Текст книги "Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне"

2. В тесном взаимодействии с пехотой

В ночь на 16-е ноября 1942-го года эшелоны полка прибыли на станцию Крестцы – конечную станцию на ветке, отходившей от железнодорожной линии Бологое – Старая Русса. Полк вошел в состав войск 11-й армии Северо-Западного фронта.

Знакомство с особенностями района, где предстояло действовать, состоялось в ходе 90-километрового марша, совершенного двумя ночными переходами. При этом колонна танков во главе с командиром полка следовала по отдельному маршруту, а колонна колесных машин, которую вел я, по автомобильной дороге.

Дорога представляла собой сочетание грунтовых участков с пересекавшими болота бревенчатыми эстакадами длиной от полукилометра до пяти. Эстакады имели две колеи, соответственно под правые и левые колеса машин, и были рассчитаны на одностороннее движение с остановками для пропуска встречных колонн. Скорость движения нашей колонны в этих условиях, к тому же в снежную ночь, составила лишь шесть километров в час.

На привале, после моего доклада подполковник Ершов не без сожаления произнес:

– Повезло нам! Думали о Сталинграде, а попали в леса и болота к озеру Ильмень.

– Придется учиться многому заново, особенно вождению танков, – сказал я.

– Само собой, было бы только время.

И южнее станции Беглово, где по окончании марша полк сосредоточился, наряду с устройством землянок для людей, окопов для техники и маскировкой, было организовано обучение вождению танков по болотистому грунту.

Уже в день сосредоточения из штаба автобронетанковых войск армии были получены описания и справки, касавшиеся местности, противника и отражавшие опыт действий танковых войск в данном районе.

Предварительное ознакомление с местностью по картам и описаниям не обрадовало. Болота занимали основную часть территории. Они соседствовали с большим числом рек, речек, ручьев, имевших заболоченные, а частью и обрывистые берега. Преодоление водных препятствий без специальной подготовки исключалось.

Дорог с твердым покрытием не было. Войска расчищали от снега и содержали пути вдоль проселков и троп, которые при усилении фашинами и промерзании обеспечивали движение автомобилей. Местность позволяла двигаться танкам главным образом по прилегающим к дорогам узким полосам с небольшой скоростью.

Справочный материал позволил уяснить, что войска 11 -й армии вели бои с группировкой противника, занимавшей так называемый Демянский плацдарм²⁵. Он образовался в зимне-весенний период 1942-го года и представлял собой глубокое, до 75-ти километров, и широкое, до 40-а километров, вклинение главных сил 16-й фашистской армии на восток, соединявшееся со старорусской группировкой гитлеровцев коридором, имевшим минимальную ширину до 12 километров и получившим название Рамушевского.

Фронт войск армии, дугообразно выгнутый в сторону противника, упирался в коридор и плацдарм с севера. Поэтому противник от района сосредоточения полка был с трех сторон. На юго-запад и юг передний край его обороны проходил северо-восточнее и восточнее населенных пунктов Туганово, Сорокино, Вязовка; в 12-14-ти километрах, на восток – по западным окраинам населенных пунктов Пустыня, Кневицы, в 7—8 километрах.

Гитлеровцы подготовили прочную, глубокоэшелонированную оборону, насыщенную деревоземляными фортификационными сооружениями.

И характер обороны, и малодоступность местности побуждали нас глубоко изучить опыт действий танковых частей и подразделений. Однако в полученных документах мы не нашли главного: какие специфические способы и приемы тактических действий и стрельбы танковых подразделений здесь выработаны?

– Надо думать, в танковых частях, действующих здесь продолжительное время, накоплен определенный опыт. Следует разузнать, – приказал командир начальнику штаба, ознакомившись с материалами штаба АБТВ. – Не менее важно знать приемы и способы эвакуации застрявших танков, – нацелил он помощника по технической части капитана B.C. Яншина.

И через пару дней командиры подразделений, а через них – все экипажи были ознакомлены с тем, что было сообщено нам специфического воевавшими здесь соседями.

С ноября 1942-го года по февраль 1943-го года 239-й танковый полк четырежды участвовал в наступательных действиях, продолжавшихся от пяти до двадцати суток, и всякий раз до потери почти всех танков.

Перед первым ноябрьско-декабрьским наступлением командование, штаб и командиры рот изучили местность в районе, эпицентром которого была деревня Горбы. Оказалось, что как Горбов, так и других сел, и деревень в этом месте либо нет, либо от них осталось по одной-две постройки. Еще предыдущей зимой при отходе фашисты их сожгли. Кроме того, из деревень, находившихся в 25-километровой прифронтовой полосе, во второй половине октября было эвакуировано население.

Подготовка наступления началась с получением 26-го ноября боевого распоряжения заместителя командующего по АБТВ полковника Александра Васильевича Кукушкина, согласно которому полк без одной роты придавался на усиление 170-й стрелковой дивизии, а одной ротой – 126-й стрелковой бригаде.

170-я стрелковая дивизия ударом в направлении Обжино, Софронково должна была прорвать оборону и к исходу второго дня наступления выйти к реке Пола на участке Городок, Колома. Она входила в ударную группировку и тесно взаимодействовала с дивизией, наступавшей справа. Прорывавшая же оборону 126-я бригада на участке Ольховец, Вязовка поворачивала на юго-восток и к концу второго дня наступления выходила к Баракам Багрово, прикрывая левый фланг ударной группировки. Ее наступление имело вспомогательное значение.

Было ясно, что силы небольшого по составу полка распыляются. На решающем этапе наступления, при прорыве обороны, удар танкового полка на главном направлении ослаблялся в два раза. К тому же в ослабленном составе полк по решению командира дивизии должен был поддерживать атаку двух стрелковых полков – 422-го и 701-го.

В связи с таким положением подполковник Ершов попросил полковника Кукушкина присоединить 2-ю роту к полку, но он ему в этом отказал, сославшись на решение командарма. Тогда Иван Николаевич обратился к командиру дивизии полковнику Ушакову:

– Степан Игнатьевич, поскольку наш полк располагает одной ротой Т-34, то целесообразно назначить его на поддержку одного стрелкового полка. Это облегчит взаимодействие с пехотой и артиллерией.

– Без танков пехота в атаку может не пойти. Впереди ее надо иметь танки в обоих полках, – настоял комдив.

Со 2-й танковой ротой в 126-ю стрелковую бригаду на организацию боя командир полка направил меня. В штабе бригады, наряду с боевыми задачами, мы с командиром роты нанесли на карты сведения о противнике. Значилось, что в полосе предстоящего наступления у него обороняется пехотный батальон 174-го пехотного полка 81-й пехотной дивизии, но конкретных данных об огневых средствах, особенно противотанковой артиллерии, не было. Единицами были выявлены дерево-земляные огневые точки (ДЗОТ), блиндажи и места минирования.

– Сколько времени бригада на этом участке обороняется? – спросил я начальника разведки.

– С начала октября.

– То есть почти два месяца. Сколько же надо времени, чтобы противостоящего противника разведать?

Он пожал плечами.

Затем начальник штаба представил нас командиру бригады. В прочно сделанной, с несколькими накатами землянке, подтянутый, среднего роста принял полковник. Это был Федор Васильевич Карлов.

– Рота должна поддержать атаку 2-го и 3-го стрелковых батальонов в направлении Вязовки, Сафронково завтра с утра, то есть 27-го. Готовность сегодня к 24-м часам. Вам это ясно?

В первое мгновение не поверил, было, ушам своим, но, собравшись с мыслями, решительно сказал:

– На подготовку к наступлению нам нужно три дня, а не три часа светлого времени, которые останутся, когда прибудет сюда рота.

– У вас полдня и ночь, готовьтесь. Это – не мое решение, а командарма.

– Надо попросить отсрочку, товарищ полковник.

– Товарищ капитан, я не привык обсуждать решения старших начальников!

Понимая, во что обойдется экипажам неподготовленная атака, я уже думал не о субординации, а возможной беде.

– Надеюсь, вы и посылать в атаку танки не привыкли без изучения экипажами противника и местности, без организации взаимодействия с вашими батальонами, то есть не для прорыва, а для того, чтобы они сели в болоте и сгорели.

– Эти вопросы поможет вам решить штаб, – с раздражением ответил он.

Попытка связаться по телефону с подполковником Ершовым не удалась: он был в поле. Тогда я связался с полковником Кукушкиным и попросил дать время хотя бы до конца дня 28-го ноября.

– В добавке двух суток отказано. До Карлова, видимо, еще не дошло то, что на подготовку добавлены сутки. Вы располагаете временем до 24-х часов завтра, 27 ноября.

Ни тогда, ни позже ничего не вскрылось такого, что вынуждало бы готовить наступление в спешке, а она привела к неполному и поверхностному решению многих вопросов.

Удалось добиться согласия на поддержку не двух, а одного стрелкового батальона. Это был 2-й батальон, куда мы и отправились. С командиром его, тоже капитаном, провели рекогносцировку, а на следующий день – организацию взаимодействия.

Был мороз 8—10 градусов, шел небольшой снег. По лесу раздавалось, отражаемое деревьями, необычайно громкое эхо пулеметных очередей и разрывов снарядов и мин. Шла нечастая перестрелка.

Сначала рассмотрели оборону противника в лесу, выйдя к своему переднему краю по наторенным тропам. Обеими сторонами здесь были построены непрерывно тянущиеся бревенчато-жердевые заминированные заборы и завалы с искусно замаскированными окнами для стрельбы, прикрывавшие окопы и движение даже в рост. Затем с опушки леса изучили местность и оборону гитлеровцев в поле. Впереди было открытое пространство, расширяющееся в сторону противника, глубиной около километра, в конце которого просматривалось несколько сохранившихся построек деревни Вязовки. Изучив местность в бинокль, говорю комбату:

– Карта точная. Весь участок местности левее деревни -заболоченный; там из снега торчат камыш и редкие кустики. А вот ручей справа имеет по берегам ольху и высокие кусты, значит, его берега не заболочены. Выходит, что танки могут пройти в полосе, включая деревню и правее, до леса.

– Понятно.

– Тогда вы должны согласиться с тем, что ваш батальон должен центром наступать не на деревню, как приказано, а правее, в полосе, проходимой для танков?

– Да, конечно, – подумав, ответил комбат.

– Прошу об этом доложить комбригу.

В 200-х метрах северо-западнее деревни четко и картинно просматривались три ДЗОТа.

– У вас не возникало подозрения, что они ложные? Когда и из какого оружия из них ведется огонь?

– Пулеметную стрельбу замечали по утрам, а пушечной не было.

Комбат считал, что в полосе наступления батальон встретит в обороне до пехотной роты фашистов, но не имел данных о противотанковых средствах.

На обратном пути побывали в двух солдатских землянках, добротно построенных из срубов, с двумя накатами и железными или из камня печурками. Я высказал комбату восхищение.

– А у фашистов блиндажи лучше, чем наши землянки.

– Вы их видели?

– Я – нет, но в захваченных к западу от Горбов бывали другие наши комбаты и артиллеристы.

– Не найдется ли в землянках место нашим экипажам во второй половине ночи?

– Конечно. Ночью большая часть батальона – на позициях, много землянок пустует.

Уже в сумерках и ночью экипажами были выбраны и обозначены колонные пути взводов к опушке леса, а с утра следующего дня вместе с саперами бригады на заболоченных местах оборудованы деревянные настилы и мосты через ручьи.

На рассвете второго дня в присутствии начальника оперативного отделения штаба бригады мы с комбатом организовали на местности взаимодействие между стрелковыми ротами и танковыми взводами, а в середине дня – с командиром артиллерийского дивизиона.

Тут следует вернуться к одному вопросу, прояснившемуся еще накануне. На поддержку двух стрелковых батальонов, наступавших в районе Вязовки, был назначен один дивизион 76-миллиметровых полковых пушек, снаряды которых обладали незначительным могуществом. А ведь только на подавление опорных пунктов и разрушение ДЗОТов в полосе 2-го батальона требовалось не менее двух дивизионов. Поскольку артиллерия, поддерживающая стрелковый батальон, поддерживает и танковую роту, то я просил комбрига как в первый день, так и вечером второго дня прибавить артиллерии.

– Артиллерию я просил, но не прибавят, а с главного, ольховецкого направления, где наступают два стрелковых батальона, не могу снять ни одного дивизиона.

Услышанное удивило: главный удар бригада наносит на Ольховец, а танки применяет у Вязовки! После повторного отказа я вспомнил признание начальника оперативного отделения в ходе работы на местности:

– Бригада с танками еще не наступила, и нам приходится учиться применять их. В штабе есть командиры из внутренних войск. Сам комбриг служил в них до мая этого года. Хотя он и окончил вечернее отделение академии имени М.В.Фрунзе, с танками дела не имел.

Было отказано и в выделении батальону радиостанции для связи с танковой ротой.

В ограниченное время да в сочетании с естественными в условиях фронта помехами, связанными с огневыми налетами противника, в полном объеме подготовку выполнить не удалось, но задачи, боевые курсы и направления для обхода болотистых участков экипажи знали.

В эти дни до экипажей были доведены материалы о зверствах фашистов во временно захваченных районах. Часть этих материалов, в частности, актов о грабежах и расправах над советскими людьми, опубликовала армейская газета «Знамя Советов». Личный состав сам видел уничтоженные деревни. И росла ненависть к врагу. На состоявшемся в конце суток 27-го ноября митинге танкисты дали слово решительно действовать в наступлении и выполнить боевые задачи.

– Сейчас у нас весь состав экипажей – коммунисты и комсомольцы. В каждом экипаже есть член или кандидат в члены партии, – докладывал старший батальонный комиссар Коллеров командиру полка.

К шести часам 28-го ноября полк занял исходные позиции. В семь часов по телефону с командного пункта стрелкового батальона я доложил комбригу о готовности роты.

Однако наша решимость выполнить задачу, сочетавшаяся с естественным боевым волнением, была омрачена на рассвете, когда резко усилился юго-западный ветер и повалил густой мокрый снег. Видимость уменьшилась до 50-70-ти метров, а затем и до десяти. Разрывы снарядов и мин в ходе начавшейся в девять с половиной часов артподготовки мы с комбатом и командиром дивизиона уже не видели и точность стрельбы оценить не могли.

Командир роты старший лейтенант Михаил Васильевич Тулейкин и я, каждый из своего танка, проверили возможность наблюдения в направлении атаки, совпадавшем со встречным ветром. Я многократно протирал объектив прицела, но его тотчас же залеплял летевший навстречу снег. Смотровые приборы механика-водителя и башни забивало снегом намертво.

Тотчас по радио доложил командиру полка о том, что танки в атаку посылать нельзя.

– Та же погода у нас. Мою просьбу об отмене атаки докладывают вверх! – ответил подполковник Ершов.

Об опасности «слепой» атаки я доложил и комбригу. Поддержал нашу просьбу прервать подготовку и отложить атаку и полковник Кукушкин. Однако по непонятной причине в этом было отказано. Почему так поступил генерал-лейтенант Курочкин? Может там, где он сам был, видимость была лучше? Это мы так и не узнали.

Взволнованному командиру роты, стараясь не выдать свое беспокойство, говорю:

– Миша, даже после развертывания в боевую линию, сколько позволит огонь противника, атакуйте с открытыми люками. Еще раз напомните механикам-водителям, чтобы вели танки строго по заданному азимуту.

Танковая рота перешла в атаку. Мой танк шел рядом с танком командира роты. Танки направляющего взвода, за которым мы шли, тотчас исчезли в белой мгле. Артиллерия перенесла огонь в глубину, отчего на время стало тише.

Словно из снега вышли из окопов стрелки в белых комбинезонах и двинулись за танками в ту же мглу. Артиллерия и минометы противника открыли сильный огонь, видимо заградительный, но разрывы снарядов и мин слышались на рубеже, находившемся уже сзади нас.

Танки двигались медленно, но, несмотря на это, пехота часто залегала и отставала. Огонь, открытый танками, оказывал на противника, конечно, не столько поражающее, сколько психологическое воздействие. Прошу по радио комбата:

– Не отставайте от танков, опасность поражения пока невелика.

– Понял! Тороплю, но тыкаются как слепые котята, не знают, куда идти.

– На шум моторов идти, на шум моторов! – крикнул я в эфир комбату.

Когда огонь противника усилился, хотя и не был прицельным, и появились раненые, пехота залегла основательно. Саперы же, перебегая по колеям, образованным в снегу гусеницами танков, упорно шли за ними.

И вот рота миновала те самые сомнительные ДЗОТы противника, которые, как и предполагалось, оказались ложными. При проверке одного из них командир моего танка с саперами обнаружили две катушки кабеля и уже окислившиеся патронные гильзы.

Затем танки перешли первую траншею у северной окраины деревни, а в 50-80-ти метрах за ней – ДЗОТы, только что покинутые отошедшими гитлеровцами. И там, и там просматривались трупы, брошенное оружие, а в ДЗОТах – две 47-миллиметровые пушки и пулемет. Ни один ДЗОТ нашей артиллерией не был разрушен. Противник отошел на подготовленную позицию за речку Вязовку, откуда и вел огонь.

Без захвата южного берега речки стрелковыми ротами нельзя было найти и оборудовать броды для танков. Комбат по радио заверял, что роты продвигаются, а они не появлялись. Тогда я на танке вернулся назад, отыскал одного из командиров стрелковых рот, объяснил обстановку и попросил быстро выдвинуться к танкам.

– У меня нет больше кабеля, а без проводной связи с комбатом вперед идти запрещено.

– Выходит, вам для успеха нужны не танки, а кабель! – с возмущением сказал я. – Возьмите его в немецком ДЗОТе!

Во время встречи с командиром этой роты стало ясно, что комбат за своими ротами не продвинулся. Между тем ушло полчаса, пока рота выдвинулась к танкам, а позже – непосредственно к речке. Здесь огонь противника, хотя и неприцельный, был сильным, поэтому попытка роты перейти на южный берег не удалась. Нужен был весь батальон.

В это время ошарашил доклад Тулейкина о застревании левофлангового танкового взвода. Позже выяснилось, что взвод несколько отклонился влево и попал в болото; теперь он лишь с места вел огонь.

Около 16-ти часов уменьшился ветер и снегопад. Начало проясняться. Танкисты быстро прочистили оптику. Осмотревшись, был рад, что рота, кроме одного взвода, не потеряла свое направление. Стрелковая рота и саперы заняли окопы, ходы сообщения и некоторые ДЗОТы противника вблизи речки.

По мере прояснения с обеих сторон нарастал огонь, вскоре ставший ураганным. По башне барабанили пули.

– Миша, организуйте огонь, он – беспорядочный, – говорю по радио командиру роты.

– Понял! Начну с ДЗОТов и траншеи за Вязовкой.

Он быстро и четко организовал огонь, и вскоре стрельба гитлеровцев ослабла.

– Эх, пехоту бы сейчас, пехоту в атаку за речку! – кричит Тулейкин по радио.

– Понимаю, но имеющейся мало. Жду! – ответил я.

По взлетавшим и таявшим над лесной поляной облачкам в глубине обороны противника заметил позицию минометной батареи. Через комбата передал командиру дивизиона координаты цели, но лишь к наступлению темноты был открыт по ней огонь, и она на время «замолчала». Вновь переключившись в радиосеть роты, услышал команды Тулейкина, обнаружившего подход трех самоходных противотанковых орудий по лесной дороге с юга. Командир взвода младший лейтенант Лебедев со второго выстрела поджег головное орудие при выходе из ручья, а два других отошли назад, в его пойму.

– Миша, передай Лебедеву благодарность. Молодец он! -восхищенно передаю по радиостанции.

Через пару недель Олег Александрович Лебедев был награжден орденом Красной звезды.

А благоприятный момент для захвата южного берега речки был упущен. Наступали сумерки. Только к 20-ти часам, после вмешательства комбрига, основные силы батальона вышли к речке.

В полную растерянность пришел, побывав у засевшего в болото взвода. Непривычно было видеть сверху снежно-болотной жижи у одного танка полкорпуса, у другого – крышу корпуса, у третьего – только башню.

К 22-м часам поочередным выводом танков из боя были в них пополнены боеприпасы и горючее, а экипажи получили горячую пищу. Оперативный и заботливый помощник командира полка по тылу капитан Илья Семенович Африн своевременно все это доставил.

Атака полка в полосе 170-й стрелковой дивизии с десантом на танках шла также при отсутствии видимости, вследствие чего каждая вторая машина засела. Значительная их часть была вытащена в ходе наступления и вновь послана в атаку²⁸. И все же полк вклинился в оборону противника на 600—800 метров, приблизился к речке Вязовке и Обжино. И здесь пехота за танками не пошла; танки были остановлены. Лишь с прояснением, после 15-ти часов, она подошла к танкам. На фронте в два километра противник был выбит с первой позиции; удалось захватить до восьми ДЗОТов, в том числе три с орудиями, и до десяти блиндажей. Были подобраны десятки трупов и взяты пленные из 415-го пехотного полка 123-й пехотной дивизии. Артподготовка оказалась неэффективной, а авиация из-за нелетной погоды не действовала.

Как я узнал в конце суток, самоотверженно выполнял свою задачу командир взвода разведки младший лейтенант В. И. Котков. Когда его танк застрял, они вдвоем с командиром башни скрытно, по кустарнику выдвинулись к обороне противника и передали данные о местах орудийных ДЗОТов. Василий Иванович был смертельно ранен. Командир танка младший лейтенант Лядов огнем разрушил ДЗОТ и уничтожил две огневые точки. Во время эвакуации застрявшего танка был ранен и вскоре скончался. Котков и Лядов были награждены орденами Красной звезды посмертно.

К 22-м часам командира батальона и меня вызвал командир бригады. Чувствовалось, что он переживает неудачу: если в районе Вязовки продвижение составило до 700 метров, то у Ольховца всего 300—400. Заслушав комбатов, он сделал им суровые внушения. В частности, командиру 2-го батальона он сказал:

– У вас были танки, но батальон не сумел использовать их успех. Саперы шли за танками, а стрелки – нет. Надо командовать батальоном, а не присутствовать в нем!

А мне подумалось, что виновато и командование бригады: батальон был бесконтрольным. При наличии контроля полковнику Карлову было бы известно, что командир батальона не пошел за ротами вперед, не знал обстановку и даже в сей миг не представляет себе, где и в каком положении находятся его роты.

Затем о состоянии танковой роты доложил я.

– А как ваш батальон? – спросил он нашего комбата.

– Еще не успел разобраться с потерями, надо пополнить боеприпасы…

– А вот танкисты успели! – резко перебил он его. – А как артиллерия?

– Будем готовы к утру, за ночь подвезем боеприпасы, -доложил начальник артиллерии.

Комбриг решил возобновить наступление в 10 часов следующего дня.

С чувством вины и горечи, не покидавшими меня весь день, прибыл я на доклад к командиру полка. Вины потому, что не предотвратил застревание танков; горечи потому, что взаимодействия с пехотой и артиллерией достичь не удалось. Боевая задача не выполнена.

Подполковник Ершов был потрясен так неудачно сложившимся первым боем полка, но переносил случившееся мужественно.

– Не только в 126-й бригаде считают, что танкам все нипочем. Так думают и в 170-й дивизии, да и выше. Отсюда и пренебрежение нашим мнением. Право, надо же послать в атаку танки при отсутствии всякой видимости! – с возмущением говорил он. – Постарайтесь, Обатурыч, при овладении этой болотистой Вязовкой сохранить людей и танки, добейтесь выделения саперов для эвакуации.

Пережить потрясение было отчего. Как мы с капитаном Контрибуцием подсчитали, убитые и раненые были в семи экипажах, сгоревших танков – один, подбитых – шесть, в том числе три Т-70, но засевших и неэвакуированных – 14.

К рассвету 29-го ноября командиры стрелкового батальона и артдивизиона переместились, наконец, к ложным ДЗОТам, где находились мы со старшим лейтенантом Тулейкиным. С 10-ти часов, после довольно «жидкого» огневого налета, стрелковые роты попытались атаковать гитлеровцев на южном берегу Вязовки, но, встреченные организованным огнем всех видов, успеха не имели. А вечером поступило распоряжение о присоединении роты к полку.

Мне же досталось руководить эвакуацией застрявших танков. Роту саперов нам выделили и прикрыли взводом пехоты. В первые дни рота в светлое время заготовляла лес, а ночью вместе с экипажами строила бревенчатые настилы для подхода средств эвакуации к каждому танку. Затем каждую ночь, вплоть до 5-го декабря, шло медленное, мучительное вытягивание танков из болота под сильным минометным огнем фашистов: ведь шум моторов не скроешь. До 5-го декабря удалось эвакуировать два танка, а третий, засевший по башню, был эвакуирован в январе эвакоротой фронта, имевшей специальное оборудование.

До 2-го декабря 170-я мотострелковая дивизия, а с нею и наш полк, еще трижды возобновляли наступление, но безуспешно. В последующем, до 10-го декабря в мелких боях участвовало три-пять танков.

За время боев ходили в атаку до десяти раз, пока не были ранены, заместитель командира 1-й танковой роты по политической части старший политрук П. Г. Королев и командир взвода младший лейтенант Л. Л. Разгон. Каждый из них огнем разрушил по одному-два ДЗОТа, уничтожил по противотанковой пушке и вывел из строя десятки фашистов. Королев был награжден орденом Красного знамени, Разгон – орденом Красной звезды.

А потери полка день ото дня накапливались, поэтому эвакуация подбитых и застрявших танков, причем в основном в ночное время, под огнем противника продолжалась до 16-го декабря. В ходе ее особо отличились командир ремонтного взвода младший лейтенант X. Ф. Фаизов и командир эвакоот-деления старший сержант Г. В. Марков; они удостоены наград – орденов Красной звезды.

Урон, нанесенный противнику в описанных боях, выразился, примерно, в следующем: разрушено ДЗОТов – 14, раздавлено блиндажей и землянок – 13, уничтожено огневых точек с перекрытием и открытых – 20, противотанковых и самоходных орудий – 6, убито и ранено солдат и офицеров до 170-ти.

В строю оставались три командирских танка Т-34 и три Т-70. Все другие машины, кроме нескольких сгоревших, были стянуты для среднего и капитального ремонта в ремонтную базу армии.

По выходе из боя были обобщены и разобраны с командно-начальствующим составом и с сохранившимися экипажами поучительные боевые эпизоды и допущенные ошибки.

С командованием и штабом разбор провел заместитель командующего армией по АБТВ полковник Кукушкин. После критики действий полка он признал, что многое от него не зависело.

– Уже не первый раз я просил не посылать в бой танковые части поспешно, особенно вновь прибывший полк, давать им необходимое время на изучение противника и местности и, главное, надежно поражать противотанковые средства. Но не во всем нам идут навстречу.

От него мы узнали, что наступление 11-й армии проводилось во взаимодействии с 1 -й ударной армией, наступавшей на Рамушевский коридор с юга навстречу нашей армии с целью отрезать Демянскую группировку.

– С весны прошлого года почти ежемесячно бьем по коридору, часто с двух сторон, но безуспешно.

В конце разбора он сказал:

– Я удовлетворен результатами эвакуации. Главное сделано, танки стянуты, а отремонтировать сумеем.

Во время трехдневной передышки личный состав полка был помыт в прибывшей армейской подвижной бане. Люди, пережившие горечь утрат и радость того, что остались живы, восприняли баню, которой не видели месяц, с необычным наслаждением.

После бани в землянке подполковник Ершов Коллерову и мне, а затем и пришедшему с докладом начальнику штаба предложил по сто граммов водки. Настроение у нас стало мажорным. Тут капитан Контрибуций доложил:

– Двенадцать танкистов, в том числе пять средних командиров не помылись, их не оказалось.

– А где же они? – хитро улыбаясь и подмигивая мне, спросил командир полка.

– Адрес – старый, девчата в полевом госпитале.

– Какой госпиталь, где? – быстро и озадаченно спросил Коллеров.

– Полевой, тот, что в лесу за станцией Беглово. Еще перед наступлением они туда дорожку проложили, – ответил Виктор Мефодьевич.

– А почему никто об этом безобразии не доложил мне? Качая головой и смеясь, командир полка сказал:

– Семен Владимирович, не только вот трое нас и штаб, но и партийное и комсомольское бюро об этом знают. Выходит, знают все, кроме тебя.

– Иван Николаевич, надо срочно послать туда… вот Обатурова; он быстро приведет их в порядок и доставит сюда.

Сквозь смех подполковник Ершов проговорил:

– А почему ты считаешь, что к нему не приклеится какая-нибудь сестричка? Молодой, крепкий, стойки делает на руках, не чета нам с тобой.

И после паузы, уже без смеха, но и без нравоучения, добавил:

– Это же молодежь! Они уже смотрели смерти в глаза и, считай, многие, наверное, не знают сладость девичьего поцелуя. Скоро им опять в бой и кого-то не станет. Где тут безобразие?

Замполит был сконфужен, а командир полка распорядился:

– Прикажите старшему врачу: как только придут, так их на мытье под танковый брезент, к бочке с костром. А баню отпустить вовремя.

Семен Владимирович Коллеров прибыл на политработу в армию в 1939-м году по партийному набору с должности заместителя директора текстильной фабрики и прошел шестимесячные курсы политсостава. Воевать начал в должности комиссара танкового батальона. Не получив специальной танковой подготовки, он испытывал трудности в конкретной работе с танкистами, но осваивать танковое дело не спешил. До экипажей доходил редко.

19-го декабря полк поступил в подчинение командира 28-й гвардейской стрелковой дивизии, а утром 20-го получил новые танки: Т-34 – 18 единиц, Т-70 – 10, то есть почти три маршевые роты. С отправленными в ремонт подбитыми танками по установленному тогда порядку убыли механики-водители и командиры башен. Таким образом, с учетом потерь состав экипажей обновился на две трети. Как мы убедились в беседах с вновь прибывшими экипажами, их выучка, исключая фронтовиков, составлявших одну четверть, не выходила за пределы программ учебных танковых частей. Незавершенной оказалась и программа тактической подготовки рот.

Без задержки были организованы выверка и пристрелка оружия, вождение и стрельба. Опасность налета вражеских самолетов из-за небольшого снегопада и низкой облачности была незначительной. С прибывшими были изучены недостатки и ошибки, допущенные в предшествующих боях. В частности, это – случаи атаки переднего края обороны противника на низких скоростях, слабый огонь из пулеметов по траншеям и амбразурам ДЗОТов, стрельба по ДЗОТам и блиндажам в условиях, когда грунтовое покрытие их уже замерзло, не бронебойными, а осколочными снарядами.