Текст книги "Ковка стали. Книга 1"

Пока соображал о разном, за разговорами бутылку водки выпили. Хозяин пошёл за второй, принёс:

– Продолжим? Душевно сидим, хороший получился праздник.

– Знаете, я устал. Завтра предстоит тяжёлый рабочий день. Пора спать.

– Давай по последней, мне утром тоже на работу.

Выпили.

– Хорошо, – погладил живот, – девка-то твоя хороша, неиспорченная. Бери скорее в жены… Иди спи.

Лёг. Несмотря на выпитое за день, голова была ясной. Надо же, такого раньше со мной не было. Вспомнил события дня: Зиновьева, гонки за самолётом, встреча с девушками, моё представление при знакомстве с хозяином, слова хозяина… Не просто это… ох, не просто. Это какой-то знак. Может, действительно, эта девушка – моя судьба? Присмотрюсь к ней повнимательней, изучу. Может, оно и так.

Незаметно уснул. Утром по обычаю проснулся рано. Хозяин был на ногах.

– Доброе утро. Где можно умыться?

– Доброе, доброе, вон дверь в ванную. Вода и холодная, и горячая, туалет тёплый. Живём не хуже других.

Девушки спали. Мы поели, попили из пиал обязательный у казахов чай.

– Расскажите, как найти этот завод?

Он подробно объяснил дорогу.

Завод оказался на другом конце города. Добрался я, передал чертежи, подписал бумаги. Приближался вечер. Куда идти? В гостиницу, на самолёт или поезд? Потянуло туда, где оставил девушек. Зашёл в дом, они сидят на диванчике, смотрят телевизор. Хозяина не было. Снял верхнюю одежду, попил чай.

– Девушки, Люба, Тоня, не пойти ли нам в цирк? Проезжал на трамвае мимо него, прочитал на афише: «Дрессированные коровы». Вы видели когда-нибудь дрессированных коров?

– Нет, не видели.

– И я не видел. Пойдёмте посмотрим. Приглашаю.

– Ой, как здорово! Пошли, Люба.

Ничего интересного в цирке мы не увидели. Коровы – они и в цирке оказались коровами. В Москве такого точно не показывают. Нам, правда, эти коровы и даром не были нужны. Девушки из меня вытянули то, что их интересовало. Я записал Любин тюменский адрес. Договорились, что, как они вернутся, мы встретимся.

Ещё раз переночевал. Девушки остались гостить. Я сел в поезд и уехал. Казалось, всё, обычное знакомство, пора ставить точку, пока не затянуло…

Опять на ДСК не отпустили.

– Лев Андреевич, что ещё?

– Мелочь, Геннадий Евгеньевич, помните, у вас в поезде украли чертежи?

– Помню.

– Так вот, приступили к работе, а сборочных чертежей нет. Представляете? Пришлось снова заказать в проектный институт копии. Вот они. Придётся смотаться ещё раз.

– Надеюсь, последний?

– Геннадий Евгеньевич, клянусь. Розенберг телефон оборвал, вас требует. Куда ехать, знаете. Одна нога здесь, другая там. Надеюсь, больше с вами ничего такого не случится. Не заболейте животом. Как он, вас не беспокоит?

– Давно забыл. Завтра поеду, но мы договорились с вами?

– Железно.

Опять вагон «Тюмень – Челябинск – Уфа». В Челябинске в купе зашла девушка. Сначала мне почудилось – Валя. Был страшно удивлён. Откуда она? Вскочил было, но тут же сообразил: не она. Всё так, как у неё, только глаза не голубые – чёрные как смоль. Нахлынуло старое.

– Чёрт знает что. – Сел снова на лавку.

– Что вы сказали? – Мило улыбнулась.

– Это я про себя, ничего не сказал.

– Нет, сказали. Могу напомнить.

– Напомните, пожалуйста.

– Вы сказали: «Чёрт знает что»? О чём вы подумали?

– Так, о своём. Не обращайте внимания.

Она сняла верхнюю одежду, повесила на крючок, присела. Я смотрел на неё бессовестно долго, не отрываясь. Похудее, пожалуй. Если бы не глаза, трудно их различить.

– Вы меня пугаете. Почему так смотрите на меня?

– Валя.

– Галя.

– Знаете, Галя, я совсем запутался. То, что вы не Валя, а Галя, я понял. Откуда вы вообще появились?

– Из Челябинска еду в Альметьевск, там ещё дальше автобусом в деревню.

Она была одета в чёрное строгое длинное платье с кружевным белым воротничком под горлышко.

– Работаете там учительницей?

– Нет, не угадали, продавщицей… Народу мало в вагоне. В купе мы вдвоём. Давайте поедим. Набрала всякого. – Из сумки она доставала пакетики, мешочки, бутылочки.

Я был голоден и нисколько не возражал.

– Ножичек у вас имеется, хлеб порезать?

– Конечно, нож всегда при мне, – достал шведский перочинный нож со множеством разных приспособлений.

– Берите батон, режьте, я распакую остальное.

Из головы не выходила мысль: как она похожа внешне, характером. Такая же умная, деловая.

Я скромно с краешка взял хлеб и кусочек колбасы.

– Не стесняйтесь вы, не бойтесь. Не кусачая я. Берите всё и побольше… Ой, за чаем сбегаю. Всухомятку не идёт. – Она вышла.

Надо же такому случиться. Только разошлись с Валей в разные стороны, а она опять меня преследует. Старое не утихло, опять всё по новой?

Девушка зашла в купе с чаем. Улыбается:

– Проводница сахару не дала. Кончился, говорит, зараза такая.

– Не расстраивайтесь, с вами и без сахара сладко будет. – Про себя подумал: «Господи, что я несу, совсем обалдел». – Не в прямом смысле, вы понимаете меня.

– Нет так нет. У меня конфеты есть.

До утра мы не заснули, проболтали. О чём? Ни о чём, даже и не вспомнить. Вот если бы так с Валей.

– Как же это так нас судьба встретила, Галя? Я не хочу вас терять.

– Гена, мы ещё не расстаёмся. До Альметьевска вместе поедем на одном автобусе.

– Я хотел сказать – вообще.

– Вообще – это как?

– Встретиться ещё раз, пообщаться, поговорить…

– Делов-то. Приезжайте ко мне в деревню, расскажу, как меня найти. Пообщаемся, поговорим. Я – за. Ты мне вообще понравился. Можно сказать – всю жизнь такого ждала.

– Ну уж прямо и ждала?

– Правда, хочешь верь, хочешь не верь.

В автобусе я взял её тёплую руку в свою, что само по себе для меня необычно. Так и ехали до Альметьевска. – Жду тебя, Гена, приезжай.

На прощание поцеловал её руку:

– До скорого.

Сдал чертежи, пошёл на тот же автовокзал. Купил билет в её деревню. Через час был там. На дворе была слякоть, спросил у проходившей женщины адрес. Показали.

– К кому вы там?

– К Гале.

– К Галке, что ли, вертихвостке? Понятно. Только сама приехала, мужики уже вслед пошли.

Нашёл старенький деревянный домик, постучал в дверь. Никто не ответил, дёрнул ручку, дверь открылась, зашёл. Внутри скромная деревенская обстановка. За столом сидела старушка с бутылочкой красного вина. – Ты кто? – Она была слегка выпившей.

– Гена.

– Ты к кому?

– К Гале.

– Вот сучка какая? Велено было не тащить мужиков. Она не слушает. Откуда ты взялся?

– Из Тюмени, в командировке.

– И что сюда притащился? Езжай в свою Тюмень. Где она таких только находит?

– Мне бы Галю. Где она? Она здесь живёт?

– Здесь живёт. Не про тебя она. Уезжай по добру. – Помолчала. – На работе она, где ещё ей быть, в магазине торгует. Там и найдёшь её.

Вышел.

– Да, куда-то я не туда попал.

Магазин в деревне был один. Зашёл. Продавщицы были две.

– Ой, Гена, так быстро, – она выбежала из-за прилавка, обняла меня, поцеловала в щёку. – Соня, это я тебе про него рассказывала. Молодец, сразу приехал. – Она засобиралась. – Так я того, пойду. Без меня поработай. Дня три за свой счёт отпуск возьму. Пока.

Мы вышли из магазина.

– Пойдём ко мне.

– Это куда, в дом?

– Ну да, не на улице же стоять.

– Нет, Галя, там бабушка твоя. Мы с ней поговорили как-то нелюбезно.

– А, пойдём, она сейчас уйдёт к своим. Мешать нам не будет.

– Стоит ли?

– Гена, о чём ты говоришь? Хочешь убежать от меня?

– Нет, нет, что ты говоришь, Галя? Просто с твоей бабушкой мы не нашли общего языка.

– Она и не нужна нам. Уйдёт. Останемся в доме одни. Никто нам не помешает. Пойдём. – Она подхватила меня за руку и потянула за собой.

Снова зашёл в дом. Бабушки не было.

– Ну вот, я же говорила. Теперь не придёт, пока мы здесь.

– Как-то нехорошо.

– Не беспокойся, у неё полдеревни родственников. Пока всех не обойдёт, домой не вернётся. На неделю ушла, не меньше. Выбрось из головы. Зашёл бы вначале в магазин, ничего бы такого не было.

Я смотрел на неё – конечно, это не Валя, но как они похожи.

– Раздевайся, снимай обувь. В доме тепло. Вот тапки, надень. Сколько дней можешь у меня быть?

– Всю жизнь… Если по правде – дня два-три.

– Неделю?

– Нет, не могу. За неделю меня потеряют.

Галя натащила на стол разной всячины. Поставила бутылку коньяка. Налила в рюмки:

– За знакомство.

– Давай.

Завязалась беседа. Проговорили до ночи.

– Спать будем в разных комнатах. Ты здесь на диване, я в маленькой комнате.

Застелила простынь, одеяло. Обняла, прижала к груди, поцеловала:

– Ночью не приставать, договорились?

– Договорились.

– Это хорошо. Спокойной ночи. – Ушла в свою комнату, дверь оставила открытой.

Долго не мог заснуть. Кто она – вроде Валя, но не Валя? Та меня не подпускала к себе. Эта сама идёт навстречу. Видно сразу – я ей понравился. Обо мне что и говорить, десять лет ждал этого времени. Лежит рядом, в одном доме.

– Гена, ты спишь?

– Нет.

– Я сейчас. – Накинула халат, подошла, поцеловала в щёку, присела на краешек дивана. – Знаешь, я как увидела тебя там, в вагоне, меня словно молния ударила. До сих пор отойти не могу. Враз влюбилась. Ничего с собой поделать не могу. Никого до тебя не любила. Не знала даже, что это такое. Девушки говорили всякое… Ты меня бросишь?

Я сел, погладил её по волосам:

– Галя, не говори так, мы не знаем друг друга. Рано говорить о любви. Честно сказать, я тоже испытываю чувства. Хотелось, чтобы ты была рядом. Пока об этом говорить рано.

Она зашмыгала носом.

– Не расстраивайся.

– Тебе хорошо, уедешь в свой город, забудешь про меня. Я тут от скуки помру.

– Не забуду, слово даю.

– Я тебе верю, понимаешь, никому не верю, а тебе верю. – Прижалась ко мне. Жар её тела обжигал меня. Целовала в лицо, в губы. – Ты мой, будешь моим. Никому тебя не отдам.

– Хорошо, Галя, давай доживём до утра. Днём примем какие-то решения. – Погладил её по голове, щеке. – Успокойся, мне тоже нужно успокоиться. Утро вечера мудренее.

Она ушла в свою кровать, тихо всхлипывая, уснула. Утром открыл глаза – сидит на краешке дивана в том же халатике, молча смотрит на меня. В глазах печаль, любовь, слёзы.

– Доброе утро, Галя.

Она не ответила, продолжала смотреть.

– Галя, что с тобой?

– Всё нормально, Гена. Чувствую, ты сегодня уедешь и больше мы не увидимся.

– Нет, ты не права.

– Да, да, сердце мне говорит об этом.

– Что с тобой, Галя, сегодня. Вчера ты была такая весёлая.

– Скажи, ты сегодня собираешься уезжать?

– Да, сегодня, хотел тебе попозже сказать.

– Видишь, я права. Не забывай меня, пожалуйста. Мне без тебя будет плохо. Надо же было так вдруг влюбиться. Получается, на два дня.

– Галя, Галечка, не говори так, ты мне очень нравишься, правда. Что я могу для тебя сделать, чтобы ты мне поверила?

– Дай свой паспорт, посмотрю.

– Пожалуйста. – Я встал, достал из кармана пиджака свой паспорт, подал. – Смотри.

Она полистала. Я понял.

– Неженатый я. Не было бы меня здесь, если б не был холостым.

– Бывает. Я очень рада, не ошиблась, поверила тебе и полюбила. Так полюбила, что на всю жизнь. – Снова прижала к себе. – Ты меня любишь, только честно?

– Так, как ты, я уже отлюбил. Наверное, смогу и тебя так же полюбить, время покажет.

Сели завтракать. Я ел, она смотрела на меня, не отрываясь, забыв про еду. Что говорить, я был счастлив от того, что десять лет искал этого от другой, а оно вот неожиданно пришло само.

– Автобус в Альметьевск уходит в двенадцать. Два часа осталось. Следующий завтра в это время. Может, останешься? – Смотрела на меня умоляющим взглядом.

– Галя, поеду я сегодня. Перехожу на другую работу, меня там ждут. Не могу задерживаться.

Она понурилась, опустила плечи. На стол скатилась слеза.

– Собираемся, пойдём.

На улице был ясный, солнечный морозный денёк. Под ручку дошли до остановки автобуса. Его ещё не было.

– Гена, ты не обидишься на меня, что я от тебя скрыла?

– Скажи сначала, потом видно будет.

– Дай слово, что не обидишься?

– Даю.

– Не сказала я тебе очень важное между нами. Я замужем.

– Не понял, где тогда муж?

– По нашим обычаям женихов и невест выбирают родители. Уходил молодой человек с соседней деревни в армию. Меня в семнадцать лет насильно выдали за него. Брак зарегистрировали. На другой день он уехал. Не любила я его и сейчас не люблю. Он противен мне. Я тебя полюбила.

Посмотрела на мою реакцию. Физиономия моя была, видимо, настолько глупая, что сразу продолжила:

– Веришь мне, Гена?

– Не знаю, что и сказать. Ты мне такое выдала – не знаю, как реагировать. Конечно, верю. Если бы сразу сказала, как-то бы не так я воспринял.

– А сейчас? – Она пытливо смотрела мне в глаза.

– И теперь тоже. И как теперь?

– Разведусь я с ним, поженимся с тобой. Любить тебя буду крепче крепкого, деток тебе нарожаю, сколько хочешь. Не оставляй меня здесь одну. Давай прямо сейчас с тобой уеду. Мне даже собираться ни к чему. В чём есть, в том и уеду.

– Галя, так нельзя. Тебе всё так вот бросить не так просто, мне подумать надо: где, что, как.

– Но… – она вцепилась в мой локоть.

– Подожди, успокойся. Серьёзные дела так не делают. Ты здесь побудешь, я поеду, там всё обдумаю спокойно и трезво. Спишемся. Там всё и решим. Не расстраивайся, с кем не бывает?

– Гена, любимый, не оставляй меня. Я без тебя не хочу жить.

Подошёл автобус. Она обхватила, сжала меня, долго смотрела в глаза. Из её глаз текли слёзы.

– Гена, я поверила тебе, полюбила. Езжай с богом.

– Адрес у тебя мой есть, пиши. – Поцеловал в щёку, зашёл в автобус. – До свидания.

Автобус медленно пошёл. Я долго смотрел в окно на удаляющуюся Галю. Она долго махала рукой, пока не скрылась за пригорком.

– Да, вот это номер. Надо спокойно осмыслить, что это было? Кто она? Как быть?

По возвращении из командировки рассчитался и перешёл в ДСК. Из головы не выходило произошедшее. Через неделю получил письмо на шести страницах, вперемешку с потёками слёз. В письме она писала, что подала заявление на развод. Сообщала, что, как только его получит, сразу приедет ко мне. Любит меня, жить без меня не может.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Надо приостановить процесс. Лучше не начинать его. Необычно всё, не вписывается в мой разум. Да, красивая, да, понравилась, хороший человек, но… замужем. Это слишком.

Я строитель коммунистического общества, разобью какую ни есть семью. Как жить дальше, сознавая это? Сел, на одной странице письма написал слова благодарности за проявленные ко мне чувства. Извинился. Сообщил для верности, что женюсь на местной девушке, и отослал. Все её письма, которые она посылала мне целый год, выбрасывал, не читая.

Новая работа захватила меня целиком. Только через месяц вспомнил о знакомстве в Омске. Надо бы сходить. Неудобно, обещал. Ждёт, наверное. Адрес не напутал. Она была дома.

Домостроительный комбинат

На мой звонок в квартиру тут же открылась дверь. В тёмном коридоре квартиры высветился от света лестничной клетки выглядывающий из-за створки двери старый, измученный болезнями дедушка:

– Тебе кого?

– Любу.

– Здесь такая не живёт, – захлопнул дверь.

Странно, посмотрел в записную книжку: может, перепутал чего? Нет, дом тот, квартира та. Всякое бывает. Ну нет так нет. Хотя жалко терять неплохую девушку. Некоторые соображения уже появись в голове насчёт неё. Вышел из подъезда. Был мороз, темно.

Вдруг откуда-то сверху раздался её голос:

– Гена, я здесь.

Поднял голову: на заснеженном балконе третьего этажа стояла Люба в лёгкой кофточке с коротким рукавом. Наклонилась вниз, махала рукой:

– Поднимайся, открою дверь.

Снова вошёл в подъезд, поднялся на третий этаж. Дверь квартиры была открыта, в коридоре горел свет.

– Привет, заходи.

– Здравствуйте. – Снял обувь, пальто, шапку, взял портфель, с которым пришёл, вошёл в комнату.

Встречали меня множество членов семьи.

– Здравствуйте, это дедушка. – Тот сидел в кресле в тёмном углу комнаты. – Это папа, Афанасий Архипович. – Подал руку.

– Будем знакомы.

– Это моя мама, Мария Васильевна.

– Очень приятно.

– Сестрёнки: Надя, Света… Вера, выйди на минутку. – Из соседней комнаты вышла девушка лет двадцати.

– Здравствуйте.

– Пятая сестра, Таня, живёт отдельно от нас, с тётей.

Посередине комнаты стоял стол. Поставил на него портфель, открыл, достал шампанское и коробку шоколадных конфет:

– В качестве презента.

– Садись, Геннадий, за стол, сейчас Маша организует чай, поговорим о жизни, – её отец показал мне на стул. – Любочка, сядь рядом. – Сам сел напротив. – Давно знакомы с Любой?

– Месяц назад был в Омске в командировке, там и познакомились. Я сразу уехал, они с подружкой – кажется, её зовут Тоня – остались. Пришёл продолжить знакомство.

– Работаете где, учитесь?

– В Главке он работает, папа.

– Работал, перешёл переводом в Тюменский домостроительный комбинат, на Бабарынку, главным технологом.

– Кто по профессии?

– Строитель, окончил техникум.

– В армии служили?

– Два года в стройбате, руководил строительством секретных объектов.

– Папа, ну хватит тебе вопросы задавать, давай просто поговорим.

– Любаша, ты отцу рот не затыкай, – в разговор вмешался дедушка, – он знает, что надо, а что не надо. Я тебя обидеть не дам, пусть знает.

– Дедушка, зачем вы так? Никто не собирается меня обижать. Мы ещё толком не знакомы…

– Знаю я их. Тебе сколько?

– Семнадцать.

– Ему?

– Двадцать шесть.

– Во на сколько старше, на девять годов. Какие мысли у него в голове, пойди узнай? Вот и говорю наперёд, чтобы знал.

– Дедушка, хватит, а…

– Люба, пусть говорит, – вмешался я. – Дедушка переживает за тебя, оберечь хочет. Прожил много, всякое видел.

– Вот-вот, правильно говоришь. Повидал я многое на своём веку. Любаша моя любимая внучка, потому и берегу её. Ладно, говорите, пойду в свою комнату. Чаёвничайте тут без меня. Ты, я вижу, ничего парень. Только смотри мне. Вижу, по-серьёзному желаешь ухаживать. Тогда и женись.

– Дедушка, вы, кажется, пошли к себе?

– Да иду я, волнуюсь за тебя, внученька.

Шампанского не открывали, выпили по стакану чая. Поговорили о погоде, новостях.

– Мне пора.

– Гена, я тебя провожу.

Попрощался. Мы вышли на улицу. Посмотрел наверх, на балкон, там была её мама. Помахал ей рукой, взял Любу под ручку, и мы пошли.

– Не обижайся, Гена, на дедушку. Он совсем старенький, больной. Сам не знает, о чём говорит.

– Я совсем и не обижаюсь. Он мне даже симпатичен. Как он выразился? «Не дам свою любимую внучку в обиду». Любит тебя, беспокоится.

Так, разговаривая ни о чём, не замечая времени и места, дошли до центральной площади города.

– Ой, мне же в другую сторону.

– А зачем мы шли сюда по морозу?

– Не знаю. Вышли и пошли. Пойдём назад. – Дошли до её дома.

– Завтра встретимся?

– Давай.

– В филармонию пойдём? Кто там выступает?

– Какая разница? Кто будет, на того и пойдём.

– Конечно, я пойду, в филармонии только один раз в жизни бывала.

Пожал ей руку:

– До завтра.

Работа на новом месте была намного интересней, затягивала с головой. Решил посмотреть новые достижения на других заводах. Поехал в командировку на Московский ДСК. Изучал не только передовые технологии, новые материалы на самих заводах, но и строительство, монтаж панелей, отделку, управление процессами, документооборот. Тогда с этим делом было проще, чем сейчас. Люди не закрывали свои секреты. Обмен опытом поощрялся. Сегодня у нас хорошие достижении, завтра у других, послезавтра у третьих. Так и развивалась страна.

По возвращении пытался применить увиденное на своём производстве на заводе, на строительстве. Массу неудобств доставляло то, что на заводе работали заключённые. Невозможно было повысить их квалификацию, внедрять новинки, да и просто зайти на завод и выйти. Требовалось много времени и проверок на пропускной системе. Особенности общения с заключёнными. Не раз приходилось увольнять специалистов за неформальное общение с заключёнными. Ко мне тоже сидельцы не раз подходили с разными предложениями – любезно отказывал.

Приходилось зачастую самому показывать, как и что делать, вдалбливать в их головы. С одного раза не получалось. Не специалисты, что с них возьмёшь?

Керамзита не хватало, решили построить свой цех. Сам эскизы, чертежи делал, подгонял под имеющееся оборудование, завезённое ранее. Сам стройку вёл. Цех запустили в эксплуатацию. Всё казалось нормально. Заданную мощность не выдаёт. Ломали голову – почему? Консультантов собрали, «светил». Десять процентов в сутки недодаёт на заданных регламентах. Лаборатория выдаёт странности: вместо объёмного веса шестьсот килограммов на метр кубический выдаёт четыреста. Проверили прочность – нормальная. Без облегчающих добавок нигде в Союзе такого веса нет, не получается. Приехали специалисты из Москвы. Выдали заключение: керамзит лёгкий, прочный, причина неизвестна, феномен. Проверяли глину. Из такой же Богандинской глины другие два завода в Тюмени выдают семьсот, восемьсот килограмм.

– Кто цех строил?

– Я.

– Кто проектировал?

– «Промпроект», после меня, по факту.

Проверили чертежи. Вот она ошибка. Уклон печи мой и проекта отличались на один градус. В проектном институте, хотя и делали, обмеривали по факту – уклон сделали по нормативу, больше на один градус. Теперь понятно. И чего? А ничего, пусть меньше производительность, зато керамзит легче и стены в домах теплее…

Как-то раз бегу по керамзитовому цеху. Раз, передо мной в пол втыкается лом, чуть нос не отшибло. Смотрю по сторонам, наверх – нет никого. Не трогая лом, обошёл его стороной, вышел из зоны. Что это было? Явно – покушение. Кто это мог сделать? Врагов ни в зоне, ни за зоной у меня не было. Сказать кому? Стоит ли? Впредь повнимательнее надо быть.

Новые идеи потребовали создать конструкторский отдел. Пригласили из Тюменского строительного института Целицо Валентина Михайловича. Добавили отдел КИВЦ. В то время были только зачатки автоматизации. Начальником отдела пригласили классного для того времени специалиста АСУ Климентьева Лира Александровича. Подобрали им помощников. Словом, отдел главного технолога, начальником коего я являлся и на заводе и на стройке, стал центром и движущей силой технического прогресса предприятия.

С Любой шло к свадьбе. Я предложил, она согласилась. Пока суть да дело, в марте ей исполнилось восемнадцать лет. В июне сыграли свадьбу.

Не прошло месяца после свадьбы, меня приглашает начальник ДСК:

– Геннадий Евгеньевич, такое дело, у нас неприятность произошла на севере…

– В Надыме?

– Да, в Надыме. Полгода монтировали дом, сделали четыре этажа. ЛЕНЗНИИЭП проверил. Оформили документы на стопроцентный брак и заставили разобрать дом. Просто не знаю, что дальше делать?

– Как же так? Я сам там был. С ЛЕНЗНИИЭПом вместе приняли решение – монтировать. Получается, они опять за своё? Может, им отказали в строительстве своего завода?

– Ничего не знаю. Мало что убытки, так начали на баржи новые дома загружать. В Надыме фундаменты стоят готовые. Катастрофа. Сами видели, склад готовой продукции перегружен панелями. Завод останавливается.

– Зиновьеву звонили?

– Звонил, нет его. Постоянно в командировках.

– Можно от вас позвонить?

– Пожалуйста, – пододвинул телефон.

Я набрал общий отдел стройиндустрии Главка:

– Вася? Вася, скажи, где Лев Андреевич?

– В Харпе, нового директора представляет из Сургутского ДСК, сам же рассказывал нам, как его в карты проиграли.

– Жаль Николая Донатовича, всё же его додавили… Сколько Лев Андреевич там пробудет?

– Сам знаешь его, чего спрашивать?

– Дай мне его телефон в Харпе.

– Пиши, – он продиктовал, – может, мы за него ответим, чего надо?

– В Надыме ЛЕНЗНИИЭП заставляет дом разбирать.

– Мы знаем это. И что?

– Ладно, Вася, потом поговорим. Пока.

Позвонил в Харп:

– Лев Андреевич?

– Да, я. Это вы, Геннадий Евгеньевич?

– Лев Андреевич, ЛЕНЗНИИЭП дом в Надыме заставляет разбирать.

Начальник поправил:

– Разобрали уже.

– Вот подсказывают, разобрали уже. Понимаете – дом разобрали!

– Как разобрали? Кто посмел? Кто разрешил? Это ваши ребята допустили. Дайте трубку начальнику ДСК.

Мне было слышно и без громкой связи.

– Здравствуйте, как вы могли? Никто не знает, а вы такое творите?

– Позвольте, нечего на меня так кричать…

– Помолчите лучше. Можно понять – остановить строительство и биться с ЛЕНЗНИИЭПом до последнего патрона. Вы идиот, извиняюсь. Дайте трубку Ракову.

Я взял.

– Геннадий Евгеньевич, немедленно вылетайте туда. Я еду в Тюмень. Принимайте меры по восстановлению дома, даже вопреки ЛЕНЗНИИЭПу. Я со своей стороны обеспечу вам поддержку. Надо же, устроили. Люди квартиры распределили…

– Лев Андреевич, может ЛЕНЗНИИЭПовцам не выделили жильё в этом доме, они и ополчились?

– Проверю, с начальником Главка всё было согласовано. Вылетайте, не затягивая. Обо всём происходящем докладывайте мне лично без промедления. Такое безнаказанно не остаётся. Настоящее вредительство. Дайте трубку начальнику.

– Слушаю.

– Если хотите дальше работать – немедленно командируйте Геннадия Евгеньевича в Надым и не мешайте ему. Вернусь в Тюмень, отдельно разберусь с вами. – Телефон замолк, пошёл зуммер.

– Чего это он на меня собаку спустил? Я советовался с начальником производственно-распорядительного управления Главка. Акт ему показывал. Он развёл руками: «Ну не знаю». А я знаю, что делать? По крайней мере приказа о разборке дома я не подписывал. Сказал начальнику участка Митрощуку: «Сам разбирайся, коли брак наделал». Он и разобрал. Наверное, не мог по-другому. Разобрал, гад, и сбежал, уволился. Послал другого, тот ни в папу, ни в маму. Звонит каждый день раз по десять с одним вопросом: что делать? Знал бы – сказал. Что скажете?

– Зачем разбирали-то?

– Говорю, не знаю. Не давал я приказа. Начальник участка сам разобрал, а потом сказал об том.

– Может, ему заплатили за разборку?

– Кто?

– Понятное дело, ЛЕНЗНИИЭП, они же наши конкуренты.

– Пожалуй, вы правы. Ёкарный бабай, чего же я его не отстранил от работы? Казалось – опытный человек. Допускаю. Возможно, вы правы. Вот ведь, сначала разобрал, потом приехал, написал заявление, свалил. Подотчёт даже не сдал. Сволочь, сволочь и есть. Ладно, нам-то что делать?

– Для начала поеду, разберусь на месте. Там кто у нас есть?

– Новый начальник участка, мастер, бригада монтажников в полном составе, двадцать два человека. Бригадир опытный.

– Уеду на месяц, потом посмотрим. Передайте начальнику участка – слушаться меня беспрекословно. Ничего от себя не допускать.

– Скажу. На какое командировку писать?

– С завтрашнего дня.

Дома моей командировке не обрадовались.

– Только свадьбу отыграли, а ты уезжаешь. Это неправильно. – Мама всегда была против моих командировок. Люба просто испугалась оставаться одна. Не одна, с мамой, но она её, по-моему, побаивалась.

– Оставайтесь, не ссорьтесь, я вас обеих люблю. Месяц пройдёт быстро, опять будем вместе.

В аэропорту Надыма встречал меня начальник участка, опытный строитель, но не монтажник.

– Как ваши дела?

– Не знаю, я здесь ничего не знаю. Прислали, зачем, не знаю. Надзор ничего делать не даёт. Стоим. – Подъехали к дому.

Мать моя женщина, вокруг дома в радиусе пятидесяти метров склад панелей! Правда, панели аккуратно разложены по маркам, по этажам.

– Смотрите, приехал я, как вы, посмотрел, захотелось назад. Начальник ДСК не отпускает.

Встретились с бригадой. Некоторые рабочие были навеселе.

– Что скажете?

– Нам без разницы: собирали дом, нам платили, разобрали – опять заплатили. Скажете опять собирать – соберём. Сняли по уму. Непонятно только зачем? Дом был собран не хуже других на большой земле. Мы все с десяток лет отработали на монтаже. Правильно говорю, мужики?

– Конечно. Гады эти, из ЛЕНЗНИИЭПа, с лупой по стройке ходили. Козлы и только.

– Сколько времени займёт поднять до пятого этажа?

– Вы пойдите, им докажите, что можно. За нами не встанет.

– И всё же?

– За месяц соберём, как, мужики?

– Сделаем, панели на месте. Кран, раствор, бетон… Дом поднимем, может, не за месяц, за полтора наверняка.

– Ставлю задачу: завтра с утра приступаем к монтажу цоколя.

– ЛЕНЗНИИЭПовцы сразу прибегут.

– Этого мне и надо. Чего их искать? Пусть сами приходят.

Искал я их уже один раз, как вы помните.

– Начинать так начинать. Давайте раствор в восемь утра.

– Пойдёмте в гостиницу, устроюсь. Потом посоображаем план работы.

Места в гостинице были, меня заселили.

– Игорь Степанович, признайтесь, вы пытались поговорить с представителями ЛЕНЗНИИЭПа по причине изменения их решения, относительно применения панелей?

– И не пытался, они сами мне сказали – обманули их, и они не скрывают это. Дом распределили, а их – нет. Вот и получили. Говорят – обещали.

– Вот так да, но зачем разбирали?

– А хрен его знает. Меня здесь не было.

– Телефон у вас на работе есть?

– Есть, и межгород есть.

– Пошли к вам, позвоню в Тюмень.

Пришли в бытовку.

– Вот телефон, звоните.

Позвонил Зиновьеву на работу. Он был на месте.

– Лев Андреевич, сами мы виноваты. Дом распределили, ЛЕНЗНИИЭПу не дали квартир. Срочно исправляйте положение.

– Как же так, кто там нарушил приказ начальника Главка?

– Не знаю. Знаю, что без выделения им квартир будем стоять.

– Догадываюсь я, Чернышов это устроил, орденоносец, блин, управляющий трестом. Только он так может. Для него один министр да Баталин авторитеты. Далеко от телефона не уходите. Позвоню напрямую министру, сообщу вам.

– Понял, жду.

Прошло менее часа, звонок:

– Геннадий Евгеньевич?

– Да.

– Переговорил с самим. Назовите номера квартир, к вечеру получим правительственную телеграмму: нам, в ЛЕНЗНИИЭП и Чернышову. Копию немедля вышлю вам, тоже телеграфом.

– Какие квартиры? Одно-, двух-, трёхкомнатные?

– Пожалуй, двух– и трёхкомнатные.

– Сейчас чертежи посмотрю… Вот, номер девятнадцатый, двухкомнатная на втором этаже второго подъезда, и двадцать первая, трёхкомнатная, там же на втором этаже.

– Понял, хорошо, ждите телеграмму.

Уже поздно вечером пришла телеграмма за подписью министра Щербины.

Зазвонил телефон.

– Зиновьев. Геннадий Евгеньевич, с Чернышовым успел переговорить. Признался, что не прав. Хитрец. Если бы не министр, молчал бы в тряпочку. А то, что дело загубил, на себя не хочет брать. Говорит: сами виноваты. – Не волнуйтесь, Лев Андреевич, завтра начинаем монтировать цоколь. Правда, ещё с нашими недоброжелателями не встречались. Надеюсь – завтра основные их вопросы снимем. За месяц дом соберём. Передайте моему начальнику ДСК: пусть продолжает грузить баржи панелями, тут ещё готово два фундамента.

– Ни пуха ни пера, как говорят. Вам спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Положил трубку. – И делов-то. Не могли до разборки порешать. Теперь всё по новой. Как договорились, завтра начинаем. Придираться будут, готовьтесь, Игорь Степанович. Но работать будем.

Пошёл в гостиницу.

С утра на стройке заработал башенный кран, привезли раствор, приступили к монтажу по выставленным вчера маякам. К обеду смонтировали с десяток торцевых панелей. ЛЕНЗНИИЭПа – нет. Доработали до конца первой смены – нет их сотрудников. Может, уехали назад в Ленинград?