Текст книги "Убийственный возраст"

10

В субботу Козодоев пришел в школу морально опустошенным, уставшим, с больной головой. Почти всю предыдущую ночь он провел без сна. Ворочаясь до утра на смятой постели, Сергей заранее рисовал себе картины – одну мрачнее другой. Еще ничего в его жизни не изменилось, еще никто не заподозрил его мать в супружеской неверности, а он уже извел себя ожиданием неминуемой катастрофы.

В школе, чтобы хоть немного отвлечься от навалившихся бед, Козодоев всецело погрузился в учебный процесс, но подленькие мыслишки все равно не давали ему покоя. Сергей гнал их от себя, глушил химическими формулами и математическими уравнениями, но все было тщетно! От женского почерка на открытке не уйти.

«Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора!» Эта глупая поговорка преследовала Сергея весь день. Впервые он услышал ее от парней, вернувшихся из армии. Бывшие солдаты и сержанты вкладывали в нее особый, только им понятный смысл. Сколько ни пытался Сергей понять суть этого высказывания, ничего не получалось. Ефрейтор – это всего-навсего старший солдат. Чем он может быть хуже обыкновенного рядового или сержанта? А дочь-проститутка как выглядит – страшненькая или красавица? Кто бы видел этих самых проституток, особенно в Сибири!

После открытки с разведенным мостом дурацкая армейская поговорка в воспаленном мозгу Сергея Козодоева приобрела новую форму: «Лучше сквозь землю провалиться, чем иметь мать-проститутку».

На предпоследнем уроке Голубева тихо спросила соседа по парте:

– Сергей, ты не заболел? На тебе лица нет.

Козодоев кивнул в знак согласия: «Да, я болен. Я тяжко болен».

– Слышь, Серега, – прошептала Наташа, – если ты заболел, валил бы на другую парту, а то заразишь меня перед завтрашней дискотекой. Мне с температурой валяться неохота, ты понял?

«Она вырастет и станет такой же сволочью, как моя мать, – подумал Сергей. – Не завидую я ее мужу».

Сравнив Голубеву и свою мать, Сергей вдруг осознал, что он, в сущности, ничего не знает о жизни своей матери до замужества. По ее словам, она была чистой и непорочной, а как на самом деле? Голубева ведь, когда станет матерью, не будет своим детям рассказывать, во сколько лет она познала «взрослую» любовь. Начнут ее подросшие дочери спрашивать: «Мама, а ты с мальчиками в школе дружила?», и Наташа мягко, по-матерински, улыбнется и скажет: «Да, провожал меня один парень до дома. После десятого класса мы с ним в первый раз поцеловались, оба смутились и больше не встречались. Стыдно обоим было друг другу в глаза смотреть».

«Так какой моя мать была до замужества на самом деле? Чего ей сейчас-то не хватает? Дочери-проститутки и сына-ефрейтора? На кой хрен ей этот Котик сдался?»

После уроков Сергей остановил Савченко:

– Вася, наши будут спрашивать, скажи, что я сегодня и завтра на улицу выйти не смогу. Отец на три месяца на вахту уезжает.

– Понял, брат! Кто спросит, передам.

По дороге домой Сергей решил: «На выходные, как улитка, спрячу рожки, а с понедельника начну расследование. Учителя не зря хвалят мое умение из кусочков складывать целое. Когда надо, я не хуже Шерлока Холмса любой клубок распутаю».

Вечером родители Сергея поспорили, какую сумму должен оставить отец на ведение домашнего хозяйства.

– Вова, – наседала мать, – ты сам прекрасно знаешь, что мясо можно купить только на рынке. Картошка в магазине вся гнилая. Я чем детей кормить буду?

– Римма, что ты мне сказки рассказываешь? – огрызался отец. – Можно подумать, после моего отъезда ты начнешь у плиты целыми днями стоять. Я в отпуске тебя два месяца просил испечь пирог с мясом, и где он?

– Какой пирог? – возмутилась было мать, но отец, повысив голос, быстро поставил ее на место:

– Большой пирог, огромный! С румяной хрустящей корочкой, с колечками лука внутри. Такой огромный пирог, чтобы я мог две трехлитровые банки пива купить и посидеть весь вечер перед телевизором. Ты же вместо пирога меня жареной картошкой потчуешь! Картошкой, дорогая, я на вахте на год вперед наедаюсь. Или ты думаешь, мы там одними пшенными концентратами питаемся?

– Вова, да я не об этом! – пошла на попятную мать. – Ты сам сказал, что первого января выйдет приказ о твоем назначении на должность начальника участка. На новом месте работы у тебя зарплата на сколько увеличится?

– Вот когда я стану начальником участка, тогда и поговорим, – отрезал отец.

– Вова, ты что, хочешь детей на Новый год без сладостей оставить? Послушай меня, дети-то тут при чем? Они же не в тайге живут. У всех будут столы ломиться, а мне что, черствым хлебом ребятишек кормить?

Через час непрекращающихся препирательств мать добилась своего и вытрясла из жмота пятьсот рублей на мелкие расходы.

– Я смотрю, ты в мое отсутствие шиковать собралась, – недовольно забурчал отец, отсчитывая купюры.

– Побойся бога! Я дополнительные часы в институте беру, семью сутками не вижу, из кожи вон лезу, лишь бы достаток в доме был, а ты меня расточительством попрекаешь?

– Римма, замолчи! – рявкнул отец. – Еще не хватало нам перед отъездом поссориться.

Сергей из своей комнаты прекрасно слышал весь разговор от начала до конца. Невесело усмехнувшись, он представил, какое оживление сможет внести в их спор. «Папа, у мамы есть любовник. У него скоро день рождения, вот мама с тебя и трясет рубли, чтобы с ним весело время провести и подарок ему достойный сделать».

За ужином Владимир Семенович допил початую бутылку водки и пошел почитать перед сном. Мать, оставив посуду на детей, занялась своими делами. Оставшийся вечер прошел скомканно, словно все в семье решили побыстрее разделаться с нервной субботой и перепрыгнуть в бодрое воскресенье.

Комнатка, в которой спали Сергей и его сестра Оксана, была крохотная. Не вставая со своей кровати, брат мог рукой достать до края кровати сестры. Отвернувшись к стене, Сергей дождался, пока Оксана ровно засопит, повернулся на спину, прислушался. В доме была тишина.

«Везет Оксанке, – подумал Сергей. – Ни забот, ни хлопот. Только коснулась головой подушки – и уже сны видит. А мне… Всю грязь расхлебывать».

Он осторожно встал, бесшумно подошел к родительской спальне, замер, стараясь уловить малейший интимный шорох за дверью. Тщетно! Ни размеренного поскрипывания кровати, ни вздохов. Ничего. Родители спали, а не занимались любовью перед долгим расставанием.

«Черт! – выругался про себя Сергей. – Фигня какая-то. Отец в понедельник уезжает, а они дрыхнут, как два сурка в заснеженной норе. Если бы я покидал жену на три месяца, то все дни, при каждом удобном случае, занимался бы с ней сексом. Сегодня, в субботу, я бы детей на улицу выгнал и такую любовь устроил, чтобы жена до Нового года ни о каком Котике и не помышляла».

Прислушиваясь к тишине в квартире, Сергей вспомнил, как однажды, лет восемь назад, он так же стоял перед дверью в родительскую спальню. В ту ночь он проснулся и в первый раз в жизни отчетливо понял, что его родители рано или поздно умрут и он их больше никогда не увидит. До этого момента Сергей воспринимал смерть как что-то абстрактное, что никогда не коснется ни его самого, ни его близких. Беззвучно проплакав от жалости к себе и родителям пару часов, он лег в кровать и проснулся уже другим человеком. В ту ночь Сергей перешагнул из детства в юность, в тот период жизни, когда рядом с тобой начинает незримо ходить призрак настоящей беды. Сегодня, прислушиваясь к звукам в родительской спальне, Сергей, незаметно для себя, сделал новый шаг во взрослую жизнь. Он перешагнул из ранней юности в бурную, бунтующую молодость – в тот период взросления, когда родители перестают быть идеальными мамой и папой, практически бесполыми и почти святыми существами, и на смену им приходят обычные мужчина и женщина, со своими пороками и недостатками.

Вернувшись в кровать, Сергей еще долго не мог уснуть. Помимо его воли мысли скакали с прошлого в будущее, из будущего – в действительность и опять в прошлое.

«Матери сорок один год, – размышлял он, – отцу сорок пять. Один знающий пацан говорил, что после сорока лет у мужиков половое влечение угасает, и поэтому они начинают бухать, увлекаться рыбалкой, по вечерам сидят в гаражах и знают наперечет все голы, забитые любимой футбольной командой. Понятно, что до рождения Оксанки у матери и отца была интимная жизнь, а сейчас? Я что-то не припомню, чтобы отец обнимал мать или шептал ей на ушко какие-нибудь нежности. Я вообще ни разу в жизни не видел, чтобы они по-настоящему целовались. Перед расставанием мать чмокает отца в щеку, но это же не чувства, не любовь, а так, условность, соблюдение приличий. Соседскую старуху тоже можно чмокнуть, это же не значит, что ты испытываешь к ней нежные чувства. Между взрослыми вообще есть любовь, или с определенным возрастом она уходит и остается привычка жить рядом с человеком, без которого раньше не мог пробыть и минуты?

В каком возрасте родители перестают любить друг друга в духовном и физическом смысле слова? Может ли у женщины после сорока лет быть половое влечение или это только у моей матери зов плоти никак не может успокоиться? Какой Котик, зачем он ей сдался? Разбудила бы сейчас отца и сказала: „Вова, дети спят. Мне без тебя три месяца тоскливо будет, так что давай не будем терять времени! В самолете отоспишься“. Нет, не разбудит и не скажет! Похоже, прав пацан – отцу этот секс уже на фиг не нужен, вот он и спит. У матери гибкий график. Сорвется с работы на пару часов, встретится с любовником, пар выпустит, и снова можно из себя добродетельную матрону разыгрывать.

Как отец отреагирует, если узнает, что она ему изменяет? Уйдет из семьи и останется на Севере? Тогда нашему благоденствию наступит конец, и мы погрязнем в нищете. На одну материнскую зарплату сильно не разгуляешься. Будем, как в семье у Мишки Быкова, в жидких щах по воскресеньям прожилки тушенки вылавливать.

Как все странно устроено в этом мире! У Мишки дома жрать нечего, а он вон какой здоровяк вымахал! Мы без мяса и дня не живем, я целый год зарядку с гантелями делал, и все без толку! Ни бугристых мышц, ни широких плеч…»

На другой день, за обедом, отец вернулся к давнему разговору:

– Сергей, окончишь школу без троек – я, как обещал, куплю тебе «Чезет».

– Вова, – запротестовала мать, – ты что, серьезно собрался купить мотоцикл за тысячу рублей? Хочешь сделать сыну подарок – купи что-нибудь попроще. Этот, как его, как у Марии Николаевны, у сына, «Восход», что ли?

– Зачем тратить деньги на советский хлам? – Владимир Семенович по-барски откинулся в кресле, внимательно, с прищуром, посмотрел на сына. – На «Восход» больше денег на запчасти уйдет, чем на нем проездишь. Хороший чешский мотоцикл – лет на десять хватит, а там Сергей сам зарабатывать начнет. Правильно я говорю, сынок?

– Конечно, – поддержал родителя Сергей.

– Помолчи! – приструнила его мать. – Не тебе деньгами в семье распоряжаться. Вова, объясни мне, почему мотоцикл надо покупать после окончания школы, а не после поступления в институт?

Владимир Семенович неспешно налил рюмку водки, разломил пополам кусочек хлеба.

– Если Сергей успешно окончит десять классов, то я уверен, что с поступлением у него проблем не будет. – Глава семейства глотком выпил рюмку, занюхал хлебом. – Римма, зачем ждать до конца лета? Осенью на мотоцикле не поездишь: холодно, грязь. Если осваивать технику, то летом, в сезон.

Сергею хотелось подписаться под каждым отцовским словом, но он был вынужден скромно молчать. В семье Козодоевых дети не могли требовать дорогостоящих вещей. Купят родители фирменные джинсы – радуйтесь, не купят – значит, не заслужили еще в заграничных тряпках щеголять.

– А как мы, ты не передумал? – вкрадчиво спросила мать.

– Все по плану, – ответил Владимир Семенович. – Как вернусь, «Жигули» продадим и купим «Волгу». Мне, как труженику Севера, ее продадут по льготной очереди. Летом, Римма, на новой машине в отпуск поедем.

– Ну, хорошо, – смирилась супруга.

На минуту за столом все погрузились в приятные грезы. Отец представил, как он идет по двору автомагазина, уставленного новенькими, сверкающими полированными боками «Волгами» последней модели. Римма Витальевна мысленно начала оттачивать первую фразу, которую она небрежно бросит обалдевшим коллегам: «Муж хотел белую „Волгу“ выбрать, но я на черной настояла. Черная ведь лучше смотрится, правда?» Сергей спиной почувствовал тепло прижавшейся к нему прекрасной студентки. Какая девушка откажется с ветерком прокатиться на мощном мотоцикле! Она сядет на заднее сиденье, прижмется к Сергею…

– А мне? – разрушила семейную идиллию обиженная Оксана. – Купили мне черную водолазку, и все на этом?

Мать и отец стали спорить об обновках для дочери, а Сергей подумал: «Если папа уйдет из семьи, то мне придется забыть о „Чезете“. Мать, с ее зарплатой, на новый велосипед не раскошелится, не то что на мотоцикл».

Выставочный чешский мотоцикл «Чезет» стоял на самом видном месте в торговом зале магазина «Мототурист». Сергей с друзьями иногда заходил поглазеть на него. Как-то раз, когда продавцы отвлеклись на приемку товаров, Козодоев оседлал мотоцикл, попробовал ход рукоятки газа. Нескольких секунд, что он был обладателем чешского чуда, хватило на месяц воспоминаний.

«Заполучу „Чезет“, прокачу на нем Ленку Кайгородову. Выйду на трассу, как влуплю на всю мощь, так она обалдеет и поймет, в чем разница между мной и Мишкой… Эх, славно будет! Если маманя с Котиком не засветится».

Сергей украдкой посмотрел на отца. С годами Владимир Семенович погрузнел и полысел. Небольшая поначалу плешь на макушке разрослась, охватила почти всю голову, кроме узкой полоски на затылке, где волосы еще держали оборону.

«Не красавец, конечно, – подумал Сергей, – зато хозяйственный, с деньгами. Чего еще матери надо? Самой уже пятый десяток пошел, а она все никак успокоиться не может, котиков похотливых ищет».

Весь остаток дня Сергей вел себя как самый примерный сын: на улицу не пошел, с охотой выполнял любые поручения, с родителями был вежлив, с сестрой не спорил. Во многом благодаря ему вечер перед отъездом Владимира Семеновича прошел в теплой семейной обстановке.

11

В воскресенье Сергей Козодоев наметил основные мероприятия, которые помогут пролить свет на неприятную историю с открыткой.

«Первое, – решил он. – Надо убедиться, что автором перехваченного письма является моя мать. Второе – собрать сведения о получателе открытки. Третье – оценить опасность, исходящую от связи матери с неизвестным мужчиной, предположительно ее любовником».

В понедельник, вернувшись из школы, Сергей достал из распределительного щитка в подъезде конверт, который совершенно случайно остался у него. Тайник в подъезде Козодоев оборудовал давно, еще в восьмом классе, когда начал курить. Каждый день, приходя с улицы, Сергей открывал крышку щитка и прятал туда сигареты. Место было абсолютно надежным: в нишу с пыльными проводами даже электрики не заглядывали.

Свое расследование Козодоев начал со сверки почерка на конверте и в конспектах матери. Без сомнения, автором послания была она, его мама, Козодоева Римма Витальевна. Характерное написание прописных букв «О», «А» и «Н» на конверте и в конспектах было совершенно идентичным.

Сверив почерк, Сергей взялся за изучение надписей и штампов на конверте.

Судя по почтовым штампам, 10 ноября 1982 года письмо поступило в сороковое отделение связи, обслуживавшее микрорайон, где жил Сергей. 18 ноября письмо проштамповали в тринадцатом отделении, расположенном на улице Волгоградской. Из одного микрорайона города в другой письмо шло восемь дней. 19 ноября, в пятницу, письмо доставили по месту жительства адресата, и в тот же день оно было похищено Козодоевым и Фрицем. Адрес доставки письма – «ул. Волгоградская, д. 8, кв. 37». Обратный адрес был явно вымышленным, так как в областном центре не было улицы Октябрьской.

Сергей вырос в панельном пятиэтажном доме и отлично знал планировку квартир в стандартной пятиэтажке. Тридцать седьмая квартира – это третий подъезд, третий этаж, дверь налево. В зависимости от подъезда квартира могла быть двухкомнатной или состоять из трех комнат: двух больших и одной маленькой. Козодоевы жили в трехкомнатной квартире, но она была угловой, и боковые комнатки – детская и спальня родителей – были очень небольшими. Мать Сергея мечтала переехать в более просторную квартиру и как вариант рассматривала трехкомнатную «сорокапятку», такую же, как у ее любовника.

Получателем письма значился некто Бурлаков Константин Константинович, а отправителем… Голубева Наталья Витальевна!

Дома Сергей часто вспоминал свою соседку по парте, рассказывал родителям, какая она тупая, неряшливая и некрасивая. Отцу одноклассница сына была неинтересна, а вот мать как-то спросила:

– Судя по твоим словам, эта Наташа Голубева какое-то исчадие ада, а не девушка. Ты, часом, не влюбился в нее?

– Я?! – поразился Сергей.

– Ты Наташу Голубеву чуть ли не каждый день вспоминаешь и еще ни разу не сказал о ней ни одного хорошего слова…

– Мама! – перебил ее Козодоев. – Голубева – это самое отвратительное существо на свете. Мне надо медаль дать за то, что я с ней за одной партой сижу! Она, ну, в общем, она самая настоящая сволочь.

– Пригласи ее в гости, познакомимся, – не то пошутила, не то серьезно сказала Римма Витальевна.

«Вот ты куда, маманя, Наташку присобачила! – усмехнулся Сергей, рассматривая конверт. – Фамилию и имя отправителя позаимствовала у моей одноклассницы, а отчество оставила свое. Как только в подъезде никто не обратил внимания, что открытку наша Голубева отправила! Хотя почему именно наша? Голубевых на свете – как собак нерезаных, а Наташ – еще больше. Только у нас в классе три девчонки с таким именем».

Изучив конверт, Козодоев полез в шкаф с семейными фотоальбомами и сразу же нашел то, что искал, – подарочный набор открыток с достопримечательностями Ленинграда. Всего в наборе было шестнадцать пронумерованных открыток, названия которых были указаны на обложке. Отсутствовало две: «Вид на Дворцовый мост ночью» и «Александрийский столп».

«Разведенный мост я видел, а вторая открытка почему отсутствует? Тоже ему отправила? – прикидывал Сергей. – С мостом вроде бы все понятно, а столп – это что такое? Как он выглядит?»

Если бы Козодоев был знаком с достопримечательностями Ленинграда, он бы уловил тонкий юмор матери, намекнувшей в открытке любовнику о сходстве Александрийского столпа с одним органом, но Сергей из всех архитектурных шедевров города на Неве слышал только о Медном всаднике и Зимнем дворце.

«Делаем выводы, – мысленно подвел первые итоги Сергей. – На конверте есть штамп нашего почтового отделения, то есть письмо было брошено в почтовый ящик где-то недалеко от дома. Открытка с разведенными мостами – из набора, который подарила тетка со стороны отца. Сложим вместе ящик и открытку и получим действие: мама написала любовное послание у нас дома, в то время, когда ее муж и мой отец находился в соседней комнате. Я даже представляю, как это было: мама за письменным столом, прикрывшись конспектом, выводит буковки на открытке, а ничего не подозревающий папаня в это время курит на кухне, изучает записи в своей медицинской карте. Это как же надо презирать мужа, чтобы в нескольких метрах от него поздравлять любовника с днем рождения? Почему она так поступила? Побоялась на работе открытку надписать или рядом с ее институтом нет почтового ящика?

Бедный папочка, пока он в своих болезнях разбирался, у него ветвистые рога выросли. Спрашивается, чего матери не хватает? Бросит ее отец, никакому любовнику она будет не нужна. Это сейчас она благодаря отцовским деньгам разодета. Когда она идет в своей каракулевой шубе до пят по улице, все встречные женщины завистливо оборачиваются вслед. А без отца что она будет носить? Драповое пальто с песцовым воротником? А мне что, больше новых вещей не видать? А мотоцикл?! Нет, нет, мамочка, не дам я тебе нашу семью разрушить. Отслужу в армии, окончу институт, устроюсь на работу, тогда влюбляйся сколько хочешь, а пока, будь любезна, соблюдай установленные приличия и храни моему папеньке супружескую верность».

Сергей открыл форточку на кухне, выкурил сигарету. После отца в квартире еще сохранялся табачный запах, так что пару дней можно было курить дома, а не в подъезде.

– Что же, продолжим! – вслух сказал Козодоев и стал перебирать фотографии в альбомах.

В выходные он мучился, вспоминая, где ему попадалась фамилия «Бурлаков». Чтобы проверить свои догадки, Сергей просмотрел почти все фотографии, на которых была его мама. Кропотливый поиск увенчался успехом. На небольшом любительском фото был запечатлен момент уборки урожая преподавателями политехнического института в подшефном совхозе. На фоне трактора «Беларусь» в рядок выстроились четыре немолодые женщины с пустыми ведрами в руках и двое мужчин по бокам. Сергей посмотрел на пояснительную надпись, сделанную матерью на обороте карточки: «Сентябрь 1976 года. Колхоз „Заветы Ильича“. Справа налево стоят: Бурлаков Константин…»

Римма Витальевна всегда подписывала групповые фото. «Пройдет время, – говорила она, – и ты позабудешь, кто стоит рядом с тобой. А так – перевернешь фото, прочитаешь фамилию и сразу же вспомнишь, кто этот человек».

– Так вот ты какой, Костя-Котик! – пробормотал Сергей. – Шесть лет назад мать не побоялась подписать тебя, а это значит, что любовниками вы тогда еще не были.

Козодоев всмотрелся в человека, которого с каждым днем ненавидел все больше и больше. На вид Бурлакову Константину было лет двадцать или около того. Он был высокого роста, широкоплечий, с правильными чертами лица. Не красавец – обычный молодой мужчина.

«Бурлаков – не преподаватель, – догадался Сергей. – На кафедре у матери есть несколько лаборантов. Судя по всему, этот Костя недавно вернулся из армии и устроился на непыльную работу: аудитории к занятиям готовить, чертежи по полочкам раскладывать… Что мама в нем нашла? С первого же взгляда видно, что у него ни кола ни двора. Голодранец! Хотя по этой фотографии ничего не видно: все в поношенной рабочей одежде, все в сапогах».

В последние дни, взглянув по-новому на мать, Сергей неожиданно для себя обнаружил, что она и в сорок один год осталась привлекательной женщиной, со стройной фигурой и миловидным лицом. На всех фотографиях, просмотренных Козодоевым, его мама была самой симпатичной. На фоне толстых теток с однотипными курчавыми шевелюрами она смотрелась как грациозная оса среди мохнатых гусениц.

«Она определенно должна нравиться мужчинам», – решил Сергей.

Козодоев посмотрел на время. Пять часов вечера, в районной поликлинике еще шел прием.

«Успею! – решил он. – С открыткой мне все понятно, пора подготовиться ко второму этапу расследования».

По дороге в поликлинику Сергей стал размышлять о способе общения матери с ее любовником.

«У нас дома телефона нет, у Бурлакова – либо нет, либо он не может отвечать на звонки. На работу матери любовник звонить не станет. В преподавательской трубку берет тот, кто ближе к аппарату. Звонок от бывшего работника кафедры вызовет подозрение у коллег, так что этот вид связи отпадает. Остаются письма… Стоп! А почему я решил, что Бурлаков больше не работает в институте? Ответ лежит на поверхности: если бы они могли украдкой встречаться на работе, то зачем с письмами огород городить?»

В поликлинике Сергей сдал одежду в гардероб, поднялся на второй этаж. У поста медсестры, выдающей градусники перед приемом у врача-терапевта, он замедлил ход, осмотрел стол. Градусники в стакане перед медсестрой были самыми обычными, без специфических больничных пометок.

«Помнится, по весне они решили отсеять любителей халявы и покрасили кончики термометров белой краской. Через неделю все меченые градусники куда-то исчезли, и все вернулось на круги своя», – удовлетворенно отметил он.

На другой день вместо школы Козодоев пошел в поликлинику. Во внутреннем кармане пиджака он принес из дома градусник с заранее установленной под струей теплой воды температурой 37,3 градуса. Получив от медсестры градусник, Сергей спрятал его, а себе под мышку установил домашний термометр.

– Так, что у тебя? – спросила медсестра минут через пять.

Под ее пристальным наблюдением Сергей извлек градусник.

Медсестра сделала пометку в его больничной карте и направила на прием к врачу. Фокус с подменой градусников срабатывал безотказно. Тут главное – не переборщить с температурой. От занятий в школе освобождали, если у больного температура была выше 37 градусов. На ощупь такая температура не ощущается, так что градусник перед подменой надо было устанавливать чуть выше отметки 37,0.

– На что жалуетесь? – спросила Сергея врач.

– Голова болит, озноб, – заученно ответил Козодоев.

Терапевт послушала дыхание, проверила горло. Она видела, что парень здоров, но разоблачать его не стала. «Хочет мальчишка отдохнуть от школы пару дней – пусть отдыхает, – подумала она. – Судя по записям в его карточке, в поликлинику он обращается нечасто. От контрольных по русскому и математике каждый месяц не отлынивает».

– Лечись! – Врач протянула Козодоеву листочек с рецептом в аптеку. – В пятницу придешь на прием.

Выйдя из поликлиники, Сергей с удовольствием закурил.

«До пятницы я все проверну, – подумал он. – Главное, каждый шаг просчитать и нигде не оступиться».

Вечером Козодоев встретил Савченко и попросил его передать классному руководителю, что он заболел и до субботы в школе не появится.