отнесите его осторожно к моей машине.

Когда женщины закончили перевязку, русского офицера на носилках перенесли к «Хорьху» и разместили на заднем сиденье. Водитель легковушки с состраданием посмотрел на тяжелораненого капитана и озабоченно произнес:

– Я не смогу ехать на этих раздолбанных дорогах так, чтобы не растрясти его. Как бы он не помер.

Слова водителя оказались пророческими – мы не проследовали и половину пути, как капитан умер. У одного русского солдата, который был вынужден ехать на подножке, из глаз покатились слезы. Возможно, он был денщиком умершего офицера.

Наконец-то мы снова были на марше и продвигались вдоль Днепра в юго-восточном направлении. Русские ожесточенно сопротивлялись, искусно минируя дороги. Поэтому перед началом движения саперам частенько приходилось их разминировать.

Внезапно прозвучала команда:

– Стой!

Оказалось, что перед головой колонны появились подразделения русского охранения. Однако гауптман Кочиус решил не терять времени и расчистить дорогу, бросив на противника стрелков-мотоциклистов, так как местность этому благоприятствовала. По его приказу мотоциклетные взводы и отделения построились в боевой порядок и помчались на неприятеля.

В наших ушах свистел встречный ветер, а в воздухе завывали снаряды. Я установил на коляске пулемет и, несмотря на ужасную тряску, пытался время от времени дать очередь по противнику. Мы приближались к нему все ближе и ближе, а неприятельский огонь становился все сильнее и сильнее. Стало ясно, что наши разведывательные группы недооценили численность врага.

Я освободил пулемет из крепления, взял его в правую руку и по-женски уселся на коляску. В трехстах метрах от неприятеля наши водители заложили крутой левый вираж, и меня, как на учениях, центробежной силой вынесло в сторону. Несмотря на неприятный удар пулеметом по ребрам, приземление в целом прошло удачно. Антек тоже приземлился благополучно и пополз ко мне по-пластунски. Я же открыл огонь, прикрывая отход мотоциклов, поскольку это был самый опасный момент. В результате все окончилось благополучно – мы не потеряли ни одной машины.

Первая часть атаки проходила согласно плану, однако противнику вскоре удалось опомниться от неожиданности – когда третий взвод попытался под огневым прикрытием остальных взводов броситься вперед, то попал под такой убийственный неприятельский огонь, что вынужден был залечь, понеся большие потери. Командиру роты ничего не оставалось, как отдать приказ:

– Окопаться!

Весь день рота пролежала как приколотая под нестерпимо жаркими лучами солнца. Русские непрерывно плевались из своих проклятых минометов. Казалось, что эти дьявольские штуки притащил с собой каждый третий из них. Мы же открывали ответный огонь только тогда, когда иваны начинали передвигаться на высоте слишком нахально. Вдобавок к минометному обстрелу и нестерпимой жаре добавились и русские истребители, которые подобно шершням то и дело появлялись в небе, ведя ураганный огонь по наземным целям. Всех, особенно раненых, мучила жажда, и мы едва дождались темноты, когда нас отвели назад.

На следующее утро противник неожиданно исчез, и мы в пешем порядке бросились его преследовать. Нам приказали прочесать поле с подсолнухами, и мы, не теряя друг друга из виду, продирались сквозь высокие стебли. В авангарде шло наше отделение, и когда поле наконец кончилось, то впереди показались русские.

– Они сдаются! – восторженно закричал Винклер.

И действительно, к нам стали нерешительно приближаться коричневые фигуры с поднятыми руками. Винклер двинулся им навстречу. Повесив автомат себе на шею, он остановился перед ними и дружески улыбнулся. Русские тоже улыбнулись в ответ, правда несколько неуверенно. Тогда Винклер протянул им пачку сигарет, и лица русских солдат прояснились. Многие из них потянулись за сигаретами, послышались одобрительные возгласы, и завязалась оживленная беседа.

Это общение привело к неожиданным результатам – вначале на опушке близлежащего леса появились отдельные фигуры, а затем из видневшегося вдалеке села – целые подразделения. Мы, естественно, схватились за оружие, но русские солдаты из передового отряда, которые выкурили с Винклером «трубку мира», отчаянно замахали руками, прося нас не стрелять.

В результате мы без боя вошли в село, затем подтянулись обозы, а почти пятьсот пленных отправились в тыл. Похоже, они сами расправились со своим комиссаром, труп которого остался лежать на сельской улице. Однако не исключено, что он покончил жизнь самоубийством.