Текст книги "Ковка стали. Книга 1"

– Рада, рада, Машенька, тебя видеть. Ты стала такая красивая, в пору картины с тебя писать. Заходи послезавтра. Всё, что смогу, для тебя сделаю.

Вечером Шурик опять пил водку, мама его критиковала.

Мы с Таней начали осваиваться вокруг дома. Сходили на реку Алматинку. Оказалось, это и не река вовсе, в нашем понимании, а пересохший ручей, заваленный крупными камнями. Попытались дойти до гор. Прошли в их направлении несколько километров, но они ближе не стали. Скоро поняли оптический обман, вернулись домой. Мама ходила искать работу в Республиканский гидрометцентр. Приняли.

На третий день снова пошли в школу. Директор поприветствовала нас:

– Машенька, с дочкой ты поняла, мы её записали в десятый класс «Б». С сыном получается хуже, идти он должен в седьмой класс.

– Но…

– Не беспокойся, мы попробуем в первой четверти в индивидуальном порядке, экстерном пройти необходимое и принять зачёт. Справится – переведём в восьмой. Договорились?

– Если не сдаст зачёты?

– Не будем о грустном…

Мама долго и действительно грустно смотрела на меня, думала, как быть. Прикидывала варианты.

– Давайте так, Елизавета Афанасьевна, ни вам, ни учителям, Гене забивать лишним голову. Пусть учится в седьмом, как все. Восьмой закончит, там посмотрим. Ещё и выгадаем время.

– Правильно, Машенька, ты всегда умницей была, хорошо училась, рисовала, пела, в художественной самодеятельности занималась… Не война, была бы большим человеком: артисткой в Москве или учёной. Мало, мало теперь таких талантов. Жаль, не получилось. Не получилось у самой – деток выучи. Пусть наверстают.

– Мы пойдём? Спасибо вам.

– За что же спасибо? Я ничего не сделала такого. За деток не беспокойся. В школе посмотрим за ними. Никто пальцем не тронет.

– До свидания. – Мы цепочкой вышли из кабинета. – Видишь, сынок, как нас подвела Кабырзинская школа. Шайтанов – он и есть Шайтанов. Напишу отцу, пусть переговорит в районо, другие дети чтобы не попали, как мы.

Мы пришли домой, Шурик на кухне сидел за столом. На столе стояла недопитая бутылка водки. Был противный запах спирта. На улице жара.

– Саша, ты опять? – Мама взяла со стола бутылку.

Мы зашли в свою комнату.

– Поставь.

– Нет, пить ты больше не будешь. Детей постесняйся. Который день пьёшь?

– Поставь, я сказал, – он повысил голос.

Мама поставила бутылку назад:

– Мне говорили соседи, что ты не просыхаешь. Не верила, а зря. Как так можно? Значит, можно, они правы. Завтра поеду к своей подруге, Зинке, у неё свой дом. Живёт одна с матерью, сдаёт в аренду одну комнату. Видеть тебя пьяного не могу. – Вышла из дома, села на дворе на табуретку и заплакала.

Мы затихли.

– Ну, Маша, ну не надо так. Захочу и брошу. Эту вот допью, раз уж стоит на столе, и всё. Больше ни рюмки, вот увидишь. – Допил бутылку и ушёл спать.

На другой день пошли к тёте Зине проситься на жильё. Домик у неё был высокий, уютный. Сад при доме. Тётя Зина толстая холостячка. Бабушка в татарской одежде.

Женщины пообщались, вспомнили молодость, попили зелёного чая… Хорошие люди.

– Комнату, Маша, я тебе показала. Мы с мамой в одной пока поживём.

– Зина, мы ненадолго. Подберу попозже что-нибудь. Сил нет смотреть на брата. Пьёт ежедневно. Дети смотрят. Такой пример подаёт.

– Когда ждать?

– Поживём день-два, не успокоится – переберёмся к тебе.

Мы вернулись. Дома была незнакомая симпатичная девушка.

– Вы кто? Я арендую у Саши комнату. А вы?

– Мы свои, сестра вашего хозяина и мои дети. Приехали пожить. Да не задалось у нас тут. Брат где, дома?

– Нет, приехала, всё открыто, его нет. Не знаю, как быть.

– Мы вашу комнату заняли?

– Нет, мы с Сашей спим. Вы не помешаете. Мы скоро поженимся. Ребёночек родится у нас. Люблю я его. Кабы не пил – золотой человек.

– Звать как вас?

– Настя.

– Попала ты, Настенька: хоть он мой брат, плохой он человек.

– Нет, что вы, он хороший, когда трезвый. Любит меня. Отучу его водку пить, хорошо заживём. Ребёнок родится – обязательно бросит.

– Хочется верить. Не желаю плохого своему брату, беспокоюсь. Беги от него, пока не поздно, куда подальше. Погубит он себя, и тебя, и ребёнка.

– Что вы такое говорите? Возьмётся он за себя. Бросит пить. Он сильный.

– Как знаешь. Мы уже насмотрелись за несколько дней. На днях уедем от него. Живите с богом.

Ночью Шурик пришёл пьяным, перевернул табуретки на кухне, зашёл в свою комнату, зажёг свет:

– Настенька… приехала.

– Тише, Саша…

– Здравствуй, любимая. – Он упал на кровать и тут же заснул.

Всё смолкло.

Настя всю ночь всхлипывала.

Утром, пока мамин брат и Настя не проснулись, мы собрали вещи и ушли к тёте Зине.

На столе в кухне мама оставила записку: «Мы уехали. До свидания».

В школу мы пошли от тёти Зины. Жили месяц, полтора.

Постепенно началось недовольство нашим присутствием.

– Маша, когда ты, наконец, найдёшь себе жильё? Мы так не договаривались. Мне тоже надо устраивать свою жизнь. Никого к себе пригласить не могу.

– Подожди ещё, Зина, чуть-чуть. Ищу, всё дорого. Сама видишь: на зарплату в семьдесят рублей не сильно разбежишься.

– Бесплатно никто не пустит. Муж пусть присылает.

– Сколько может – присылает.

– В общем, так: даю неделю.

– Хорошо, хорошо, уедем мы.

В следующее воскресенье поехали смотреть квартиру, предложенную знакомыми мамы на работе. Квартира небольшая, однокомнатная, в центре города, на третьем этаже пятиэтажного кирпичного дома. Вода холодная, тёплая, отопление, свет – мне понравилось. – Сколько платить надо?

– Двадцать пять рублей в месяц.

– Жалко, хорошая квартира, но дорого.

– Понимаете, дешевле никак. Мы сами за неё столько платим. Дети поехали на целину, не выписались. Бог знает, как у них там выйдет. Сохраняем для них.

– Понимаю. Для нас это много.

– Что вам посоветовать? Есть у меня знакомый чеченец. Во время войны их много к нам переселили, так у него есть свободный домик, сакля. Поезжайте к нему.

Он хороший человек. Звать его Рамзан Дудаев. Живёт он у старой барахолки. Спросите у любого, вам покажут, где он.

– Барахолку знаю, сады там с апортом рядом.

– Да, да. Некомфортно у него, но зиму проживёте. Они так всю жизнь живут.

На трамвае доехали быстро. Барахолка раньше была за городом. Подошли к её воротам. Был выходной, и она работала. Мама спросила у прохожего о том, кого мы ищем. Тот утвердительно ответил и махнул рукой в сторону саклей, стоящих на пригорке над барахолкой.

Подошли к большей из саклей. Мама постучала в калитку высокого глинобитного забора. Вышел высокий, седой, с короткой бородой, дедушка.

– Здравствуйте.

Тот ответил на своём языке.

– Я русская. – Маму часто путали, принимая за свою, и татары, и казахи, другие из-за её красивой восточной внешности.

– Я сказал: приветствую тебя, женщина. Что привело тебя ко мне?

– Извините. Так бывает… Нам надо жильё в аренду на зиму. Нас трое: я и дети.

Чеченец строго посмотрел на нас свысока:

– Пошли, вот сакля пустует у меня. Согласитесь – пожалуйста, занимайте.

Тем временем мы подошли к двери сакли. Он зашёл первым. Открыл дверь, мне бросилась в глаза темнота. Сакля состояла из прихожей и одной комнаты. Одно небольшое оконце было только в ней. Хозяин включил выключателем свет. Вид был, мягко сказать, экзотический: стены из мазана, пол глиняный, потолок – глина.

Посредине прихожей маленькая железная печка. Вот и всё.

– Сыну делал – думал, женится. Он окончил десятилетку, выучился на лётчика. В сакле никто не жил. Жалко, стоит, пропадает. Теперь его сюда не дождусь.

Мама смотрела на нас с улыбкой. Потрепала меня по шевелюре:

– Ну как, дети?

Мы были обезволены. Такого ещё не видели. Как эти люди могут жить в таких домах? Тут не там.

– В лётчики подался, говорите? Я тоже с лётчиками служила во время войны и после. Была радисткой и метеорологом. Прогнозы погоды давала, разрешения на вылет… Сколько платить надо в месяц?

– Что ты, какой платить, так живи.

– Так я не могу.

– За свет один рубль. – Затем спросил: – Что у тебя есть? Кровати, там, другое?

– Ничего нету.

– Всё дам, говори.

– Две кровати, стол, табурет, примус. Всё, пожалуй.

– Когда приедешь?

– В следующее воскресенье. Неделю на работе надо быть.

– Тебя и детей твоих здесь никто не тронет. Ни наши, ни цыгане. Они там живут, – он махнул вдоль улицы в сторону таких же саклей.

На обратной дороге мы обсуждали увиденное, делились впечатлениями.

– Зато бесплатно. Хороший дедушка. – Мама была за. Нам оставалось последовать за ней.

На следующее воскресенье мы перебрались на новое жильё. Далековато от школы, через весь город на трамвае. В сакле стояли две кровати с панцирной сеткой, стол в прихожей – она же и кухня, примус, три табуретки.

Подошёл дедушка. Поздоровались.

– Как звать тебя, женщина? – он обратился к маме.

– Мария.

– Хорошее имя. Скажи, что ещё надо?

– Неудобно как-то, но, если бы дали для постели ещё матрацы, одеяла и подушки, была бы благодарна вам.

– Конечно, дам. Благодарности не надо, так лежит, – он вышел.

– Ну вот, дети, устроимся, заживём, как настоящие горцы. Они у себя на родине всю жизнь так живут. Много долгожителей. Видимо, такие условия полезны для них. Посмотрим.

– Вот, бери. Скажи ещё.

– Вы такой добрый. Спасибо, остальное всё есть.

– О дровах не беспокойся. Повезу себе и тебе дам.

– Мы очень вам благодарны за заботу.

– Не стоит меня благодарить. Сам был в таком же положении. Привезли сюда во время войны, выбросили на скалы, если бы не местные русские женщины, хуже бы было нам. Теперь вот я тебе помогаю. Живите.

Освоился на новом месте я быстро. Друзей не завёл, но с местными ребятами вёл дружбу. О Кабырзе вспоминать было некогда.

Барахолка работала один раз в неделю, по воскресеньям. Народу собиралось очень много: кто продавал, кто покупал. Наш дедушка, у меня были подозрения, имел отношение к барахолке. Каждое воскресенье от нечего делать я посещал её. С интересом смотрел на продаваемые, иногда экзотические, товары. Больше всего мне нравилось наблюдать за людьми, их одеждой, повадками, мимикой, жестами. Особенно выделялся среди посетителей колоритный персонаж средневекового мушкетёра. Это был главный художник Государственного Алма-Атинского драматического театра. Говорили: у него с головой не всё нормально. Он театрально ходил, смотрел товары, но в основном показывал себя. Людям это нравилось, и он был доволен. Ходил он недолго, не больше часа, потом садился в свой автомобиль и уезжал.

Ходил в сады за апортом. Яблоки не снимали до поздней осени. Они вырастали большими, как футбол, наливались. Сорвёшь, посмотришь на солнышко – насквозь семечки видно. Сторожа гоняли нас, пацанов, но несколько штук мне удалось утянуть. Не за один раз, конечно. Куда такое яблоко спрячешь? Засунешь под рубашку – живот топорщится, как у беременной. Поди тут, тайно удери.

Цыгане были весёлыми соседями. Пели, танцевали у себя. Остальным не мешали. Однажды смотрю: несётся мимо меня с вытаращенными глазами глава семейства, орёт благим матом. За ним жена с извивающейся змеёй в руке. Оказалось, змея игрушечная. Испугался, как ребёнок, хотя сам же её купил своим детям. Их было у него много. Да забыл. Жена решила подшутить над ним, не рассчитала. Через полчаса, когда они шли назад, – у неё был синяк под глазом, оторванный рукав. Но шли, взявшись за руки, – помирились.

Условия проживания, если это можно так назвать, были ниже нижнего. Спал на раскладушке. Однажды ночью встал попить воды, включил свет. На потолке, стенах, на полу, всюду были здоровенные, черные, страшные усатые существа.

– Мама, – я заорал от страха.

Она проснулась:

– Что случилось?

– Смотри.

– Ой… ё… ё…

– Кто это?

– Тараканы. Они здесь такие. Не маленькие шорские.

Мы принялись их давить, кто чем. Они лопались с треском после большого приложенного усилия. Размером в длину больше пяти сантиметров, усы ещё больше. Они падали на спину, показывали свой чешуйчатый живот… До утра не спали и свет не выключали, осматривали отверстия, откуда они выползали, туда же и скрывались. Принимаемые меры по уничтожению тараканов дали результаты, но не абсолютные. Каждую ночь приходилось вставать и гонять их. Не так много, но всё же.

Печка грела хорошо. Дрова из саксаула давали много жара. Стоило немного протопить – тепло держалось долго. Дрова заготовлять совсем не так, как в Сибири. Саксаул – это корявая палка. Берёшь эту палку, ломаешь об камень. Топор его не берёт. Мой валун лежал посреди двора. Полученные от ударов об него щепки – и есть дрова. Саксаул не колется и не пилится, он крепче металла.

Зиму пережили без потерь. Начал привыкать к такому образу жизни. Таня окончила десятый класс, подала документы в институт.

Как-то вечером после работы мама собрала нас:

– Надо посоветоваться. – Из сумки достала открытый конверт, вынула свёрнутый лист. – Прочитаю письмо от отца.

Папа сообщал о том, что его назначили начальником отдела культуры Таштагольского райисполкома. Скоро дадут квартиру, предлагает вернуться снова в Сибирь.

– Какие соображения?

Меня поманило в родную Сибирь.

– Я за.

Таня засомневалась:

– Мама, я уже в институт документы сдала, к экзаменам готовлюсь. Чего я там делать буду, института там нет. Здесь уже привыкла. Опять в шубе и валенках ходить?

– Ясно. Будем писать: Гена согласен, Таня – нет. Я – сомневаюсь…

Написали.

Новое письмо отца недели через две читали вместе. Он допускал вариант оставить Таню учиться в Алма-Ате, обещал финансовую поддержку. Остальным советовал вернуться. Особенно настойчиво он убеждал маму.

Мы согласились с ним, к тому же Таня уже успешно сдала экзамены, и её зачислили в институт. Нас абсолютно ничего не сдерживало в Алма-Ате. Не прижились.

Мы отписали о своём решении и отправили отцу. Приступили к сборам. Первое дело – устроить сестру. К удивлению, вопрос решился сам собой. Как только её подруга Тоня узнала о нашем переезде, сама предложила Тане свой дом. У них был большой частный дом в городе. Места было много. Мама поехала, познакомилась с родителями, посмотрела обстановку, предложенную бесплатно комнату. Согласилась.

– Таня хорошая девочка, вместе поступили в один институт, родители интеллигентные люди…

Словом, всё решилось наилучшим образом. Мы с мамой купили билеты на поезд и уехали. Уже в поезде я раздумывал о том, что это было? Приехали, пожили в так называемом городе и уехали. Где он город-то? Что видели в нём, чего хорошего получили? Год потерял – и только.

Опыт оказался неудачным.

Путеводная звезда

Опять тот же вокзал, с которого ушли, казалось, навсегда, в большое плавание. Тот же экскаватор, выдававший на-гора стране руду.

Нас встречал отец. Мы соскучились по нему. Теперь вместе – и это уже хорошо.

– Папа, как ты здесь оказался, не приехал к нам?

– Знаешь, сынок, не всё получается так, как мы хотим. После Кабырзы пошёл в райком партии, попросил трудоустроить. Секретарь райкома честно сказал: не хватает опыта руководящей работы. Так и сказал: «Фронтовик, коммунист, пишете стихи, издаёте – это хорошо. Опыта руководящего работника нет. Это плохо. Давайте мы вас пошлём секретарём парткома в пчелосовхоз „Кондомский“, годик поработаете, оттуда вас и заберём в райисполком на должность заведующего отделом культуры Таштагольского районного исполнительного комитета. Отдела пока нет. Необходимость есть. Под вас его сделаем». Так вот и получилось.

До Нового года жили в общежитии. Против сакли – рай. Дали квартиру в двухэтажном брусчатом деревянном доме, на втором этаже. Как сказали, «на пересидку». Недавно заложили пятиэтажный кирпичный жилой дом у подвесного моста. Там была уже запланирована наша квартира.

Меня полностью устраивала и эта: тепло, светло, вода, канализация… Мечта. Наконец мы с мамой почувствовали себя людьми.

Зима быстро пробежала, я получил аттестат о восьмилетнем образовании. Встал вопрос – что дальше? Продолжать учёбу в школе и оканчивать одиннадцатый класс, потом в институт. Или пойти в техникум, получить специальность, работать и потом поступать в институт? Выбор пал – идти в техникум. Вспомнил маму в Алма-Атинской школе.

Недалеко от Новокузнецка был ближайший Осинниковский горный техникум. Профессии шахтёра, буровика, геолога мне не особо нравились. Отделение промышленно-гражданского строительства – то что надо. Хотелось стать архитектором, таких профессий в техникуме не давали.

По почте выслал документы. Приехал сам в намеченные сроки, сдал экзамены. Меня зачислили. Вернулся домой уже студентом. Так началась моя полусамостоятельная жизнь. Почему полу? Потому, как в решениях был самостоятелен, а финансово зависел от родителей. Безусловным авторитетом у меня была мама. Техникум тоже была её идея.

На первом занятии шестьсот тридцать второй группы с индексом «С» нас собралось в аудитории больше тридцати человек. Ребята, девушки, все одного возраста, желающие грызть гранит наук, продолжать дела своих отцов, дедов на пути строительства социализма. Все были возбуждены. Знакомились друг с другом.

Я оказался рядом с девушкой. Поднял на неё глаза и оторопел. Она была так красива, как в сказке. Чуть выше меня, черноволосая, голубые глаза, щёки – персики. Протянула мне руку:

– Валя. – Улыбнулась завораживающей улыбкой.

Механически я протянул руку:

– Гена, очень приятно.

– Будем вместе учиться. – От неё веяло свежестью, чем-то новым, загадочным.

– Ага, – на большее меня не хватило. Поперёк горла встал ком. Ничего выдавить из себя не мог. За протянутую руку взял незнакомую девушку, меня прошило током. Пока я так стоял, она отошла, знакомилась с другими. Ноги предательски дрожали, подкашивались. Сел за стол.

Постепенно все угомонились. В аудиторию зашла преподаватель, поздоровалась:

– Уважаемые учащиеся, поздравляю вас с первым учебным днём в Осинниковском горном техникуме. С сегодняшнего дня вы наши студенты. Меня зовут Копылова Клавдия Вениаминовна. Я ваш классный руководитель на время учёбы в техникуме. – Она приятно улыбалась, производила впечатление второй мамы. – Будем знакомиться.

Взяла журнал, зачитывала фамилию, имя. Мы вставали, представлялись. Дело дошло до моей новой знакомой – Кисельман Валентина. Она встала, по-прежнему улыбаясь, осмотрела присутствующих в аудитории, как мне показалось, выделила меня, села.

Во мне клокотало незнакомое чувство. Я не знал, как его определить, справиться с ним. Верно одно – такого до сегодняшнего дня я не испытывал. Кто она, почему мне так радостно и тревожно? Сердце бьётся молотом.

Голова не подчиняется разуму. До меня с трудом доходят слова преподавателя.

– Раков Гена. Гена где у нас?

Я встал и как автомат тут же сел. Она смотрела на меня. Я готов был провалиться сквозь пол. Кто я? Невысокий худенький паренёк. А она… В голове летали молнии, но ничего на ум не приходило.

Постепенно шок от первого удара отступил.

«Спокойно, будь благоразумен. Ты здесь, она здесь. Будем учиться три с половиной года. Достигнешь её высоты, станешь ровней, тогда и смотри, думай о ней… Сейчас она не по тебе».

Первое занятие завершилось, студенты разошлись по своим делам. Кому надо было жильё – пошли в общежитие. Валя была местной, городской. Чем можно заслужить внимание любимой девушки? Правильно: быть красивым, высоким… Мне это не дано. Тогда чем ещё? Быть сильным, умным, инициативным? Возможно. Теперь всё, что я ни делал, было подчинено одной задаче – работе над собой. Мне предстояло постигать не только строительные науки, но и работать над недостатками, ради одного-единственного – быть достойным её.

Первые полгода пролетели как один миг. Многие отсеялись. Я набирал обороты. Записался в секцию спортивной гимнастики, зачитывался Пушкиным, Лермонтовым, Есениным, Надсоном. Её любимыми поэтами. Сам писал стихи, романы в стихах. Прятал их подальше от чужих глаз. За год в учёбе и спорте добился определённых успехов.

Внимания – нет.

Со следующего года к достижениям в спортивной гимнастике добавил моржевание, поглотил полные собрания сочинений Джека Лондона, Жюль Верна, Фенимора Купера…

Нет внимания к моей особе.

Если в спортивном зале мне не было равных, то с бегом на лыжах не блистал. Надо подтянуть. Вечерами, когда темнеет, бегал на лыжах в сопках по десять километров. Плавки, ботинки с шерстяными носками, шапка, варежки – и пошёл. Скоро меня трудно было обогнать.

Нет внимания, что ты будешь делать?

Летом послали в стройотряд. Коровник строить в деревне. Поселили нас в построенный под крышу, но не отделанный двухэтажный дом на втором этаже. Мы с другом Володей жили на кухне, остальные ребята в соседней большой комнате. Спали на полу на матрацах. В большой комнате из досок сколотили стол. Ребята вечно шумели, выпивали. Никакого отдыха после работы. Мы в их весельях не участвовали, вели себя примерно.

В один из вечеров они «забодали» нас. Я пошёл на «разборки»:

– Вот что, ребята, давайте договоримся так. Вы прицепляетесь к нам, какие мы правильные: не пьём, не курим, не сквернословим. Пытаетесь нас провоцировать. А давайте только, если мы сделаем, о чём договоримся, – вы прекращаете пить и прочее… Володя, иди сюда.

Он зашёл в комнату: высокий, сильный.

– Ребята, давайте договоримся: мы с Володей за полчаса выпьем, – я обратился к нему, – сколько? – Четырёх хватит.

– Четыре бутылки вина, которые вы пьёте.

– Гена, имей в виду, я вообще не пью.

– Пять, пять.

– Ладно, пять так пять. Мы выпьем. Извините, после этого свои безобразия прекращаете. Пойдёт?

Толпа зашумела:

– Хлюпики, вы и одной бутылки не выпьете.

– Пусть попробуют, больше не будут нас задирать, интеллигенты. Соглашаемся.

– Вот и хорошо. Завтра после работы прошу на этот стол пять бутылок. Пить будем из пол-литровых банок.

– Закусывать будете?

– Нет, не будем. Разошлись, легли спать.

– Гена, ты что, серьёзно?

– Серьёзно, невозможно терпеть их безобразия.

– Я раньше в жизни вообще не пил. Ты сможешь это выпить? Я не смогу и не хочу.

– Думаешь, я пил? Тоже нет. Выпьем, как воду, и спать пойдём, пусть заткнутся.

Утром как всегда: в столовую и на работу. К тому времени я стоял на кладке на углу. До вечера кирпичную кладку подняли на метр. Навыки у меня были, и с заданиями справлялся. После работы поели в столовой, пошли к себе на этаж. У соседей на столе конвертом стояли пять семисотпятидесятиграммовых чёрных бутылок с вермутом.

– Постойте, мы так не договаривались. Имелось в виду пятисотграммовые банки. Сами из других пили.

– Не было такого договора. Какие были в сельпо, такие и взяли. Открывать? Или сдаётесь? Пару глотков сделают, остальное сами допьём.

– Открывайте. – Я взял в руку пол-литровую банку. – Бери, Володя. – Налили. Понюхал: ну и вонь, как такую дрянь каждый день можно пить?

– Замечай время, мужики.

Отвращение к напитку на наших лицах внушало нашим противникам надежду на победу.

Первая банка пошла со скрипом: вонючая, тёплая, вызывала рвоту. Сначала выпил мой друг. Вторая банка, как и первая, не хотела идти в горло. Не один раз подавился. С трудом допил.

Мы смотрели на оставшиеся три бутылки с испугом. Неужели выпьем? От выпитого с такими усилиями уже тошнит. Парни озорно смотрели на наши кривые физиономии и как могли словесно издевались над нами.

– Чего стоишь, Гена, наливай. Не дождутся.

Я налил в обе банки чёрной вонючей отравы, поднёс ко рту и понял, что не могу. Воды столько не выпьешь, а тут…

Володя не спеша, как человек, вошедший во вкус, выпил налитое.

– Пей, сам затеял.

Нечего сказать, затеял так затеял. Давясь и расплёскивая через край, я без остановок допил банку.

– Два ещё пузыря. Пейте, время идёт. Десять минут осталось. Вот открыта, пожалуйста.

Мой товарищ без тени смущения налил себе и мне:

– Ваше здоровье, господа. – Опрокинул банку вверх дном и разом поглотил содержимое, взял последнюю бутылку и налил себе.

Мой живот готов был треснуть от выпитой жидкости. В голове начало шуметь. Ребята галдят:

– Проиграли, проиграли…

Что оставалось делать? Пил долго, маленькими глотками, чувствуя ежесекундно – приходит конец. Допил-таки.

Володя, улыбаясь, налил в мою банку остатки вина:

– По последней или ещё сбегаете?

Парни притихли.

– Пей, Гена, всё одно наша взяла. – Выпил, отёр рукавом губы. – Вот так-то, господа.

После последнего глотка я выскочил на улицу. Тошнота пёрла наружу. Из меня, казалось, всё, что пил, вылилось. Стало легче. Пошёл наверх. Володи не было. – Где мой друг?

– На кухне, спать лёг.

Зашёл на кухню и едва успел поймать его за штаны. Он перевесился из окна. Его тошнило. Вовремя подоспел, сломал бы голову на валявшихся внизу кирпичах.

Утром головы разваливались на части. Пошли в столовую за капустным рассолом. Целый день отмачивались в озере, было не до работы. В большой комнате вечером наконец настала тишина. Занялись волейболом.

После практики остаток каникул провели по домам.

Ближе к концу августа настаёт время шишковать. Горная Шория славится своими кедрачами. Часто и я хаживал за орехами. На этот раз нас собралось шесть человек: пять взрослых и я. Идти пешком далеко, не менее двадцати километров. Часть по грунтовой дороге, другую часть – по сплошной реликтовой тайге. Заблудиться не беспокоился. Во-первых, не отходи от впереди идущего. Во-вторых, горы – это не равнина. Перешёл, допустим, по северному склону четыре горы, возвращайся по северному и считай. Если сбился, что маловероятно, спускайся в лог меж гор и вниз по течению ручья, всё одно выйдешь к тропинке.

Сам процесс заготовки орехов прост. Залез на дерево, сбил шишки, слез, собрал их в мешок. Отнёс в стан, ссыпал на брезент. Вырубил два дерева, сделал на них зубья. Колотишь, дерёшь шишки. Из бересты сделал сито старым патроном. Просеиваешь. Собираешь готовые орехи в мешок. Всё.

Пришли на место, организовали стан. Разошлись в разные стороны за шишками. Первая кедрушка мне попалась не слишком большая, но шишки были. Сучки были от земли, и я залез на неё. Труда не составляло забраться на вершину, стрясти шишки – большие, чуть недоспевшие, но уже с готовыми орехами. Наблюдал, в какую сторону они падают, потом собирать скорее. С вершины дерева увидел другую огромную крону с крупными шишками. Одного дерева хватит под завязку. Слез, собрал в траве сбитые шишки, сложил в мешок и отнёс в стан. Пошёл искать намеченную кедру по известному мне направлению. Немного сбился, походил по лесу, нашёл. Дерево было высокое, толстое, вчетвером не обхватить. Одно плохо – первые сучки метрах в десяти над землёй. Походил вокруг, соображал. Никак. Уходить жалко – столько шишек наверху. Рядом росла молодая берёза. Прикинул: если её срубить и прислонить к стволу – точно достанет до первых сучков.

Срубил, она легла с наклоном к кедру. Воткнул топор в ствол кедра, полез. Дело привычное. Добрался до первых сухих остатков веток. Дальше дело шло как всегда. Залез на вершину. Шишек много, все крупные одна к одной. Тряс ветки, стукал ногами по веткам. Шишки сыпались сплошным градом. Вот удача-то. Пока мужики лазают по деревьям – у меня уже полно. Красота. Сбив насколько мог, отдохнул. Смотрел вдаль. Сопки, покрытые лесом, уходили далеко вдаль к горизонту и там таяли.

Сколько ни сиди, ни любуйся красотами, слазить с дерева надо. Довольный урожаем, я бодро спускался. Добрался до места, где должна быть вершина берёзы. Нет её. Посмотрел вниз – высоко. Берёза лежала на земле – то ли сама соскользнула, то ли ветер сдул. Словом, стою одной ногой на последнем тонком хрупком сучке и думаю, как быть дальше? Может, обхватить ствол руками и спуститься? Ствол толстый, обхватить не получится, к тому же до самого низа, словно лезвия, торчат остатки сучков. Выдерут все кишки. Нет, не пойдёт. Кричать на помощь? Тайга гасит голос, никто не услышит. Прыгать? Высоко, все кости переломаю, конец придёт. Может, когда в тайге и найдут, но уже не меня, а то, что останется.

Выхода не находилось. Долго тонкий, хрупкий сучок меня держать устал, треснул, я полетел вниз… Дальше была темнота.

«Всё, конец. Так вот и умирают. Сколько людей помирают за орехи?»

Прошло время. Кругом темно, сыро. Пахнет гниющим деревом. Пощупал себя, ущипнул. Вроде жив. Покрутил головой, осмотрелся: темно, словно ночью. Протёр глаза. Темно. Где же я нахожусь? Живой же, зад болит. Пошевелился, приподнял попу. Ещё больнее. Ощупал себя всего: голова на месте, руки, ноги на месте. Это хорошо. Разобраться бы, где я сейчас? Посмотрел наверх… Там солнце – значит, есть жизнь. Пора вставать на ноги, что-то делать. С трудом встал. Тут только понял: я оказался в стволе упавшего сгнившего дерева. При падении пробил его. Это смягчило удар моего падения.

С грехом пополам выбрался из ствола. Солнце склонялось над горизонтом. Сколько же я пробыл в стволе?

Было не до сбора шишек. Тело болело. Надо идти в стан, к людям. Завтра соберу шишки. С трудом дотащился до места. Меня уже потеряли.

– Кричим, кричим, ты молчишь. С утра хотели искать. Хорошо, сам нашёлся.

Таёжный костёр из трёх брёвен набирал силу. Далеко от костра было тепло и светло. Мужики и я приступили к обработке шишек. Сколько у меня было – переработал, просеял. Маловато. Завтра доберу.

Уснул на пахнущих смолой ветках, спиной к костру. Огонь на расстоянии мягко согревал тело. Комары не беспокоили: в кедрачах их практически нет, а кто был, боялись костра.

Рано утром с мешком пошёл искать кедру. Прошёл, как мне казалось, в нужном направлении достаточное расстояние – нет кедры. Вправо, влево – нет. Куда же она подевалась? Заговорённая какая-то. Покружил по тайге, не нашёл. Пришлось ещё на несколько кедрачей слазить. Набил, сколько хотел, но было жаль пропавшего урожая.

Мужики заготовляли орехов помногу. Главное здесь не сколько соберёшь, а сколько унесёшь. Мне хватало пятнадцати килограмм, им – по мешку на каждого. Мешок утянут, здоровые, не первый раз.

Свободного времени у меня было достаточно. Пошёл второй раз поискать пропавший кедр. Отошёл на приличное расстояние. Слышу хруст сломанной ветки. Затаился, звуки приближаются. Имея опыт встречи с медведем, забеспокоился, спрятался за ствол кедры. Если что, залезу на неё. Послышался человеческий разговор:

– Говорил тебе – заблудились. Нет, иди. Куда теперь?

Я подошёл:

– Здравствуйте, куда путь держите?

– Слава богу, человек. Пошли за орехами, набрали. Пошли обратно – заблудились. Вторые сутки плутаем, орехи бросили. Не подскажешь, куда идти?

– Скажу, туда вон.

– Сам-то чего здесь делаешь?

– Тоже по орехи ходил.

– Один, что ли?

– Почему один, с мужиками. Стан там у нас. Пойдёмте, чай попьёте.

– Это точно, пошли. Жрать хочется, а жить ещё больше.

Мы подошли.

– Чужие люди? Вы откуда? Первый раз здесь?

– Неместные мы, приехали из Кемерово. Нам рассказывали знакомые люди, где кедрачи. Мы приехали, нашли. Всё чин чинарём. Вечером выпили, проснулись утром – выйти не можем, зараза…