Текст книги "Ковка стали. Книга 1"

В Воркуте я вышел на вокзал. Раньше здесь не бывал. Те же сугробы, холодина, ветер. Ничего хорошего. Вернулся в тёплый вагон.

Ближе к Котласу, где надо делать пересадку, стало теплеть. Снег лежал, но вокруг были лужи. Хорошо, из вокзала не надо выходить. Вид у меня для окружающих был странным: валенки, шуба, шапка, меховые рукавицы. Дождался поезда на Киров. Прибыл в Киров, там ещё теплее. Снега нет, на газонах зеленеет трава. Здесь тоже пришлось отсидеться на вокзале до очередного попутного поезда.

К Тюмени на улице стало ещё теплее. Из почек листики начали появляться. Было утро. Автобусы не ходили, людей мало. Пошёл домой пешком через самый центр города. Встречные прохожие смотрели мне удивлённо вослед. Наверное, думали, что абориген с севера ненароком тут затерялся.

Дома была мама, посмеялась над моим нелепым видом. Разделся, снял шапку, расчесал на голове волосы. – Постой, сынок, уж не в Москву ли заезжал подстригаться?

– Нет, на севере свои такие мастера есть, даже лучше. – Рассказал о девушке.

– Прекрасный специалист. Жалко её – кого она там стрижёт? Бродяг… Пропадёт талант. Ну да ладно, надолго задержишься в Тюмени?

– В Надым надо. Подготовлюсь да полечу ненадолго…

– Жениться тебе надо, Гена. Время идёт, никого у тебя нет. Нашёл бы какую.

– Найду, слово даю, найду.

Сделал отчёт о командировке, получил новую. Доложил начальнику соображения о работе директора. Выразил своё мнение.

– Нормальный мужик, хозяйственный. Ну и что с того, что не спросил? Сделал самостоятельно. О плохой работе заключённых во все колокола бил. Мы же с вами все запчасти со страны тащили вагонами. Прав он. На его месте любой нормальный человек поступил бы точно так. Поощрить его надо, а не наказывать. – Согласен, у меня точно такое же мнение. Только вот беда: обком партии Щербина требует у начальника Главка снять директора с работы и отдать под суд.

– Лев Андреевич, вы что, серьёзно? Он за работу, страну переживает, ответственность на себя взял. Его же и наказать?

– Что я могу сделать? Меня не слушают, вас не послушают и подавно. Послал я вас для себя, а не для них. Наши мнения совпадают. Я рад, что вы этого человека оценили по достоинству.

– Лев Андреевич, давайте напишем служебную записку первому секретарю обкома партии. Изложим своё мнение. Отстаивать надо директора.

– Не получится, через голову нельзя. Если и писать, то начальнику Главка. Пусть сам разберётся. Не особо он партийных любит. Дело для него важнее, хотя сам из ихних… Барсуков, тот вообще партийных терпеть не может. С ним бы и вопроса такого не возникло. Напишите, как сочтёте нужным, я подправлю, да передадим в приёмную за двумя подписями.

– Хорошо.

– Теперь по Надыму. Может показаться – не наше это дело, но вполне допускаю остановку нашего завода КПД в Тюмени. Завод, как вы знаете, выпускает детали домов 467-й серии, автором которой является КБ по железобетону Госстроя СССР в Москве. Курирует строительство жилья в Надыме по распоряжению правительства – ЛЕНЗНИИЭП – институт по Крайнему Северу из Ленинграда. У них есть своя серия. Город начал строиться. С нашего завода на баржах летом доставили комплект панелей пятиэтажного жилого дома. Местный трест сделал фундамент на сваях. Приступили к монтажу. Эти деятели налетели, все детали забраковали. По всей стране, во все инстанции, вплоть до Политбюро, написали письма. Строить категорически не дают. – Главк куда смотрит? Прогнать их оттуда.

– Прогнать можно, но невозможно. За ними спина шире нашей. Они просто-напросто не пускают конкурентов, требуют построить в Надыме их завод. И строить дома их серии. Представляете, сколько это займёт времени? Люди в Надым прут, жить негде. Мы начинаем строить – нельзя. Езжайте, разберитесь. Вашей целью является – успокоить ЛЕНЗНИИЭПовцев. Снять их запрет на продолжение монтажа панелей. Пусть хотя бы до тех пор, пока не построится и не заработает их завод с их серией. По моим сведениям, наше министерство дали согласие на его строительство.

– Как вы полагаете этого достичь?

– Поезжайте поговорите, у них тоже нормальные люди есть. Самим жить негде – в балках ютятся, временно, без семей. Ещё лет пять так существовать, ждать свой завод? Построим им завод, тогда пусть кочевряжатся. Посмотрите панели, составьте акты. Чего надо – отбракуйте, пойдите им навстречу. С монтажниками разберитесь. Может, наши действительно некачественно ведут работы. Словом, от вашей поездки зависит многое.

– Делегацию бы послать.

– Вот делегацию не надо. К ним в Ленинград, в ЛЕНЗНИИЭП, не одна делегация ездила. Они только пальцами тыкают: «Мы ни при чём, наши специалисты с места так сказали – сплошной брак». Понятное дело, это они своё задание дали. Выдают всё наоборот. Не поверю я в сплошной брак. Докажите им. Надо поставить ЛЕНЗНИИЭП на место.

– Сложно, не знаю, как получится. Постараюсь.

– Постарайтесь. Не то придётся на склад работать. Завод встанет, панели девать некуда. В самой Тюмени тоже власти медленно разворачиваются со строительством из наших панелей. Их «Промстрой» удовлетворяет со своей старой 439-й серией.

Опять из огня да в полымя. Харпские валенки пригодились повторно. Проторчал в Надыме две недели. Смотрели панели на берегу, на строительной площадке. Четыре перевалки. Панели потрепались, но вполне годились в дело, за исключением нескольких десятков штук. Сотрудники ЛЕНЗНИИЭПа как ни сопротивлялись, но признали свою несостоятельность и нормальное качество панелей. Оформили актами. Что не шло в дело – пометили, отбраковали. На стройке вообще претензий не было ни к качеству панелей, ни к монтажу. Работу продолжили после консультаций с Главком и ЛЕНЗНИИЭПом.

Собрался я домой. Вместо аэропорта – вагончик, вместо взлётной полосы – лёд, специально намороженный. Погода нелётная, шквалистый северный ветер. День проторчал в вагончике в ожидании шального самолёта. Вечером ушёл в Барсуковскую гостиницу. Ко мне подселили молодого человека. Познакомились, попили чай, легли спать. Сосед ворочался в постели, кряхтел, вставал, ходил по комнате. Снова ложился.

– Что с вами, заболели?

– Не обращайте внимания. Я всё время так, можно сказать, сплю.

– Странно.

Он сел на кровать, включил свет. Тело его словно у Геракла: мощные мышцы, широкие плечи, кулаки величиной с мои два.

– Спортсмен я, борец. Приехал сюда по просьбе руководства: показать мастер-класс. Был чемпионом Союза, Европы, второе место на Олимпиаде. – Он замолчал. Через некоторое время продолжил: – Весь я порван и поломан. Успехи даром не даются. Сейчас всё тело болит, нет продыху, особенно на плохую погоду. Спите, похожу тихонько. Вроде хожу – спокойней становится. Тушите свет.

Я потушил свет. Он ещё долго ходил. Я незаметно заснул. Утром попрощался, пошёл к лётчикам в надежде сегодня улететь. Ветер по-прежнему рвал сугробы, клонил к земле вершины невысоких деревьев. Холодно, больше десяти минут на улице не выдержишь. Заходил грелся, снова на улицу.

Вдруг откуда-то из туч, над головой загрохотал рёв мотора самолёта. Ничего не видно, где он? Разлетелись клочки облаков, нависающих над землёй, показался несущийся самолёт АН-12. Навстречу ему, лоб в лоб, едва успел заметить, садится АН-2. На моих глазах АН-12 развернулся на девяносто градусов, от него чего-то снизу отлетело. АН-2 словно по мановению руки сдуло в тучи, он исчез. АН-12 подрулил к вагончику. Оттуда выскочил какой-то лётческий начальник, с матами и возмущением поднял руки к небу и бросился к самолёту. Чего он там орал, слышно не было за рёвом мотора. Жесты показывали его крайнюю озабоченность случившимся. Вышел из самолёта капитан судна. Обошёл самолёт по кругу. Моторы заглушили.

Начальник порта, немного успокоившись за время метаний, налетел на командира:

– Откуда вы взялись?

– Баталин скомандовал немедленно доставить «Катерпиллер». Случилось у них там на газопроводе чего-то. Погрузили в Тюмени, доставил. А фюзеляж – это мелочь. И не такое бывало. Главное – техника на месте.

– Ох уж этот Баталин, покою от него ни нам, ни другим нету.

– Садились-то с вашего разрешения. По верхушкам деревьев полосу определяли. Скажи лучше, какой чёрт нас чуть не протаранил?

– Кто ещё? Никого не видел, и в эфире никого нет.

– Ну как же, а АН-2, прямо в лоб целил. Хорошо, успел развернуться. Сдуло его, видать, струёй воздуха от наших моторов.

– Не может быть. Должен был быть по расписанию АН-2 с Мыса Каменного. Молчит. Запросил бы вылет. Мы бы ему не дали по такой погоде.

В небе застрекотал самолёт.

– Слышишь, говорил тебе, что был.

– Сволочь, что он делает?

– Сесть пытается, что ещё?

– Пусть только сядет, убью засранца. Мало сам рискует, вас мог разбить… – Опять замолк.

Где-то вдалеке самолёт пролетел ещё раз, показалось – сел. Из мглы снега подкатил к вагончику АН-2. Мы стояли, ждали лётчиков. Они вышли, выпустили из самолёта десятка два пассажиров. Были и дети…

Капитанов разнимали и мы, и другие лётчики. Растащили из сугробов по разные стороны.

– Пошли в вагон, будем разбираться. – Начальник порта запихал присутствующих, заодно и меня в лётческой шубе в вагон, захлопнул дверь, закрыл на ключ. – Будем проводить расследование.

– Подождите минуту, позвоните строителям, чтобы свой трактор забирали. Им ведь срочно надо.

Начальник позвонил.

– Как – откуда? Вы думаете, мы здесь зря хлеб едим? Приезжайте и забирайте. Без вас голова кругом идёт.

– Пусть доложат Баталину.

– Доложите Баталину о исполнении его приказа. Вы меня поняли? – Бросил трубку. – Итак, откуда вы появились? – обратился он к капитану АН-2.

– На Мысу погода хорошая. Посадил пассажиров. Запросил вас. Радиостанция не работает. Сами знаете тамошние условия. Здесь ничего нет, там вообще одна тундра. Пассажиры требуют лететь. Ну что? Я и полетел. Подлетаю сюда – ничего не видно, одни верхушки деревьев. Мы люди опытные, не первый раз. У земли вижу вот их, постарался облететь. Они развернулись. Нас струёй сдуло опять наверх. Полетал сколько, прикинул, что ушли с полосы. Сел по-новому. Вот и всё.

– Садись, пиши объяснение. Вы все свидетели. Никому не уходить. Составлю акт, подпишете, после этого можно расходиться.

– Можно надеяться, сегодня меня отправите в Тюмень?

– Молодой человек, а ещё главковский. Нашли время с вопросами. Должен прилететь ЛИ-2 со свежей капустой. Кстати, вылетел из Тюмени. Мужики там нормальные, посадку запросят – разрешу. Погода вроде утихает. Как с вылетом – не знаю, подходите к вечеру.

До вечера просидел я в гостинице. Говорили с соседом о жизни, спорте. Он рассказал обратную сторону своих достижений.

– Зачем вам это надо? Зарядку сделали – и хватит.

– Согласен. Знаете, азарт, пьедесталы, почёт завлекают. Ничего больше не умею. Другой профессии нет. Конечно, всё это не стоит здоровья. Но кто попал в такой водоворот – трудно из него выбраться.

– Удачи вам, постараюсь улететь.

– Счастливо.

Самолёт из Тюмени уже прилетел. Капусту выгрузили. Начальник порта беседовал с лётчиками.

– Нет, оставаться не будем. Работы много, полетим мы. Жаль, что у вас нет заправки. Полетим в Салехард на дозаправку. Ночью будем в Тюмени.

– Заберите с собой сотрудника Главка, трое суток ждёт.

– У нас же грузовой. Самолёт не оборудован под людей, холодный.

– Ничего, я тепло одет, продержусь.

– Как хотите, в пилотскую не положено. Пойдёмте.

В самолёте валялись остатки капустных листов. Около двери в кабину стоял маленький стульчик.

– Всё, что можем предложить. Настаиваете?

– Да, летим. Даже есть где присесть.

Лётчики закрылись у себя. Самолёт взлетел. Летели долго. Где же Салехард? До него час лёту. Из-под пилотской двери выходила тонкая трубка, из неё шёл тёплый воздух. Самолёт он не мог обогреть, но коленки подогревал. Пошли на посадку, когда стало светать. В иллюминатор увидел Тюмень. Приземлились.

– Как вы тут, живы?

– Жив, долго что-то летели.

– Хорошо, что вообще долетели. На чём, сами не знаем. Подошли к Салехарду – не принимают. Пошли на Сургут, на Урай, Тобольск. Везде отказ. Так вот и допланировали до Тюмени.

– Зачем пируэты делали, сразу бы летели в Тюмень?

– Инструкция такая. Вот какие во время войны надёжные делали самолёты. Выходим.

Вернулся я на работу победителем.

– Геннадий Евгеньевич, с большим почтением к вам.

– Лев Андреевич, ладно вам. Как научили, так и сделал.

– Говорить – одно. Делать – другое. Могли завод загубить, людей без жилья оставить. Что ни говори, жалко мне вас отпускать из Главка. Поступили бы в институт, пошли вверх.

– Нет, мы договорились. Не могу больше в Главке. Устал от его размеренности. В командировках только человеком себя и чувствую, там живое дело…

– Я тоже по молодости был таким. Всё бежал, спешил. Со временем понял – мир не охватишь.

– Видно, что вы производственник.

– Был. Теперь – бюрократ. Спасибо вам от меня, от начальника Главка за положительное решение. Честно – не верили. Секретарь партийной организации просил вас зайти, в партию хочет принять.

– Хорошо, зайду.

– В Сургут пока не надо. Не к спеху. После Нового года съездите.

– После нового года я на ДСК должен работать.

– Подождут. На неделе поедете в Альметьевск. Это около Уфы, в Башкирии. В этом году необходимо обязательно сдать чертежи опалубки для КПП «Тюменьгазстроя». Заберите их в архиве и отвезите. Туда-сюда – не больше четырёх дней.

Получил чертежи. Довезли на машине до вокзала, сгрузили. Тяжеловато. Перетаскал в вагон, сложил под нижнюю полку. Портфель с остатками чертежей поднял на верхнюю полку. Ночью, между Челябинском и Уфой, проснулся от чувства, что кто-то у меня что-то украл. Посмотрел наверх, так и есть. Портфеля, раздутого от чертежей, нет на месте. Я к кондуктору. Вызвали транспортную милицию. Составили протокол.

– Кто бы это мог быть? Вы не видели их? – Капитан настойчиво пытался выдавить из меня хоть что-то.

– Понимаете, не видел никого. Да бог с ним, этим портфелем. Ничего в нём и не было такого: чертежи, электробритва да зубная щётка.

– Чертежи секретные?

– Говорю же, что нет. Так себе. У меня их вон сколько, – поднял лавку, – смотрите. Наплевать на них. Украли и украли.

– Будем искать.

– Ищите.

– Счастливого пути.

– До свидания.

Вышел из поезда в Уфе, повытаскивал чертежи. Надо ждать утра. Потом автобусом до Альметьевска. Сел на стандартную, из толстой фанеры, лавку. Задремал.

Утром проснулся, попытался встать. Живот разрезала страшная боль, словно кто ножом полоснул.

– В чём дело, что такое?

Попытался повторить подъём – то же. Пощупал живот, ничего подозрительного нет. Медленно с трудом встал. Пошёл в медпункт. Пассажира попросил посмотреть за чертежами.

Нашёл, зашёл, рассказал.

– Не знаем, отчего это у вас. Идите в поликлинику. Возьмите болеутоляющее, – дали таблетку, – запейте водичкой. Но в поликлинику зайдите обязательно.

– Проездом я, в командировке.

– Ну, прибудете когда на место.

– Спасибо вам.

Таблетка немного помогла. Приехал на завод. Чертежи занёс в ПТО. Пошёл к директору, доложиться.

– Откуда, из Тюмени, говоришь? Ничего не буду вам делать. Иди отсюда, – чуть не за шкирку выпихнул меня из кабинета.

Вернулся в ПТО, рассказал о встрече.

– Понятно, вчера Баталин у нас был, он, как и вы, из Тюмени.

– Теперь он замминистра.

– Знаем. Кроме опалубки, мы ещё щебень для строительства готовим. Были жалобы на качество, Баталин сам решил проверить. Снизу штабеля ему щебень не понравился. Директор говорит: наверху хороший. Баталин спортсмен, быстро залез на верх гурта, понимаете, о чём я?

– Пока нет.

– Так вот он стоит там и зовёт к себе директора нашего подняться к нему. Сами видели, какой он у нас справный.

– Солидный, ничего не скажешь.

– Куда деваться? Заместителю министра не откажешь, полез наверх. Весь завод потешался, как он с гурта на заднице спускался. Оттого и зол он на Тюмень.

– Что теперь делать?

– Нормально, чертежи передавайте, документы подпишем. Разнарядка на вас есть, будем делать.

Рассказал о том, как кое-что спёрли.

– Давайте отметим по списку, чего нет. Может, и не надо будет.

Просидели полдня, отмечая чертежи. Злой директор за это время заходил несколько раз, ничего не сказал.

Живот у меня болел невыносимо.

– У вас что-то не так?

– Ничего, перетерплю. Доеду до дома, пойду в поликлинику.

– Знаете, пожалуй, то, что у вас украли, не надо. Так понятно. При случае, если будет оказия, – привезёте. Если не получится, и так заказ выполним.

– До свидания, пойду я.

– Лечитесь, нам нужны здоровые строители коммунизма.

Ушёл. Всю обратную дорогу мучился с животом. В туалет по-малому ещё больнее. Приехал домой – по стенке ногами ходил. Собрался в поликлинику – прошло. Пошёл на работу. Рассказал о своих приключениях.

– Сходите в поликлинику, узнайте, что было?

– Лев Андреевич, опять заболит – пойду.

– По Сургуту, как договорились, после Нового года. Вводная такая: как вы знаете, там уже много лет строится завод КПД. Сколько туда вбухано средств, даже Бог не знает. Оборудование им наслали и по проекту, и сверх проекта. Ещё требуют. Есть там такой директор дирекции строящихся предприятий Кузьма Ивлевич Чулков. Ничего не скажу, знающий человек. Весь Главк на него работает. На министра напрямую выходит. Не одну неприятность через него имею. Вот, смотрите, – он подал аккуратно сшитую толстую книжку, – опять подаёт заявку на оборудование. Обозвал этот труд: «Реконструкция». Не успели сдать завод в эксплуатацию, затеял реконструкцию. Ничего не могу сказать: нужна она, нет? Доказывал у меня на днях с пеной у рта: «Без этого не обойтись». Проанализируйте. Не разберёмся – через министра своего добьётся. Пока только к нам пришёл. Вот такая задача.

– Лев Андреевич, вы считаете, что я в этом способен разобраться?

– Не разобраться – решение принять: надо или нет?

– Как-то вы меня переоцениваете. Знаю Кузьму Ивлевича. На простой козе его не объедешь, большой специалист. Если он считает нужным – по всей вероятности, так оно и есть. Стоит ли разбираться в этом?

– Мы ему всё давали, не отказывали. Завод переполнен оборудованием. Последнее предложение – уж слишком. В лучшем случае на замену имеющегося, действительно устаревшего. Я тут отметил галочками, несколько единиц. Но не эту же книгу ему доставать. Откровенно скажу – обнаглел.

– Может, как хороший хозяин, про запас берёт?

– Может, другие есть заводы? Им тоже надо. Все жилы вытянул у нас. Если бы можно было выбросить эту папку и забыть о нём. Так вот нет, наверх пойдёт. Словом, задача ясна?

– Понятно, что ничего не понятно.

– На месте разберётесь. Свои опасения вам сказал.

– Война план покажет.

– Работайте. Сразу после Нового года предупрежу Кузьму Ивлевича, поедете… За здоровьем следить надо. Пока молодой – как на кошке заживает. Станете постарше – пожалеете, что запустили. Ничего так просто не бывает ни в организме у нас, ни в жизни.

Приближался Новый год. Настроение в управлении было приподнятое, обменивались любезностями, пили чай, кто покрепче… Разошлись по домам праздновать Новый год.

Сургут принял меня неприветливо: та же северная погода. Люди суровые, вечно занятые.

Кузьма Ивлевич выдал мне сопровождающего. Обошли огромный завод. Он работал, выпускал панели жилых домов. Съездил на стройку. Хорошие дома получались.

Я зашёл к директору:

– Кузьма Ивлевич, знаете, по какому вопросу меня к вам прислали?

– Знаю, конечно, готов подискутировать.

– Дискутировать, о чём?

– О том, зачем вы приехали. Посмотрели заводское производство?

– Прекрасно, кругом порядок.

– Вам там в высоких кабинетах кажется – всё само по себе делается.

– Ну почему же?

– Я тут десять лет работаю. Пришёл на пустые болота. Первый кол забивал. Где вы были в это время? Где вы все были, когда я здесь мёрз в балке?

– В техникуме учился.

– Не о вас разговор. Теперь видите этот гигант? Как он мне, нам достался? Сколько крови он из нас выпил? Не все живыми до сегодня дошли, можете себе представить? Сам на таблетках держусь. Хочу довести до ума флагман нашего министерства, достроить пару пролётов, добавить мощности, расширить номенклатуру. Кровлю из рубероида в наших условиях качественную можно сделать? В дождь, в снег?

– Согласен, сложно.

– Согласен он. Так пойди и скажи своим начальникам. Собираюсь организовать выпуск кровель без покрытия, называется – безрулонная кровля. Слышал о таких?

– Конечно, в Москве, на ДСК, делают такие.

– Почему нам не делать? Денег нет? Нефтяники дадут. Им же дома строим. Я и с ними договорился, оплатят строительство двух пролётов. А я должен вам в Главке доказывать необходимость расширения завода. – Могли бы спокойно поговорить со Львом Андреевичем, он бы вас понял. Вопросов бы не было.

– Вижу, вы хоть и молодой человек, но чего-то соображаете. Возьмите наши чертежи, проверьте, чего я лишнего заказал. Я ведь денег у вас не прошу, только оборудование, опалубку. Если бы мог бы сам заказать – не обращался бы к вам. Посмотрите сами, лишнее уберите. Могли мои загнуть, бывало, ловил. Вместе уберём. Скажите только им, начальникам вашим, что это нам надо. – Дальше с улыбкой: – Родина вас не забудет.

Поработал несколько дней, сверил спецификации – нормально. Зашёл к директору, доложил:

– Постараюсь довести до начальства ваши намерения. Схожу на завод. Ещё осмотрю производство, место строительства новых цехов. В обед улечу.

– Желаю удачи. Не докажете мою правоту – обращусь к министру. Он меня поддержит.

На завод пошёл без сопровождающего, по пропуску, здесь, как и в Тюмени, работали заключённые. Встретился в зоне с директором завода.

Интересный он человек. Смотришь в профиль с одного бока – ангел во плоти. С другого – чёрт истинный. С рождения такой. Директор замечательный, дело знал, но смотреть на него неприятно. Вот такой он был. Прошли по цехам, поговорили о плане работ, текущих проблемах, злополучных мешках с цементом, которые приходится рвать перед применением тысячами, о другом.

– Полечу я. Понял идею Кузьмы Ивлевича, постараюсь, что в моих силах. – Попрощался, вышел из кабинета, пошёл на проходную завода.

Дело близилось к обеду. Самолёт в четырнадцать тридцать. Ещё два часа до вылета. Машину до аэропорта дадут. Успею.

Похожу к КПП – не выпускают.

– Заключённый пропал.

– Я-то при чём? Мне на самолёт надо.

– Такой порядок. Как найдут, так выпустим. Садитесь тут вот у нас, ждите. В зону входить и выходить временно запрещено.

Пропавшего искали полтора часа. Вышел, сел в машину, доехал до аэропорта. Самолёт в воздухе.

Пошёл к самолётному начальству, разъяснил ситуацию.

– Конечно, на следующем самолёте через три часа мы вас отправим, – чего-то наверху билета написал, – идите переоформите билет.

Я быстро в кассу.

– Поняла, с вас пять рублей.

– Это почему?

– Штраф, так положено.

Пошарил по карманам – нет пяти рублей, кончились. Где взять? Пробежал по аэропорту. Знакомых нет, занять не у кого.

Подошёл к кассе:

– Вы мне оформите билет. Я сейчас деньги подвезу.

– Так не полагается.

Побежал на автобус. В кармане и пяти копеек нет, доехал по удостоверению внештатного сотрудника милиции, которое мне ради хохмы организовал Володя.

По прилёту в Тюмень сразу пошёл к начальнику, всё ему рассказал.

– Слава богу, хоть один разобрался. Конечно, нужна новая кровля. Абсолютно понимаю его. А то: приехал, наорал, документы бросил, знаете, в драку лез. Заболел, видать. Как он там?

– Нормально, посидели, спокойно поговорили, поняли друг друга. Если бы какой орден дать ему за завод? – Не спешите. Он их столько наполучал – если поделить между нами, всё равно места вешать не хватит. Чулков, да без орденов? Сказали… Хорошо, я понял. Сообщите – вопрос снят.

Сел за рабочее место, набрал телефон:

– Кузьма Ивлевич, вопрос решён положительно, вашу заявку защитим в Министерстве. Комплектацией будем заниматься.

– Прекрасно… Мы здесь за вас беспокоились. Зэка-то этого нашли. Он в карты проиграл нашего директора завода. Должен был убить его в этот день. Вы были с ним рядом – видимо, помешали. Так этого заключённого самого убили и закопали в песок на БСУ. Пока нашли… Так и получилось. Придётся директору другое место работы искать… За хорошую новость спасибо. Забот поменьше станет. – Положил трубку.

Начальник меня снова пригасил к себе.

– Розенберг звонил. Торопит вас отпустить. Прошёл войну, болеет. Отдыхать хочет. Последнее поручение вам: полетите в Омск. На днях чертежи подвезут. Меня не будет, полечу в Москву. Как только чертежи из института привезут, передадут вам, сразу летите. Вернётесь – выходите на ДСК. Приказ о вашем переводе заготовлен. Поставят дату и подпись. Удачи.

На другой день он улетел. Через три дня привезли чертежи. Я собрался, купил билет, поехал в аэропорт. Зарегистрировал билет. Было свободное время. Зашёл поесть в ресторан. Смотрю: посередине зала за столиком сидит мой начальник. На столе стоит недопитая бутылка коньяка. Как же так? Он три дня назад улетел, должен быть в Москве. Подошёл к нему:

– Лев Андреевич, здравствуйте, вы в Тюмени?

– Садитесь, Геннадий Евгеньевич. Поесть зашли? Сейчас закажем. Официант…

– Слушаю вас.

– Говорите, Геннадий Евгеньевич.

Я заказал.

– И ещё одну бутылку коньяка. Погода плохая. Самолёты на Москву не летят. Сижу жду. – Он налил мне в рюмку коньяк. – Выпьем.

– Знаете, я не пью.

– Где не пьёте, а со мной выпьете.

Куда деваться – выпил. Потом ещё и ещё. Объявили посадку на мой самолёт.

– Лев Андреевич, я побегу.

– Не спешите. Пока то, пока сё, успеем выпить по паре рюмок.

Я постарался поскорее отделаться, схватил кипы с чертежами, побежал на выход. Он закрыт.

– Опоздали, молодой человек. Улетел ваш самолёт.

– Улетел?

– Ну не совсем улетел, посадка закончилась.

– Пропустите.

– Не имеем права. Отойдите от двери.

Что делать? Снаружи обежал здание аэропорта. Стоит забор метра два высотой с зубьями наверху.

– А, была не была.

С трудом перебросил две связки чертежей, каждая килограмм под двадцать, вскарабкался поверх забора, прыгнул вниз. Зацепился за зуб полой шубы, повис в воздухе. Расстегнул пуговицы, выпал. Снял с забора шубу, накинул на себя, не застёгиваясь, схватил чертежи, выскочил по снегу на поле.

Слева в километре стоит большой самолёт. Справа в полукилометре – АН-24. Побежал налево. Подбежал – самолёт стоит на ремонте. Значит тот, другой. Понёсся назад, попал под струю воздуха от заводимого самолёта, готовящегося ко взлёту. С меня сдуло шапку. Бросил чертежи, догнал в сугробах шапку, засунул под мышку, подбежал к трапу. Самолёт готовился к полёту, трап ещё не убран. Изнутри открыли дверь. Я ввалился в самолёт. С меня катил пот.

– Догнал-таки.

– Догнали? Ждали вас, смотрели впечатляющую картину. Выбирайте место, садитесь.

Самолёт был наполовину пуст. Поставил в сторонку чертежи. Выбрал место у окна, позади двух девушек, сел и уснул… Проснулся от того, что кто-то тормошил меня за плечо. Открыл глаза: самолёт был уже пуст, и только две впередисидящие девушки пытались разбудить меня.

– Вставайте. Прилетели уже. Мы в Омске.

– Понял, в Омске, мне сюда и надо. – Наконец окончательно проснулся.

Передо мной стояли две молоденькие девушки: одна поменьше ростом, беленькая, кучерявая, другая повыше ростом, смахивала на казашку.

– Выходить надо, самолёт обратно в Тюмень летит. – Казашка была побойчее.

Надел шубу, шапку:

– Конечно, спасибо за то, что разбудили. Премного вам благодарен. – Прихватил чертежи.

Втроём мы вышли из самолёта. Спустились по трапу. Было темно, мороз крепчал. Зашли в аэровокзал. Пора расставаться, у каждого своё дело.

– Ещё раз благодарю вас, девочки, за заботу. Не хватало назад вернуться.

– А что это у вас за грузы такие тяжёлые?

– Чертежи везу на завод, изготовлять металлические формы для железобетонных изделий.

– И куда, на какой завод?

Я сказал.

– Не знаете, где этот завод?

– Нет, мы неместные, к моему дяде прилетели в гости на праздник. Если у него спросить, он, может, знает.

– Дядя, может, знает, я нет. Первый раз в Омске. Разберусь, не впервой.

– Где ночевать собираетесь? – Казашка явно не хотела меня отпускать.

– Тут, в аэропорту посижу. Тепло, светло. Утром поеду искать завод. Язык до Киева доведёт.

– Если хотите, можете поехать с нами к дяде. У него свой большой дом. Нас проводите. Безопаснее ночью идти по тёмному городу с вами.

Я соображал.

– Неудобно в гости идти. Вы, понятное дело, едете в гости. А тут я со своими чертежами.

– Люба, ну скажи ему, пусть с нами поедет. Чего тут на вокзале торчать? Поспите, как человек. Утром дядя скажет, куда ехать. Утром и поедете. В незнакомом городе в аэровокзале сидеть всю ночь? Неправильно это.

– Правда, поезжайте с нами. Мне, например, страшно по незнакомому городу ночью ходить.

Я сдался. Действительно, чего на вокзале сидеть, когда есть возможность по-человечески выспаться.

– Уговорили, только перед вашим дядей, как вас…

– Тоня.

– Тоня, сами будете объясняться, откуда я взялся.

– Конечно. Вот здорово. Я, знаете, тоже трусиха. Живёт он в частном секторе, фонари не горят, дороги замело снегом. С вами действительно безопаснее.

Что меня толкнуло на их предложение, сам не понял. В любой другой раз извинился бы, поблагодарил, но отказался. Тут на тебе – пошёл. Не успел хорошо подумать, чего делаю, – уже едем на трамвае. Долго на нём пилили. Вышли. Действительно, темень, сугробы, мороз.

Тоня впереди, потом Люба, позади я с чертежами – тащились след в след. Поплутали, нашли. Подошли к высоким крепким воротам.

– Вот его дом. Давно не была, подзабыла. – Постучала.

Вышел казах средних лет:

– Жду, жду вас. Заходите, дорогие. Здравствуйте.

Мы поздоровались. Зашли в большой дом. Разделись, прошли в зал. Там стоял празднично убранный стол.

– Это моя подружка Люба, это…

– Геннадий Евгеньевич, Гена.

– Гена – друг Любы. Он приехал по пути, в командировку. Первый раз в Омске. Завод ему нужен. Расскажете потом, как его найти.

– Мне очень приятно принимать таких дорогих гостей. Проходите за стол, присаживайтесь. Сегодня у нас великий праздник – Курбан Байрам. Будем есть мясо молодой лошади. Сегодня утром забили. Бешбармак готовили. Кушайте, пока горячий, сейчас принесём.

Вошла его жена, принесла бешбармак. Мясо на одном разносе, шурпа в пиалах. От еды шёл аппетитный пар.

– Садись, Гена, поближе ко мне. – Хозяин взял открытую, но непочатую бутылку с водкой. – Стоит весь вечер, а выпить не с кем. Хорошо, пришёл, а так бы и простояла. Один не пью. За компанию можно.

Отказаться – показать себя неблагодарным. Выпили. У меня ещё тюменский коньяк из головы не выветрился, пришлось добавлять. Через стол от меня, напротив, сидела девушка Люба. Разговаривая со словоохотливым хозяином, я незаметно наблюдал за ней.

Почему бы и нет – представлен её другом. Имею право.

Чем больше я наблюдал за ней, тем большей симпатией проникался. В самолёте, на улице, в мороз и темноте не видел её лица, фигуры. Оказалась она симпатичной. Волосы русые, волнистые. Глаза голубые, мягкий овал лица, кожа белая со слегка заметными конопушками. Видно, скромная, неизбалованная. Пальцы рук маленькие, красивые. Фигура прекрасная. Может, такую Валя имела в виду? Погоди, при чём тут Валя? Из разговоров мне стало известно, что ей семнадцать лет, учится в педагогическом – то ли техникуме, то ли училище. А что, вполне может быть.