Текст книги "Ковка стали. Книга 1"

Пить и петь – это у него получалось хорошо. А ещё слушался беспрекословно вышестоящих начальников. Что те ни скажут, ответ один – «есть». Поскольку исполнял обязанности главного инженера я временно, прислали на моё место нового – Казначеева Анатолия Ивановича. Я вернулся на своё законное место – главного строителя. Казначеев оказался очень деятельным и знающим завод. В строительстве ничего не понимал, поэтому работать мне не мешал. На заводе, вместе с Борзовым Леонидом Андреевичем, тоже классным специалистом из Омска, они плотно занялись технологией завода, расшивкой тонких мест. Там, где рабочие, мастера не соображали, как сделать, Казначеев засучал рукава, как и я в своё время, сам выполнял работу, учил. Резко увеличили объём выпускаемой продукции, улучшилось качество. Мои конструктора и технологи уже работали на него.

Поработал он так месяца два и… пропал. Сказали – заболел. Опять меня перевели врио главного инженера. Месяца через полтора, летом, иду по городу, смотрю – Анатолий Иванович навстречу мне летит на всех парусах, меня не замечает. Поймал его за руку:

– Здравствуйте.

– А… а, это вы, Геннадий Евгеньевич?

– Я.

– Вот хорошо-то как. Вы мне и поможете.

– В чём?

– Знаете, мне первый секретарь обкома КПСС выделил разнарядку на машину «Волга». Купил я её. А вот сегодня ночью ехал на ней ночью за городом, попал под самосвал КрАЗ, стоящий у обочины без огней. Машина всмятку, я остался жив.

Осмотрел его:

– Даже царапины нет, хорошо отделались.

– Что я скажу секретарю обкома? Восстанавливать надо машину. Не знаете, кто может ей заняться?

– Нет, Анатолий Иванович, не знаю. Наши механики ремонтируют машины, но в основном наши, грузовые. Иногда ремонтируют свои легковые, но это «Жигули». «Волги» – не знаю.

– Ну я побежал. Мне тут подсказали куда, так я туда.

Я посочувствовал ему, пожалел, расстроился. Прихожу на работу, рассказываю своим.

Они смеются:

– У него с головой того. Никакой машины он не получал. Как выпьет, у него в голове чего-то перемыкает. Месяца два в себя не придёт. Его к нам из треста «Стройиндустрии» прислали. Он там управляющим был. К нам больше не выйдет.

– Вот так дела. Так правдоподобно, убедительно говорил. Что делается?

Поисполнял обязанности, опять прислали нового главного инженера. Сижу, работаю, в кабинет без стука заходит настоящий культурист моих лет. Плечи – во, бицепсы – во…

– Можно?

– Заходите.

– Вы, как я понял, Геннадий Евгеньевич?

– Да, что вы хотели?

– Вот приказ, – подал мне лист бумаги.

Читаю: «Приказ по „Сибжилстрою“: назначить А. И. Самохвалова главным инженером ДСК. Подпись: начальник СЖС».

Смотрит на меня, улыбается:

– Вы не против?

– Нет, не против, мне моя должность больше нравится. А вы знаете домостроение? Что делать будете?

– Честно? Нет. Работал в «Главсибтрубе» помощником начальника Главка. На производстве не работал. Надеюсь на вас. Введёте меня в курс дела, будете подсказывать.

– Нет возражений. Занимайте кабинет. Пойду на своё старое место.

Чего-то он делал, никто не знал чего. Все работники и по моей работе и по его шли ко мне. Поначалу отсылал к нему, потом плюнул. Главное, чтобы дело шло, не страдало.

Поработал он так несколько месяцев. Тем временем меня забрали в аппарат «Сибжилстроя» начальником Управления стройиндустрии. Собственно работа мне была знакома по «Главтюменьнефтегазстрою». Только теперь все заводы стройиндустрии были переданы во вновь образованный «Сибжилстрой». Прежний начальник управления Майер уехал на постоянное место жительства в Германию. Вспомнили обо мне.

Мне, конечно, далеко было до Зиновьева, но одним я от него здорово отличался в положительную сторону – не пил. Коллектив управления деловой, быстро сработались. К концу года собрали заявки на запасные части, разделили по службам «Миннефтегазстроя». Кто поедет защищать? Конечно, я. Знаю там всех по старой работе. Могу защитить интересы подробно известных мне заводов.

Приехал. Сдал в одном отделе, в другом посмотрели, поговорили, приняли. Захожу в третий отдел. Начальник отдела, суровая женщина, даже не взглянув на меня, говорит сквозь зубы:

– Бросьте на шкаф, потом посмотрю.

Я глянул на указанный шкаф, он до потолка завален папками:

– Как вас понимать? Бросить и всё?

– Ой, не до вас, не отвлекайте. Я же сказала…

Я молча развернулся, вышел вместе с заявками.

– Вот наглость. Что делать? – Пошёл посоветоваться к знакомому секретарю парткома министерства. Знал его, как бывшего заместителя начальника Главка в Тюмени, затем уполномоченного по газовому северу, после Баталина.

Он меня сразу принял:

– Заходите, не помню вашего имени, отчества.

– Геннадий Евгеньевич.

– Геннадий Евгеньевич, располагайтесь. Где-то вы потерялись у нас? Где сейчас работаете?

Я сказал.

– Чего же ко мне?

Рассказал, как приняла меня начальник отдела оборудования. Он взял трубку, нашёл нужную кнопку:

– Мария Ивановна, зайдите.

Зашла начальник отдела.

– Узнаёте товарища?

– А что?

– Только что был у вас, заявки хотел сдать на оборудование и запасные части заводов стройиндустрии «Сибжилстроя». Геннадий Евгеньевич работает начальником управления в «Сибжилстрое», между прочим.

– Просто не заметила его. – Она так и стояла посередине кабинета.

– Мария Ивановна, вы позволили себе подорвать авторитет Министерства. Представляете себе, если вам, к примеру в Госплане, порекомендуют бросить ваши документы на шкаф?

– Действительно, недоразумение, как-то само собой получилось. Извините.

– Прошу вас, рассмотрите и примите заявки у Геннадия Евгеньевича лично. Если ещё кто придёт с подобным, придётся отстранить вас от работы. Вы меня поняли? Идите работайте. – Ко мне: – Работник она хороший, пришла к нам с производства. Видите, что с нами делает бюрократическая работа? Мне тоже здесь не очень нравится. Сами понимаете, куда поставили, там и работаем. Ну идите работайте, – подал руку.

– До свидания.

После этого случая оборудование поступало на заводы несколько лет после моего ухода с этой работы.

На следующий раз послали меня в Министерство не по моей работе. Необходимо было достать какую-то специальную дефицитную краску для окраски подводной части причалов. Ни один посланный снабженец не справился с заданием.

Шаповалов пригласил к себе:

– У вас в Министерстве свой рычаг есть, оборудование прёт на удивление. Попробуйте ещё с краской.

Приехал в Москву с заявкой. Нашёл соответствующий отдел. Даже смотреть не стали:

– Что вы, это стратегическое сырьё. Распределяет только председатель правительства СССР.

Пошёл опять в партком. Сценарий повторился.

Не знаю, как они там решали вопрос, только скоро пришёл один вагон краски, потом второй, и попёрло…

Начальник КМТС «Сибжилстроя» бежит ко мне:

– Геннадий Евгеньевич, нам не надо столько, все склады забили вашей краской, а вагоны всё идут. Вы сколько заказывали?

– Сколько в заявке было, столько и передал, я и не смотрел.

– Что делать, что делать?

– Давайте телеграмму на завод о приостановке поставок. Потом разберётесь, почему шлют лишнее.

Оказалось, в заявке было в килограммах. В Москве кто-то ошибся, написали в тоннах… Чего начальник базы делал с этой краской, не знаю. Одно знаю точно: я у него стал злейшим врагом. Он на меня смотреть не мог, а при встрече не здоровался и отворачивал голову.

Я уже сжился с новой работой – появился Самохвалов. Заходит ко мне в кабинет:

– Геннадий Евгеньевич, так я и не усвоил суть работы. Извините меня. Буду увольняться. Вернусь назад в Главк. Как вы, я всё равно не смогу. Там у меня лучше получается.

– Не за что вам извиняться, Александр Иванович. Ленин учил нас: не тот виноват, кто с работой не справился, а тот, кто его рекомендовал на эту работу. Всегда буду вам рад, заезжайте.

– Будем друзьями?

– Будем… Счастливо.

Меня перевели назад в ДСК исполнять обязанности главного инженера. Дали новую машину УАЗ. Хорошая, новая, но постоянно начала болеть голова. Поначалу не связывал голову с машиной. Однако стал замечать – уйду на сессию – голова не болит. Выйду на работу, сяду в машину – болит. Окончательно установил эту взаимосвязь, когда изъездил четыре УАЗика. Пересел на «Волгу». С тех пор забыл о голове.

Третий пансионат и жилой пятиэтажный дом на улице 50 лет ВЛКСМ готовили под болгарских строителей. Вместо Глазуновской тысячи китайцев нам направили три тысячи болгар.

Приехали их начальники. Смотрят, как мы подготовились к их встрече. Ходят по пансионату, задирают простыни у кроватей, фыркают. Мол, они европейцы, а мы азиатские сибиряки. Хритстов мне не понравился сразу, особенно после того, как заявил:

– Вы как спите?

– ?

– Лёжа?

– Ну да.

– Наши приедут, будете спать стоя.

И действительно, налетели, словно саранча. Это не так, это не эдак. Профессий никаких. Написано в документах – плиточник пятого разряда. На самом же деле плитку в глаза не видел. По профессии – парикмахер… Начали свои салоны открывать по городу. Должен быть на стройке – нет его. Пустились на поиски, нашли – дам обслуживает.

Поначалу за собой убирали рабочие места, материалы и отходы складывали аккуратно, в отведённое место. Постепенно потянули со стройки всё, что можно.

Надо им это или не надо. Заработную плату собирали в конце месяца в целом по болгарской строительной группе, потом проводили «техсовет» и делили у начальства, кому сколько заплатить. Никакого интереса хорошо работать у рабочих при такой системе заработка не было. Среди рабочих были и хорошие специалисты. Производительность труда резко пошла вниз.

Перешли на обеспечение строительными материалами по недельно-суточным графикам с применением штрафных санкций. Если чего из запланированного не доставили в тот самый день, который указан в графике, – штраф. Казалось, хорошее дело. Но получалось по факту по-другому.

К примеру, плотникам на полы не привезли гвозди восьмидесятку, но привезли на сто миллиметров. Составляют акт на простой, который оплачивается по среднему заработку как простой плотников. В то же время сами соткой колотят пол. И другое таким образом.

Посмотрев на такое безобразие, заводчане при освобождении от заключённых отказались у себя принимать болгарских рабочих. Только выгнали заключённых. Эти ещё хуже. Собрали со всего города своих, вольнонаёмных. Потеряли, понятное дело, некоторое время на обучение. В монтажники я категорически их запретил допускать. Работали они в основном на отделке и вспомогательных работах.

«Сибжилстрой» так всё закрутил с руководством БСГ, что влиять на качество, производительность труда не было никакой возможности. Начальник ДСК чего-то им подписывал, проводил с ними переговоры. Меня туда не пускали.

Однажды, в конце года, он укатил в отпуск. Нет его месяц, нет два месяца. Мне-то он, собственно, и не нужен, сам ещё лучше управляюсь. Как-то заходит ко мне вечером в кабинет болгарский бухгалтер, в руках крафт-мешок:

– Возвращаем вам штрафные санкции.

Смотрю в мешок – полный крупных купюр денег.

– Наверное, вы не туда зашли. В бухгалтерию надо.

– Всегда начальнику отдавал. Его нет, отдаю вам.

Я позвонил главному бухгалтеру:

– Зайдите.

Зашла.

– Смотрите, нам деньги принесли. Возьмите и оприходуйте.

Они вышли.

Через какие-то минуты бухгалтер вернулась:

– Геннадий Евгеньевич, вы что? Это уголовщина. Он мне деньги не отдал. Сбежал с ними.

– Как сбежал?

– Вы действительно ничего не понимаете?

– Нет.

– Тогда ничего говорить вам не буду. Работайте спокойно, не забивайте лишним голову. У нас проверка из «Сибжилстроя». Ревизоры работают. Их начальница хочет с вами поговорить.

– Пусть заходит.

В кабинет зашла худенькая, средних лет женщина. С порога начала орать:

– Что это за подпись? Какой сам, такая и подпись.

– Здравствуйте, вы кто?

– Ревизор.

– Что не так с моей подписью? В банке принимают, ничего не говорят. Да, короткая, маленькая. Времени нет большую выписывать. Тысячу в день этих подписей от меня всем надо. Всё время на них уйдёт, а надо работать. Сядьте, пожалуйста, успокойтесь. Разъясните, я не понимаю ваших претензий.

– Думала, вы такой большой, солидный, только по телефону с вами раньше говорила, не видела.

– Это вас привело к такому раздражению? Не по вашему представлению оказался – так, что ли?

– Ладно, успокоилась я, хочу вам подсказать. Если хотите стать большим начальником, меняйте подпись.

– Такую? – я написал мою полную роспись.

– Вот видите, сразу другое дело. В банке вы какую ставите?

– Эту.

– Вот и на документах ставьте такую. Смотрите: форма двадцать девять, где вашу подпись искать?

– Вот же она. На своём месте.

– Это вы так думаете. Мне же кажется, это прораб случайно чего-то чёркнул.

– Бухгалтерия знает.

– Бухгалтерия знает, и прораб знает. Каждый может подделать, не уследите.

– Понял, спасибо за урок.

– И всё-таки думала, что вы другой. Так много о вас разговоров в «Сибжилстрое», город о вас говорит. А вы вон какой.

– Какой есть.

Она вышла. С тех пор документы подписываю банковской подписью.

Главного бухгалтера Болгарской строительной группы в ту же ночь вывезли спецрейсом из Союза в Болгарию.

Меня мало интересовали высокие материи взаимоотношений руководства «Сибжилстроя» и Болгарской строительной группы. Я организовывал производство, строительство, оно работало, для меня это было главным. Постепенно, как мог, приводил наши взаимоотношения с болгарами в порядок. Прекратил одностороннее начисление штрафных санкций. Наряды начали закрывать строго за выполненные работы, с последующим доведением до каждого члена бригады, кто сколько заработал. Кивович был крайне недоволен, ставил палки в колёса. Отменял мои решения. Нового ничего не предлагал, потому работала моя схема. В какой-то момент я почувствовал – не хватает знаний. Да и просто неправильно, когда в моём подчинении работают более четырёхсот работников с высшим образованием, а я техник-строитель.

Записался на подготовительные курсы Тюменского строительного института. Упорно их всю зиму посещал. Поскольку за все годы работы ни разу не ходил в отпуск, перед вступительными экзаменами взял два месяца на подготовку. Сдал экзамены, поступил. Прихожу на работу, на моём месте в кабинете главного инженера сидит Толя Ларинов, главный инженер завода.

– Толя, ты чего здесь делаешь?

– Гена, пока тебя не было, меня утвердили на должность главного инженера, на твоё место. Теперь работаю здесь.

– Вот и хорошо, пойду на свою работу.

Работу главного инженера надо знать, жить ей. С ним произошло то же самое, что и с Самохваловым. Он так же, как и тот, думал: если я справляюсь, работаю на этой должности и чувствую себя как рыба в воде, то и они так смогут.

Проработал он несколько месяцев, слинял снова на завод. Тот хоть извинился, Ларинов слова не сказал.

На мой вопрос: «Почему?» – отмахнулся: «На заводе лучше». Конечно, лучше: здесь сутками надо пахать. На заводе после пяти – домой.

Поступил я в институт на вечернее отделение. Теперь мне приходилось с семи утра работать до семи вечера на работе, а с семи вечера до одиннадцати заниматься в институте. В перерывах между занятиями продолжал руководить стройкой по радиостанции. Домой приходил в двенадцать ночи. Водитель Березин первым не выдержал такой нагрузки, ночью, в сильный снег, при мне переехал пьяного человека, лежащего поперёк дороги в районе конторы ДСК. Принял сразу двух водителей. Теперь они работали через сутки, я – ежесуточно.

Снова меня вернули на врио главного инженера, но кому-то я не угодил наверху. Задолбали придирками – мелкими, но частыми. То почему я не знаю, сколько штук половых реек положили рабочие за текущие сутки. Метры квадратные знаю, штуки – нет. Плохо. Арматурину нашли в дорожной плите на сдаточном доме. К завтрашнему дню срезать. Чем? Последний рабочий ушёл с объекта неделю назад. Вечером в семнадцать часов дали поручение, утром в шесть проверка. Понятное дело, арматура на месте. Плохо.

Так достали, в пору убегай. Но не на того нарвались. Кто работу будет тащить? Вы, что ли? Посмотреть на вас на всех, только командовать можете да на совещаниях рассуждать. Делаю-то всё я. Людей воспитываю, ращу специалистов. Вон какие новые начальники участков: Вайс, Польшин, Сбродов, Пантелеев, Шабалин… С такими можно одолеть любые препятствия и планы. Главное, что интересно: мои начальники всех моих подчинённых материли, гоняли взашей, те аж загинались. На меня никто голоса не повышал. Говорили со мной корректно и интеллигентно.

Два пансионата на улице 30 лет Победы стояли готовыми к приёмке госкомиссии за месяц до конца второго квартала. Члены комиссии регулярно ходили по объектам, придирались к мелочам, но не принимали.

– В чём дело? Давайте свои замечания, время есть, устраним. Подписывайте.

Находились тысячи причин для отказа.

– У ДСК «Промстроя» ввели в эксплуатацию три дома без крыш. Там вы участвовали в приёмке? В чём мы провинились?

Очередной раз пригласил нового начальника архстройнадзора города, бывшего своего субподрядчика по отделочным работам, в прошлом начальника участка Гелеверя Олега Николаевича. Со мной увязался начальник ДСК Кивович.

– Олег, – по-другому не привык называть, много лет вместе работали, в одной прорабке сидели, – скажи честно, почему наши дома не принимаете?

– Геннадий Евгеньевич, – он меня подчёркнуто называл по имени-отчеству, соблюдая дистанцию, – ваши объекты не готовы.

– Что не готово? Скажи.

– Пойдёмте, покажу.

Мы зашли в квартиру на первом этаже. Он подошёл к батарее отопления:

– Видите, на стыке трубы и отвода какая сварка?

– Какая? Прекрасная.

– Это вы так оцениваете. Я считаю по-другому: чешуйки сварки неровные, неравномерные…

У меня от такой его наглости сдали нервы, кулаки сами сжались и потянулись к нему.

Кивович встал между нами:

– Геннадий Евгеньевич, успокойтесь, не хватало ещё подраться.

– А что он, придраться больше не к чему? Сварка ему не нравится… Сами разбирайтесь.

Я плюнул на пол, вышел из квартиры. Они ходили по дому около часа. Сели в машину начальника и уехали.

Вечером мне сказал начальник:

– Не примут у нас ничего в этом квартале. Он мне честно сказал – получил задание от руководства города не принимать. Почему – не сказал.

Как-то собрал начальник «Сибжилстроя» Шаповалов совещание на строительстве пансионатов у Дома Обороны. Нагнали подрядчиков, субподрядчиков, сесть негде. Понятно, главный докладчик – я, вместо того чтобы спрашивать с собравшихся, отвечаю за них.

– Так когда отопление будет закончено?

– К следующему совещанию, через неделю будет выполнено. – Смотрю на начальника управления сантехработ треста «Тюменьгазмонтаж», он кивает головой в знак подтверждения.

Через неделю опять подъезжает. Людей опять куча. Спрашивает:

– Сделали отопление?

– Не закончили.

Если бы это сказал начальник сантехуправления, в его голову полетел бы телефон. Мне было тихо сказано:

– Гора родила мышь. – Встал и вышел.

Другой случай, уже с Варшавским. Собрал он на заводе совещание, человек пятьдесят. Досталось всем.

Поднял директора завода Борзова и по обычаю наехал на него трёхэтажным матом.

Тот стоял, молча слушал. Потом со спокойной интонацией ответил:

– Знаете что, Илья Павлович? Вы находитесь у меня на заводе, говорите со мной при моих подчинённых. Если так же продолжите, считайте, что меня на заводе уже нет, – и сел.

– Геннадий Евгеньевич, это как он себе позволяет?

– Правильно он говорит. Хороший директор, требует к себе хорошего отношения.

Варшавский вскочил, сгрёб свой блокнот, куда имел обычай записывать свои решения на совещаниях:

– Ну, знаете, развели у себя пансион. – Вышел.

За ним, толкаясь, высыпала многочисленная толпа прихлебателей. Совещание дальше проводил я. Больше он на Борзова голоса не поднимал.

Не мытьём, так катаньем меня выжили из ДСК, перевели начальником СМУ-17 с теми же объёмами работ. Тут уж я навёл порядок с болгарами. Что из того получилось? А ничего не получилось.

Вместо меня главным строителем назначили начальника участка Сбродова. Поработал три дня. Варшавский назначил объезд строящихся объектов. Начали с дома на Метелёво. Там он налетел на Сбродова с матами и размахиванием кулака перед его носом. Человек тридцать его прихлебателей смотрят – и ничего, вроде как всё так и должно быть.

Переехали на Бабарынку, монтировали второй пансионат. Работы идут по плану. На объекте порядок. Но не для него. Варшавский определил всё это матерными словами, так раскалился, что всё им далее проделанное можно скомпоновать. Получилось так: Сбродова надо взять за ноги, ударить его головой о портал башенного крана, так, чтобы его мозги разлетелись по всем сторонам и собаки их слизывали вдоль улицы.

Смотрю на Сбродова, из его глаз текут слёзы. Был он зелёным, дрожал. Ни на Метелёво, ни здесь не проронил он ни слова. За что его так? Видимо, всё это Варшавский хотел сказать мне, но не посмел и выразил на моего преемника.

На другой день ко мне в СМУ приехал сам Сбродов:

– Как вы работали – я не знаю. Я так не могу. Утром написал заявление на перевод снова начальником участка.

– Конечно, это кошмар, то, что было вчера. Он со всеми так себя ведёт.

– Так, да не так. Я не слышал, чтобы он на вас так голос повышал.

– Ну не знаю, как-то так. Вернитесь назад начальником участка, вы там на месте.

– Теперь меня и там достанет.

– Не достанет. Это низко для него. Поставит своего мальчика для битья и будет его доставать.

Для пополнения кадрового состава долгое время приходилось взаимодействовать с областным штабом комсомольско-молодёжных отрядов. Начальником штаба работал Рыгалов Николай Алексеевич. В целом хорошие были ребята, весёлые, деловые. Один у них имелся недостаток – каждый вечер пили водку и пели песни. Располагалась их контора на первом этаже жилого дома, рядом с областным УВД, напротив обкома партии. Однажды захожу к ним – читают письмо соседа со второго этажа, ветерана войны. Смысл его в том, что эти молодые ребята после работы поют песни. Бог с ними, пусть поют свои – комсомольские, патриотические. Так нет, в основном про «Мурку». Письмо адресовано первому секретарю обкома КПСС. Сделали выводы. Петь продолжили, но стали закрывать форточки и окна.

В СМУ наряды стал закрывать с персональным начислением на членов бригад. Теперь рабочие знали, сколько заработали, подняли бунт, потребовали отказаться от прежнего распределения заработной платы на техническом совете… Словом, я не вписывался в стратегию «Сибжилстроя», и меня вышибли с работы. Когда меня уволили переводом, взял трудовую книжку, вышел на улицу, почувствовал себя как человек, у которого только что вырвали больной зуб. Слава Богу, закончился весь этот дурдом.

P. S. После того как я ушёл из «Сибжилстроя», долгое время, не один год, ДСК не мог сдать ни одного дома. Как на мне закончилась сдача семидесяти тысяч квадратных метров жилья в год, так и всё. «Промстрой», наш конкурент, сдавал тогда семьдесят пять тысяч. Ещё бы чуть… Не выдави меня – сдавали бы больше их. Поняли наконец, на ком держался ДСК, но было уже поздно.

Через полгода начальника ДСК Кивовича, его заместителя, начальников участков посадили в тюрьму на десять лет. Секретарь горкома КПСС Шаповалов пригласил меня к себе:

– Гена, не знаешь, за что посадили твоих бывших?

– Кто их знает? Может, за ремонт личных машин в гараже за наличный расчёт? Там болгары всё чего-то мастерили. Гонял я их там, как сидоровых коз. Не посмотрю маленько – опять не своим делом занимаются.

– Ничего-то ты не знаешь. Как так: работал с ними столько лет и ничего не видел? Что с тебя взять? Иди работай.

Меня даже прокурор не приглашал. Как потом оказалось, для того, чтобы не посадить начальство «Сибжилстроя» и Болгарской строительной группы, нашли козлов отпущения, пустили слух, что они силосные ямы по деревням делали за наличку, и посадили. Может, оно и было так. Но на деле было совсем другое. Об этом я узнал гораздо позже. Узнал и о том, как в Болгарию товарными контейнерами отправляли советские деньги под видом строительных материалов. И о том, как делали фальшивые деньги, и о многом другом. Оказывается, из начальства один я и работал, остальные, делая рабочий вид, – воровали. Жалко начальников участков, молодых ребят. Втянули их в свои дела, крайними же и сделали.

Для ДСК всё окончилось печально: при приватизации он совсем исчез. Роль личности в истории не теряет своей актуальности.