Текст книги "Этнопсихология: история развития и основные проблемы"

Вопросы для самоконтроля к главе 1

1. Какие книги являются одним из первых источников этнопсихологических знаний в истории человечества?

2. Какие аспекты жизни народов затрагиваются в этих источниках?

3. Какие объяснения межэтнического разделения приводятся в этих книгах?

4. Как в работах Гиппократа обосновывается идея «географического детерминизма»?

5. Кого из древнегреческих мыслителей называют «отцом истории» и «прародителем этнопсихологии и этнологии»?

6. Исходя из каких факторов, Геродот объяснял различия между народами?

7. Что писал Геродот о жизни скифов и других народов, населявших нашу страну?

8. Кто такой Страбон, в какое время он жил и чем занимался?

9. На чем основывались этнографические описания Страбона и носили ли они систематический, планомерный характер?

10. Какие темы, соотносящиеся с «культурными универсалиями», можно выделить, анализируя рассказы Страбона о различных племенах и народах?

11. Психологические характеристики людей, их качества раскрываются Страбоном отдельно или вплетены в ткань этнографических описаний?

12. Какие из аспектов описаний жизни племен и народов, представленных в работе Страбона, показались вам наиболее интересными?

13. Чем характеризуются истории о племенах и народах в «Естественной истории» Плиния Старшего? Каким образом автор связывает между собой внешность людей, строение их тел, характер и климат, в котором они живут?

14. В чем сущность «географической теории общественного развития»?

15. Какому фактору Ш. Монтескье придавал особое значение с точки зрения влияния на характер людей, обычаи и нравы, на формы государственности? Каков механизм такого влияния, согласно автору?

16. Народы каких стран, жарких или холодных, по утверждению Ш. Монтескье, крепче, здоровее, больше доверяют себе, имеют больше мужества, уверенности, прямоты и меньше подозрительности, хитрости?

17. Какой довод приводит И. Кант, доказывая, что климат и почва не влияют на характер народа?

18. Как бы вы оценили высказывания И. К анта о характере французов, англичан и немцев? Что, на ваш взгляд, совпадает, а что нет с современными стереотипами, касающимися характера представителей этих народов?

19. Какие два вида причин, обусловливающих различия в национальных характерах народов, рассматривает Д. Юм? Какие из причин он считает главными в детерминации национальных черт характера?

20. Можно ли утверждать, что Д. Юм стоит на расистских позициях?

21. Какое качество национального характера Д. Юм называет неустойчивым, а какие качества, по его мнению, носят более устойчивый характер?

22. Какой фактор, по мнению К. А. Гельвеция, является самым главным, определяющим характер народов?

23. Какое влияние, согласно К. А. Гельвецию, оказывают на характер народов их невежественность и изнеженность?

24. Какие исторические примеры приводит К. А. Гельвеций, доказывая, что национальный характер подвержен изменчивости?

25. Какие доводы приводит в своей книге И. Гердер, обосновывая утверждение о зависимости истории народа от особенностей строения той или иной местности?

26. Как И. Гердер объясняет факт разнообразия нравов народов Европы?

27. Как, по мнению И. Гердера, экстремальные условия воздействуют на тело человека, его физиологию и психологию?

28. В каких суждениях И. Гердера проявляется его культурно обусловленное восприятие внешнего облика людей, красоты?

29. Как И. Гердер относится к практике деления людей на расы?

30. В чем состоит критика И. Гердером воззрений на тело человека как на чисто физический объект?

31. Как, по утверждению И. Гердера, климат влияет на органы чувств людей, какие изменения в них производит?

32. В чем выражается гуманистическая направленность книги И. Гердера?

Глава 2
Этнопсихология в период ее появления и научного становления

2.1. Появление этнопсихологии в Германии

В середине XIX в. этнопсихология появляется как самостоятельная наука в Германии. Основателями новой науки были немецкие ученые – философ Мориц Лацарус и языковед Хейман Штейнталь. В 1859 г. они начинают издавать «Журнал народной психологии и языкознания» («Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft»). В первом номере публикуется программная статья под названием «Мысли о народной психологии». В ней обосновывается необходимость создания новой науки – психологии народов, которая должна была изучать дух народа, его чувства, склонности, желания. Акцент делался на новом качестве, которое появляется там, где люди действуют сообща как единый субъект.

М. Лацарус и Х. Штейнталь выделяли историческую психологию народов, объясняющую дух народов в целом, и конкретную психологическую этнологию, изучающую дух отдельных народов. Они предлагали изучать дух народа, используя продукты его творчества: язык, мифы, фольклор, продукты духовной культуры. Анализ воззрений М. Лацаруса и Х. Штейнталя достаточно подробно представлен в работе отечественного историка психологии Е. А. Будиловой [8], а также в книге Г. Г. Шпета [37] и учебнике Т. Г. Стефаненко [33].

Так, Е. А. Будилова приводит следующее определение, принадлежащее Х. Штейнталю: «Общество, образуемое народом, есть непременное, абсолютно неизбежное условие существования для всякого индивидуума и, следовательно, самое натуральное из всех человеческих обществ, потому оно существеннее для науки, нежели какие-либо произвольные союзы, происходящие между людьми вследствие культуры» (цит. по [8, с. 128]). Иными словами, обосновывалась необходимость для человека общения, общественной жизни. Т. Г. Стефаненко также подчеркивает, что народ, по мнению авторов, является крайне необходимой, существенной из групп, к которой индивид сам себя относит. Исследователь обращает внимание на то определение данного понятия, те критерии, по которым мы можем судить о некоторой общности людей как о народе – «народ есть совокупность людей, которые смотрят на себя как на один народ, причисляют себя к одному народу» на основе духовного родства, т. е. субъективно [33, с. 39]. Само понятие «народный дух», по мнению автора, рассматривается как «психическое сходство индивидов, принадлежащих к определенному народу, и одновременно как их самосознание, т. е. то, что мы назвали бы этнической идентичностью» [там же]. Следует отметить, что определение этноса, которое приводит сама Т. Г. Стефаненко, по сути, основано на этой же идее субъективного выбора: «Этнос – группа людей, осознающих себя ее членами на основе любых признаков, воспринимаемых как естественные и устойчивые этнодифференцирующие характеристики» [там же, с. 20].

Согласно М. Лацарусу и X. Штейнталю, перед психологией народов стоят следующие задачи: «1) познание психологической сущности народного духа; 2) открытие законов, по которым совершается внутренняя деятельность народов в жизни, искусстве и науке; 3) выявление основных причин возникновения, развития и уничтожения особенностей какого-либо народа» [там же, с. 39].

Е. А. Будилова отмечает, что предметом психологии народов является «дух совокупности», изучение народного духа в его всевозможных проявлениях, прежде всего в языке, мифологии, религии, народном творчестве. «Первое место среди этих элементов принадлежит языку, поскольку он является всеобщим духовным органом; через слово происходит “единение в духе”, поскольку во взаимном понимании говорящего и слушающего вырастает сознание и пробуждается чувство одинаковости и того и другого. Такое воздействие возможно благодаря особенности языка, заключающейся в том, что он запечатлевает миросозерцание народа и, в то же время, сам есть отпечаток созерцаемой деятельности» [8, с. 129].

Автор подчеркивает, что, несмотря на отличия народной психологии от индивидуальной, она была ее продолжением, поскольку предполагалось изучать все те процессы, которые присущи индивиду. Обосновывалось это тем, что дух живет только

в индивидах, не существует вне их. «Отсюда делался вывод, – пишет Е. А. Будилова, – что народная психология должна изучать те же основные процессы, что и индивидуальная психология. Согласно принятой в то время схеме разделения психических процессов (на чувства, волю, мышление) происходило распределение общественных форм сознания. Религия относилась к чувству, мифология к мышлению, народное творчество к воображению и т. д. Иными словами, народный, или совокупный, дух раскладывался на элементы, и начиналась группировка этих элементов» [8, с. 129]. Вместе с тем возникали трудности с применением метода интроспекции – классического метода изучения индивидуального сознания – для решения задач социально-психологического характера.

Как уже упоминалось, психология народов есть по своей сути продолжение индивидуальной психологии, и, по мнению Т. Г. Стефаненко [33], то, что предложили М. Лацарус и X. Штейнталь, не является социально-психологической теорией. В то же время Е. А. Будилова считает, что «статья Лацаруса и Штейнталя, открывшая новый журнал, по сути дела предлагала изучение социальной психологии, народ же представлял для них отправную точку исследований. Идеалистические воззрения позволяли считать, что силы общества – духовного свойства, а народный дух в обществе находится как душа в теле, а значит, определяет его действия. Таким образом, исследование народного духа открывало путь к изучению движущих сил общества, через психологию должны были познаваться законы общественного развития. История должна объясняться из всеобщих психологических законов. Новой дисциплине предстояло открыть законы человеческого духа, имеющие приложение там, где только совместно живут и действуют многие люди, как некоторое единство» [8, с. 128].

2.2. Вклад Вильгельма Вундта в этнопсихологию

Вильгельм Вундт (1832–1920) – один из основоположников экспериментальной психологии, с 1900 по 1920 г. он издал 10-томный труд под названием «Психология народов». В 1886 г. В. Вундт напечатал статью «О целях и путях этнической психологии». В 1912 г. опубликована его книга «Проблемы психологии народов», которая явилась важным шагом на пути теоретического оформления этнопсихологии.

По мнению В. Вундта, М. Лацарус и X. Штейнталь противопоставили индивидуальной психологии – психологию народов. Он защищает право психологии народов на существование, рассматривая науки, которые так или иначе касались данной проблематики (история, философия истории), и констатирует наличие проблемы определения предмета психологии народов: «К какой бы области… ни приступила со своим исследованием психология народов, всюду она находит, что ее функции уже выполняются отдельными дисциплинами» [9, с. 18].

Обращаясь к истории, В. Вундт отмечает, что «язык, мифы, искусство, наука, государственное устройство и внешние судьбы народов представляют собою отдельные объекты исторических наук». «Но, – замечает он при этом, – разве не ясна необходимость собрать эти отдельные лучи духовной жизни как бы в едином фокусе, еще раз сделать результаты всех отдельных процессов развития предметом объединяющего и сравнивающего их исторического исследования?» [там же].

В. Вундт рассматривает противоречие, заключающееся в том, что носителем народного духа является индивидуум, его душа, и разрешает его следующим образом. Во-первых, он утверждает, что в психологическом исследовании исчезает различие между душой и духом.

Во-вторых, он пишет, что поскольку объектом изучения психологии являются данные состояния сознания, то «душа при этом будет уже не сущностью, находящейся в этих данных переживаниях, но самыми этими переживаниями» [там же, с. 24]. Иными словами, по В. Вундту, состояния сознания, совокупность внутренних переживаний и душа – это одно и то же.

В-третьих, он констатирует, что «многие из этих переживаний, несомненно, общи большому числу индивидуумов; мало того, для многих продуктов душевной жизни, например языка, мифических представлений, эта общность является прямо-таки жизненным условием их существования» [там же, с. 25].

В-четвертых, В. Вундт задает вопрос: «Почему. не рассматривать. эти общие образования представлений, чувствования и стремления как содержание души народа на том же основании, на котором мы рассматриваем наши собственные представления

и душевные движения как содержание нашей индивидуальной души; и почему этой “душе народа” мы должны приписывать меньшую реальность, чем нашей собственной душе?» [9, с. 25].

Возвращаясь к возражению оппонентов, что душа народа все же состоит из отдельных душ, не может существовать без них, а значит, мы вынуждены будем вновь и вновь возвращаться к индивидуальной душе, В. Вундт разрешает это противоречие части и целого вполне диалектически. Он соглашается с тем, что составное целое должно содержать в себе то, что заключается в его частях, однако, замечает автор, оно вовсе несводимо к этим частям. Можно ожидать, утверждает он, что «совместная жизнь многих одинаковых по организации индивидуумов и вытекающее из этой жизни взаимодействие их между собою должны, как вновь привходящее условие, порождать и новые явления со своеобразными законами. Хотя эти законы никогда не могут противоречить законам индивидуального сознания, однако они отнюдь не содержатся, благодаря этому, в последних» [там же, с. 25–26]. Наконец, автор приходит к выводу, что «психология народов – самостоятельная наука наряду с индивидуальной психологией, и хотя она и пользуется услугами последней, однако и сама оказывает индивидуальной психологии значительную помощь» [там же, с. 41].

Программу, предложенную М. Лацарусом и Х. Штейнталем, В. Вундт считал неприемлемой, поскольку она слишком широка, объемна, а сформулированные ими задачи вызывают возражения. Он пытался как-то сузить ее и полагал, что существуют три области, которые «обнимают три основные проблемы психологии народов: язык, мифы и обычаи», поскольку они «представляют собою духовные продукты развития, в порождении которых проявляются своеобразные психологические законы» [там же, с. 39–40]. В. Вундт утверждал, что «язык содержит в себе общую форму живущих в духе народа представлений и законы их связи. Мифы таят в себе первоначальное содержание этих представлений в их обусловленности чувствами и влечениями. Наконец, обычаи представляют собой возникшие из этих представлений и влечений общие направления воли» [там же, с. 45].

В. Вундт толкует данные понятия в широком смысле. Так, мифология, замечает автор, включает в себя «все первобытное миросозерцание», каким оно было при зарождении научного мышления. Понятие «обычаи» включает в себя «все те зачатки правового порядка, которые предшествуют планомерному развитию системы права как историческому процессу», а «язык, мифы и обычаи являются не какими-то фрагментами творчества народного духа», но составляют «самый этот дух народа» [9, с. 49].

Е. А. Будилова [8], анализируя вклад В. Вундта в этническую психологию, отмечает, что в те времена она включалась в общую систему психологии, которую разрабатывал немецкий психолог. В этой системе психология разделялась на физиологическую психологию и историческую психологию. Психология народов должна была войти в историческую психологию. В. Вундт так же, как и его предшественники, считал возможным изучение народной психологии, основываясь на исследовании результатов, продуктов духовной деятельности народа.

2.3. У. Мак-Дауголл и его попытка применить эволюционный подход к объяснению причин конфликтов между народами

Одной из важных проблем этнической психологии (центральной темой такой ее ветви, как психология межэтнических отношений) является поиск объяснения причин этнической напряженности и конфликтов. Среди ранних теорий конфликтного взаимодействия важное место по степени разработанности, экстраполяциям занимает теория Уильяма Мак-Дауголла (1871–1938), выводящая мотивы такого взаимодействия из видоизмененных инстинктов.

Работа Мак-Дауголла «Основные проблемы социальной психологии», увидевшая свет в 1908 г. [25, 29], безусловно, принадлежит к истории социальной психологии. В ней автор, основываясь на эволюционном подходе Ч. Дарвина, пытается применить понятие «инстинкт» к анализу социального поведения.

У. Мак-Дауголла интересует анализ биологических истоков тех или иных форм социальной жизни человека, их представленность на ранних этапах развития общества и их дальнейшее усложнение. Среди ряда других инстинктов социального поведения постулируется существование так называемого «инстинкта драчливости», эволюцию которого и преобразование в иные формы социального взаимодействия автор и раскрывает в XI главе своей книги. Интерес представляет также то, что У. Мак-Дауголл последовательно подчеркивает значение психологии для всех социальных наук, касается сложившихся в психологической науке того времени (и уже переставших удовлетворять исследователей) объяснений причин, мотивов социального поведения людей и формулирует, в чем состоит, на его взгляд, самая важная проблема социальной психологии.

Согласно У. Мак-Дауголлу, для социальных наук очень важна та часть социальной психологии, которая исследует источники человеческой деятельности (импульсы, мотивы), регулирующие поведение и поддерживающие деятельность духа и тела. Защита интроспекции в качестве единственного метода психологии привела, по мнению автора, к торможению ее развития, поскольку эмоциональная жизнь, мотивы, которые являются частью нашей душевной жизни, хуже всего поддаются данному методу и описанию.

«С другой стороны, – подчеркивает автор, – в “Происхождении человека” Ч. Дарвин впервые дал истинную теорию мотивов, управляющих человеческим поведением, и указал, как нам действовать, чтобы с помощью, главным образом, сравнительного и естественно-исторического метода, получить ясное представление об этих мотивах» [25, с. 10–11].

Таким образом, У. Мак-Дауголл в дальнейшем изложении своих взглядов исходит из теории Ч. Дарвина, т. е. придерживается эволюционного подхода, и старается показать, каким образом высшие, сложные формы человеческого поведения, обусловленные социальным взаимодействием, связаны с теми поведенческими формами, которые существуют у животных.

Свое рассмотрение У. Мак-Дауголл начинает с критики тех исследователей, которые, признавая происхождение человека от доисторических предков, в жизни которых инстинкты играли первостепенное значение, полагают, что у современного человека «инстинкты атрофировались». Ему ближе точка зрения тех ученых, которые считают, что, несмотря на развитие интеллекта в ходе эволюции, он не смог заменить собой инстинктов или привести к их атрофии. Скорее, он контролировал и видоизменял функции инстинктов.

Останавливаясь на происхождении «инстинкта драчливости» и связывая его с эмоцией гнева, У. Мак-Дауголл указывает на значительную силу его импульсов и интенсивность порождаемой им эмоции. По мнению автора, он занимает особое место в ряду других инстинктов и появляется в тех случаях, когда возникает препятствие к осуществлению другого инстинктивного действия. Его задача – устранить, уничтожить препятствие, противодействие: «Самая мирная собака, если она голодна, сердито встретит всякую попытку отнять у нее кость; здоровый ребенок рано обнаруживает гнев, если ему мешают есть, да и взрослые люди с трудом подавляют раздражение в подобных случаях. В животном мире наиболее яростное возбуждение этого инстинкта проявляется у самцов многих видов, когда им мешают получить половое удовлетворение» [25, с. 44].

Вначале У. Мак-Дауголл рассматривает проявления инстинкта в онтогенетическом плане. Он считает, что легче всего наблюдать «возбуждение гнева» у маленьких детей: «Многие дети, безо всякого внушения со стороны, вдруг, к огорчению родителей, набрасываются с открытым ртом на человека, чем-либо вызвавшего их гнев, и стараются его укусить» [там же, с. 44–45]. В то же время, замечает автор, если на первых порах развития ребенка проявления инстинкта носят грубый характер, то в дальнейшем, с ростом ребенка и усилением контроля за своим поведением, обогащением его умственной жизни и усвоением более тонких средств устранения препятствий, мешающих его действиям, проявления инстинкта теряют свою грубость и «…повышают энергию актов, направляемых против действия других инстинктов. Энергия его импульса присоединяется к энергии других импульсов и, таким образом, помогает нам преодолевать препятствия. В этом и состоит его важное значение для цивилизованного человека» [там же, с. 45].

У. Мак-Дауголл пишет о ценности данного эволюционного приобретения, утверждает, что «человек, лишенный инстинкта драчливости, не только был бы не способен выражать гнев, но у него не было бы источника той скрытой энергии, которая помогает нам выходить из затруднений, возникающих на нашем жизненном пути. В этом отношении он противоположен инстинкту страха, который стремится задержать все другие импульсы, кроме своего собственного» [там же].

Ценность данного инстинкта в эволюционном, филогенетическом плане, по мнению автора, состоит в том, что «инстинкт воинственности или драчливости» сыграл важную роль в эволюции человека как общественного существа. С его помощью в настоящее время масштабно проявляется «коллективная эмоция» и «коллективная активность» и, несмотря на существующие различия выраженности проявлений данного инстинкта у разных человеческих рас, из этого вовсе не следует, что он ослабел в ходе эволюционного развития. Более того, У. Мак-Дауголл утверждает, что у современного человека инстинкт драчливости стал гораздо сильнее, по сравнению с первобытным. Просто изменились формы его проявления, поскольку благодаря развитию законодательства и обычаев исчезает необходимость в физической борьбе индивидуумов. Вместо нее появляется коллективная борьба общества и борьба внутри общин.

В качестве примера У. Мак-Дауголл приводит описание диких народов, живущих небольшими, хорошо организованными общинами, в которых наблюдается подавление индивидуальной борьбы и даже личного гнева, но зато постоянно наблюдаются междоусобные, межплеменные войны. Им трудно дать рациональное объяснение, поскольку особой выгоды это не приносит, а иногда ведет к уничтожению целых племен. Автор считает, что в основе подобных явлений лежит инстинкт драчливости, поскольку, если спросить у вождя племени о причинах бессмысленных войн, то он будет утверждать, что это необходимо, чтобы соседи уважали его народ, а иначе – они его уничтожат.

Как предполагает У. Мак-Дауголл, инстинкт драчливости в такой форме можно обнаружить не только у дикарей или варваров. По его мнению, именно этот инстинкт приводил к опустошительным войнам, которые вовсе не приносили выгоды.

Так, автор заявляет: «История христианской церкви представляет в значительной степени историю опустошительных войн, в результате которых только немногие люди или сообщества получили какую-либо непосредственную выгоду и в возникновении которых главную роль играл инстинкт драчливости правителей или народных масс. В наше время тот же инстинкт превратил Европу в вооруженный лагерь. Мы видим яснее, чем когда-либо раньше, как целой нацией руководит инстинкт борьбы» [25, с. 207].

Мак-Дауголл не считает проявления данного инстинкта пережитком, который надо искоренить. Он утверждает, что «некоторые обнаружения этого инстинкта не только не наносят вредного характера, но и были одним из факторов эволюции высших форм социальной организации и, в действительности, тех специфически социальных свойств человека, высокое развитие которых представляет основное условие высокой социальной жизни» [25, с. 208].

В качестве еще одного довода в пользу эволюционного происхождения инстинкта драчливости, а также в обоснование его полезности и социализирующего влияния, У. Мак-Дауголл рассматривает ранние формы семьи. Он разделяет мнение о существовании на примитивном уровне развития общества полигамной семьи, состоящей из мужа (патриарха), его жены и детей. По мере взросления детей мужского пола они удалялись ревнивым патриархом из такой семьи-общины и обитали где-то на границе семейного круга. Такое запрещение У. Мак-Дауголл называет «первым законом», регулирующим социальные отношения.

Таким образом, самый первый закон появился вследствие проявления инстинкта драчливости или воинственности. Вот как автор описывает то, что происходит далее в такой первобытной семье. «Время от времени половой импульс приводил юношей к кровавой ссоре с патриархом. Когда одному из них удавалось победить, он занимал его место и правил за него. Такая социальная система существует у некоторых животных» [там же]. Те из них, кто был робок, не могли оставить потомства, передать свою робость следующему поколению, поскольку стать патриархом, главой семьи можно было только путем борьбы.

В ходе такой постоянной борьбы, предполагает У. Мак-Дауголл, происходило формирование более высокой духовной организации, развитие осторожности, контроля самосознания, чувства собственного достоинства, способности рассуждать и взвешивать свои мотивы. Каждый из последующих патриархов «стоял выше своих соперников не только силой для борьбы, но и тайным образом силой дальновидного контроля своих импульсов», которую он передавал последующим поколениям, а первый закон в результате «сыграл большую роль в развитии у людей той силы самоконтроля и чувства законности, которые были основным условием прогресса общественного строительства» [там же, с. 211].

Наконец, У. Мак-Дауголл обращается к человеческим сообществам на более поздней стадии их развития (диким народам) 67 и утверждает, что борьба между индивидами заменяется борьбой между племенами, селениями, группами, поскольку «выживание и распространение группы зависят не только от силы и ярости индивидуальных борцов, но и еще в большей степени от способности индивидуумов к объединенным действиям, к добрым товарищеским отношениям, от личной честности и от умения отдельных членов подчинять свои импульсивные стремления и эгоистические порывы целям группы и приказаниям признанного вождя. Отсюда, где бы ни проявлялась, в ряду многих поколений, такая смертельная борьба между группами, она должна была развивать в выживавших обществах именно те социальные и моральные свойства индивидуумов, которые представляют существенное условие всякой деятельной кооперации и высших форм социальной организации» [25, с. 212].

В итоге получается, что инстинкт драчливости, по мнению У. Мак-Дауголла, содействовал «развитию нравственной природы человека», при этом те общины, в которых был более высокий уровень нравственного развития, побеждали и уничтожали менее развитые.

В качестве иллюстрации У. Мак-Дауголл приводит свои наблюдения над племенами, обитающими на о. Барнео, сравнивая мирные с воинственными. При ближайшем рассмотрении, констатирует автор, оказывается, что преимущество на стороне воинственных племен, а не мирных. У них лучше хижины, выше семейная нравственность, добросовестность, они сильнее физически, храбрее, у них более высокая социальная организация, поскольку они уважают своих вождей и общину. Отсюда Мак-Дауголл делает предположение, что поскольку эти племена принадлежат к одной и той же расе, то разница между ними – это «результат очень строгого группового подбора, который, благодаря их воинственности, происходил в течение ряда поколений» [там же, с. 213].

Обращаясь к истории развития европейских и азиатских народов, У. Мак-Дауголл всюду ищет подтверждения своих идей. Он ссылается на историю германских племен и утверждает, что они были самыми драчливыми (ведь недаром Юлий Цезарь считал их самыми страшными врагами, поскольку их было невозможно покорить), а сражались они потому, что любили сражаться, обожали войну. В результате «военного отбора» им удалось приобрести социальные свойства, которые позднее позволили им построить свою цивилизацию.

Сравнение европейских народов с народами Индии и Китая оказывается, по мнению автора, не в пользу последних. У. Мак-Дауголл утверждает, что эти народы в силу исторических особенностей своего развития лишены инстинкта драчливости. Они терпеливы, выносливы, у них нет вкуса к войне, но они лишены того социального качества, которое автор обозначает понятием «совестливость» и которое, по его мнению, «служит цементом для обществ и основным фактором их прогрессивной интеграции». Сравнение японского народа с китайским демонстрирует, по мнению автора, то, как действует инстинкт драчливости. У японцев, которые были разделены на бесконечно сражающиеся кланы, организация общества носила военный характер, а профессия воина пользовалась уважением. В результате и «военные качества народа, наравне с социальными, были доведены до высшего уровня развития» [25, с. 215].

У. Мак-Дауголл полагает, что из инстинкта драчливости, направленного на уничтожение, развивается соперничество, соревнование, промышленная и интеллектуальная конкуренция, которые постепенно заменяют его и приобретают все большее значение, способствуя развитию и гуманизации социальной жизни.

Таким образом, теория У. Мак-Дауголла, несмотря на ряд очень спорных предположений автора (которые он сам называет «спекуляциями», т. е. размышлениями, не основанными на эмпирической проверке), представляет интерес для этнопсихологии как одна из первых попыток дать научное объяснение стремлению людей истреблять друг друга. Кроме того, автор пытается вывести из данного инстинкта такие мотивы поведения людей, как соперничество, соревнование, или те или иные особенности национального характера. Интерес представляют также прогнозы автора, касающиеся дальнейшей «эволюции» данного инстинкта.