Текст книги "Ковка стали. Книга 1"

Главк

Ознакомившись со структурой управления Главка, понял: вляпался в очередной раз. Стройки и предприятия – на севере, на нефтяных месторождениях. Отсюда осуществляется общее руководство, снабжение строек. Каким опытом надо обладать для руководства всем этим гигантским комплексом?

Меня назначили куратором действующих и строящихся заводов железобетонных изделий в Тюмени и на севере. У других сотрудников управления были керамзитовые, кирпичные, деревообрабатывающие заводы, карьеры и ещё бог знает что. Начальником управления был офицер в отставке (а как же иначе). Сам начальник Главка в прошлом – генерал. По профессии наш начальник, Михайлов, железнодорожник. К заводам нужны были железные дороги, и он был полезен. Как дело дошло до работы заводов, он сам понял: не может справиться – подал в отставку.

На его место прислали из Свердловска Зиновьева Льва Андреевича. Крупного специалиста в стройиндустрии. За ним мы были как за каменной стеной. Один у него имелся недостаток – любил выпить. Не проходило ни одного вечера, чтобы мужики с ним не выпивали. Понятное дело, хоть я и не пил, но, как самый молодой, – бегал за бутылкой.

Надоело мне всё это, говорю:

– Давайте я вам фокус покажу, а за бутылкой пусть сходит кто-нибудь другой.

Послали другого, Ваню Катаева. Я снял пиджак, галстук, принял упор лёжа и за полчаса, пока бегали за водкой, отжался от пола одну тысячу раз.

– Однако, – Зиновьев одобрительно покачал головой, – сколько живу, такого не видел. Больше можете?

– Потренироваться, так смогу и больше. Давно уже не занимался.

– Товарищи, больше Геннадия Евгеньевича за водкой не посылать. Пусть тренируется до чемпиона мира. – По-моему, столько никто не отжимался. – Я действительно подобного не слышал и не читал. – Можете прямо сейчас подавать заявку.

Они выпили, разошлись, забыли, но за водкой я больше не ходил.

Итак, подведём итоги: армия закончилась, работа достойная, пора писать Вале. Подождал ответа – нет. У начальника спросил, нет ли необходимости съездить в Магнитогорск? Оказалось, надо, и срочно – отвезти чертежи для изготовления опалубки для завода ЖБИ на завод-изготовитель. Взвалил на себя гору бумаг. Шёл туда только поезд. Поезд прибывал в Магнитогорск рано утром. До проходной завода доехал на такси. Завод ещё не работал. На проходной оставил чертежи – отправился посидеть на лавочке, подождать начала рабочего дня.

Посидел. Надоело, пошёл прогуляться. Поблизости стоял магазин, уже открылся. Зашёл, продавщица прохладительных напитков наливала в стеклянные конусы сок. Выпить, что ли? Заказал два стакана яблочного сока. Расплатился. Выпил залпом один стакан. Какой-то он не такой, с душком. Испортился, может? Спросить неудобно. Не выпить второй стакан тоже неудобно. Через силу выпил. Поблагодарил, вышел, сел на лавочку. Голова подозрительно начала кружиться. Что же я пил? Пошёл спросить. Зашёл в магазин, к конусам. Читаю: «Вино яблочное» – и цена в три раза дороже. Вопросов продавщице задавать не стал: оба ошиблись.

Завод открылся, нашёл кому сдать чертежи, оформил документы. Освободился. Надо искать Валю.

Для протрезвления половину дня болтался по городу. К вечеру нашёл дом по имеющемуся у меня адресу. Дверь квартиры открыла пожилая женщина:

– Вам кого?

– Валю.

– А вы кто ей?

– Учились вместе в техникуме.

– Не Гена ли Раков?

– Гена.

– Что же это я через порог разговариваю? Заходите, пожалуйста.

Зашёл, снял туфли.

– Проходите, проходите, садитесь на диван. Должна огорчить вас, Валя уехала. Полгода, как уехала. Проживала у меня на квартире два года с небольшим. Уехала на родину. В Новокузнецке работает, в проектном институте. Тут тоже работала, в институте училась.

– Жаль, пойду тогда.

– Куда же вы, не отпущу вас на ночь глядя. Вечер уже, скоро стемнеет. Всякие тут у нас есть. Ночью иногда обижают. Пойдёмте на кухню, попьём чаю. Расскажите о себе. Поспите, утром и поедете.

– Неудобно как-то, совсем незнаком вам…

– Что вы, что вы, Валя говорила про вас. – Она хлопотала по кухне. – Письма редко вы ей присылали. Получит, закроется в комнате, потом словно на крыльях летает. Никто ей писем не писал, кроме родителей, да вот вы иногда. Почаще бы надо было.

– Дел много, было не до писем.

– А я вас представляла высоким, солидным. Не думала, что вы такой. Но тоже ничего, крепкий. Валя любит вас, говорю, никого из ребят к себе не подпускала. Хотя и с букетами тут разные ходили. Нет – и всё. Гордая такая, как я в молодости.

Мы попили чай с бутербродами.

– Пойдёмте в зал, фотографии Валины покажу, оставила мне несколько. Хорошая девушка, умная, красивая. Любишь её?

– Люблю.

– Говорил ей самой, что любишь?

– Ну, намекал. Сначала считал – не дорос, потом она меня сама вроде как не замечала…

– Ну и дурачок же ты. Девушка она своенравная, кого попало не полюбит. Себе точно цену знает, её надо завоевать.

– Как это?

– Как крепость завоёвывают. Поймите, она ждёт этого от вас. Если бы не знала этого – не говорила. – Достала альбом, открыла. – Вот её фотографии. Смотрите, какая славная.

Полистал альбом, посмотрел фотографии:

– Можно одну взять, вот эту, на большом камне сидит?

– Бери, бери, хоть все. Для вас не жалко. Хороший ты, я вижу, парень. Вале подходишь. Ростом не особенно выдался, а так в самый раз. Будь я помоложе, сама бы влюбилась в вас.

– Адреса она вам не оставила?

– Конечно, и адрес, и телефон. Можем позвонить прямо сейчас.

– Телефон, наверное, рабочий, там уже за полночь. Я сам и позвоню, и напишу, и приеду. – Записал в записную книжку адрес и телефон.

– Спите на диване, сейчас застелю.

Утром попрощались.

Снова Тюмень. Пока был в командировке, на работе накопился ворох срочных дел: письма, заявки, бумаги разные. Вышел на работу в субботу. Кабинет начальника был через коридор, напротив нашего. Дверь у него приоткрыта. Заглянул в щель. Сначала не понял, чем он занимается, потом сообразил. С сосредоточенным видом он брал бумагу из большой кипы, лежащей на столе, мельком смотрел, какие-то откладывал в сторону, остальные рвал и бросал в урну, стоящую между его ног.

Я осторожно постучал.

– А, командированный, с приездом. Как чертежи?

– Сдал документы, можно спросить?

– Спросите.

– Что вот такое вы делаете?

– Рву бумаги?

– Да.

– Называется это – «рубить хвосты».

– Это как?

– К примеру, лежит письмо на столе месяц. О нём никто не спрашивает. Означает – никому не нужно. Просматриваем всё это – и в урну. Так это и называется «рубить хвосты». Ни разу такой метод избавления от лишних бумаг меня не подвёл.

– А вдруг?

– На моей жизни такого не было. Что действительно надо в работу – в отдел, вам отписываю. Чего сам делаю. Но это десятая доля от всей почты, девяносто процентов никому не надо. Если не «рубить» – через год в кабинет не войти. Не беспокойтесь, те, которые вам передаю, – исполняйте. Остальные – моя забота. – Продолжил дальше «рубить хвосты».

– Можно ещё вопрос?

– Можно.

– В Новокузнецк не надо съездить в ближайшее время?

– Нет вроде. Вам туда зачем?

– Дело имеется.

– ?

– Девушка у меня там живёт. Давно не виделись.

– Девушка – это другое дело, это хорошо. Поспрашиваю у снабженцев. С арматурой на заводах напряжёнка, оттуда поставки идут. Поговорю, поговорю.

Я вышел.

Неожиданно из Таштагола приехала мама.

– Принимай, к тебе приехала. – Посмотрела моё жилище у Никшина. – И ты всё это время у них живёшь? Квартира махонькая, для двоих места не хватает. Совести у тебя нет.

Я и сам понимал, что мешаюсь здесь, писал заявления на работе. Обещали, но дело затягивалось. Так и жил. Уходил на работу рано утром, приходил поздно, старался не мешать. Хотя, думаю, поднадоел.

– Похожу поищу аренду, – сказала мама.

Нашла, в Алма-Ате жили в сакле, теперь… в бане…

С Новокузнецком затягивалось. Срочно послали в Урай на завод строительных материалов. Там случилась авария, требовалась помощь по восстановлению бетоносмесительного цеха. Прилетел, ничего страшного, требуется замена кое-какого, но дефицитного оборудования. Собрали комиссию, составили акты. Надо лететь назад, выбирать из имеющегося на складах Главка и в срочном порядке высылать на завод – во избежание больших простоев.

Связь с Тюменью была только самолётом. Для отбора оборудования взял с собой главного инженера завода. В связи с нелётной погодой самолёты в аэропорту не прилетали и не улетали. Очередь за билетами огромная. Пришлось занять. Главный инженер где-то хлопотал. Чего, казалось, хлопотать, когда погода нелётная? Время идёт.

Наконец диктор объявляет:

– Кто желает лететь до Тюмени на самолёте АН-2, подойдите к кассе.

Странное дело: все, кто были в очереди впереди меня, разом испарились. Я оказался у кассы с двумя паспортами.

– Вам два билета?

– Да. – Подал деньги, оба паспорта.

Подошёл главный инженер:

– Геннадий Евгеньевич, вы купили на этот самолёт?

– Купил, а что?

– Не знаю, вы на нём летали?

– Нет, конечно. Но раз самолёт летит в Тюмень, куда нам надо, грех отказываться.

– Лучше бы не брали. Не сегодня, так завтра на нормальном улетим.

– Не понял, чем этот не нормален? Самолёт же?

– Ладно, взяли так взяли. Схожу в магазин за бутылкой. Без неё не долетим.

Человек пятнадцать набралось. Вывели нас в чистое поле, называемое взлётной полосой. Самолёта, в моём представлении, где-то не видно. Стоит, правда, в стороне древний кукурузник, весь покрытый сажей. И всё, больше ничего.

– А где самолёт?

– Вот он.

– Это чучело – самолёт?

– Сами хотели, на нём и полетим.

Мы смотрели, как к кукурузнику подошли два пилота, открыли боковую дверь, вошли. Механик бегал вокруг самолёта. Прошло время, в кукурузнике затарахтел мотор. Из выхлопных труб повалили клубы сажи и чёрного дыма.

– Господи, неужели он ещё и летает?

Самолёт потарахтел, заглох, ещё раз завёлся, живенько вылез из-за кустов, доехал до взлётной дорожки, остановился. Вышел лётчик, пригласил в самолёт. Билеты никто не проверял. Внутри самолёт ничем не отличался от внешнего вида. Вдоль железных бортов прикручены две длинные скамейки, обтянутые дерматином. Мы сели в самолёт. Лётчик закрыл входную дверь. Лётчики зашли в кабину, закрылись. Самолёт начал разгон, прыгал на кочках. Внутренности едва не выскакивали наружу.

Наконец взлетели. Пассажиры – мужички и одна женщина – крепко держались за скамейки, как утопающий за спасательный круг. Самолёт набрал высоту. Я смотрел в иллюминатор. Земля, вот она, до верхушек деревьев достать рукой. Самолёт бросало то вниз, то вверх, справа налево. Главный инженер достал из портфеля бутылку водки, налил половину стакана.

– Пейте, – протянул мне.

– Нет, я не пью.

– Как хотите, а я выпью. В таком полёте без подкрепления сложно.

– Почему так качает?

– Ветер дует, да сверху тучи. Выше было бы потише. Лётчики вынужденно жмутся к земле.

Немного пообвыкнув, смотрел в иллюминатор, на осенний лес, реки, озёра, сплошные болота. Решил пофотографировать – когда ещё выпадет такой случай. Открыл фотоаппарат, сделал несколько снимков. Вышел из кабины пилот, прошёл по самолёту, посмотрел на людей. Остановился около меня. У меня в руках открытый трофейный немецкий фотоаппарат. Отец с войны принёс, потом мне подарил, «Кодак» называется.

– Это что у вас?

– Фотоаппарат.

– Вижу. – Он наклонился ко мне. От него разило чистым спиртом. – Не положено фотографировать. Засветите плёнку.

Я открыл крышку фотоаппарата, подержал на свету, захлопнул.

– Вот так, спрячьте его и больше не доставайте. – Ушёл.

– Понял. – В фотоаппарате было две кассеты и обе тёмные. Засветились только два кадра.

Бесконечная болтанка начинала надоедать. Лица людей выражали крайнюю болезненность. Меня самого подташнивало. Женщина сидела вообще зелёная, то и дело её тошнило в пакет, врученный ей лётчиком ещё при посадке. Наконец она легла на пол и затихла. Умерла, что ли? Главный инженер допил бутылку…

Наконец, после нескольких часов полёта, на горизонте появился город. Приземлились на грунтовую полосу аэропорта «Плеханово», ещё раз напоследок протрясло нас основательно. Первыми из самолёта вышли лётчики.

Я попытался встать. Никак, колени не разгибались. Так и выходил на полусогнутых. С грехом пополам мужчины вышли. Женщина по-прежнему лежала на полу без движения. На поле её ждала скорая помощь. При нас положили её на носилки, в машину и увезли. Значит, живая.

– Как чувствуете себя, Геннадий Евгеньевич?

– Терпимо, но больше на такой тарантас не сяду.

– Поначалу мы все на таких летали, других не было. Час-два куда ни шло. Четыре – слишком.

Вопрос по Ураю решили. Зиновьева не было, уехал в командировку и долго не возвращался. Он был талантливый руководитель, научил нас замещать друг друга. Порой из пятнадцати человек один успевал за всех. Разъедемся все по заводам, останется кто-то один-два человека. А Главк есть Главк, работу не остановишь: справки, графики, отчёты подавай по первому требованию, отвечай на вопросы, поясняй обстановку на местах. Пришлось изучать и керамзитовое дело, и кирпичное производство, и лесопиление…

Под Новый год остановилась поставка леса, пиломатериалов из леспромхоза в Колпашево Томской области. Главный специалист по лесу – Лебедев Борис Николаевич, ветеран войны – болеет, человек в возрасте. Кого послать? Действительно, а кого? Конечно, меня, самого молодого, без семьи.

Сразу командировка не задалась. Купил билет на утро, проспал, опоздал на самолёт. Перерегистрировал на следующий день. Самолёт, который я проспал, оказалось, до Томска не долетел, разбился. На другой день долетел до Томска – снег, непогода. В Колпашево самолёты не летят. Самолёты вообще никуда не летают, людей накопилось много. Вторые сутки небо на приколе. Гостиниц нет. Что гостиница – в аэропорту сесть негде. Одну ночь промаялся на ногах. Погоды нет, вылеты переносят.

Вспомнил: недавно прочитал отчёт одного журналиста «Литературной газеты», как он в аналогичных условиях в одном из аэропортов так же провёл трое суток. Первые сутки ходил на ногах. На вторые искал, где присесть. На третьи увидел освободившееся место на полу под лестницей, занял его, расстелил газетку и счастливым заснул. Мне в точности пришлось повторить то же самое.

Прилетел на место – ничего особенного. Лесные дороги завалило снегом. Ждали его окончания. Прочистили тракторами, и лес пошёл. Задание выполнено, можно возвращаться. Только Новый год уже прошёл.

По возвращении обрадовали новостью: выделили квартиру в новом малосемейном доме на проезде Геологоразведчиков. Посмотрели с мамой – тесновато, но уже не баня. Переехали.

Иной раз на работе бывали дни, когда нечего было делать.

– Гена, не спеши всю работу делать сегодня, завтра нечем будет заняться, – учили меня опытные коллеги.

Что и говорить, ходил в рабочее время в кино на две серии. Скажешь: «На завод», а сам в кино. И такое бывало. Редко, но бывало.

Завистники наших вольностей при Зиновьеве написали кляузу начальству: «Завалили дело, на работе не бывают…» Словом, решили заслушать отчёт управления стройиндустрии на партийном собрании Главка и поставить нас «на место». Дали время для подготовки.

Зиновьев нас мобилизовал, дал поручения, сам готовился. На собрание пришли в полном составе. Явились с графиками, таблицами, итогами, планами работы. Развешали по стенам зала, на стойки. Дали бой. Начальник со всей своей суровостью доложил о реальности обстановки, ходе работ по строительству заводов и производстве действующих, планах на текущий день и ближайшую перспективу. Никто из присутствующих на собрании не ожидал, что стройиндустрия столько делает и имеет ещё большие планы. Оказывается, у нас не только под контролем текущий момент, но мы имеем грандиозные планы на перспективу… Зиновьев окончил доклад. Повисла тишина. Вопросов не оказалось. Какие могут быть вопросы, когда, оказывается, рядом с ними работают такие выдающиеся герои нашего времени? Пора нас награждать правительственными наградами за освоение севера.

Секретарь партийной организации, он же начальник планового управления, встал. Надо что-то говорить, завершать собрание. Отложил заготовленное решение.

– Хороший доклад. Спасибо, Лев Андреевич. Живём рядом с такими людьми и не видим в них героев. Товарищи, надо принять к сведению опыт работы управления стройиндустрии, взять себе на вооружение. Очень хорошо работаете, товарищи. Будем брать с вас пример.

После собрания закатили большую пьянку.

При первом удобном случае я задал вопрос начальнику:

– Лев Андреевич, не забыли про Новокузнецк?

– Про девушку? Конечно, не забыл. Говорил с заместителем начальника Главка по материально-техническому снабжению. При необходимости обязательно пошлёт. Подтолкну его ещё раз, даю слово.

Подтолкнул. Через несколько дней меня отправили. Позвонил Вале: буду тогда-то. В Новокузнецке была весна в самом разгаре, сошёл снег.

Валя жила в общежитии. Город я знал с учёбы, практики. Быстро нашёл. Спускались сумерки. Купил на всякий случай бутылку «Виски», закусить. Постучал в дверь комнаты. Сердце выскакивало из груди. Вошёл. Валя была не одна. В комнате стояло две кровати: жила с девушкой.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Геночка, – Валя протянула руку.

Я взял её тёплую, мягкую ладонь.

– Проходи, ставь это на стол. Раздевайся. Рассказывай…

Нет, я так не мог. О чём говорить в присутствии постороннего человека?

– Валя, давай прогуляемся по парку, поговорим вдвоём.

– Давай.

Она быстро оделась, и мы вышли.

Я взял её под локоть. Она не отстранила.

– Сколько лет мы знакомы с тобой – и не сосчитать.

– Не надо, Гена. Сейчас ты будешь говорить, как любишь меня всё это время, предлагать выйти за тебя замуж. Не надо, не думай обо мне плохо. Я хорошо видела в период учёбы, как ты старался понравиться мне. Какие подвиги совершал для и ради меня, как рос, мужал. Всё это я знаю и признательна тебе за твоё ко мне отношение.

– Валя…

– Подожди немного, я ещё не всё сказала. Дружок твой, Владимир Никшин, на Люсе Кулик почему женился? Я ему на неё показала. Живут же. Тебе рекомендую найти хорошенькую, молоденькую девочку, полюбить её, влюбить в себя, жениться, нарожать кучу детей, стать счастливым и успокоиться.

– Но, Валя…

– Зачем я тебе: уже не так молода, курю, сам видел. Не такая тебе нужна. Я знаю, поверь мне.

– О чём и о ком ты говоришь, Валя? Мне не нужна другая.

– Гена, пойдём домой. Морозить стало.

Я остолбенел, смотрел на неё и ничего не понимал.

– За что?

– Пойдём, Гена. Останемся друзьями.

В общежитии я один выпил бутылку коньяка. Она отказалась. Закусил… и уснул на её нерасправленной постели. Девушки ночевали в другой комнате. Когда проснулся, они были на работе.

Посидел подумал: «Что делать? Чем и кем теперь жить?» Вспомнил ночной сон о персонаже из «Руслана и Людмилы» Пушкина, где главный герой страстно любил прекрасную девушку, она ему отказывала, исчезала, он вновь находил её, история повторялась. Время шло. Наконец он нашёл её безобразной старой ведьмой. Теперь она потянулась к нему. Он испугался и убежал прочь. К чему бы это? Неужели и мне уготовано так любить, ждать, догонять? Может, она в конце жизни согласится? Нет, не бывать такому. Ушла так ушла…

Выполнил командировочное задание, больше не заходил к Вале. Через два дня уехал.

Возвращался с тяжёлым сердцем. Вокруг меня была пустота. Жизнь потеряла смысл. Десять лет думал только о ней, работал над собой. Стал тем, кем стал: работа, уважение, заработная плата, квартира какая-никакая. Только заложил начало будущих успехов. И вот на тебе. Все наши поженились, замуж повыходили. Остались она и я. В чём моя ошибка, почему она отказала? Не дала мне слова сказать. Сама за меня всё высказала, сама и решение приняла. Несправедливо… И опять это: «Останемся друзьями». Друзьями – это хорошо, жизнь проходит – это плохо. Пусть живёт как хочет. Напишет первая – отвечу. Не напишет – и ладно. Забыть, конечно, я её не смогу, но тратить время не буду. Сама сказала – найди другую. Вот и найду.

Сколько хороших девушек встречались на пути. Она затмевала их всех. Многие из них симпатизировали мне, некоторые добивались моего внимания, ничего от меня не получали, кроме вежливого отказа. Жениться пора, двадцать пять. Мама постоянно намекает.

Ни она, ни мой друг не знают причин моего нежелания встречаться с девушками.

С головой окунулся в работу. Несколько человек под руководством нашего начальника отправили в командировку в Харп, на завод по производству строительного щебня. Наступала весна, по сводкам щебня в гуртах на Лабытнангской пристани было недостаточно для начала навигации. На заводы железобетонных изделий щебень завозили баржами по рекам Приобского бассейна.

В Тюмени снег уже стаял. В Салехарде, Харпе ещё и не начинал. Наоборот, трещали морозы, бушевали бури. Какую одежду надевать? Оделись по осени. Прилетели в Салехард: сугробы, снег, мороз. Добрались до Харпа. Солнце светило круглые сутки. Снег перестал падать, подул южный ветер. За три дня снег стаял, на деревьях появились лепестки. Вокруг Харпа тундра покрылась водой. Люди, местное население побросали работу, лезли на скалы загорать. Появились огромные комары, утки. Попросил у директора ружьё, болотные сапоги, пошёл на охоту на уток. Оказалось – ходить по весенней заболоченной тундре небезопасно, затягивает. Можно и утонуть.

Тепло стояло ровно трое суток. На четвёртый день ветер подул с севера. Сначала исчезли комары, листики, потом повалил снег. Картина вернулась в прежнее состояние. Кругом намело сугробы, вернулся мороз.

Природа природой, но работу не отменишь. Причина отставаний была банальной – не хватало думпкаров – самосвальных вагонов. Может быть, их хватало, но постоянные задержки с локомотивами, простои под разгрузкой больше норматива привели к сложившемуся положению. Зиновьев занялся с железнодорожниками, нам оставалось ходить на завод, на котором работали заключённые в полосатой одежде – рецидивисты, и изучать технологию заводского производства, оборудование.

Наблюдал со стороны, как полосатых заключённых по коридору из колючей проволоки, словно зверей в цирке, водят на работу. Солдаты с собаками снаружи идут по тротуарам с автоматами наперевес, заключённые по два в ряд, руки за спину, согнувшись, идут, никого не замечая…

Не один раз с пропуском ходил на территорию завода через проходную пропускного пункта. Каждый раз мне на глаза попадался молодой заключённый, одетый, как и все, в полосатую робу. Лицо его было неописуемой красоты. Ни до, ни после Харпа такого красивого мужчины я не видел. Бывают симпатичные артисты, к примеру. Ему они в подмётки не годились. Большие с поволокой карие глаза, бархатные румяные щеки, белая кожа лица. Ярко-розовые нежные губы, овальный подбородок. Вид живого ангела. Кто он? Почему здесь, за что сидит? Что мог натворить такой неземной красоты человек?

В очередной раз проходил мимо него, он подошёл ко мне и спросил мягким нежным голосом:

– Скажите, пожалуйста, сколько времени?

Я поднял рукав, закрывавший часы, – показал.

Он глянул на них, на меня:

– Скажите сами, я не понимаю на часах.

Я сказал. Шёл и думал: «Со скольки он лет сидит, коли не научился по часам определять время? Сколько ему ещё сидеть?» Рассказывали случай: недавно выпустили шесть человек по окончании срока. Они не уезжают из Харпа – некуда. Увезли в Воркуту. Там они забрались в ларёк, поели, выпили по сто грамм и там же заснули. На другой день их вернули назад в тюрьму. Ему тоже грозит подобное?

Работу выполнили. Уехали. Зиновьев остался:

– Поконтролирую вагоны.

Прошёл месяц, его нет. Начальство Главка его требует в Тюмень. У него причины: «Не могу, помогаю вести разгрузку». Собственно, нам он был не нужен. Каждый знал свою работу. Заводы работали, и мы тоже.

Весна была в разгаре, на работу пришла разнарядка: направить одного работника Главка на курсы трактористов с последующим направлением в колхоз на вспашку земли под посевы. Кого посылать, долго не думали – самого молодого. Им оказался я.

Курсы приближались к своему завершению. Успел разобраться лишь в конструкции трактора. В трактор не садился, практики не было, но права выдали.

– Разберётесь на месте. Не боги горшки обжигали. Приехал в колхоз Казанского района. Поселили на постой в дом к местной хозяйке. Бригадир познакомил с трактористом, трактором.

– Умеешь что, сидел за рычагами?

Я честно признался:

– Не беспокойтесь, устройство знаю. Научусь. Поработаю с напарником денёк и научусь.

– За денёк не научишься. Делать нечего, учись. Из города к нам всегда таких неучей присылают.

Трактор был довоенного образца – ДТ-54.

– Завести сможешь?

– Нет.

– Смотри, накручиваем верёвку на диск, дёргаем. – Он резко дёрнул верёвочку, пускач затарахтел. – Включаем бендикс. – Мотор заработал. – Готово. – Он снова заглушил трактор. – Давай ты.

Я проделал всё то же самое, трактор завёлся. При этом пускач подозрительно прыгал.

– Это ничего, не отлетит?

– Не-а, не отлетит. Не один год уже так. Садись, покажу, как управлять.

Подняли плуг, поехали на поле пахать землю. Окончили смену, вернулись в деревню.

– Я пойду. Отдохну дома. Возвращайся на поле, где остановились. К утру поле закончи. Приезжай сюда, поменяемся. Работать будем посменно по двенадцать часов. – Понял, перекушу и поеду.

– Давай.

– До завтра.

На удивление, смена прошла гладко. Норму немного недотянул, но был доволен собой. Виданное ли дело – сам пашу на тракторе!

Подошёл напарник:

– Что проверял в тракторе? Масло доливал?

– Нет, куда и как не знаю.

– Вот катки, поддерживающие гусеницы. Каждую смену в них доливают масло. Вот так откручиваешь болт, льёшь из лейки, закручиваешь. И так все катки. Проверяем в картере. – Он вытащил щуп, протёр тряпкой, опять сунул. – Нормально. На станцию заезжай, когда с поля едешь, соляру заливай.

– Понял.

– Отдыхай. Вечером готовься к смене. Воды да бутерброд с собой прихвати. Закончу старое поле, зачну новое, вечером продолжишь. Там на неделю работы.

Вечером к трактору подошла девушка лет шестнадцати.

– Дочка моя.

– Тася. – Щёки зарумянились.

– Гена. Вы тоже трактористка?

– Где там, – отец махнул рукой, – ни черта не соображает. Сколько ни учил – ни бельмеса. Говорят: «Курица – не птица». Ты вот, хоть и городской, а сразу всё ухватил. А эта… а, – махнул рукой, – чего говорить. Принимай смену и давай план выполнять. Марш к матери, готовь поесть.

– У мамы уже всё готово. Можно мне с вами? Поучите меня…

– Куда тебе? Пошла вон во двор, копайся там с матерью. Ничего у тебя не выйдет.

Я развёл руками, завёл трактор, сел в кабину. Новое поле было дальше от деревни. С вечера работа шла по плану. К полуночи, когда стемнело, стало страшновато. Один в лесу, деревня далеко. Заметил – плуг по верху пошёл. Остановил трактор, выскочил на землю, подошёл к плугу. Смотрю – поперёк борозды волочится крест с кладбища. Мурашки побежали по спине. Значит, меня послали кладбище пахать?

– Ну уж нет! Сами его и пашите.

Вскочил в кабину, поднял плуг – и в деревню. Приехал рано, досидел до утра в тракторе. Шиш вы меня больше туда пошлёте.

Никому не сказал о случившемся. На смех могут поднять. Вечером было другое поле. Выехал за деревню, стоит дочка тракториста, рукой машет. Остановился, пусть лучше с ней пахать, чем снова одному в лесу кресты из плуга вытаскивать.

– Здравствуйте, садитесь. Посмотрим, на что годитесь?

Она ловко вскочила в кабину, села рядом:

– Ну его, я специально представлялась, что ничего не понимаю. Дайте рычаги.

Я уступил ей место.

Она прибавила газ и уверенно управлялась с трактором.

Больше месяца проработали вдвоём. Настала пора прощаться. Наверное, я ей нравился. Не знаю. Относилась она ко мне с уважением, намекала на более близкие отношения… Не так давно я расстался с Валей, память о ней меня останавливала.

Девушка поплакала, помахала платочком… Я снова в городе. Зиновьев только приехал из Харпа. На его правой руке недоставало указательного пальца. На месте остатка пальца была повязка.

– Что случилось?

Он заученным голосом уже в тысячный раз разъяснил мне: пострадал от производства. При погрузке щебня в баржи палец попал в блок, его отдавило тросом. Мы долго ему сочувствовали. Как потом оказалось – это было не так.

Пошли они в тундру на охоту на уток. Напились. Патрон дал осечку, вторую, Зиновьев попытался его заменить, но тот застрял. Тогда он стал патрон выбивать. Взял шомпол, попробовал выбить его из ствола с обратной стороны. Патрон взорвался. Палец отстрелило, хорошо не голову. Об этом мне рассказал намного позже директор завода, на чьих глазах это произошло. Месяц, пока я работал на полях, он на севере раны залечивал.

В очередной раз сотрудники управления разъехались по командировкам. На хозяйстве остался я один. Раздался звонок внутреннего телефона. Поднял трубку.

– Кто это, здравствуйте?

– Раков.

– Э… Как звать? Барсуков это.

– Геннадий Евгеньевич.

– Геннадий Евгеньевич, занесите мне графики выпуска продукции по всем заводам.

Снял со стен графики, зашёл в приёмную. Там никого не было. Постучал, зашёл:

– Здравствуйте, вот графики.

– Развешайте по стойкам.

Быстро развешал. Стою.

Барсуков из-за стола внимательно меня рассматривал. За всё время работы мы с ним ни разу не встречались.

– Ты откуда такой молодой у нас появился?

– Больше года работаю.

– У Зиновьева, в стройиндустрии?

– У Зиновьева, в стройиндустрии.

– Опыта никакого нет, в Главк мы таких не берём. Не могли пригласить кого постарше?

– Один я сегодня на хозяйстве.

Начальник Главка встал, подошёл к первому графику:

– Рассказывай, если один на хозяйстве. Каково состояние дел на Сургутском ДСК?

Доложил и по ДСК, и по другим заводам.

– Соображаешь. Где учился?

Доложил.

– Такой молодой, да ещё техникум. Куда Зверев смотрит? Задам ему жару. Идите.

Вылетел из кабинета, поднялся к себе. Ну всё, отработал. Вытурят как миленького. Ждал звонка из отдела кадров. День ждал, два, три… На четвёртый прошёл слух, что Барсукова сняли с работы и перевели на заграничное строительство.

– Слава богу – пронесло.

Разное говорили про Барсукова. Генерал, чуть ли не личный друг Жукова. На севере за три дня для него строили гостиницы перед его приездом. Снимал с работы управляющих трестами только за то, что те коньяк закусывали селёдкой… и ещё всякую дрянь. Кто верил, кто не верил. Сам я видел со стороны, как на проходной Тюменского завода ЖБИ от самосвала упал большой кусок грязи в лужу и облил Барсукова, проходившего мимо на совещание. Он молча развернулся, под руку ему попал директор завода Морозов, врезал ему в скулу и со словами: «Ноги моей здесь больше не будет» – сел в «Волгу», хлопнул дверью и укатил.

Окружающие онемели, я тоже. Потом отошли, провели совещание. Директора не уволили, но Барсуков на завод больше действительно не приезжал. Теперь и самого забрали от нас.