Текст книги "Очищение болью (сборник)"

Гранатовый сад

«Вооруженные конфликты в Чеченской Республике стали одним из звеньев беспрецедентного разрушительного процесса, начавшегося с перестройки».

Галина Заурбекова, кандидат экономических наук. (Журнал «Жизнь национальностей», № 1, 2009 год).

Действительно, потрясшая мир, контузившая сознание бывших советских граждан чечено-русская трагедия стала одним из звеньев в цепи так называемых «горячих точек» межэтнического, этнополитического напряжения, создаваемого, как это ни ужасно и мерзко, силами, оказавшимися не где-нибудь, а в самом руководстве страны, силами, содействующими грабежу и распаду государства, которым они управляли.

Чечня была избрана в качестве испытательного полигона, чтобы отвлечь внимание народа державы от разворовывания национального достояния. Это факт. Но не факт, что это был единственный полигон. И не все начиналось здесь. Здесь только продолжилось. Чечню удалось поджечь, чтобы там не говорили, в последнюю очередь.

До этого были и Узбекистан, и Карабах, и Таджикистан. Правда, тогда здравствовала могучая армия. О подвиге ее воинов, в частности, охранявших в июне 1993 года таджикско-афганскую границу, мне очень хотелось бы напомнить. Ощущения того времени, события, пережитые кровно, неотступно, словно сегодняшний день, волнуют и тревожат меня, побывавшего в ту пору на огненных рубежах Отечества. Восстанавливая с предельной точностью происшедшее, мысли, что волновали тогда, я убеждаюсь: то, что произошло более 15 лет назад в Таджикистане, было прологом российской катастрофы, предтечей и предупреждением, из чего корыстолюбивые власти так и не захотели сделать должного вывода.

* * *

Фашистские захватчики, в июне 1941 года получившие первый отчаянный отпор наших воинов на границе, долго не могли сообразить, почему так ожесточенно сопротивляются пограничные заставы? Могли ли понять фашисты, что «культ зеленых фуражек» имеет в России тысячелетнюю традицию, что в нашем Отечестве, у которого испокон века было множество врагов, служба пограничника, порубежника была в особом почете, а люди, несущие эту нелегкую службу, как никто понимают: граница державы – неотъемлемый атрибут государственности.

Понимало это и новое поколение защитников Отечества, стоящих в дозорах на таджикско-афганских рубежах, ставших в жаркие дни 1993 года почти сплошной огневой линией.

Он, гранатовый сад, начинался сразу же за погранзаставой, а местами тонкие ветви деревьев с ажурными листьями колыхались нежно и ласково прямо над колючей проволокой опорного пункта. В конце мая сад зацветал огненным цветом. И тогда пограничникам, истосковавшимся по своим родным и любимым, казалось, что кто-то раскидал по «колючке» рубиновые девичьи сережки.

Теперь этого сада нет, Он сожжен «нурсами» (неуправляемыми ракетными снарядами), выпущенными с «грозного грифа афганской войны» – вертолета «МИ-24». Но несколько гранатовых деревьев растет у солдатской казармы. Я смотрю на красные бутоны соцветий, но с рубиновыми сережками сравнить их уже никак не могу. Сейчас они больше похожи на капли застывшей крови – солдатской крови, что несколько дней назад обильно оросила эту землю и запеклась бурыми, еще не очищенными пятнами на гимнастерках бойцов, на стенках окопов, траншей.

…Был обычный субботний день, называемый у пограничников «похозяйственным». На вышке стоял часовой, солдаты убирали территорию, готовились к бане, командир заставы Дмитрий Бусурин с женой Ириной и полуторагодовалой дочкой Танечкой спустились в сад набрать алычи для компота. За ними увязался сержант Гриша Шеремет, разбитной, веселый парень, сегодня находящийся в особо приподнятом настроении, поскольку на завтра-послезавтра ожидалась «оказия» в погранотряд, с которой он, уже демобилизованный, и должен был покинуть навсегда этот краешек каменистой земли. И он покинет ее, но бездыханным…

А пока сержант подкидывал кверху командирскую дочку-малышку, ставил ее на плечи себе, чтобы та сорвала сама «желтую кафетку», и все шутил, балагурил:

– Товарищ старший лейтенант, помните, как встретили нас, выведенных из Восточной Германии, на таджикской земле? Вам сказали там: «Ауффидерзеен», а мы говорим: «Салям-алейкум».

– Ты, Григорий, теперь лучше подумай, что невесте скажешь? А ну как не дождалась тебя? – подначивала сержанта командирская жена.

– Изрублю на пятаки, – напускал на себя суровость казацкий сын Шеремет, и тут же расплывался в блаженной, обаятельной улыбке.

Они вернулись на заставу в восемнадцать тридцать, по пути поболтав с гражданским мотористом Ахматом Одинаевым, который только что закончил ремонт последней машины и тоже ожидал «оказии», дабы отбыть в отряд.

Командирская жена присела с дочкой около солдатской курилки. Бусурин вошел в узел связи, где, как показалось, зазвонил телефон. Но трубку схватить он не успел. Оглушительный грохот, усиленный горным эхом, больно ударил по ушным перепонкам. Противоположная стена «поплыла». Выскочил на улицу: в воздухе – осколки шифера с крыш, банки консервов, сухари, макароны. Земля горела, горела синим пламенем. И в этом аду он услышал и подхватил кем-то брошенный рык: «К бою!».

Снаряженный автомат был при нем. Солдаты неслись к пирамиде с оружием. А жена и дочка вжались в курилку.

– Иринка, в убежище!

Но у той отнялись ноги. До убежища метров двадцать Пули свистят. В голове мелькнуло: коль свистят, значит – мимо. «Свою» обычно не слышат. Схватил в охапку жену и Танюшку, пробежал метров пять – ступеньки, ведущие в нижний склад. Там хранили капусту. Скорей – туда! Толкнул Ирину с дочуркой. Упали. Жена разбила колени. Ничего – уползла под бетонное перекрытие. Опрометью – к бойцам. Молодцы – не растерялись. С Альбертом Зуфаровым, рядовым, командир вышибает окно, устанавливает АГС – автоматический станковый гранатомет. Под его прикрытием застава уходит в опорный пункт. Без потерь.

Часы показывали 18.33. В отряд – на «большую землю ушло сообщение: «Находимся в кольце огня. Бьют в упор из гранатометов, минометов, пулеметов и автоматов со стороны сопок, распадка Щиляу, гранатового сада, и с сопредельной стороны из афганского кишлака Анжис – расстреливают «эрэсами» (реактивными снарядами). Отбиваемся».

Они отбивались, вернее, вели отчаянный яростный бой около шести часов. Прошедший Афганистан, командующий группой пограничных войск РФ в Республике Таджикистан, генерал-майор Анатолий Чечулин скажет потом при встрече: «Там было пожарче, чем в Афгане».

Мне, штатскому человеку, судить об этом трудно. Но я был на расстрелянной, но не застреленной заставе. Пятачок земли – да-да, пятачок: полгектара каменистых угодий, обнесенных каменным ограждением, где располагаются казарма, впритык к ней офицерские комнатки, кухня, склад ПФС, оружейный склад, стоянка машин, собачник, конюшня, подсобное хозяйство. И тридцать пять бойцов-пограничников, против которых, как стало известно затем из оперативных донесений, было брошено около трехсот озверевших, вооруженных до зубов и отменно обученных головорезов-боевиков, управляемых опытнейшими афганскими командирами. Враг занял наивыгоднейшие позиции – высоты напротив заставы: она лежала внизу как на ладони; неприятель выбрал для нападения наиудобнейшее время – наступление темноты (на юге, в горах, смеркается рано и быстро); напал коварно, вероломно и не добился цели: не смял, не уничтожил горстку парней с зелеными погонами на плечах. Да, он разнес в пух и прах постройки, превратил солдатский плац в лунный пейзаж, но нога его так и не ступила на этот крошечный участок священной земли. Скатиться с сопок вниз, на головы пограничников, боевики не посмели: ответный огонь из окопов и траншей был плотным и прицельным.

Погиб от прямого попадания «эрэса» рядовой Хусейн Хамидов, упал изрешеченный осколками мины Кобил Эшонкулов, с пробитой каской опрокинулся на соседа, рядового Богуса, младший сержант Максуд Азимбаев, заливая кровью гимнастерку товарища. Разорвав свое хэбэ, Богус стянул командиру рану, дотащил его до убежища. С простреленной ногой приполз в окоп начальника заставы рядовой Александр Таран.

– В убежище, немедленно! – приказал Бусурин.

– Нет, командир, там, на оружейном складе, Ахмат зашивается, начиняет рожки. Надо помочь.

– Ахмат, гражданский?

– Ну да, моторист. Так я к нему?

После боя, на другой день, Бусурин, поседевший и повзрослевший за ночь, наверное, лет на десять, увидит «вольнонаемного» Ахмата с автоматом в руках, стоящим на посту у ворот разбитой заставы, и не сдержится – стиснет его в своих объятиях. Как обнимет порывисто и рядового Руслана Дзангиева, шебутного, вертлявого парня, которого сколько раз за различные выходки хотел было отправить на гауптвахту. А тут, в бою, оставшись совсем один на левом фланге, в течение часа он хладнокровно и методично вел огонь по противнику из станкового гранатомета, пока не пробрался к нему на помощь майор Александр Поликарпов.

В горячке боя люди не замечают бега времени, лишь подсознательно чувствуют, что оно летит и что пора бы прийти подмоге, но ее почему-то нет. Правда, почему не летели вертолеты, было уже понятно. Поздно. Очертания гор растворились в сумраке. Лететь по реке Пяндж, по которой и проходит граница – большой риск. На сопках, на противоположном берегу, засели снайперы. Вертолет для них – лакомая цель.

И все-таки они прилетели. Прошли не выше десяти метров над уровнем воды, слившись с линией видимости. Лишь на подходе к заставе первый из них был обстрелян боевиками. Получив четыре пробоины, потеряв хвостовое оперение, с разбитыми лопастями винта он не смог сбросить боезаряд на позиции противника. Но второй «МИ-24», ведомый командиром эскадрильи подполковником Владимиром Никитюком, сумел проскочить снайперские заслоны и ударить по боевикам, засевшим в гранатовом саду, сорокаснарядным ракетным залпом.

По Никитюку открыли огонь из кишлака. Григорий Шеремет, прикрывая спасителя, выскочил на бруствер окопа, пустил меткую очередь по пулеметному гнезду, но и сам был сражен снайперской пулей.

– Ты ранен? – бросился к нему рядовой Ризаев.

– Нет, я убит, – спокойно ответил Григорий. Его тело перенесли в убежище, куда по лазу с овощного склада протащили вскоре и жену командира с дочкой. Рядом с покойниками и истекающими кровью ранеными бойцами два слабых существа провели всю ночь.

Бой пошел на убыль, когда с соседней заставы пришли на помощь две БМП. Ночью, рискуя в любую секунду напороться на фугас, они пробирались к соседям, прикрывая друг друга. Трудно представить, но в самых подозрительных местах капитан Олег Поляков, командовавший передвижением бронемашин, соскакивал с брони и, как живой миноискатель, бежал впереди БМП, подобно лейтенанту Малешкину, герою известной книги Василия Курочкина «На войне как на войне».

Взломав железные ворота заставы, грозные машины вошли на ее территорию и, развернувшись, открыли огонь по противнику. Десант занял боевые позиции. В это время по рации поступило сообщение от наших армейцев: «Ждите ракетно-бомбового удара по сопкам». И вмиг умолкли вражеские пулеметные очереди. Часы показывали полвторого ночи.

Из окопов не выходили до рассвета. Страшная, черная тишина стояла вокруг. Пошел дождь. Он лил затем двое суток подряд, превратив горные речушки в непроходимые, клокочущие водопады. Застава была отрезана от «большой земли». Ни вертолеты, ни бронемашины подойти к ней не могли.

Лежали на разбитом крылечке трупы бойцов: Григория Шеремета – русского парня, Хусейна Хамидова – таджика, Кабила Эмшонкулова – узбека; мучились раненые: Максуд Азимбаев, Александр Таран, Дмитрий Маркин, контуженный Ришат Талипов. Бродила с мамой по разбитой территории маленькая девочка и плакала об убитых кроличках, хрюшках, лошадках.

Пограничники несли дозор, собирали трофеи, брошенное врагом оружие: гранатомет с зарядом в стволе, пулеметные ленты, душманские фляжки для питья. На соседних участках постреливали.

Пострадавших, убитых и мать с дочкой удалось вывезти с заставы на третий день. В погранотряде героев встречали все – от мала до велика. Останки погибших выставили для прощания в Доме культуры. Укрыты защитники границы были – и русский, и узбек, и таджик – российским флагом.

А где-то в ущельях, на берегу стремительного Пянджа, у разбитых стен погранзаставы отцветали уцелевшие гранатовые деревья, красные лепестки устилали жесткую землю: гранатовый сад лил кровавые слезы…

Впереди были слезы матерей.

Мы возвращались из Таджикистана военным транспортным самолетом. Почерневшие от белого солнца пустыни и тяжелого ратного труда усталые бойцы и офицеры, летящие в центр кто в отпуск, а кто к новому месту службы, лежали вповалку на шинелях, брошенных на железный, избитый заклепками пол воздушного лайнера. У задней стенки прикрученный проволокой к днищу самолета покоился «груз-200». На железном сиденье застыла над ним в каменном безмолвии укутанная черным платком женщина. Это была жена капитана Гайнулина – Ирина Геннадьевна. А сам капитан – Олег Марленович, тридцатитрехлетний российский офицер, – и являлся этим самым «грузом». Он лежал в цинковом, запаянном наглухо гробу, который, в свою очередь был положен в деревянный ящик.

– Одного боюсь, – сказал подполковник Сараханов, сопровождавший с группой солдат боевого товарища на его родину, к родителям, – что родственники потребуют распаять цинк, дабы глянуть на покойного, а он побывал в руках нелюдей.

Что значит побывать в их руках, мы уже знали. Прежде, чем убить человека, эти звери долго и изощренно мучают «жертву»: снимают скальп, отрезают уши, губы, нос, выкалывают глаза…

«Груз-200» – страшный груз. Под этим кодом везут убитых, искореженных осколками мин и снарядов, иссеченных пулями бойцов. Под этим кодом две недели назад везли на родину, к только что родившей двойню молодой жене, останки танкиста лейтенанта Валерия Оловаренко. Он на своей грозной машине шел на выручку к пограничникам одной из застав, на которую напали боевики и душманы. Люки задраили намертво, дабы с гор ненароком не упала в них «гремучая игрушка». Но беда ударила снизу. Хитро, на растяжках, поставленный фугас взорвался под танком. Он не разорвал днище машины, а прогнул его, металлическим пузырем войдя внутрь. Оловаренко был размазан.

Об этом случае нам, отправляющимся на заставу, о которой рассказывалось выше, напомнил капитан Поляков, предоставляя для «путешествия» БМП.

– Люки плотно не закрывайте, – напутствовал он, – в случае чего через них взрывной волной наружу вышибет. И Оловаренко бы вылетел, если бы не задраился.

– Н-да, век живи – век учись. К счастью, относительно нас на сей раз практикой наука не проверялась. Что, между прочим, немало удивило хозяев заставы, куда мы прибыли:

– Неужто не обстреляли духи? Чудеса. Уж не заболели ли вражьи дети?

Нет не заболели, только за время нашего недолгого пребывания на таджикско-афганской границе, не считая нападения на заставу, о которой сказано выше, произошло около десяти стычек с врагом, с противоположного берега Пянджа боевики расстреляли пограничный дозор одной из застав. И летели, летели «борта» с печальным «грузом-200» в многострадальную Россию из солнечного Таджикистана, некогда братской нашей республики, а теперь суверенного государства.

На таджикско-афганской границе – фронтовая обстановка. Выстрелы из боевого оружия гремят днем и ночью. О «боях местного значения» в штабы непрерывно идут донесения.

Сопровождая колонну машин до одной из застав, нарвался на вражескую заставу старший лейтенант Умар Куватов. Ведомая им боевая машина пехоты была подбита из ручного противотанкового гранатомета. Куватову оторвало ступню левой ноги. Колонне грозила гибель, но истекающий кровью старший лейтенант сумел дать прицельную очередь из пулемета по боевикам и уничтожить их. Теряющего сознание офицера вытащил из горящей машины механик-водитель Сергей Степанов. Они сумели отползти всего на несколько метров, как БМП взорвалась.

Группа из 250 боевиков предприняла попытку перейти Пяндж, ворваться на территорию Таджикистана, пройтись кровавым рейдом по кишлакам. Но подоспевшие боевые машины пехоты с десантом сорвали операцию. В схватке был тяжело ранен полевой афганский командир Казис Арвал, два его телохранителя убиты. Однако часть вражеского отряда все же прошла на наш берег, укрылась в горах. Ее обнаружили часовые боевого дозора сержанта Николая Филиппова. В завязавшемся бою сержант погиб.

До последнего патрона отстреливался рядовой Шинкулов, преграждая путь 23-м боевикам к кишлаку Парвор. Ночью, отходя к своим, солдат сорвался в пропасть. Чудом остался жив.

Попал под обстрел с другого берега наряд сержанта Викулова. Бросившись наземь под ближайший камень, сержант ударился головой, потерял сознание. Но это и спасло его. Придя в себя уже ночью, он обнаружил, что камень, за которым лежал без чувств, изрешечен пулями. Малейшее непроизвольное движение бойца могло стоить ему жизни.

Доля солдата нелегка и мирное время, а уж если война… Предельное нервное напряжение, громадные физические перегрузки и плюс «афганская» жара – до сорока пяти. Не по Фаренгейту! Да еще в условиях высокогорья, когда воздух разрежен, кислорода не хватает.

– Второй раз служу здесь, – признался в разговоре старший лейтенант Александр Кокарев, – сердчишко начинает пошаливать. Я смотрю на него, молодого, мускулистого, и не могу представить такое. Хотя… умер же от инфаркта начальник одной из застав майор Дмитрий Иструк.

Когда влезаешь в раскаленную солнцем броневую машину и смотришь вместе с десантниками в тримплекс на «пляшущие» в синем мареве горы, в голове одна только мысль: поскорее добраться до очередной заставы и припасть к бачку с водой. Вода, как правило, теплая, и ее живительную влагу чувствуешь лишь, пока пьешь. Кончаешь – и во рту опять сухо, горло дерет, словно в него забили деревяшку. Вода речная, из Пянджа, осенью, говорят, она бывает светлой и чистой, а сейчас – мутная, со смытыми с гор примесями. Даже с крупицами золота. Солдаты шутят: «За годы службы мы станем самыми богатыми людьми, у нас почки золотом покроются».

Но богатыми они, конечно, не будут. Во всяком случае, российские солдаты. Ибо платят им за рисковую службу втрое меньше, чем, скажем, бойцам из Казахстана, прибывшим охранять таджикскую границу. Это удивительно, но факт: они стоят в одном окопе, в одном звании – и русский, и казах, подвергаются одной смертельной опасности, но плата «за страхи и службу» так вот разнится… В остальном же лишения и невзгоды – одинаковы. Даже гробы за неимением цинка для погибших паяют из снарядных ящиков. По правде сказать, все это довольно кощунственно к памяти павших и их родственникам, в трагический час с изумлением получающим этакое «лоскутное» творение. Воюющая армия не имеет возможности достойно проводить в последний путь своих героев. Цинк перестали выделять по фондам. Как перестали выделять и многое другое.

Разбитую заставу у гранатового сада надо восстанавливать, поставить хотя бы крышу над казармой. Ведь в Таджикистане стоит не только сорокоградусная жара, она сменяется проливными дождями. Начальник заставы и его заместитель ломают головы: где достать шифер? Приехавший из штаба погранотряда старший офицер подсказывает: надо проявить солдатскую смекалку, недалеко в горах находится якобы оставленная кошара, крытая этим самым шифером. Почему бы не воспользоваться? Как говорится, дожили воины-интернационалисты.

Россияне-пограничники понимают важность выполняемых ими задач. А не забыла ли Россия своих сыновей, кои не щадя живота своего несут ратную службу? Нет, различных постановлений, Указов Президента, законов о всяких там дополнительных гарантиях и компенсациях военнослужащим, проходящим службу в «горячих точках», хватает. Да ведь в жизнь то они у нас претворяются через пень колоду. В итоге офицеры, да и солдаты не получают своевременно денежное довольствие. Не совсем понятно, когда и кем будет выплачиваться пособие семье погибшего. Чехарда идет с отпусками. Личный состав офицеров погранотрядов укомплектован только на треть, выезд на отдых в такой ситуации весьма и весьма затруднителен. Правда, в последнее время на подмену стали присылать офицерские кадры или, как тут говорят, «гуманитарную помощь» из Центральной России, с восточных границ, но всем ясно, что данная акция не решает проблемы. Бойцы на погранзаставах месяцами не видят свежих газет, журналов, почта работает отвратительно. Но что более всего потрясает, так это то, что люди, идущие в бой, воюют на изношенной технике. Большинство БМП и БТРов остались в частях со времен афганской войны. В то время как 201-я российская мотострелковая дивизия передает новейшие машины подразделениям таджикской армии.

Эти подразделения еще недостаточно организованы, обучены, и пройдет немало времени, прежде чем вооруженные силы республики встанут на ноги. Сами таджики прекрасно понимают, что без российских пограничников, без 201-й дивизии им свой суверенитет не отстоять.

Принято четырехстороннее соглашение между Узбекистаном, Казахстаном, Таджикистаном и Россией об охране таджикско-афганской границы. На заставы идет молодое поколение, зараженное всеми пороками цивильного общества, офицеры хватаются за головы. Много хлопот с контрактниками. Был случай, когда на границу в один отряд направили служить крутых парней из двух враждующих преступных группировок Екатеринбурга. Эти ребята получили боевое оружие, с помощью которого и учинили разборку между собой.

Смущает тех, кто отвечает за работу с личным составом, и то, что нет определенности в присяге, которую должны принимать пограничники. Служат-то все вроде в Российской Армии – таджики, и узбеки, и казахи, но охраняют далеко не российскую землю. Кому, какой стране присягать в таком случае? Думали, гадали – сошлись на том, что клятву верности надо давать пресловутому СНГ.

Кроме всей этой, так сказать, объективной неразберихи имеет место и масса неурядиц местного значения. Мне, например, совершенно непонятно, почему начальник погранотряда должен согласовывать с управлением погранвойск в случае надобности вылет боевых вертолетов для поддержки вступивших в бой тех же пограничников? Именно из-за этого согласования летели к гранатовому саду «Ми-24» более часа, а могли бы быть там через 15–20 минут. Но, видимо, уж такая это неизлечимая, извечная болезнь – заорганизованность в работе штабов, которую окупают мужеством и стойкостью наши солдаты.

…Мы часто произносим ставшую уже расхожей фразу: Россия может обойтись без каждого из нас, но никто из нас не обойдется без России. Да без России всем нам трудно, но, право же, и ей без нас нелегко, а уж тем более без тех, кто охраняет Отечество.

Я пишу эти строки, пережив вместе с великой некогда страной страдания, позор и унижение, обрушившиеся вследствие первой и второй «чеченских войн», развязанных ненавистниками России и направленных против человеческого разума. Иррациональность этих боен, сейчас народ наш, кажется, стал понимать. А тогда поколение молодых людей, проживающих по городам и весям Центральной России и рьяно осваивающих псевдорыночную науку – как ограбить слабого, было крайне беспечно. И, конечно не помнило, скажем, сводок Совинформбюро, заставляющих нервно биться сердца бабушек и дедушек. Эпизодические же сообщения о боях местного значения, проходящих на таджикско-афганской границе, воспринимались многими, похоже, довольно равнодушно, сюжеты на эту тему, транслируемые по телевидению, смотрелись как кино. Но это до поры до времени.

Хотя здравомыслящие люди осознавали: армию надо крепить и реформировать, но не псевдодемократическим лекалам. Волновали, очень волновали людей и такие вопросы: зачем нам такие жертвы в Таджикистане? Почему российские пограничники охраняют «чужую» границу? Эти вопросы часто и прямо ставятся в прессе, их обсуждают в курилках солдаты и офицеры, родители, дети которых служат в «горячей точке». Их мы услышали по приезде в Душанбе и от женщин-пермячек – представительниц областного Комитета солдатских матерей, доставивших здешним бойцам, среди которых пермяков, кстати, четыре тысячи, гуманитарную помощь. Правда, поездив по погранотрядам (к слову сказать, вместе со своим самодеятельным ансамблем «Калинка» – то-то было радости у солдат!), оплакав погибших с заставы у гранатового сада, эти подвижники сами нашли ответ. И когда у них состоялась встреча с Председателем Верховного Совета Республики Таджикистан Эмомали Рахмоновым и тот спросил их, с каким сердцем покинут они эту страну, одна из них, Лариса Михайловна Новикова, сын которой служит на «расстрелянной заставе», скажет за всех:

– Мы свое сердце оставляем здесь. Поскольку тут находятся наши сыны. Но мы понимаем: пребывание их – необходимо.

Глава государства поднес к глазам носовой платок. Он, переживший трагедию своего народа, трагедию гражданской войны, в которой погибло более сотни тысяч человек, обнял хрупкую, но сильную женщину, произнес:

– Спасибо! Русские спасли нашу нацию.

Но, спасая таджиков, русские спасали и спасают себя. Бежавшие в Афганистан боевики, «исламские батальоны» бывшего преступного таджикского «правительства национального спасения», прошедшие сейчас военную подготовку там, являются главной силой, которая используется фундаменталистами в достижении своих экстремистских целей. Оставившим кровавый след на родной земле, ограбившим свой народ, им нечего терять, у них один путь: месть, война, захват. И если им не преградить дорогу на подступах, то, как сказал в беседе раненый старший лейтенант Олег Малышенко, воевать скоро придется на пороге родного дома: в Омске, Астрахани, Оренбурге и, возможно… на Садовом кольце. Зараза исламского фундаментализма переползет туда, инъекции фанатизма вызывают «политическую горячку» быстро. (В воду смотрел, в отличие от правителей-недорослей, старший лейтенант. Взрывы домов в Москве, Дубровка и прочее, лихое прочее, было не за горами. – Г.П.)

– В моем пограничном отряде несут службу представители 19 национальностей, – не без гордости доложил нам при встрече подполковник Масюк…

– Ну, прямо как в бывшем Советском Союзе, – бросили мы неосторожную фразу. Подполковник хмыкнул:

– Между прочим, на одной из застав, кстати, тоже недавно принявшей неравный бой с неприятелем, ребята в атаку пошли с красным флагом. 27 боевиков уложили, и сами все целы остались. Это кое-кого у нас, в России, раздражает красный цвет. Враги его уважают. Духи за трупами своих вояк на нашу сторону ходят порой под красным флагом. Своеобразную честь нам отдают.

Возглавляющий охрану самого беспокойного участка таджикско-афганской границы, этот человек, который за последний месяц спал в сутки едва ли более трех часов, имел право на свободное изложение мыслей. И подумалось, что это великое счастье наших бесшабашных политиков, расшатывающих тысячелетнее государство, сытых коммерсантов-нуворишей, распродающих его, что есть еще у нас такие вот люди, не желающие видеть униженной свою Родину, для которых такие святые понятия, как «отечество» и «патриотизм», не потеряли своего первоначального смысла.

В свое время известный российский философ, литератор Константин Леонтьев, разбирая «Анну Каренину», сказывают, заявил, что Вронский нам нужнее и важнее самого Льва Толстого. Без этих, мол, Толстых великому народу можно жить долго, а без Вронских не проживет и полувека.

Леонтьев, будучи сам не последним писателем, который, как известно, искренне преклонялся перед силой пера Льва Николаевича, решился все-таки на такое экстравагантное заявление, дабы особым образом выпятить и подчеркнуть значение армейского человека в государстве. Значение, как надо понимать, не утратившего своей исключительности и в наше время.

…Военный самолет приземлился в Ростове. Здесь должны были снять «груз-200» – останки капитана Гайнулина. Еще тарахтели двигатели, а с конца взлетного поля к нашему транспорту уже мчалась патрульная машина. Истошный женский крик доносился из нее. Мать встречала сына.

О, сколько кровавых слез ждет впереди околпаченный заблудший народ России!