Текст книги "Женский портрет"

– Знаю, вы можете подумать обо мне плохо, и все же умоляю сегодня более об этом не заговаривать.

– Разумеется! – воскликнул лорд. – Я ни в коем случае не намерен вас утомлять.

– Мне следует все обдумать; обещаю решение принять самое справедливое.

– Более я от вас ничего и не прошу, лишь помните: мое счастье в ваших руках.

Изабелла с величайшим уважением его выслушала и тем не менее, помолчав, ответила:

– Заранее ставлю вас в известность: размышлять стану над тем, как объяснить, что предложение ваше для меня невозможно, и в то же время не сделать вас несчастным.

– Вряд ли вы в этом преуспеете, мисс Арчер. Не хочу преувеличивать: ваш отказ меня не убьет. Я не умру, однако меня в таком случае ожидает куда более горькая участь – жизнь без смысла и цели.

– У вас будет цель – найти женщину лучше Изабеллы Арчер.

– О, нет… – мрачно пробормотал лорд. – Вы несправедливы и к себе, и ко мне.

– Тогда найдите девушку хуже меня.

– Ежели на свете есть женщины лучше вас, то я предпочту худших, а более ничего сказать вам не могу, – с подкупающей искренностью заявил он. – О вкусах, знаете ли, не спорят.

Его серьезность заставила Изабеллу также бросить шутливый тон, и она вновь попросила лорда оставить сложную тему.

– Вскоре я сообщу вам о моем решении; возможно, напишу в письме.

– Разумеется, мисс Арчер. Вы можете думать сколь угодно долго, хотя мне и час покажется вечностью. Что ж, я готов потерпеть.

– Я не намерена держать вас в напряжении, милорд. Мне лишь нужно собраться с мыслями.

Уорбертон печально вздохнул и некоторое время стоял, не сводя глаз с Изабеллы, заложив руки за спину и нервически помахивая стеком.

– Известно ли вам, что я опасаюсь… опасаюсь вашего блестящего ума?

Вопрос заставил нашу героиню вздрогнуть и зардеться, однако даже близкий ее знакомый затруднился бы объяснить – почему. Она бросила на лорда ответный взгляд, а затем смущенно, словно взывая к его состраданию, призналась:

– Я тоже, милорд.

Впрочем, сочувствия Изабелла не дождалась – вероятно, сейчас Уорбертону было совсем не до того.

– Будьте милосердны… – едва слышно пробормотал он.

– Полагаю, вам сейчас лучше меня оставить, – вздохнула Изабелла. – Обещаю, я напишу.

– Хорошо, – повиновался Уорбертон. – Однако, что бы вы ни сказали в письме, я все же приеду вас повидать.

Он остановился, задумавшись и разглядывая любопытную мордочку Банчи; тот словно подслушивал их беседу и теперь делал вид, якобы заинтересовался толстым корнем старого дерева.

– Да, вот еще что, – продолжил лорд – Ежели вам не понравится Локли – допустим, вы найдете его сырым или в ином смысле неудобным для жизни – я настаивать на своем родовом гнезде ни в коем случае не стану. Кстати, там вовсе не сыро: я тщательно изучил каждый угол и пришел к выводу – все в совершенном порядке, разве только имеется ров, который не всем по душе. Так или иначе, Локли не единственный вариант – владений у меня немало.

– Обожаю рвы, – улыбнулась Изабелла. – Прощайте, милорд.

Уорбертон протянул руку, и юная леди задержала в ней ладошку на миг дольше, чем следовало, дав тем самым спутнику возможность склонить красивую непокрытую голову и запечатлеть поцелуй на запястье. Явно взволновавшись и продолжая помахивать стеком, лорд быстро зашагал прочь. Сомневаться не приходилось – речи Изабеллы его расстроили.

У нашей героини и у самой залегла тяжесть на сердце, однако ей, против ожиданий, в целом удалось сохранить душевное спокойствие. Не ощущая обязательств перед Уорбертоном, она не истязала себя необходимостью трудного выбора. Никакого выбора и не было. Изабелла не могла выйти за лорда Уорбертона, поскольку подобный шаг не соответствовал ее стремлению свободно исследовать современную жизнь, которому она и ранее охотно предавалась. Теперь же перед ней открывались новые возможности. Она напишет лорду убедительное письмо, ничего сложного.

Одно лишь беспокоило и даже приводило в изумление: как легко ей дался отказ от великолепных перспектив… Лорд предложил Изабелле потрясающие виды на будущее, обеспечить которые был способен вне всяких сомнений. Разумеется, без некоторых трудностей и трений не обошлось бы; наверняка мнение общества заставило бы нашу героиню в некоторой степени поступиться независимостью и – не приведи Господь – впасть в отупляющую спячку. Изабелла не могла не сознавать особенность своего пола: девятнадцать из двадцати женщин не задумались бы ни на минуту. Отчего же тогда она противится судьбе? Кто она есть, что из себя представляет, раз почитает себя выше подобных соблазнов? Какими должны быть взгляды на жизнь, на устройство судьбы и на представление о женском счастье у юной особы, убеждающей себя в идеалах более возвышенных, чем сказочное существование в качестве супруги английского лорда?

Коль скоро Изабелла отвергает блестящую партию – вероятно, ее ждут великие свершения? Она нередко напоминала себе, что не должна поддаваться гордыне, и от души молилась об избавлении от этой опасности: гордыня вела к одиночеству, и Изабелла с ужасом воображала себе существование в безлюдном ските. Ежели принять предложение лорда Уорбертона ей воспрепятствовал один из смертных грехов – подобная глупость достойна осуждения. Впрочем, Уорбертон запал нашей юной леди в душу настолько, что она попыталась уверить себя: причиной отказа стали именно глубокая симпатия и сочувствие. Изабелла слишком хорошо к нему относилась, чтобы принять его руку, – тут ведь не поспоришь? Вероятно, лорду предложение представлялось ясным и логичным, однако в самой его сути коренилась ошибка, на которую Изабелла не имела права указывать; вступить в союз с мужчиной, предлагающим столь многое будущей супруге, настроенной подвергать сомнению каждое его слово, – поступок неблаговидный.

Пообещав лорду все обдумать, Изабелла после его ухода вновь опустилась на ту самую скамейку, где сидела, читая письмо. Погрузилась в размышления, словно собираясь немедленно исполнить обещание. На самом же деле наша героиня пыталась разобраться в своих побуждениях: неужто она и впрямь столь хладнокровна, практична и расчетлива? Испугавшись самой себя – как и говорила прежде подруге, – вскочила на ноги и побежала в дом.

Глава XIII

Обуреваемая чувствами, о которых мы упомянули выше, Изабелла на следующий день обратилась к дядюшке. Не за советом – ей надобно было с кем-то поделиться, доказать себе, что решение и впрямь принято разумное и вполне гуманное. Дядя для подобных целей подходил куда больше, нежели тетушка или Генриетта. Разумеется, кузена тоже не следовало сбрасывать со счетов, однако раскрыться перед Ральфом означало совершить над собой некоторое насилие.

Время для беседы она выбрала сразу же после завтрака. Мистер Тушетт до полудня обыкновенно не выходил, однако самых, как он выражался, приближенных лиц принимал в своей гостиной. Изабелла, пожалуй, в определенный им разряд уже попадала; еще в него входили Ральф, лечащий врач дядюшки, личный слуга и даже мисс Стэкпол. Миссис Тушетт в список допущена не была, стало быть – одним препятствием для разговора со стариком меньше.

Мистер Тушетт сидел в механическом кресле замысловатой конструкции, посматривая в окно, выходящее на сад и на реку. Подле него на столике лежала стопка газет и писем; туалет его был безупречен, а гладко выбритое задумчивое лицо имело выражение самое доброжелательное.

Изабелла не колеблясь подошла к нему.

– Полагаю, должна вам сообщить, что лорд Уорбертон сделал мне предложение. Вероятно, следовало бы также рассказать и тетушке, однако я предпочла начать с вас.

Старик ничуть не удивился, лишь поблагодарил племянницу за доверие.

– Осмелюсь спросить: принято ли предложение?

– Пока я не сказала ничего определенного. Обещала все обдумать; скоропалительный ответ выглядел бы неуважительно, тем более что я безусловно склоняюсь к отказу.

Старик долго молчал, по всей видимости погрузившись в размышления: с точки зрения светских отношений вопрос наверняка не оставил его равнодушным, однако своего мнения он навязывать явно не желал.

– Что ж… я ведь говорил, что вы добьетесь здесь успеха. Американок в Англии очень ценят.

– Вы совершенно правы, – вздохнула Изабелла, – однако замуж за лорда Уорбертона я не выйду, пусть даже меня сочтут особой бестактной и неблагодарной.

– Хм, – пробормотал мистер Тушетт, – разумеется, старику не следует судить о решениях юной леди. Более того, рад, что вы не желаете со мной советоваться. Не стану скрывать, – медленно и на первый взгляд бесстрастно добавил он, – я знал о предстоящем объяснении уже три дня назад.

– То есть чувства лорда Уорбертона не были для вас тайной?

– Чувства? Здесь обычно говорят – намерения. Он написал мне весьма уважительное письмо и подробно рассказал о своих планах. Не угодно ли взглянуть?

– О, благодарю, однако, боюсь, письмо мне не слишком интересно. Впрочем, хорошо, что лорд вам написал – это поступок достойный, а недостойных он и не совершает.

– Догадывался, что он вам пришелся по душе, – заявил старик. – И не делайте вид, будто это не так.

– Лорд Уорбертон произвел на меня огромное впечатление – тут скрывать нечего. Однако замуж я сейчас не хочу ни за него, ни за кого другого.

– Надеетесь со временем встретить более подходящего претендента? Разумеется, почему нет?

Видимо, добрый дядюшка пытался облегчить племяннице последствия принятого решения, а то и показать – мол, ничего серьезного не произошло.

– Может, и не встречу – не страшно. Лорд мне очень нравится… – вдруг сменила тон Изабелла, чем обычно вводила собеседников в замешательство.

На дядюшку, однако, подобный поворот большого впечатления не произвел.

– Да, Уорбертон – прекрасный человек, – одобрительно, как показалось бы читателю, заметил он. – Столь приятных писем, как от него, я не получал давно. Вероятно, более всего мне пришлось по душе, что оно целиком посвящено вам, хотя есть и часть, в которой он говорит о себе. Да он наверняка вам все это рассказывал.

– Рассказал бы, стоило лишь спросить.

– Неужели вам не было любопытно?

– Есть ли смысл в подобном любопытстве? Ведь я в любом случае решила ему отказать.

– То есть вы сочли его предложение недостаточно привлекательным?

Изабелла задумалась, а затем признала:

– Наверное, хоть и не могу объяснить, почему именно.

– Слава богу, леди не обязаны объяснять свои резоны, – улыбнулся дядюшка. – В принципе, намерения лорда Уорбертона представляют немалый интерес; однако я не слишком понимаю, зачем англичанам переманивать американцев с их родины. Мы как раз пытаемся их завлечь – оттого, что населения у нас не хватает, а здесь плотность чрезвычайно высока. Впрочем, очаровательным юным леди место найдется везде.

– По-моему, и вам здесь места хватило вполне, – возразила Изабелла, бросив взгляд на большой сад за окном.

Мистер Тушетт тонко усмехнулся:

– Место есть где угодно, дорогая, – ежели ты способен платить. На мой взгляд, я заплатил слишком много. Возможно, то же самое ждет и вас.

– Возможно, – эхом повторила девушка.

Слова дядюшки дали ей больше пищи для раздумий, нежели она находила в собственных ощущениях; судя по всему, он без труда постиг суть вставшей перед нашей героиней дилеммы – стало быть, та представляла собою вполне естественное и понятное жизненное затруднение. Вероятно, дело было вовсе не в том, что Изабелла попала в плен собственного незаурядного ума и неясных амбиций, простирающихся далеко за пределы прекрасного будущего, предложенного лордом Уорбертоном, не в стремлении к неопределенным и, возможно, не заслуживающим одобрения идеалам. Не-определенность на данном этапе оказывала воздействие на поступки нашей героини, однако не имела никакого отношения к возможному союзу с Каспаром Гудвудом. Хоть Изабелла противилась зависимости от достойного англичанина, притягивавшего ее словно огромным магнитом, точно так же в ее намерения не входил и молодой человек из Бостона.

Прочтя письмо Каспара, Изабелла испытала возмущение: как посмел он снова встать на ее пути? В этой мысли она искала прибежище, видя в молодом бостонце угрозу собственной свободе. Он снова возник рядом, и в его появлении наша юная леди видела грубое постороннее вторжение прошлого в новую реальность. Временами ее преследовал образ Каспара; она вспоминала о нем с опаской, страшась неодобрения своих действий, и думала: что скажет он о нынешних планах своей избранницы? Ничье мнение доселе настолько Изабеллу не заботило.

Трудность заключалась в энергии, которую, как никто, олицетворял для нее Каспар Гудвуд, в чем не мог с ним сравниться бедный (теперь Изабелла постоянно применяла к нему этот эпитет) лорд Уорбертон. Энергия была силой, заложенной в натуре Каспара, – не сказать, что очевидным преимуществом перед другими, просто она зажигала в его ярких глазах упорный огонек неутомимой живой души. Приходилось признать: перед напором мистера Гудвуда даже в самой обычной беседе не уступить сложно. Изабелла и мысли не допускала о попытке ограничения ее независимости, тем паче она только-только твердо на ней настояла, отказавшись от предложенных взамен лордом Уорбертоном жизненных благ. Порою нашей героине казалось: от Каспара Гудвуда ей никуда не деться, их судьбы связаны неразрывно. В подобные минуты она говорила себе, что, как его ни избегай, рано или поздно следует договориться; вот только договариваться молодой человек захочет непременно на своих условиях. Изабелла искала и не могла найти внутренние силы, которые позволили бы не принимать на себя нежелательные обязательства, и потому с радостью воспользовалась приглашением тетушки съездить в Англию, поступившим в тот самый день, когда ожидался визит мистера Гудвуда; она точно знала, зачем тот хочет ее видеть, и достойный повод вырваться из хватки нежелательного поклонника появился весьма кстати.

В Олбани, сразу после разговора с тетушкой Лидией, Изабелла сообщила Каспару: сложные вопросы она обсуждать не готова, поскольку все ее мысли ныне заняты неожиданным предложением посетить Европу. Молодой человек заявил – это не ответ, и теперь последовал за своей избранницей за океан в надежде на более вразумительное объяснение. Изабелла отдавала ему должное и в то же время сравнивала с нависшим над головой дамокловым мечом. Недостаточно сказать, что подобного мнения от столь своенравной девушки ожидать естественно, ибо читатель наш захочет разобраться, в чем тут дело.

Отец Каспара Гудвуда владел известной текстильной фабрикой в Массачусетсе и сколотил на ней значительное состояние. Каспар перенял у него управление семейным делом; обладая рассудительностью и твердым характером, не допустил упадка, несмотря на тяжелые времена и острую конкуренцию. Образование он по большей части получил в одном из колледжей Гарварда, хотя более всего прославился там успехами в гимнастике и гребле, а не в освоении наук. Впрочем, вскоре молодой человек осознал, что глубокие знания ничем не хуже спортивных достижений – устанавливать рекорды и добиваться больших свершений можно и в этой области. Со временем он открыл в себе способности к постижению тайн механики и даже придумал усовершенствованный способ прядения хлопка, который в дальнейшем стали связывать с его именем. Сообщения о столь нужном изобретении появились в газетах, и Каспар не без удовольствия показывал Изабелле передовицу «Нью-Йорк интервьюер», подробно рассказывающую о сути патента. На всякий случай отметим, что статью писала не мисс Стэкпол, весьма доброжелательно относившаяся к его сердечному увлечению.

Каспар получал удовольствие от процессов сложных и мало кому поддающихся: любил организовывать, руководить и добиваться успеха в борьбе. Был способен заставить людей подчиняться своей воле, верить в него, ходить перед ним навытяжку и в то же время петь ему дифирамбы. Таково искусство управления, которое в молодом бостонце оказалось замешано еще на сильном, хоть и вполне практическом, честолюбии. Те, кто его знал, не сомневались, что Каспару по плечу нечто большее, чем занятие текстильным бизнесом. Человек по природе решительный, он наверняка когда-нибудь впишет имя Гудвудов в историю большими буквами, говорили о нем друзья. Душа звала Каспара к свершениям грандиозным, достижимым в столкновении с темными и зловещими силами, поскольку его никогда не прельщали ни сытый покой, ни жажда обогащения – образ жизни, что навязывала вездесущая реклама. Изабелла порой представляла мистера Гудвуда несущимся на стремительном скакуне сквозь вихрь великой битвы, подобной Гражданской войне, под мрачным знаком которой прошли их детство и отрочество.

Ей нравились далеко не все свойства натуры молодого бостонца, однако в способности быть вечным двигателем, толкающим вперед других, Изабелла ему отказать не могла. Текстильная фабрика и изобретения поклонника оставляли ее равнодушной. Заложенная в его характере мужественность сказывалась на внешности, и временами наша героиня, не имея в виду слегка приглушить эту составляющую, все же невольно желала, чтобы Каспар выглядел… чуточку иначе. Черты лица бостонца были твердыми и резкими, фигура – прямой и подтянутой; по всему чувствовалось, что их обладатель совершенно не готов приспосабливаться к жизненным изменениям.

Не вызывала у Изабеллы восторга и манера Каспара одеваться: нельзя сказать, чтобы он постоянно носил одну и ту же одежду – вовсе нет. Менял он ее часто, однако ж новые сюртуки и шляпы ничем от старых не отличались. Выглядело это весьма уныло и до ужаса скучно. Изабелле даже приходилось себе напоминать: подобные придирки в адрес человека калибра мистера Гудвуда до крайности глупы и мелочны. С другой стороны, несерьезными они показались бы лишь в том случае, будь Изабелла в него влюблена. Ни о какой влюбленности речи не шло, а потому наша героиня имела полное право подвергать критике как крупные, так и мелкие недостатки достойного джентльмена. Из крупных Изабелла выделяла чрезмерную серьезность и основательность, хотя могла и ошибаться – ведь нельзя быть столь противоестественно серьезным? – однако такое уж Каспар производил впечатление: свои желания и замыслы выражал прямо и бесхитростно, наедине с ней мог без конца мусолить одну и ту же тему, в компании же больше помалкивал. Тем не менее Гудвуд был существом ясного и прочного кроя, настолько монолитного, что приходилось разбирать его по частям – будто разглядываешь в музее или на портрете фигуру рыцаря, с головы до ног закованного в латы, отмечая то одну инкрустированную золотом стальную пластину, то другую. Странно, однако отношение Изабеллы к поклоннику вовсе не определяло ее поступки. Каспар совершенно не соответствовал ее идеалу человека, которым следует восхищаться; видимо, потому и побуждал нашу героиню искать в нем изъяны. Непонятно было другое: лорд Уорбертон, отвечающий лучшим канонам и даже их превосходящий, тем не менее не вызвал в Изабелле чувство полного удовлетворения.

Ощутив собственную непоследовательность, Изабелла не нашла в себе мужества ответить на письмо Каспара сразу, а потому решила не спешить. Раз уж бостонец решил гнаться за ней по пятам – пусть будет готов к трудностям. Пусть, во всяком случае, осознает, как неприятен Изабелле его визит в Гарденкорт. Мало ей одного поклонника! О, разумеется, лестно, когда к тебе неравнодушны люди столь разных кругов, однако два кавалера сразу? Не слишком подобающая история, хотя обоим и будет дан от ворот поворот. Поколебавшись, мистеру Гудвуду Изабелла все же ничего не написала, зато по прошествии трех дней составила письмо лорду Уорбертону, каковое мы и приводим здесь без купюр.

Дорогой лорд Уорбертон!

Долгие и серьезные раздумья не смогли убедить меня принять предложение, что Вы были так добры сделать третьего дня. Увы, как ни силюсь, никоим образом не способна представить Вас в качестве спутника жизни; не могу вообразить Ваш родовой дом или все прочие Ваши дома местом, в котором осяду навечно. Мне сложно привести ясные доводы, однако умоляю Вас более не возвращаться к этому разговору – ведь мы обсудили все как нельзя более подробно. Каждый из нас имеет право на собственную жизнь – даже самые слабые и незначительные; увы, я не в состоянии начать жить Вашей жизнью. Смею надеяться, что мое объяснение Вас удовлетворит, и прошу поверить: к Вашему предложению я отнеслась с глубочайшим вниманием, которого Вы заслуживаете.

С огромным уважением

Остаюсь искренне Ваша

Изабелла Арчер

Пока наша героиня размышляла, отправлять ли письмо, Генриетта Стэкпол приняла для себя твердое решение. Пригласив Ральфа прогуляться в саду, на что тот согласился с готовностью, вероятно, говорившей о больших ожиданиях от подобной встречи, Генриетта не стала скрывать – речь пойдет об одолжении. Следует признать: услышав просьбу, молодой человек невольно вздрогнул, поскольку мисс Стэкпол, по его мнению, склонна была настаивать на своем без зазрения совести. Недооценивая степень бестактности своей собеседницы, Ральф любезно заявил о желании оказать ей услугу, хоть и добавил – дескать, откровенно ее побаивается.

– Когда вы бросаете подобные взгляды, у вашего покорного слуги начинают трястись колени, все тело ослабевает, а душа переполняется трепетом. Прошу у Господа сил, чтобы выполнить ваши приказы. В вас есть стержень, какого я у женщин никогда не встречал.

– Ну-ну, – благодушно ответила Генриетта, – не догадайся я заранее, что вам нравится вводить меня в смущение, наверняка поняла бы сейчас. Смутить меня несложно – ведь я воспитана в совершенно иных традициях и к вашим коварным повадкам непривычна. В Америке никто со мною не говорил так, как свойственно вам. Обратись ко мне на родине джентльмен в подобной манере – не знала бы, чего и ждать. Мы там более естественны и, честно сказать, более простодушны. Признаюсь без стеснения: я – человек простой. Хотите посмеяться над моими откровениями – ради бога, а только я предпочту оставаться самой собою, нежели уподоблюсь вам; меняться не собираюсь. В Америке множество людей ценят меня такой, какая я есть. О, милые, неиспорченные, свободные американцы!

С некоторого времени Генриетта взяла на вооружение тон беспомощной невинной особы, готовой на всяческие уступки.

– Одолжение мне требуется совсем небольшое, – продолжила она. – Возможно, над моей просьбой вы будете потешаться – не страшно. Напротив, я рассчитываю, что развлечение станет вашей наградой за услугу. А помощи я прошу по поводу Изабеллы.

– Неужто она вам чем-то насолила?

– Это сколько угодно. По таким пустякам я к вам не обращалась бы. Боюсь, моя подруга способна нанести вред самой себе.

– Вполне допускаю.

Собеседница Ральфа вдруг остановилась и впилась в него взглядом, всякий раз заставлявшим поежиться.

– Судя по вашему тону, вас это только забавляет. Никогда не встречала более равнодушного человека!

– По отношению к моей кузине? Ну что вы!

– Надеюсь, вы в нее не влюблены?

– Да как же? Предмет моей страсти – вовсе не она.

– Предмет вашей страсти – вы сами! – заявила мисс Стэкпол. – Только никакой пользы самовлюбленность вам не принесет. Ежели вы хоть раз в жизни вознамеритесь проявить серьезность, сейчас тот самый случай. Вам есть дело до кузины? Докажите! Я не жду, что вы ее поймете, – не буду просить от вас слишком многого. Для услуги, о которой мы говорим, ни во что вникать не требуется. Самое необходимое я вам сообщу.

– О, я с радостью! – воскликнул Ральф. – Сыграю роль Калибана, а вы будете Ариэлем.

– Ну, роль Калибана вам не подойдет – уж слишком вы утонченный джентльмен, в отличие от дикаря. Да и дело тут не в воображаемых персонажах; я все же пытаюсь рассказать вам об Изабелле, а она вполне реальна. Так вот, моя подруга пугающим образом переменилась.

– Имеете в виду – после вашего приезда?

– И даже до него. Она уже не та чудесная девушка, какой была.

– В Америке?

– Именно в Америке. Полагаю, вам известно, что ваша кузина оттуда родом? Это прошлое, его не изменишь, хоть Изабелла и пытается.

– Так вы хотите, чтобы она стала прежней, как раньше?

– Разумеется! И прошу вас в этом деле помочь.

– А! Но я ведь всего лишь Калибан, а не Просперо.

– Изменить мою подругу вам удалось – тут вы были самым что ни на есть Просперо! Вы оказывали на Изабеллу тлетворное влияние с самого первого ее дня в Гарденкорте, мистер Тушетт.

– Я? Да ни в коем случае! Это кузина на меня воздействовала, дорогая мисс Стэкпол, и не только на меня одного. Я, видите ли, в данном вопросе сторона пассивная.

– Слишком пассивная, мистер Тушетт! Вам как раз и следовало бы проявить некоторую активность, не пренебрегая осторожностью. Изабелла меняется каждый день – ее, можно сказать, уносит отливом. Я за ней наблюдаю и все вижу. Она уж не та чудесная американка, какой была. Новые взгляды, другие мысли, словом, прощай, старые идеалы! Мне надобно, чтобы вы сохранили в ней прежние идеи, мистер Тушетт, – вот в чем будет заключаться ваша помощь.

– Надеюсь, мне не придется олицетворять идеал?

– Надеюсь, нет, – быстро отозвалась Генриетта. – Очень боюсь, что подруга выйдет замуж за одного из этих падших европейцев, и хочу этому помешать.

– А, вот в чем дело… – пробормотал Ральф. – Стало быть, по вашим расчетам, я должен занять место одного из падших и жениться на кузине?

– Не совсем так; в подобном случае лекарство будет не менее опасно, чем сам недуг. Вы как раз и есть тот самый падший европеец, от которых я хочу спасти Изабеллу. Нет, я рассчитываю, что вы примете участие в одном молодом человеке, которому моя подруга раньше оказывала знаки внимания, а теперь он для нее, видите ли, недостаточно хорош. Он и в самом деле достойный джентльмен и мой хороший друг. Я составила план: вы должны пригласить его в Гарденкорт.

Ральф был немало озадачен призывом, и, вероятно, неспособность сразу увидеть в словах Генриетты их истинное значение могла бы не лучшим образом охарактеризовать чистоту его помыслов. Предприятие выглядело неправдоподобным, но лишь потому, что подобная просьба, на взгляд Ральфа, не могла оказаться искренней. Да и как иначе? Молодая женщина требует предоставить своему хорошему приятелю возможность привлечь внимание другой – куда более очаровательной – юной особы, которая слегка запуталась в своих предпочтениях! Столь противоречащий здравому смыслу план не мог не вызвать извращенного истолкования, и Ральф решил: читать, разумеется, следует между строк – наверняка Генриетта преследует собственный интерес. К чести молодого человека отметим, что подобная догадка родилась не от испорченности, а вследствие крайнего замешательства, и не ударить в грязь лицом ему помогло лишь внезапно снизошедшее озарение.

Знал Ральф о замысле Генриетты немного, дополнительных источников у него не было никаких, и тем не менее в итоге он пришел к мысли: несправедливо приписывать поступкам корреспондентки «Интервьюер» недостойные мотивы. Вывод он сделал очень быстро – вероятно, тому способствовал чистый, незамутненный задней мыслью взгляд собеседницы, на который Ральф ответил, постаравшись не заслонить глаза рукою, как обыкновенно защищаешься от яркого света.

– Кто же этот джентльмен?

– Мистер Каспар Гудвуд из Бостона. Он чрезвычайно увлечен Изабеллой – можно сказать, предан ей до безумия. Последовал за вашей кузиной в Англию и сейчас остановился в Лондоне. Адресом я не располагаю, однако попробую его добыть.

– Никогда о нем не слышал, – пробормотал Ральф.

– Вы много о ком не слышали; вряд ли и Каспар знает о вашем существовании. В любом случае это не причина, препятствующая ему жениться на Изабелле.

Ральф тихонько усмехнулся:

– Однако же у вас навязчивая идея насчет женитьбы! Помните, как на днях хотели женить меня?

– Ну, с порывом я быстро совладала. Вы ко мне вряд ли прислушаетесь, в отличие от мистера Гудвуда, за что он мне и нравится. Каспар – потрясающий человек, идеальный джентльмен, и Изабелла прекрасно осведомлена о его душевных качествах.

– Она питает чувства к вашему мистеру Гудвуду?

– Ежели и нет, то ее нужно убедить. Каспар влюблен в Изабеллу безумно.

– Значит, вы настаиваете, чтобы я его пригласил… – задумчиво сказал Ральф.

– Тем самым вы совершите акт истинного гостеприимства.

– Каспар Гудвуд… Ничего себе имя!

– Имя как имя. Пусть будет хоть Иезекииль Дженкинс, это ничего не изменит. Из всех известных мне возможных претендентов на руку Изабеллы Каспар – самый достойный.

– Однако вы – преданный друг.

– Еще какой преданный! Ежели вы насмехаетесь – мне все равно.

– Вовсе не насмехаюсь. Просто поражен, и только.

– Нет, вы сегодня еще более язвительны, чем обычно. Тем не менее не советую вам язвить насчет мистера Гудвуда.

– Уверяю вас, я серьезен как никогда – разве вы не видите?

Присмотревшись к нему, Генриетта согласилась:

– Похоже, и правда. Я бы даже сказала – чрезмерно.

– На вас не угодишь.

– Нет, вы и впрямь слишком серьезны; делаю вывод, что мистера Гудвуда вы не пригласите.

– Пока не знаю, – вздохнул Ральф. – Знаете, я способен на странные поступки. Расскажите о нем хоть немного. Каков он?

– Полная вам противоположность. Каспар управляет весьма успешной текстильной фабрикой.

– Приятные ли у него манеры?

– Великолепные – в американском стиле.

– Не станет ли он инородным телом в нашем маленьком кругу?

– Ему нет дела до вашего круга. Его будет интересовать только Изабелла.

– Понравится ли подобный натиск моей кузине?

– Скорее всего – совсем не понравится, однако для нее это будет полезно. Наша задумка ее вернет.

– Вернет? Откуда же?

– Из чуждых и неестественных для нее сфер. Три месяца назад она недвусмысленно давала понять Каспару, что он ей приятен. Отказаться от настоящего друга лишь из-за смены Америки на Англию будет поступком, недостойным Изабеллы. Я ведь тоже переплыла океан, но оттого только еще более трепетно стала относиться к старым связям. Верю всей душой – чем скорее Изабелла обретет себя прежнюю, тем лучше. Прекрасно ее знаю и потому не испытываю сомнений: здесь ей счастья не найти. Изабелле следует накрепко привязать себя к Америке брачными узами; родина предохранит ее от пагубных веяний.

– Не слишком ли вы торопитесь? – осведомился Ральф. – Разве не стоит дать ей шанс в старой доброй Англии?

– Шанс разрушить свою чудесную молодую жизнь? Уместно ли говорить о спешке, когда пытаешься спасти утопающего?

– Насколько я вас понял, – подытожил Ральф, – Изабелла тонет, и вы желаете, чтобы я столкнул к ней за борт мистера Гудвуда. Кстати, я ни разу не слышал его имени из уст кузины.

– А, прекрасно, – удовлетворенно улыбнулась Генриетта. – Вот вам и доказательство: Изабелла не перестает о нем думать.

Судя по всему, ей удалось убедить Ральфа в основательности подобной теории, и тот под вопросительным взглядом собеседницы погрузился в размышления.