Текст книги "Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне"

Дороги ратные крутые
Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне
Геннадий Иванович Обатуров

Воинам 4-го Гвардейского механизированного Сталинградского Краснознаменного орденов Суворова и Кутузова корпуса, павшим и живым, посвящаю.

© Геннадий Иванович Обатуров, 2017

ISBN 978-5-4485-6167-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Читателю

Вы скажете, что с воспоминаниями я опоздал. К сожалению, это так. Пятьдесят лет прошло с тех пор, как завершилась победой Великая Отечественная война.

Многолетняя военная служба после окончания войны была настолько напряженной, что я не нашел времени для написания воспоминаний. В последние годы службы удалось наметить их контуры да обзавестись архивными материалами. Лишь после увольнения в отставку в 1992 году я получил возможность изложить пережитое в предлагаемой вам книге.

Если вы – читатель бескорыстный, и ваше сознание не затуманено волной сплошного очернительства истории СССР и, в частности, истории Великой Отечественной войны, то найдете в книге описание событий, которые по прочтении не могут не обогатить ваши знания.

А для читателя, занимающегося историей войны с гитлеровской коалицией, в особенности теми операциями, о которых здесь идет речь, найдется в книге немало актуального.

Половину времени пребывания на фронте я воевал в механизированной бригаде. Ее организационно-штатная структура была весьма эффективной, что обусловило ее живучесть. Современная организация Сухопутных частей и соединения с ней сходна. Это значит, что опыт применения мехбригады актуален вам, читателю – офицеру мотострелковых и танковых войск.

Полезен и опыт учета военно-технического фактора при подготовке боя и в ходе его. Мне посчастливилось вступить в войну, имея за плечами командный факультет бронетанковой академии.

То, чему я научился, в том числе и в применении вооружения и техники, было использовано в полной мере.

Изложенное выше и побудило меня выступить с воспоминаниями, пусть и запоздалыми.

И еще. Я стремился избежать односторонней, лишь положительной обрисовки людей, с которыми делил ратное бремя. Старался также с максимальной точностью описывать события, следуя документальным данным и своей памяти.

Уважаемый читатель, я готов принять вашу критику. Она, видимо, оправдана, так как не все в книге удалось описать, а язык книги не может претендовать на высокий стиль.

В заключение хочу выразить благодарность полковнику в отставке Ивану Дмитриевичу Фосту, оказавшему большую помощь в сборе архивных материалов.

15 марта 1995 г. Автор

Глава первая Боевое Крещение

1. В стороне от грозных событий

Весть о войне дошла до нас, слушателей старшего курса командного факультета Военной академии механизации и моторизации РККА, вскоре после прибытия в лагерь.

Переезд проходил ранним воскресным утром 22-го июня 1941-го года и совпал с той особой приподнятостью, которая возникает всякий раз, когда экзаменационная сессия уже позади. Под стать нашему настроению была и погода – солнечная, с редкими белыми облаками на синем небе.

В кузовах автомашин одни слушатели шутили и смеялись, другие дремали, продлевая неоконченный сон, а я мысленно был в обстановке вчерашней прогулки с женой и детьми в Лефортовском парке, что рядом с академией…

Дети резвились, играли в прятки среди деревьев да бегали по узким тропкам. Двухлетний Боря почти не сходил с рук и много раз «примерял» мою фуражку, а за свободную руку держались то шестилетняя Люся, то четырехлетняя Галя.

– Лиза, что это сын сегодня так жмется ко мне? – спрашивал я жену

– Не понимаешь? А когда ты с детьми вот так, два часа гулял? Больше 10-15-ти минут перед сном и то не каждый день они тебя не видят. От счастья, что папа с ними, они и жмутся к тебе.

Да, это было так: учеба почти не оставляла времени на семью…

Около полудня сигнал горниста вызвал слушателей на построение. Прибыли и старшие курсы инженерных факультетов. Необычная озабоченность на лицах начальников насторожила.

Зашумели репродукторы, и вместе с двенадцатью ударами колокола от тревожной догадки сильно забилось сердце. И тут услышали слегка заикающийся голос заместителя председателя Совета Народных Комиссаров – народного комиссара иностранных дел В.М.Молотова, выступившего с заявлением Советского правительства. Сообщив о фашистской агрессии, дав политическую и моральную оценку ей, правительство призывало Красную Армию и Военно-Морской флот самоотверженно сражаться с захватчиками, а население – героическим трудом обеспечивать фронт всем необходимым. Были близки и понятны каждому из нас заключительные слова заявления: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

На состоявшемся вслед за тем митинге, все выступавшие гневно осудили коварство немецко-фашистского руководства, растоптавшего договор о ненападении между СССР и Германией. Они единодушно заявили, что слушатели и начсостав полны желания стать в ряды тех, кто сейчас сражается с врагом.

Так все мирное отошло на второй план, уступив место тревоге и думам о фронте.

– Не пройдет много времени, как фашистские войска будут разгромлены, – говорил командир нашей учебной группы майор Василий Дмитриевич Глушков, участник Народно-революционной войны в Испании. – Но для возмещения потерь и новых формирований потребуются командиры. И хотя жаль, что недоучимся, но фронт теперь – самое главное.

– А что нам сейчас делать в академии? За два года мы получили достаточные для войны знания, – безапелляционно заявлял старший лейтенант Боря Шумилов. – Кому, как не нам, быть сейчас на фронте?

Да, каждый из нас хотел возможно скорее попасть на фронт. «Фронтовые» настроения, ослабившие интерес к учебе, были, однако, непродолжительны. Конец им положило распоряжение вышестоящего командования о том, чтобы в месячный срок отработать наиболее важные темы третьего курса, после чего произвести выпуск. Академия перешла на удлиненный рабочий день, и главное внимание в учебе стало уделяться практической организации слушателями боя на местности.

Программа мер, разработанных ЦК ВКП (б) и Советским правительством в целях разгрома агрессора, наиболее полно была отражена в выступлении по радио 3-го июля Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина¹. Слово Сталина ассоциировалось со словом партии. Глубоко проник в сознание прозвучавший в выступлении призыв партии и правительства, не зная страха, до последней капли крови сражаться за советскую землю. Он раздался как набат и таковым сохранился в памяти.

Военкоматы наполнялись не только людьми, пришедшими по повесткам; их осаждали и добровольцы. Приведу эпизод, происшедший на одном из полевых занятий. Из группы колхозников, работавших на прополке картофеля, к нам подошла группа молодежи. Одна из девушек, поздоровавшись, спросила:

– Товарищи командиры, кто бы мог дать нам разъяснение?

– По какому вопросу? – осведомился наш тактический руководитель полковник Анатолий Семенович Лямцев.

– Мы в школе выучились на санитарок, сдали зачеты, имеем справки и значки «Готов к санитарной обороне». В военкомате просились на фронт, но нам отказали.

– А я просился на фронт красноармейцем, окончил 10 классов, «Ворошиловский стрелок», комсомолец, а меня не направляют, – перебивая девушку, заговорил юноша.

– Мы тоже комсомольцы и «Ворошиловские стрелки», -почти хором сообщили девушки.

Их глаза отражали и надежду, и мольбу, и беспокойство.

– А сколько вам лет?

– Ну… семнадцать, одной – шестнадцать.

– Потому и отказывают, что нет еще восемнадцати. Подрастете, тогда и возьмут.

Нам-то было понятно их стремление!

В начале июля, в один из воскресных дней в числе отпущенных в Москву к семьям был и я. Пригороды и столица встретили нас наклеенными на окна бумажными крестами, выключенным уличным освещением и затемненными окнами в ночное время. Люди были непривычно молчаливы и озабочены.

Случайно совпало, что приехал к нам Иван, мой младший брат, слушатель Военной академии имени М.В.Фрунзе, только что переведенный на второй курс факультета противовоздушной обороны, старший лейтенант.

– Какая удача! Думал увижу только Лизу и малышей, но и ты оказался дома, – радостно заговорил он. – А я, вот, как и мои однокурсники, убываю в Действующую армию.

– А как Ольга, Риточка? – волнуясь, спросила Лиза.

– Я – с вокзала, только что проводил их к ее родителям за Кострому.

В свои 22 года он отправлялся уже на вторую войну, пройдя ранее советско-финляндскую, в ходе которой был дважды ранен. При прощании мы, наверное, думали одно и то же: надолго ли расстаемся? Увидимся ли? Склонный к шутке, Ваня сказал:

– Битые, говорят, народ живучий! Обязательно увидимся и самое позднее после… победы.

Его слова сбылись. После войны, израненные и контуженные, увиделись. А в момент расставания всплыли в памяти картины из детства и юности…

Родился я 9-го января 1915-го года в деревне Малые Заречена, которая пряталась в глухих вятских лесах Нагорского района Кировской области, в ту пору, когда полыхала и ширилась первая мировая война. Отец был мобилизован и погиб на русско-австрийском фронте в Карпатах. Матери одной пришлось растить пятерых детей и заботиться о престарелом прадеде. Естественно, что хозяйство пришло в упадок.

Мы в семье начинали выполнять сельхозработы с семи лет. Кстати сказать, в наших деревнях в то время это было нередко. При всей тяжести жизни братья и я зимой учились. Помнится, как впервые на сенокосе к старшим сестре и брату присоединился и я. Мы косили уменьшенными косами-горбушами. Подошла соседка и с удивлением и похвалой говорит:

– Батюшка бог! Настя, да у тебя уже три помощника!

– Не сглазь, Анна. Вот и ко мне пришло счастье. И… заплакала.

Было мне 11 лет, когда мать, заболев от непосильного труда, умерла. Так началась самостоятельная жизнь трех отроков и одной девочки – в единоличном хозяйстве, а с 1929-го года – в колхозе.

Учебе в семилетке помогла стипендия Наркомпроса РСФСР. Подрабатывал также на обучении молодежи грамоте, для чего организовал в своей деревне кружок по ликвидации неграмотности («ликбез»).

Словом, ранний труд и в малолетстве свалившаяся забота о себе лишили меня детских радостей.

Семилетку окончил успешно, и неожиданно выпавшим счастьем явилось направление на учебу в техникум общественного питания, входивший в систему потребкооперации и располагавшийся в Нижнем Новгороде.

В техникуме получил хорошую общеобразовательную и неплохую теоретическую и практическую подготовку по специальности. Во время учебы в нем, в 1931-м году стал комсомольцем.

Скромной стипендии хватало лишь на полмесяца. И такие, как я, кому помощи ждать было неоткуда, подрабатывали на погрузочно-разгрузочных работах в вечернее время и по воскресеньям. Этому способствовало наличие в Нижнем Новгороде двух железнодорожных станций и на реках Волге и Оке двух портов. Только трудно было это начать, так как брали артелями. В то время даже в техникумах было немало студентов в возрасте 18-20-ти лет. Естественно среди них я, 15-летний подросток, был и мал ростом и не выглядел сильным.

– Зачем ты нам нужен, пацан? Хочешь, чтобы мы на тебя работали? – говорил, отказывая в моей просьбе взять в артель ее руководитель, взрослый парень.

– Давайте возьмем парня, проверим, уж очень настырный. Может что-то и получится. Сирота, ведь, – предложил его такой же взрослый товарищ.

И на первой же выгрузке, стараясь изо всех сил, заслужил доверие и стал полноправным артельщиком.

Студенческие артели по объему выполняемых работ не уступали, пожалуй, профессиональным грузчикам; экипажи судов и железнодорожники нас ждали и приглашали. Ведь Нижний Новгород был городом студентов.

В те годы в нем осуществлялось крупное строительство, в частности, такого гиганта, как Горьковский автозавод. В нем активно участвовала, главным образом по воскресеньям, студенческая молодежь. Трудовой ее подъем и сплоченность, во главе которых стоял комсомол, были огромны. В то же время хорошо учились.

Для сведения тех современных «демократов», которые считают, что наше поколение зря прожило, сообщу, что Нижегородский автозавод через полтора года после начала строительства стал выпускать автомобили. Его главные цехи имеют длину более полкилометра и ширину 30—40 метров каждый. А ведь основной строительной «техникой» были лопата, тачка, рычаг и веревка!

В ноябре 1933 года получил диплом техника-технолога по кулинарии и назначение заведующим производством отдела общественного питания Вятского (с 1934-го года Кировского) городского рабочего кооператива, в котором в то время были сосредоточены торговля и питание всего города. Вскоре избрали неосвобожденным секретарем комитета ВЛКСМ этой организации.

Сюда-то, в Киров, после окончания семилетки и переехал ко мне брат, поступив на учебу в техникум. Собственно, в деревне он оставался уже один: старший из братьев перед этим умер, а сестра вышла замуж…

Но продолжу рассказ о первых днях и неделях войны. Мы жадно следили за тем, что касалось характера боевых действий, особенно танковых войск. Читали сообщения о героических действиях наших подразделений, а со стороны противника отмечались удары танковых и моторизованных дивизий и даже моторизованных корпусов. Также редко встречались сообщения о сосредоточенных ударах нашей авиации, а вот о противнике говорилось, что он действует авиагруппами. Естественно возникал вопрос: где же наши механизированные корпуса и авиационные дивизии? Выступление Сталина лишь усилило тревогу, но не дало ответа. Мы ждали его от преподавателей, но быстро убедились, что они знают не больше нас.

Между тем драматическое развитие событий на фронте возрастало с каждым днем. Сообщения об ожесточенных боях в районе Смоленска и первый налет фашистской авиации на Москву в ночь с 21-го на 22-е июля позволили окончательно осознать, что главным для Красной Армии с самого начала отражения агрессии стало не наступление, а оборона; оборона с целью остановить врага и выиграть время для развертывания и ввода в сражения резервов. И хотя этот и последующие налеты не причинили существенного ущерба Москве, чему, как мы убедились, наблюдая из лагеря на берегу озера Сенежского, помешала мощная противовоздушная оборона, неудачный ход оборонительных боев Красной Армии стал для нас очевидным.

Война! Невидимой гранью она разделила жизнь на два периода. Один, до 22-го июня, осознавался как радость творчества, созидания. Другой, с этого рокового дня, главенствовал в сознании как большая общенародная беда. И то, что было до него, отступило, воспринималось уже как прошлое, с которым настоящее и будущее по сложности и ответственности несоизмеримы…

23-го июля состоялся выпуск. И как бы не омрачала сознание война, все же ощущалась некоторая торжественность и радость. Радость и за себя, и за тех, с кем сдружился. Это были старшие лейтенанты Михаил Пискунов, Борис Соловьев, Иван Шавров, Борис Шумилов.

И благодарили наших преподавателей и воспитателей, особенно своего тактического руководителя полковника Лямцева. Анатолий Семенович остался в памяти подлинным учителем. Мы между собой так его и называли: «учитель сказал», «учитель считает», «учитель советует». Его рекомендации и указания были для нас непреложны. Он имел опыт двух войн и прошел службу на командных и штабных должностях до механизированной бригады включительно. Конечно поздравляли и друг друга.

– С окончанием, друзья! – восклицал Борис Соловьев.

– И с окончанием, и с достижением задуманного! – в свою очередь с радостью говорил Иван Шавров.

Он напоминал эпизод из 1937-го года, во время учебы в Орловском бронетанковом училище, где мы были в одной курсантской роте: они – помощниками командиров взводов, а я – старшиной.

Вышедший тогда один из приказов Наркома обороны предоставлял лицам, окончившим училища с отличием, право выбора места службы и поступления в академии через год. Мы тогда договорились именно так окончить училище и получить право на указанные льготы. Первую мы использовали, выбрав местом службы Дальний Восток, затем воспользовались и второй, поступив через год с небольшим в академию.

Запомнились слова, с которыми к нам обратился после вручения дипломов начальник факультета генерал-майор танковых войск В. Н. Кашуба.

– Напутствия и советы не люблю. Лишь пара пожеланий. Осознайте, что вы уже не слушатели и завтра поведете людей в бой. Умело ввести подчиненных в первый бой, с малой кровью – значит заиметь боеспособный воинский коллектив. Это -искусство, особых рецептов не знаю, но думать об этом надо сегодня. Далее, чтоб не оробеть, быть уверенным в себе, оглянитесь на себя: вы уже не те, что были в начале учебы. Без веры в себя нет самостоятельности и твердости.

Много раз мы слушали его за восемь месяцев командования факультетом. Суровый и жесткий, строго-требовательный во всем, Владимир Нестерович, пожалуй, впервые предстал перед нами душевным, простым и непринужденным. Герой Советского Союза, командир танковой бригады во время советско-финляндской войны, известный в танковых войсках своей храбростью, лишившийся ноги в результате тяжелого ранения, он был для нас олицетворением командирской доблести.

Как-то само собой и я стал сравнивать свои знания теперешние и 1939-го года, и мысль воедино связала события шестилетней службы, о которой к месту будет сжато сказать…

Желание стать кадровым военным созрело в 1935-м году, во время работы в городе Кирове. В то время в печати и по радио широко велась агитация, призывавшая молодежь поступать в военные училища, на что она активно откликалась.

Проводил эту работу и наш комитет комсомола. Первоначальный интерес к профессии командира Красной Армии вскоре перерос в мечту. И в октябре 1935-го года добровольно, по конкурсу я поступил в Орловское бронетанковое училище.

Первой поздравила меня жена. Вскоре по приезде в Киров я познакомился с Лизой Камкиной, комсомолкой, работавшей в одной со мной организации. Выросшая в многодетной рабочей семье, в десятилетнем возрасте потерявшая мать, она с четырнадцати лет начала самостоятельную трудовую жизнь. Влекли меня к ней и ее взрослость не по годам и не всегда встречающаяся у девушек доброта, переросшие вскоре в глубокое чувство. В начале 1935-го года мы стали супругами и с тех пор вместе шагаем по жизни шестьдесят лет.

Когда я сообщил брату о своем решении пойти в училище, то он спросил:

– А в какое училище принимают с семилеткой?

– В пехотное, Ваня.

– Вот в такое училище я и пойду, ведь через месяц мне семнадцать лет. Да и на что я без тебя буду жить?

– Насчет жизни ты прав: на твою стипендию не проживешь. Но курсант должен быть уже взрослым мужчиной, сумеешь ли ты стать таким?

– Конечно сумею.

И одновременно со мной он поступил в Рязанское пехотное училище.

В армейскую жизнь я вошел легко. Занятия проходили напряженно и насыщенно, интерес к ним нарастал, так как теоретическая подготовка умело сочеталась с практическими действиями на технике, при оружии и в поле. В немалой степени это обусловливалось тем, что большинство преподавателей и лиц командного состава от командира батальона и выше имели боевой опыт.

В несложной роли курсанта, затем командира отделения пришлось быть недолго. Когда вернулся с первых курсантских каникул и представился командиру своей 1-й роты, то услышал неожиданное:

– Вам, товарищ Обатуров, надо представляться другому командиру.

Подумав, что командир роты получил новое назначение, возможно повышение, спросил:

– Товарищ капитан, вы уходите?

– Не я, а вы уходите, – прерывая вопрос, сказал он. – Приказом начальника училища вы назначены старшиной 7-й роты. Поздравляю и не сомневаюсь, что справитесь, хотя и жаль вас отпускать.

Старшинство на протяжении двух курсов позволило получить начальные командирские навыки. Будучи одновременно секретарем батальонной комсомольской организации, продолжил активную комсомольскую работу. Постоянное общение и работа под руководством партийных руководителей до армии и здесь, в училище, укрепили мысль – быть в партии. И в 1937-м году стал кандидатом в члены ВКП (б).

Наш третий курс был выпущен 1 -го июня 1938-го года. И мы с Шавровым и Соловьевым были весьма рады тому, что попали в одну часть – в механизированный полк кавалерийской дивизии, переименованный затем в танковый. Каждого из восьмерых молодых лейтенантов, прибывших из двух танковых училищ, отдельно принял и определил на должности командир полка. После ряда вопросов, он в конце беседы со мной сказал:

– Опыт службы в роли старшины, диплом с отличием, спортсмен – это то, что нужно в учебном танковом эскадроне. Назначаетесь командиром взвода по подготовке командиров танков БТ-7.

Не встречая затруднений в проведении занятий с подчиненными, вскоре понял, что постановка обучения и воспитания в Орловском танковом училище были образцовыми. Не случайно уже через месяц оказались в учебном эскадроне мои товарищи Шавров и Соловьев и, таким образом, все взводы возглавили «орловцы».

Полк, как и дивизия в целом, жил и учился, находясь в повышенной боевой готовности. До неспокойной советско-маньчжурской границы было всего 10 км.

Полк дал мне, молодому командиру, и первый опыт подготовки экипажей, и практику постановки огневой подготовки в масштабе полка в роли инструктора огневого дела, и первые навыки штабной службы в должности помощника начальника штаба полка по разведке. Но, пожалуй, наиболее существенную практику дал марш на расстояние около 500 км к району боев у озера Хасан в конце июля – начале августа того же, 1938-го года, завершенный, правда, к моменту изгнания с советской территории японских захватчиков.

Словом, хотя срок службы в полку был коротким, но поучительным.

В 1939-м году из полка было отобрано пять кандидатов для поступления на командный факультет академии механизации и моторизации РККА, в том числе лейтенанты Шавров, Соловьев и я, пользовавшиеся льготами. Все пять человек успешно прошли конкурсное «сито». И это в условиях, когда к конкурсу было допущено четыре человека на место!

В академии наряду с теоретической подготовкой немало внимания уделялось организации боя на местности. Много практических занятий и лабораторных работ проводилось по вооружению и стрельбе, вождению танков, их обслуживанию, по электро– и радиотехнике.

Случилось так, что с началом нашей учебы разразилась война в Европе, ставшая впоследствии второй мировой. Вполне понятно, что в процессе учебы определенное место занял анализ действий гитлеровских войск, особенно танковых, сравнение их организационной структуры со структурой наших танковых войск.

Вспоминается один из острых споров на семинаре в нашей учебной группе в 1940-м году, в ходе которого три слушателя, в том числе и я, выступали с рефератами.

– Как видите, немецкие танковые соединения действуют так, как это делали наши мехкорпуса на маневрах 1935-1936-го годов, – говорили одни. – Разработанная нами тактика танковых войск оказалась эффективной, ее успешно применяют немцы, а мы ликвидировали мехкорпуса. Чем развивать оперативный простор?

– Бои в Испании и советско-финляндская война убеждают, что танковые части надо иметь в стрелковых дивизиях, а для развития успеха достаточно танковых бригад, что мы сейчас и имеем, – возражал «испанец» майор Глушков.

– Армиям и фронтам без танковых корпусов не обойтись, – отстаивала свое мнение большая часть группы, к которой примыкал и я.

Эта последняя точка зрения высказывалась и большинством преподавателей. Конец спорам положило решение высшего командования вновь создать механизированные корпуса.

Политическая работа со слушателями, как нам казалось, была поставлена лучше, чем с постоянным составом. Подтверждением этому явилось отношение к советско-германскому договору о дружбе, подписанному в сентябре 1939-го года. Когда на митинге, проводившемся в связи с этим событием, один из преподавателей – военных инженеров высказал мнение, что опасность войны со стороны Германии против СССР снята, то слушатели зашумели и дружными аплодисментами встретили следующие слова выступившего затем доцента кафедры марксизма-ленинизма, одного из уважаемых педагогов.

– С подписанием договора антикоммунистическая и расистская сущность фашизма не изменилась, а война против Польши еще раз подтверждает его агрессивность. Поэтому нам надо быть бдительными и упорно готовить себя к защите Родины.

В июне 1940-го года я был принят в члены партии.

Академия дала мне рост и в спортивном отношении: дошел до первого разряда по лыжам и до второго – по спортивной гимнастике. Участвовал во всех межакадемических соревнованиях по этим видам спорта.

Вот такие события из предшествующей службы воспроизвела в тот день память…

Уже в первые сутки большинство выпускников убыли по назначению. Старшего лейтенанта Шаврова направили в Действующую армию. Фронтовыми дорогами он прошел всю войну, продвинувшись по службе до начальника штаба танкового корпуса, полковника. Сопутствовало ему и везение: он ни разу не был ранен. С 1973-го года Иван Егорович Шавров – генерал армии. К сожалению, в 1993-м году Иван Егорович в результате тяжелой болезни скончался.

Удрученными чувствовали себя, получив назначение преподавателями училищ, Борис Шумилов и Михаил Пискунов. Боря возмущался, а Миша был сдержан, но решителен.

– Приказ есть приказ. Освоюсь в училище и буду искать возможность попасть на фронт.

Свою мечту они вскоре осуществили. Михаил Степанович Пискунов с начала 1942-го добился назначения в Действующую армию, участвовал в боях на командных и штабных должностях до командира танковой бригады включительно и удостоился звания Героя Советского Союза. А Борис Александрович Шумилов разделил участь большинства наших однокурсников: он погиб в 1943-м году в одной из танковых атак. В феврале 1995 года не стало и Миши: он умер в результате инсульта.

Через три дня определилось и мое положение. Капитаны А. И. Лукшин, С. С. Харитонов и я были назначены младшими преподавателями кафедры тактики нашей академии. Неожиданным и разочаровывающим было это назначение!

– Какие мы преподаватели без боевого опыта! – с ожесточением говорил я.

– Выходит, нас за отличную учебу и Сталинские стипендии наказали, – с горечью говорил Лукшин.

– Надо действовать! Пойдемте к начальнику академии, -решительно предложил Харитонов.

На приеме у начальника академии генерал-майора танковых войск Г. Н. Ковалева о нашей просьбе начал, было, докладывать Лукшин, как старший по возрасту, но генерал окинул нас строгим взглядом, встал с кресла и резко и громко сказал:

– Выполняйте приказ! Идите!

С оскорбленными чувствами мы удалились. Григорий Николаевич был вправе отказать, но должен был выслушать нас, а, может быть, и обосновать назначение. Кстати, его невнимание к людям, доходившее до бездушия, было широко известно в академии, что отрицательно сказывалось на его авторитете. Только такой начальник как он, мог в 1944-м году, при возвращении академии в Москву, оставить в Ташкенте семьи тех преподавателей, которые выбыли из академии на фронт и даже отказать им в выдаче справок, свидетельствовавших о том, что они имеют квартиры от академии в Москве и прописаны. А без таких справок проехать в Москву было невозможно. Он заселил и квартиры этих офицеров. В числе таких семей оказалась и моя.

Начальник кафедры тактики генерал-майор танковых войск Иван Прокофьевич Сухов принял нас тепло. Узнав о посещении начальника академии, он сказал:

– Понять вас нетрудно. Кому как не вам, молодым, идти в бой. Но и здесь вы нужны. Перед войной и в ее начале кафедра изрядно поредела, так как немало преподавателей получили назначения во вновь развертываемые мехкорпуса. А на вас войны еще хватит.

Из специфической службы на кафедре остановлюсь лишь на наиболее существенных моментах.

Здесь я впервые попал в среду прошедшего одну-две войны старшего поколения командиров, многие представители которого имели боевые награды. Робость перед ними вследствие товарищеского внимания с их стороны, проявленного с первого дня, быстро исчезла.

Старший тактический руководитель кандидат военных наук полковник И. Г. Зиберов нагружал меня постепенно и не столько рассказывал, сколько спрашивал, как я буду вести то или иное занятие и при этом ненавязчиво давал советы. Возложив параллельно с преподаванием разработку программы сокращенной подготовки инженеров-танкистов, он начал приобщать меня и к методической работе.

Напряжение в деятельности кафедры было значительным, а в августе резко возросло. Враг приближался к Москве, и было принято решение о создании обороны внутри города. Территория Москвы была разделена на секторы². Оборонный сектор №1, ориентированный фронтом на северо-восток и охватывавший территорию девяти районов столицы, делился на четыре боевых участка: три в первой линии, один – во второй. Начальником сектора был назначен начальник академии, начальником штаба – начальник кафедры тактики³.

Силы боевых участков образовывались в основном за счет трех академий и девяти оперативно подчиненных истребительных батальонов, сформированных из добровольцев-коммунистов старших возрастов, многие из которых были участниками Октябрьской революции и Гражданской войны.

В штабе сектора я был направленцем на второй боевой участок и немало соприкасался с полковником Лямцевым, ставшим заместителем начальника штаба сектора.

В критические дни сентября-октября сочетание труда на предприятии, в учреждении или учебы с оборонительными работами для москвичей было естественным делом. А в ночное время к этому добавлялось дежурство на крышах домов в готовности к сваливанию на землю сброшенных фашистской авиацией зажигательных бомб.

Вспоминается разговор полковника Лямцева с одной из женщин на Измайловском проспекте.

– Да, гражданка, траншею рыть вам досталось на мужском месте: глина, да еще с гравием.

– А кому же рыть-то, как не нам? Мужики-то, ведь, все на фронте да в истребителях. Жаль, что с дочерью попеременно копаем, всего одна лопата.

– Скоро лопат прибавится, – сообщил Анатолий Семенович.

Рядом с ней вытирала пот девочка шестого-седьмого класса. Подошел мальчик с узелком.

– Мама, я подогрел и принес вам суп, – быстро проговорил он. – Вы поешьте, а я покопаю.

– Иди уроки делать. Мы с Настей поочередно копаем, поочередно и кушать будем. Уроки сделаешь – ложись, мы придем поздно.

Почти каждый для защиты Родины делал все, что мог. И только теперь, через десятки лет это осознается как самоотверженность патриотов, как массовый героизм, который в то время казался само собой разумеющимся делом.

Наступили полные тревог и душевной боли дни октября. Враг все ближе подступал к Москве. Столица перешла на осадное положение с введением комендантского часа⁴.