Текст книги "От винта"

Глава 7

В длинном коридоре одноэтажной постройки, куда определили новичков, витали самые разнообразные запахи. Где-то в комнатах солдаты готовили, и создавалось впечатление давно забытого домашнего уюта. На новом месте лейтенанты устраивались недолго. В комнате стояли две кровати и маленькие тумбочки. Стол располагался возле окна и был накрыт цветной скатертью. Николай открыл окно, чтобы проветрить, и распаковал свой чемодан. В нём хранились не хитрые холостяцкие пожитки: новые брюки, коверкотовая гимнастёрка, полотенце, бритва, мыло и круглое зеркало, которое он купил на базаре. Развешивая вещи, заметил цветной, шёлковый платок. Он лежал на самом дне чемодана и напомнил Наталью. Ругая себя за свою забывчивость, Николай сжал платок в руках. Не успел ей отдать. С девушкой он познакомился на последнем курсе училища, и сердце предательски напомнило о том, как они расставались. Наталия была из многодетной семьи и слишком рано на её плечи легли заботы о младших братьях. Оканчивая школу, она успевала стирать, готовить, и сидеть до поздней ночи с младшими братьями, подтягивая по школьным предметам. Старшие братья стояли за Наталью горой и могли любого обидчика поставить на место. Однако Наталия никогда не жаловалась. Характер у неё был добрый и мягкий. Всегда приветливая, притягивала к себе взгляды мальчишек. И каждый хотел с ней подружиться. Стройная, с длинной, до пояса косой и лебединой шеей, никогда не задирала нос. Столкнувшись с ней на лётном поле и заглянув в глаза, Николай долго не мог их забыть. После уже сам искал встречи.

– Что задумался, друг? Наверное, зазнобу сердца вспомнил? – спросил Семён. – Девка загляденье, любому голову вскружит.

– Не девка она.

– Девушка, извини. Вижу, что у вас серьёзно, – ответил Семён и похлопал товарища по плечу. Прости. Не писал ей?

– Нет, расстались мы не очень. Она мне не один раз повторяла, чтобы берёг себя. И ещё, сказала, что мы больше не увидимся…

– Твоя Наталия такое сказала? Не может этого быть.

Семён присвистнул и уселся на кровать.

– Это с чего она взяла?

– Сам не знаю. После этих слов… Внутри всё оборвалось, поверь.

– Не мучай себя Николай, возьми и напиши.

– Ты думаешь?

Николай с надеждой в глазах посмотрел на друга.

– Конечно, напиши, и не забудь привет от меня передать. Сегодня вечером и напиши, пока есть время. Давай прогуляемся, не будем же мы до вечера в комнате сидеть? И перекусить не помешало бы. У меня от аппетитных запахов желудок сводит.

Они вышли на улицу и увидели под навесом полевую кухню.

– Нам туда, – показал рукой Семён и с довольной физиономией потянул друга за собой.

За столом сидел Ерофеев и обедал в гордом одиночестве. Друзья взяли ложки, тарелки с кашей, и сели за стол.

– Не возражаете?

– Давайте, – ответил с набитым ртом Ерофеев. – Уже устроились? Как на новом месте?

– Если так будут кормить, то от немцев мокрого места не останется, – ответил Семен, уплетая за обе щеки вкусно пахнущую перловую кашу.

– Это пока, ребятки, у нас спокойно. Пока. Сами знаете, каково на фронте.

Ерофеев помрачнел и, доедая кашу, больше не проронил ни единого слова. После обеда лейтенанты отправились помогать техникам и возились до поздней ночи. Николай всё время думал о Наталье и в уме подбирал слова для письма. Уже поздно ночью взял чистый листок бумаги и стал писать. Семён быстро захрапел и, Николаю пришлось накрыть его подушкой, чтобы не мешал. Он что-то недовольным голосом пробурчал во сне, и отвернулся к стене. С чего начать письмо, думал Николай. В голове у него творилось невообразимое. Так много хотелось написать, что казалось, не хватит одной тетрадки. Чтобы привести мысли в порядок вышел на воздух. Небо, усеянное миллионами звёзд, было необыкновенно красивым. Николай смотрел на звёзды и не мог налюбоваться. Тишина и нет войны. Где-то там стрекочут кузнечики, кричит на дереве филин. В такие минуты не верилось, что совсем рядом притаился враг, жестокий и кровожадный. Вернувшись, он снова взялся за ручку. После первых строчек на душе полегчало, и Николай писал без остановки больше часа. Представляя, как будто Наталия сидит рядышком и он с ней ведёт беседу. Заканчивая, он снова перечитал письмо, от первой до последней строчки. В конце письма написал три слова. Самых важных три слова. Люблю. Скучаю. Целую.

На душе стало теплее, после того, как Николай сложил письмо и положил в книгу. Завтра днём отправлю, решил он, укладываясь спать. Перевернул чуть сырую подушку на другую сторону и закрыл глаза. Семён продолжал храпеть, но Николай уже не обращал на него внимания. И где-то даже завидовал. Уснул он через час, не раньше, и как водится, приснилась Наталия. Она сидела возле своей калитки и читала письмо Николая с фронта. Вытирая слезы, смотрела на голубые облака, и тяжело вздыхала. Николаю хотелось крикнуть, не плачь, я здесь, рядом, и смогу тебя защитить, но в этот момент, стая чёрного воронья закрыла небо, и всё вокруг стало мрачным и убогим. Сквозь сон он услышал глухие удары об рельсы и не сразу проснулся. Семён тряс его за плечо и кричал: Коля, Николай, вставай, тревога!

Николай быстро вскочил, натянул гимнастёрку, брюки и сапоги. Хлопая сонными глазами, таращился по сторонам.

– Может учебная тревога? – спросил он у не меньше перепуганного Семёна.

– Да где там, сомневаюсь. Побежали.

Они выскочили из казармы и увидели, что тревога боевая и аэродром ожил как настоящий муравейник. Заревели моторы, один, второй, третий. Лётчики толпились у дверей командира части в полном боевом снаряжении. С суровыми лицами жаловались друг другу, что не дали как следует в выходной день отдохнуть. Большинство из них нервничали и курили одну за другой сигареты. Николай с Семёном как новички топтались на одном месте, с заметной тревогой на лицах.

– Новенькие? – спросил среднего роста капитан и ухмыльнулся.

И сразу внимание остальных лётчиков было направлено на молодых лейтенантов.

В ответ Николай кивнул и не успел ответить. На пороге показался Шалыгин и тут же все разговоры прекратились. Шалыгин окинул суровым взглядом лётный состав и начал без особых предисловий.

– В штаб доложили, в нашу сторону, с юго-запада, идёт большая группа бомбардировщиков. Задача нашего полка встретить и не дать пройти дальше. Задача трудная, тем более у нас пополнение.

И он показал в сторону молодых лейтенантов.

– Война, поэтому больше говорить не буду. Враг должен быть остановлен, любыми силами. Техники уже готовят самолёты. Старшие звеньев присмотрите за новичками, как ни как, у них первый боевой вылет.

Нарастающий грохот заставил всех повернуться на юго-запад. Небо темнело от вражеских самолётов. По телу у Николая пробежал лёгкий холодок и он задержал дыхание. Лётчики рванули к машинам, и первые «И-16», сразу взлетели навстречу врагу. Послышались звуки пулемётной стрельбы. Немцы огнём из своих орудий встречали «И-16». Завязался бой, и тёмные вспышки от взрывов закрывали солнце. «МиГи» стояли без вооружения, пока никто не успел установить пушки. И Николай с молоденьким техником занялся осмотром машины. Техник притащил баллоны со сжатым воздухом для запуска мотора и, запрыгивая в кабину, Николай впервые вырулил на полосу. Семён отставал, и копался со своим «МиГом». Техник никак не мог запустить мотор и, нервничая, копошился с баллоном. Ждать не приходилось и, набирая скорость, Николай медленно поднял самолёт в небо. Ощущая привычную нагрузку в кабине, вертел головой в разные стороны. Всё бы ничего, но патронов не было. Самолёт, представлял обычную, лёгкую мишень для врага. От досады Николаю хотелось взвыть волком, потому что впереди шёл бой, и он не мог помочь своим товарищам. Прижимаясь как можно ниже к верхушкам деревьев, самолёт Дёмина летел на бреющем. Лётчик проверял машину, и не ввязывался в бой.

– Десятый, десятый, – услышал он в рации голос Шалыгина. – Твоя задача произвести разведку и вернуться на базу. За полем железнодорожная станция. Пройдись там, и обратно. Включи камеру, как понял?

– Вас понял первый, иду в заданном направлении, – ответил Николай.

Через километров десять показалась узловая станция Ореховая. На ней шла погрузка танков, артиллерии на железнодорожные платформы. Камера трещала, записывая, и Николай несколько раз прошёлся над станцией, чем вызвал небывалый ажиотаж среди врагов. Немцы всполошились, и заработали зенитки. Поднимая машину как можно выше, Дёмин развернулся на обратный курс. Немцы могли выслать на перехват «Мессершмитты», и тогда, пиши пропало. «МиГ» прекрасно себя показывал в небе, и Николай не мог нарадоваться новой машине. Вернувшись на аэродром, он быстро выскочил из кабины и побежал к Шалыгину. Техник тем временем снял аппаратуру, и проверял самолёт.

– Задание выполнено, товарищ майор, – отрапортовал Дёмин.

– Молодец, не подкачал. Ну, как самолёт?

– Отличный, жаль, что не смог вступить в бой и помочь товарищам. Патронов не было.

– Есть кому воевать, Дёмин. Ещё настреляешься. Расскажи про станцию. Много там немцев?

– Так точно, танки, артиллерия, пехота. Готовят к отправке.

– Ясно, ясно, значит, в штабе не ошиблись. Бери техника и помоги своему другу. Он посадил машину за полем. Вот здесь.

Шалыгин вытащил карту и показал место посадки Семёна.

– Сбит? – спросил Николай и с замиранием сердца смотрел прямо в глаза Шалыгину.

– Нет, неполадки с топливной системой. Механик должен исправить. Лети туда, помоги. Давай.

Глава 8

Оберштурмфюрер Эйхман проснулся от сильной боли в позвоночнике. Спинная грыжа беспокоила Эйхмана не один год и всяческие методы лечения не помогали. Травы, растирания, массажи, давали кратковременное облегчение. Переворачиваясь с одного бока на другой, он кряхтел и с трудом разминал затёкшие суставы.

«Надо спать на доске», – подумал он и в который раз дал себе обещание это сделать. Мягкая, пушистая перина не отпускала и Эйхман, как ребёнок, хотел ещё поваляться часик, другой, но резкий стук в дверь заставил его откинуть одеяло и опустить толстые ноги на деревянный пол.

– Какого чёрта! – выругался он. – Кто там?

Натягивая галифе и вычищенные до блеска сапоги, Эйхман взял со стула подтяжки и резким движением одел их. Из-за закрытых дверей никто не отзывался. Это удивило Эйхмана, и он ещё раз крикнул: Кто там, входите!

Из-за двери показалось довольное лицо денщика Герберта.

– Герберт, кто тебе дал право будить меня в такую рань? Или случилось, что-то необычное, и войска Вермахта заняли Москву?

– Никак нет, господин Эйхман.

Денщик стоял по стойке смирно и не шевелился.

– Так, что случилось? – сказал более дружелюбным тоном Эйхман.

Герберт был с ним с начала военной компании. Он не раз выручал своего шефа и доказал преданность. Был по натуре своей пронырливым человеком и всегда, и везде успевал. Эйхман знал, что Герберт связался с русской девушкой и ночует у неё дома, но закрывал глаза, понимая, что сам когда-то был молодым и любил знакомиться с красивыми барышнями. Ухаживал, дарил цветы и приглашал на свидания.

– Смею напомнить, господин Эйхман, что через час вас ждут в штабе.

– Ах, да, штаб. Я совсем забыл об этом. Так, что ты стоишь, болван? Неси воду, мыло и бритву. И пошевеливайся, Герберт. Иначе я не посмотрю на твою преданность и оправлю на фронт. Там сейчас нужны молодые и крепкие солдаты.

Эйхман усмехнулся и топнул ногой. Заранее зная, что никуда не отправит Герберта и вся его напускная строгость, не более чем дань армейской службе. Он не один раз уже грозил Герберту отправкой на фронт, и скорее всего денщик привык к странностям шефа и капризному характеру. Поэтому быстро ретировался и появился в дверях с тазиком и кувшином воды. Душистое мыло и тёплая вода слегка взбодрили Эйхмана. После бритья он чувствовал себя великолепно, и даже надоедливая грыжа затихла.

– Что на завтрак? Надеюсь, ты сумел раздобыть продукты?

– Минуту и завтрак будет готов, – ответил Герберт и, убирая тазик с водой, исчез.

От увиденного на столе, у Эйхмана слюнки потекли. Он пялился на Герберта и уже заранее прощал все грехи. Застёгивая мундир, Эйхман не удержался и взял кружку с молоком. Сделав несколько глотков, аккуратно поставил на стол и уселся на табуретку. Герберт придвинул к нему тарелку с нарезанной ветчиной и яйцами. Хлеб с маслом и кружка со сливками завершали неповторимую картину. Эйхман повернул голову на денщика и спросил:

– Неужели это дала твоя новая пассия Герберт? Цени и береги такую девушку. Можешь спать у неё каждую ночь. Я тебе разрешаю. Но с условием, что каждое утро на моём столе будут такие продукты.

– Буду стараться, господин Эйхман, – ответил Герберт с сияющими глазами.

– Да уж, постарайся, не подведи, – сказал Эйхман, запихивая в рот сразу несколько больших кусков ветчины.

– У неё есть подруга, могу вас познакомить, – сказал Герберт и убрал пустую тарелку. – Приличная девушка, кстати, немка. Работает в штабе.

– Серьёзно?

В глазах Генри Эйхмана появился интерес, и он вспомнил свою жену, Эльзу. Два года он уже не был дома, и редкие письма не всегда радовали Эйхмана. В двадцатые годы Генри демобилизовался из армии в звании оберефрейтора и не знал, чем заниматься на гражданке. Германия выполняла условия Версальского договора и сокращала армию. Десятки тысяч молодых людей вернулись домой, пополняя ряды безработных. Биржи труда были забиты до отказа. Бывшим офицерам приходилось идти на заводы и фабрики простыми рабочими. Генри вырос в обеспеченной семье, и не задумывался о своём будущем. Друзья завидовали ему, не давая прохода. Отец Генри владел обувной фабрикой, и единственный сын Карла Эйхмана имел перспективу на блестящее будущее. Карл Эйхман уже подыскал Генри невесту, однако сын не торопился. Ему не нравилась напыщенная и сварливая Агна, которая ко всем её недостаткам была ещё гораздо выше ростом Генри.

Познакомился он с Эльзой в Мюнхене, в парке, когда гулял с друзьями, ранней весной. Эльза в белом, лёгком платье, с зонтиком в руках, в гордом одиночестве стояла на мостике и глядела в воду. Молодой Генри мог бесконечно долго смотреть на красивую незнакомку и, бросив свою пёструю компанию, набрался смелости и подошёл к ней, чтобы познакомиться. К удивлению Генри, Эльза ответила взаимностью. Молодой человек в военной форме ей понравился своим благородством и радушием. Генри влюбился с первого взгляда. Эльза выросла в бедной семье и работала в библиотеке. Карл Эйхман долго не соглашался на брак Генри с Эльзой. Его честолюбивые планы на будущее рушились на глазах, и уступил настойчивости сына только через полгода. Генри и Эльза не находили места от счастья. Когда отец Генри отказал сыну, они вдвоём хотели сбежать в Европу. Генри был согласен на всё, лишь бы видеть рядом с собой счастливое лицо Эльзы.

– Генри, ты действительно любишь Эльзу?

– Да, папа, ради неё я готов на любой, самый отчаянный шаг.

Карл Эйхман стоял в просторном холле и свысока смотрел на сына. Огромное семейное поместье нуждалось в грамотном ведении хозяйства. Отец Генри большую часть времени проводил на фабрике, и в доме нужна была женская рука. Мать Генри умерла от рака несколько лет назад.

– Хорошо, я согласен. Надеюсь, Генри, что ты никогда не пожалеешь о своём выборе.

Генри подбежал к отцу и крепко его обнял. Свадьба и следующие девятнадцать лет супружеской жизни пролетели незаметно. Эльза подарила Генри двух очаровательных девочек – Гертруду и Кристен. Жизнь шла своим чередом, и даже появление Гитлера не очень расстроило Генри. Он считал, что в своё время отдал долг Родине и не горел желанием идти служить. Хватало молодых и полных амбиций молодых парней, и Генри с Эльзой воспитывали девочек, не особо задумываясь над тем, что творилось в стране. Разговор с отцом Генри воспринял со свойственной всем немцам педантичностью. И вспоминая сейчас, что говорил отец, жалел, что не послушал его совета.

– Генри, Гитлер пришёл надолго, и если не принимать его позицию, и не поддерживать, у нас могут быть неприятности. Ко мне уже приходили люди из СС и СД, склоняли на свою сторону. Оставаться в столь смутное время в стороне от политики не получится. Поэтому я прошу тебя забрать Эльзу, девочек и уехать в Швейцарию. Там нейтральная страна, и вам никто не помешает жить спокойно. Выехать трудно, но я сделаю необходимые документы. Езжай, не теряйте время. Я справлюсь с домом и фабрикой, не волнуйся. Мой новый помощник, Ральф, прекрасный человек.

Сын смотрел на отца с тревогой в глазах. Он никогда не видел, чтобы отец, сильный и мужественный человек чего-то боялся. А сейчас страх и неуверенность отражалась на хмуром и суровом лице отца.

– Поговори с Эльзой, подумай о девочках.

– Отец, я не могу тебя оставить. И Эльза не согласится.

Ночь Генри не спал. Эльза рыдала, и не соглашалась на переезд. Оставалось только одно, принимать то, что для них уготовано судьбой. Когда начался сорок первый год, отец сумел договориться, чтобы сына оставили работать на фабрике, и он не попал под мобилизацию. Немецкой армии нужна была обувь, и Генри наладил выпуск небольших партий сапог для солдат. После фабрика получила от государства крупный заказ. Однако влияния отца не хватило, и Генри всё же отправили в тыловую часть. Немецкие войска, захватывая города и деревни, нуждались в хороших руководителях. Вермахт, назначая комендантов на советской территории, полагался только на проверенных людей. Одним из таких и стал Генри Эйхман.

Заканчивая завтрак, Эйхман отвлёкся от тяжёлых мыслей и, вытирая жирные губы полотенцем, небрежно бросил его на стол.

– Не нужна мне русская девушка Герберт. Хоть и немка. У меня есть жена Эльза и дети, которые, я надеюсь, ждут меня домой.

Голос Эйхмана изменился и Герберт пожалел, что проболтался о русской подруге.

– Убирай. Машину прислали?

– Пока нет.

– Свяжись со штабом и напомни о машине. Не на подводе же мне ехать в штаб.

– Будет сделано.

– Спасибо за завтрак, всё было очень вкусно.

Герберт кивнул и медленно, с чувством собственного достоинства, наклонил голову.

В штаб Эйхман приехал одним из первых и недовольным взглядом встретился с штурмшарфюрером Шнитке, начальником СД.

По первому впечатлению – это был совершенно неприметный человек. Выше среднего роста, тёмные волосы, с едва заметной сединой на висках. Высокий лоб, глаза серые, которые редко улыбаются, волевой подбородок. Узкое лицо, длинный череп. Создавалось впечатление, что Волф Шнитке никогда не носил гражданскую одежду. Мундир сидел на нём как влитой, всегда безукоризненно чистый, и белый воротник накрахмаленной рубашки с галстуком лишь подчёркивал тонкий вкус обладателя высокого чина в Третьем Рейхе. Эйхману казалось, что Шнитке прячет за ширмой своего личного портного, и никто о нём ничего не знает, кроме хозяина. Суровый, сосредоточенный взгляд был полон решимости. Прямой нос, небольшие тёмные круги под глазами, черты характера грубые и жестокие. Этот человек никогда и ничего не повторял дважды. Привык, чтобы его приказы выполнялись неукоснительно. Спокойное, задумчивое лицо скрывало множество секретов. И Шнитке не собирался ими ни с кем делиться. Хорошо сложенная фигура, изящные манеры притягивали взгляды женщин. Он никогда, ничего о себе не рассказывал. Зато был в курсе всех дворцовых интриг в Берлине. Загадочная и таинственная фигура Волфа Шнитке, наводила страх не только на солдат, но и местное население.

Эйхман уже понимал, что тот его будет отчитывать за побег русского, пропажу двоих солдат и внутренне был готов к очередному разносу. На удивление Волф Шнитке был приветлив и учтив. Это показалось странным Эйхману, и он ждал подвоха. Шнитке представлял собою чистокровного арийца, чем очень гордился. Следуя непрекословно заповедям Геббельса, уничтожал коммунистов и евреев. Беззастенчивая пропаганда Геббельса всегда была главной темой для бесед Шнитке. И часто уставая от бесконечных планов Шнитке по уничтожению евреев, Эйхман избегал общения с начальником СД. Улыбка Мефистофеля на его коварном лице ничего хорошего не предвещала. Волф по натуре своей был кровожадным, и шёл по карьерной лестнице по трупам. Поднявшись из самых низов, Шнитке безукоризненно следовал приказам. Не гнушаясь ничем, он с такой же улыбкой стрелял женщин и детей на заднем дворе штаба. Эйхману об этом докладывал Герберт и Генри испытывал к своему начальнику неприязнь, которую всячески скрывал.

– Хорошо отдохнули? – спросил Шнитке Эйхмана.

– Сон был крепким, под утро разболелась грыжа, зато завтрак ветчина, яйца, молоко, был великолепным, – ответил Эйхман с довольным лицом.

– Способностям вашего денщика, Эйхман, можно позавидовать. Мой ленивый и никуда не годный.

– Так что вам мешает отправить его на фронт?

– Не знаю, может привычка не менять лошадей на переправе, как любят говорить русские. В этой стране сам чёрт ногу сломит. Бог с ним с денщиком, вызвал я вас не для этого.

Эйхман напрягся и плотно сжал губы.

– Расслабьтесь Генри, садитесь. Вечером я получил приказ из Берлина. Нам предстоит трудная задача, друг мой.

Шнитке замолчал и задвинул на крохотном окне занавеску.

– Так вот, здесь есть заброшенная шахта. Вам предстоит туда поехать и всё посмотреть, как следует. Приказ Берлина открыть шахту и приготовить для важной миссии. Насколько я знаю, большевики её бросили. При царском режиме там добывали уголь.

– Что за миссия? – спросил удивлённо Эйхман.

– Не задавайте глупых вопросов, Генри. Я сам не знаю. Пока нам нужно организовать местное население на работу. Это сложно?

– Думаю, нет.

– Уже хорошо, привлеките для этой цели старосту Пятова. Он при коммунистах работал в обкоме, знает людей. Вырос в этих местах. Я не думаю, что ему можно до конца доверять, но всё же.

– Сколько времени у меня для этого?

– Месяц. Если справитесь раньше, я лично доложу об этом в Берлин, и ваша работа не останется без награды. Может, получится выхлопотать для вас отпуск, недельный.

После слова отпуск Эйхман сглотнул слюну и вспомнил девочек.

– У вас жена, дети, по этой причине вам стоит потрудиться. Кстати, почему сбежал русский? Вы узнали, из какой он части?

– Никак нет, не узнал. Сотрудничеству с нами он предпочёл – расстрел.

– Я не буду составлять об этом раппорт, хотя должен. Это последний прокол с вашей стороны, Эйхман, и непростительная оплошность.

Генри увидел в глазах Шнитке лютую ненависть и, как пружина сжался.

– После того как сбежал русский, кстати с оружием в руках, пропали двое солдат. Виновные наказаны? Полиция никуда не годится. Сборище пьяниц и негодяев. При коммунистах воровали с колхоза и сейчас воруют. Только уже у нас. Я организовал их поиск, но пока результатов нет. Склонен к тому, что ваш беглец причастен к исчезновению солдат. Как вы сами думаете?

– Сомневаюсь, русский был едва живой и туго соображал. Видно, что попал под бомбёжку и его контузило. Кто он, и откуда, он не смог объяснить. Не думаю, что он врал. Поведение его мне показалось странным.

– Это ваши выводы, не забывайте, что можете ошибиться. Усильте патрули на дорогах и занимайтесь шахтой. Каждый день я жду от вас результат.

Генри Эйхман покидал штаб с дурными предчувствиями. Из-за побега русского теперь он на крючке у Шнитке. Если бы тот отправил раппорт в Берлин, пришлось бы собирать чемоданы на фронт и сидеть под Сталинградом в окопах, кормить вшей. Ещё эта шахта, пропажа подводы с лошадьми и солдатами, русский. Неужели он меня перехитрил? Надо поговорить с Пятовым. Староста должен помочь, если не захочет быть повешенным за бездействие.