Текст книги "Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне"

Пришлось пробыть в госпиталях более семи месяцев, в течение которых положение на фронтах решительно изменилось в нашу пользу, что радовало всех. Уже позади были крупнейшие сражения под Курском и широкое наступление

Днепру, его форсирование во многих местах. Неучастие в них, хотя и вынужденное, угнетало.

С другой стороны, в течение этих госпитальных месяцев свежо чувствовались боевые события под Старой Руссой. Переписываясь с командирами штаба, в частности, с майором И. Г. Кириллиным, знал обстановку в полку…

Иван Николаевич Ершов стал полковником, в том же, 1943-м году, был тяжело ранен, а с начала 1944-го года командовал гвардейской танковой бригадой. В феврале 1945-го года по состоянию здоровья и его просьбе был назначен начальником военной кафедры Нижнетагильского индустриального института. В 1947-м году был уволен в отставку по болезни.

Глава третья В Северной Таврии

1. Крушение «Восточного вала»

В один из последних сентябрьских дней 1943 года, получив назначение на должность начальника штаба механизированной бригады на Южный фронт, я в радостном возбуждении покинул изрядно надоевшее помещение управления бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. Превращение мечты о возвращении на фронт в явь притупило боль за потерянные в госпитале месяцы. Облегчилась и тяжесть от многодневного ожидания в коридоре управления вызова к хамоватому подполковнику, день ото дня не решавшему вопросы назначения все увеличивавшегося числа офицеров.

– Ты, майор, мало побыл на курорте, совсем мало! – издевательски выговаривал он, приняв, наконец, но не пригласив даже сесть. – Семь месяцев в госпитале с переломом бедра вместо максимум двух? Не торопился воевать!

Видя, что я посуровел, напрягся, он резко сказал:

– Будешь воевать на прежней должности. Понял?

– Готов воевать на любой должности, только поскорее на фронт! – решительно ответил я.

– Не злись, а то пошлю и на батальон. Завтра в девять – ко

мне!

Но на следующий день вместо девяти часов он прибыл в одиннадцать с половиной и представил меня полковнику, оказавшемуся заместителем начальника управления. После нескольких вопросов, касавшихся моего участия в боях, полковник спросил:

– Почему затянулось лечение?

– Главное в моем ранении – порыв двух нервов и раздробление бедренной кости. Когда сняли гипс, и я бросил, было, уже костыли, обнаружился свищ вследствие остеомиелита кости. Третья операция, вновь гипс и постель еще на 40 дней.

Осуждающе посмотрев на подполковника, полковник сказал:

– Вы – готовый командир танкового полка, но больше пользы принесете, воюя в мехвойсках, скажем, начальником штаба механизированной бригады. Школу общевойскового боя прошли, есть и теоретическая подготовка, а мехбригада -соединение общевойсковое.

И кратко обрисовав организационную структуру мехкорпуса и мехбригады, он спросил:

– Убедил ли я вас?

Пришлось задуматься. Быть командиром полка – дело самостоятельное. Но горький опыт говорил: на деле, в бою -никакой самостоятельности, все зависит от командиров стрелковых дивизий и полков. В мехбригаде же воедино соединены танки, мотопехота, артиллерия. Мечта!

И я согласился.

А 3 октября завершился долгий путь через Ростов-на-Дону и Донбасс в 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус, в 13-й гвардейской механизированной бригаде которого мне надлежало служить. На командном пункте, находившемся в степи западнее Большого Токмака, к командиру корпуса меня сопроводил начальник строевого отдела.

генерал-лейтенант танковых войск Трофим Иванович Танасчишин

У входа в блиндаж на складном стуле сидел генерал-лейтенант танковых войск. Это был Трофим Иванович Танасчишин, мужчина среднего роста, плотного телосложения, примерно сорока лет, с острым и строгим взглядом темных глаз, говоривший кратко и отрывисто.

Заслушав мое представление, он стал задавать вопросы.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь.

– При каких обстоятельствах были ранены?

– Во время атаки.

– Образование?

– Техникум, танковое училище и командный факультет академии механизации и моторизации.

Смерив меня недоверчивым взглядом и смотря то на меня, то на майора Ткачука, переспросил:

– Академия? Когда же успели!

После ответа, завершая разговор, генерал сказал:

– Ну что же, молодо, но не зелено. В бригаде академиков нет, да и во всем корпусе не густо. За дело!

И, встав со стула, он твердо пожал мне руку.

Примерно то же повторилось у начальника штаба корпуса генерал-майора танковых войск Владимира Ивановича Жданова, но завершилось для меня горестно.

– Танковый бой вы, надеюсь, знаете. Мехбригада же ведет общевойсковой бой, поэтому тотчас же теоретически и практически изучайте его с самых азов, – потребовал начальник штаба.

– Постараюсь, товарищ генерал. Понимаю, что бой мех-бригады в сравнении с боем танковой бригады, а тем более стрелковых полка и дивизии, имеет свои особенности…

– Постойте, постойте! Где вы постигали бой этих пехотных структур?

– На Северо-Западном фронте, под Старой Руссой.

Жданов громко засмеялся, и его подобострастно поддержали работавшие на карте два офицера⁵³. Но резко оборвав смех, он безапелляционно и с расстановкой продолжил.

– Сидя в окопах среди лесов и болот, никакому бою не научиться. Бригаду надо осваивать не с должности начальника штаба, а пониже. В Москве это не учитывают.

И дав понять кивком головы, что прием окончен, он сухо пожелал удачи.

При выходе из блиндажа я казнил себя за то, что вместо короткого «Есть!» пустился в рассуждение, вызвавшее отрицательную реакцию начальника штаба. (Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 июля 1943 года командный и начальствующий состав Красной Армии в воинских званиях от младшего лейтенанта до полковника был наименован офицерами).

А сопровождавший начстройотдела сказал:

– Кто не умеет воевать и прячется от пуль и разрывов, у нас в корпусе не задерживается. Учитесь у Танасчишина и Жданова – таланты!

– А у других, к примеру, у комбрига учиться можно? – не без умысла спросил я.

– У Афанасьева? – И, махнув рукой, добавил: – Не тот характер! Да и не наша школа.

Один прием ободрил, другой – удручил и удивил. В самом деле, полковник в Москве, прежде чем принять решение о назначении, разобрался с моим опытом, а начальник штаба корпуса без изучения решил для себя, что знания общевойскового боя у новичка не могут быть сколько-нибудь существенными. Не сложно было понять позицию генерала: раз человек не воевал в этом корпусе, отличающемся высоким мастерством, то и знания, и умение его не те, что надо. Вместе с тем этот эпизод вызвал стремление к безотлагательному освоению боя мехбригады.

У корпуса была короткая, но славная боевая история. Сформированный весной 1942 года как 13-й танковый корпус, он прошел пекло ожесточенных оборонительных боев на сталинградском направлении. В ноябре в его состав были включены три механизированные бригады, и в новом составе он принял участие в окружении группировки фашистских войск. После отражения попыток противник деблокировать окруженные войска он освобождал Ростовскую область, Донбасс и вышел к реке Молочной. За стойкость и массовый героизм его воинов 9 января 1943 года ему были присвоены почетные наименования «гвардейский» и «Сталинградский», одновременно он был преобразован в механизированный. Гвардейскими стали и входившие в его состав три механизированные бригады, их танковые полки и отдельные корпусные части. Позже в его состав была включена гвардейская танковая бригада.

Кроме четырех бригад, корпус имел два полка самоходно-артиллерийских установок⁵⁴, минометный и зенитно-артиллерийский полки и дивизион реактивной артиллерии. К сожалению, корпус не имел гаубичной артиллерии⁵⁵.

В целом же это было мощное соединение, отличавшееся подвижностью, маневренностью и значительной ударной силой. Существенно не уступая танковому корпусу по количеству танков и САУ (221 против 236), он превосходил его по мотопехоте – в два раза, по бригадной артиллерии и минометам -в три раза⁵⁶. (Самоходно-артиллерийская установка (САУ) отличается от танка отсутствием вращающейся башни. Горизонтальная наводка орудия в ограниченных пределах обеспечивается поворотной маской).

Тепло встретил меня командир бригады полковник Афанасьев. 47-летний Кирилл Антонович имел опыт гражданской и Великой Отечественной войн, до бригады командовал стрелковым полком. Среднего роста, с открытым приветливым лицом, тронутым уже морщинами, с сединой на висках, он подкупал простотой обращения и умением слушать собеседников.

– Наконец-то вы прибыли, ведь уже дней пять знаем вашу фамилию, – крепко сжав руку и приглашая к разговору присутствовавшего при этом начальника политотдела, проговорил он. И после паузы продолжил:

– Рад, что в бригаде появился образованный танкист. Буду рассчитывать на вашу помощь, поскольку я не танкист.

Пригласив сесть, спросил:

– Как вас приняли в корпусе, на что нацелили? Искренность комбрига настроила на откровенность.

– Командир корпуса – хорошо, а вот начальник штаба… Проявил какое-то недоверие насчет опыта и знаний, хотя еще меня не знает. В итоге осталось что-то гнетущее.

Переглянувшись с начальником политотдела, полковник проговорил:

– Спесь. Со мной полтора месяца тому назад было то же самое. Да и сейчас…

Он остановился на полуслове, согнал с лица появившуюся, было, тень и продолжал:

– У нас в службе полное согласие. Вот только бригада, как и весь корпус, не свое дело делает: то ее бросают рвать крепкую оборону, то заставляют обороняться на первой полосе.

После перехода в штабную землянку попросил заместителя командира бригады по политической части – начальника политотдела майора Яцкова рассказать о бригаде, что он любезно сделал.

Бригада была в мае-июне 1942 года сформирована как 17-я мотострелковая, летом участвовала в боях на Западном фронте, а в сентябре преобразована в механизированную с включением в ее состав 44-го танкового полка. С 1 ноября 1942 года она вошла в состав 13-го танкового корпуса, ставшего позже, как было указано выше, механизированным, и наряду со всеми другими бригадами разделила славные победы и горькие неудачи, пройдя тот же путь, что и корпус.

За умелые действия и героизм воинов в Сталинградской битве бригада и ее танковый полк получили почетное наименование гвардейских и, соответственно, новые номера – 13-я и 38-й.

Наряду с отдельным танковым полком, в бригаду входили три мотострелковых батальона, каждый из семи рот и батарей, артиллерийский дивизион, минометный батальон, отдельная рота автоматчиков, пять рот боевого и две роты материально-технического обеспечения. Перечисляю организационную структуру для того, чтобы было понятно все последующее изложение. В ее боевом и численном составе было: 3651 человек личного состава, 39 танков, в том числе семь легких, пушек 76 и 45-мм – 24, минометов 120 и 82-мм – 30, автотягачей и автомашин разных – более трехсот.

Словом, в бригаде были воедино и удачно соединены ударные и огневые средства и высокоманевренная пехота. Однако она имела слабые средства ПВО и ограниченный запас боеприпасов. Будучи сильной по штату, она, как увидим дальше, в своем штатном составе выступала крайне редко.

Радуясь, что попал в гвардию, в то же время понимал, что это почетное звание завоевано воинским мастерством, отвагой и кровью других воинов; мне же предстоит еще на поле брани завоевать право называться гвардейцем.

В то время бригада уже третьи сутки занимала оборону во втором эшелоне корпуса на рубеже загон, высота 99,5, в четырех километрах западнее Молочанска (схема №3), поэтому прежде всего изучил ее позицию и состояние частей и подразделений. К великому огорчению из-за больших потерь, понесенных в Донбасской операции и в последнем наступлении, укомплектованность ее людьми и основными видами вооружения не превышала 50—60%, а по автомобилям и 35-ти. Иначе говоря, имелось не более половины той мощи, которая была заложена в штате.

К обороне корпус перешел после наступления. По документам и рассказам офицеров штаба уяснил, что с конца сентября войска Южного фронта начали новую наступательную операцию с целью разгрома группировки гитлеровцев, оборонявших рубеж реки Молочной. При этом на направлении главного удара Высокое, Веселое они за четыре дня лишь вклинились в оборону на 2—4 км, но не прорвали ее.

В сложившейся обстановке корпус вместо развития успеха, к чему он готовился и что соответствовало его предназначению и опыту, был включен в состав 2-й гвардейской армии, и 30-го сентября совместно со стрелковыми дивизиями, без существенной подготовки, наспех пытался прорвать оборону на участке Октоберфельд, Трудолюбимовка, но без успеха.

– В чем выражалась эта попытка совместного прорыва? -спросил я майора Николая Ивановича Харина, заместителя начальника штаба по оперативной работе, кстати, единственного в штабе танкиста.

– Бригады атаковали «перекатом» через стрелковые полки, а последние должны были наступать непосредственно за нашими танками, вместе с нашей мотопехотой.

– Как бы «внакладку»? Значит, боевые порядки перепутались?

– Этого не случилось только потому, что из-за сильного огня пехота за бригадой не пошла, осталась в своих окопах. Иначе перепутывание боевых порядков произошло бы, управление могло бы нарушиться, и при сильной фашистской контратаке могла возникнуть паника.

Бригаде, корпусу в целом пришлось в течение последующих двадцати дней участвовать еще в трех подобных попытках прорыва обороны по западному берегу реки Молочной, то есть действовать в общей сложности почти месяц в несвойственной ей роли.

Очередная попытка была предпринята 10 октября. Тогда главный удар 2-я гвардейская армия наносила в прежнем направлении. В голосе командира корпуса, ставившего боевые задачи командованию бригад, чувствовалась приподнятость:

– Корпус вместе с 5-м гвардейским кавкорпусом включен в состав конно-механизированной группы (КМГ) и после прорыва дивизиями 13-го и 1-го гвардейских стрелковых корпусов главной полосы обороны на глубину 6—8 км входит в прорыв и развивает успех в направлении Радостное, Новобогдановка. Его поддерживает легкая артбригада и штурмовой авиаполк. Следовательно, мы избавлены от прорыва обороны.

Это сообщение вызвало радостное оживление среди присутствовавших, осветившее улыбкой и лицо генерала Танасчишина, как мне сказали, нечастой.

Наша 13-я гвардейская мехбригада должна была войти в прорыв на левом фланге корпуса, развить успех 151-й стрелковой дивизии в направлении Трудолюбимовка, Карлсруэ,

Привольноe, имея соседями: справа – 14-ю гвардейскую мех-бригаду, а слева – 3-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

Говорил комкор не торопясь, подчеркивая наиболее важные места замедлением речи, и настолько четко, что понять что-либо двояко было невозможно. Впервые на войне я слышал такую грамотную и предельно четкую постановку боевых задач.

Как позже узнал, Трофим Иванович начал службу в Красной Армии с момента ее создания, в возрасте пятнадцати лет. Активно участвовал в гражданской войне, а в Великую Отечественную вступил в должности командира танковой бригады. Он приобрел разносторонний командирский опыт и глубокие оперативно-тактические знания.

Для меня ввод в прорыв и действия в глубине обороны противника были делом новым, поэтому в смысл указаний комкора тщательно вдумывался и записывал.

Начальник штаба корпуса дал начальникам штабов бригад указания по боевому обеспечению и управлению.

– Старых промахов не повторять: радиостанции РСБ и РБМ в сетях штаба корпуса всегда иметь рядом и при вызове мною или начоперотдела подскакивать пулей; перемещать вперед командные пункты за первыми эшелонами бригад.

Владимир Иванович вступил в Красную Армию добровольно, восемнадцатилетним юношей в 1920 году и успел принять участие в боях гражданской войны. Заочно окончил Военную академию имени Фрунзе и шестимесячный курс академии Генштаба в 1942 году. Как танкист прошел лишь краткосрочные бронетанковые курсы, но опытом службы в танковых войсках обладал десятилетним. Несмотря на отсутствие фундаментальной военной подготовки, в военно-техническом отношении он был подкован достаточно хорошо. В действующей армии находился с мая 1942 года.

Я ждал, что начальник штаба корпуса на основе общих указаний комкора остановится на деталях взаимодействия, однако этого не услышал. Другие начальники штабов вопросов не задали, а я, как новичок, счел делать это преждевременным. Необходимые разъяснения решил получить в оперативном отделе штаба и у корпусных артиллеристов.

Сначала обратился к начальнику оперативного отдела подполковнику Дмитрию Яковлевичу Баштану.

– В системе централизованной в масштабе 1-го гвардейского стрелкового корпуса артиллерийской поддержки ввода в прорыв каков состав артиллерии, поддерживающей нашу бригаду?

– Почему вы лезете с вопросом, который относится к командованию артиллерией? – вопросом на вопрос ответил Баштан.

– Потому, что это относится к общевойсковому решению, принимаемому комкором.

– Не умничай, иди к артиллеристам! – резко оборвал он меня.

В свою очередь, не счел нужным разобраться командующий артиллерией корпуса майор Симон Юдович Махлин.

– А вы что, не слушали комкора? – изучающе и с чувством превосходства ответил он.

– Слушал, но комбрига интересует не вообще поддержка, а какие части поддерживают бригаду для того, чтобы организовать с ними взаимодействие.

– Зачем вам это? Ваши заявки на огонь, передаваемые нам, выполняются централизованно. А если у стрелковой дивизии еще что-то выпросите, то тем лучше.

При последующей встрече с командованием 151-й стрелковой дивизии мы получили согласие лишь на то, что в период ввода в прорыв на КП нашей бригады будет следовать командир смешанного дивизиона артполка дивизии и выполнять ограниченное количество огневых задач по нашим заявкам.

Было обидно встретить здесь, как ив 11-й армии, сверхцентрализованное управление артиллерией, без выделения ее на поддержку бригадам, пренебрежение к организации взаимодействия с ней.

Во время подготовки к вводу в прорыв наше представление о характере обороны противника приняло законченный вид. Это была южная оконечность оборонительного рубежа, названного фашистским командованием «Восточным валом». На нашем направлении он проходил по западному, господствующему берегу реки Молочной, строился полгода с массовым принудительным привлечением местного населения и состоял из двух-трех полос обороны общей глубиной 18—20 км. Первая полоса включала сеть батальонных узлов сопротивления и опорных пунктов, оборудованных траншеями, ходами сообщения, долговременными (ДОТ) и дерево-земляными (ДЗОТ) огневыми точками в сочетании с противотанковыми рвами, минными полями и проволочными заграждениями. Глубина и ширина рва, захваченного нами в районе Ровное, была такова, что по нему свободно и скрытно двигались автотягачи с пушками. Опорные пункты имели немало противотанковых орудий, укрытых легких штурмовых орудий в качестве бронированных огневых точек.

5 октября был сделан командиру бригады обстоятельный доклад.

– На направлении предстоящих действий в обороне – 17-я пехотная дивизия, а в глубине, за второй полосой, в резерве -9-я пехотная дивизия, переброшенная из Крыма. Переброска идет и из района Мелитополя, – докладывал начальник разведки бригады. – Плотность и глубина построения обороны возрастают. 17-я пехотная дивизия усилена одним-двумя батальонами танков T-IV и дивизионом истребителей танков «Фердинанд». Только на участке Ровное, Трудолюбимовка (3 км) гитлеровцы имеют два дивизиона артиллерии и четыре минометных батареи.

– Так, так… значит, противник раскрыл направление главного удара?

– Возможно.

– А что на переднем крае, в батальонных узлах, на всю глубину первой полосы? – спросил комбриг.

– Товарищ полковник, сведения пока скудные, направил офицеров связи в штаб 151-й дивизии и в ее полки, – доложил я.

– Надо собрать, товарищ Обатуров, сведения о целях в ближайшей глубине обороны к началу завтрашней рекогносцировки.

Это было сделано. Отмечалось значительное количество целей, но сведения о их точных местах были весьма приближенными.

Таким образом, прорыв обороны по западному берегу реки Молочной являлся сложным делом, требовал тщательной подготовки и создания большого общего и огневого превосходства на участках прорыва.

Обычно незнание того, что в данный момент требует дело, у меня всегда вызывало беспокойство, тревогу. В данном случае новым, неизвестным для меня был порядок ввода бригады в прорыв.

При разработке предложения командиру бригады по решению на ввод в прорыв я спросил заместителя и помощника по оперативной работе:

– Как в предыдущих боях строился походный и предбоевой порядок мехбригады, когда входили в прорыв?

– Так же, как в танковых частях и соединениях, – ответил майор Харин.

– Значит, поступим так: танковый полк – в первом эшелоне, своими тремя танковыми ротами – в линию, в голове трех колонн; в каждой колонне – один мотострелковый батальон частью десантом на танках, частью в тягачах артиллерии и частью – пеший; артиллерийский дивизион и минометный батальон – за танковыми ротами. Развертывание колонн в предбоевые порядки – при встрече с противником.

– Годится, – сказал Харин, присоединяясь к моему рассуждению. – А пешие мотострелковые роты к рубежу ввода в прорыв выдвинем раньше колонн, чтоб не отстали.

– Верно. И расположим их за обороняющимися стрелковыми ротами 151-й дивизии.

Согласившись с предложением штаба, полковник Афанасьев с досадой заметил:

– У нас не мотопехота, а пехота. Однако же, что в строю, то и в бою. Так, что ли?.. А как обеспечивается объединение расчлененных батальонов?

– На рубеже развертывания в ротные колонны будут находиться офицеры из батальонов и танкового полка со связными, имеющими фонарики и ракетницы с ракетами различных цветов, – доложил я.

– Согласен.

Весь день 6-го октября комбриг и штаб с привлечением командиров частей и подразделений занимались организацией боя на местности: на рассвете и в сумерки – на переднем крае, днем – в полосе предстоящего выдвижения. А 7-го и 8-го октября организация боя продолжалась в подразделениях. В этой, первой для меня подготовке боя бригады, не сразу перестроился на роль начальника штаба, не раз брался за функции командира в ущерб своей главной задаче – организации управления. И за это поплатился. Впервые встретившись с большим объемом проводной связи, ограничился лишь постановкой задач и планированием ее, не вникнув конкретно. В местах многочисленных соединений проводов из-за дождливой погоды произошли замыкания на мокрый грунт. В результате к рассвету 9-го октября, дня, на который был назначен прорыв, не было проводной связи с танковым полком и одним мотострелковым батальоном. Поскольку до начала наступления связь по радио была запрещена, то создалось критическое положение. В установленное время о готовности колонн не все командиры доложили полковнику Афанасьеву. В таких случаях, как говорят в народе, беда беду накликает. Начальник штаба корпуса в порядке проверки боевой готовности связи и войск в шесть часов попытался переговорить по телефону с командиром танкового полка нашей бригады. Это ему не удалось, и он связался со мной.

– Обатуров, вы к бою готовитесь или спите? До срока готовности остался час. – Вам это что-нибудь говорит?

– Виноват, товарищ генерал, не учли погоду. Через 15—20 минут связь с КП танкового полка будет работать через КП 1-го батальона.

– Признанием вины не отделаетесь в случае, если полк не примет команду. С должности долой и под суд!

Он был прав.

Чем основательнее мы изучали оборону противника, тем больше убеждались в ее прочности. И в ходе организации взаимодействия со 151-й стрелковой дивизией как по линии общевойсковых, так и артиллерийских штабов, нас особо интересовал состав поддерживающей артиллерии, а также авиации.

– Из-за недостатка артиллерии продолжительность артподготовки увеличили, вследствие чего интервалы между огневыми налетами по важным целям удлинились, цели могут ожить или даже сменить позиции, – волновались в штабе дивизии. Их тревога передалась и нам.

В связи с этим по дороге из штаба дивизии я высказал комбригу возникшее у меня опасение:

– Товарищ полковник, не подготовиться ли нам ко второму варианту действий – прорыву обороны, как это было 30-го сентября?

– Да, такое может повториться. Для этого нужно все вопросы согласовать с дивизией, но без приказа комдив на это не пойдет.

– Хотя бы подготовиться по тем вопросам, которые зависят от нас, от бригады.

– Что же, это – дело.

Мы наметили рубежи развертывания, колонные пути, районы огневых позиций артиллерийских и минометных подразделений и сообщили их командирам частей и подразделений.

В ходе подготовки к наступлению ближе познакомился с заместителем командира бригады по политической части -начальником политотдела майором Яцковым. Не в пример некоторым другим политработникам, он задачи подразделений, районы огневых позиций, пути движения, сведения о противнике тщательно наносил себе на карту. Он знал также мои указания по разведке, связи, местам пунктов управления и регулирования движения. Задачи по партийно-политической работе им ставились весьма конкретно. Он успевал побывать и в подразделениях, и в группах офицеров, проводивших работу на местности.

– В танковом полку привезли бронебойные снаряды в одну роту по три на танк, а в другие – по восемнадцать, – докладывал он полковнику Афанасьеву во второй день подготовки, вечером. – Командование полка исправляет это. А вот безответственность бригадная: во 2-ю роту минометного, в минроту 2-го мотострелкового батальона подали мины без боевых зарядов.

Тут же получили нахлобучку начальники артиллерии и службы артиллерийского вооружения и убыли исправлять положение, а я, с благодарностью слушая этого 25 – летнего политработника, внутренне испытывал стыд за то, что вверенный мне штаб опаздывает с контролем.

В ночь с 8 на 9 октября, при выходе в исходное положение, бригаде пришлось преодолевать грязь. Почти трое суток лил дождь, сделавший дороги труднопроходимыми. Всюду были слышны работающие на больших оборотах двигатели буксующих машин. Личный состав всю ночь толкал машины, тянул орудия, естественно, вымок и вымазался в грязи. Вместо трех часов по плану, «сотворенному» мною и штабом, на выход бригады в исходное положение ушло восемь часов, а маскировка колонн продолжалась и после рассвета. К счастью, разведывательные самолеты противника из-за низкой сплошной облачности не летали.

Из-за нелетной погоды на рассвете была проведена лишь артиллерийская подготовка. Дивизия перешла в атаку, имея впереди до 20 танков и 76-мм самоходных установок (СУ-76). Ей удалось лишь вклиниться в оборону гитлеровцев и захватить противотанковый ров. Ее остановил мощный огонь артиллерии, минометов, пулеметов и противотанковых орудий как из ДЗОТов, так и открыто расположенных. Горели танки и самоходки. В течение дня дивизия несколько раз пыталась атаковать, но безрезультатно. Огневые средства фашистов оказались не подавленными. Прав был полковник Афанасьев: враг раскрыл замысел нашего командования и усилил это направление. События дня завершились контратакой полка фашистской пехоты при поддержке танков и истребителей танков «Фердинанд», оттеснившей дивизию на те позиции, с которых она начала наступление.

С истребителями танков «Фердинанд» я встретился впервые; на меня они, как и на других танкистов, произвели сильное впечатление. Их появление легко обнаруживалось по специфическому полету снарядов – с невиданной до того скоростью, раскаленных. В связи с этим кратко коснусь того бронетанкового вооружения, которое появилось у немцев в 1943 году и впервые применено в битве под Курском. Это – тяжелый танк T-V1 «Тигр», средний T-V «Пантера» и тяжелый истребитель танков «Фердинанд». Их появление было обусловлено необходимостью борьбы с советскими танками Т-34, превосходящими немецкие Т-Ш и Т-IV по всем характеристикам.

Перечисленные немецкие машины были оснащены более мощными пушками: тяжелый танк и истребитель танков – 88-миллиметрового, средний – 75-ти миллиметрового калибров с невиданной до того начальной скоростью бронебойного снаряда, превышавшей начальную скорость танка T-IV в 1,4 раза; они имели в 1,5—3 раза толще броню, чем этот последний.

«Тигры» и «Пантеры» стали пробивать лобовую броню танков Т-34 на 1300 м и ближе, а «Фердинанды» – на 2000 м; танк же Т-34 пробивал у этих машин практически только бортовую броню. Танковый бой при встрече с этими машинами, танками и истребителем можно было выиграть лишь за счет большого численного превосходства. И пока наша страна не противопоставила этим танкам и истребителю новые средства, мы с июля 1943 года по декабрь 1943-го чувствовали себя нелегко. (В литературе часто неточно называют всякие бронированные (противотанковые) немецкие средства самоходно-артиллерийскими установками, распространяя на них нашу терминологию. В действительности надо различать: а) самоходные орудия, на шасси танков, с легкой броней спереди и с бортов и открытые сверху; б) штурмовые орудия (калибр 75, 88, 105, 128, 150 мм), где пушки установлены в поворотных масках, а машина бронирована со всех сторон. Истребитель танков относится к ним).

Пронаблюдав бой, комбриг и я вернулись во второй половине дня на свой КП, с волнением ожидая новых распоряжений. Переживания смягчило приятное сообщение из штаба корпуса: начавшееся днем раньше наступление южнее Мелитополя привело к прорыву там первой полосы обороны.

А затем случилось то, что мы и ожидали: неудача заставила вышестоящее командование вновь применить мехкорпус для прорыва обороны, причем уже с утра следующего дня.

Генерал-лейтенант Танасчишин, мрачный и раздраженный, вслед за постановкой командованию бригад боевых задач, сказал:

– На пехоту не оглядываться, прорветесь – придет и она. Мы отвечаем, как за прорыв, так и за развитие успеха. Светлого времени нет, учитесь готовить прорыв ночью.

При возвращении в бригаду комбриг высказал беспокойство:

– Боюсь повторения 30-го сентября. Да и какой прорыв, если нам не дали артиллерии.

– Почему бы корпусу и бригадам не подчинить артиллерию и не дать самостоятельные участки прорыва? – задался вопросом я.

– Не хотят доверить самостоятельный прорыв танкистам, обладающим небольшим опытом в этом деле. А зря!

– Получается, что мехбригада используется для непосредственной поддержки пехоты?

– Вы попали в точку.

На тщательную подготовку прорыва времени не было. После постановки задач танковому полку и подразделениям на организацию боя оставалась ночь. Меня с начальником артиллерии комбриг направил к командиру 151-й стрелковой дивизии, с двумя полками которой предстояло прорывать оборону на участке Ровное, Трудолюбимовка.