Текст книги "Маленькие большие вещи"

Генри Фрейзер
Маленькие большие вещи

Henry Fraser

THE LITTLE BIG THINGS

© Н. Пресс, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®

* * *

Моим маме, папе и братьям Тому, Уиллу и Дому, которые всегда поддерживают меня. Вы отдали бóльшую часть своей жизни тому, чтобы я мог жить. Не знаю, что бы со мной стало, если бы не вы!

Моим друзьям, которые поддерживали меня с самого начала. Вы всегда считали мои ограничения не препятствием, а способом создания новых воспоминаний.

Предисловие

Генри Фрейзер – один из самых поразительных людей среди всех моих знакомых.

До несчастного случая, в корне изменившего его жизнь, Генри был умным, одаренным и симпатичным молодым человеком, и большинство из нас сочло бы, что это очень неплохое начало. Однако обстоятельства сложились так, что Генри смог по-настоящему проявить свою незаурядность. На каникулах они с друзьями поехали отдыхать, он нырнул в океан – и его жизнь изменилась в одну секунду.

Об истории Генри я узнала случайно. Я зашла на сайт регбийного клуба «Сарацины» лишь затем, чтобы выяснить, как правильно называется экипировка, которую упоминала в детективном романе, над которым работала. История Генри привлекла мое внимание, и, решив не нарушать традиции писателей-романистов, я бросила все и принялась читать куда более захватывающую историю, чем та, над которой работала.

Через пару недель мой друг и агент Нил Блэр принялся рассказывать мне историю молодого человека, который совсем недавно стал его клиентом. История показалась мне знакомой, и я тут же спросила: «Нил, ты, случайно, не о Генри Фрейзере?!»

Итак, сославшись на то, что у нас общий агент, я написала Генри письмо. Некоторое время мы общались с ним через интернет-мессенджер, а потом наконец встретились на первой персональной выставке Генри, посвященной его творческому пути от первых набросков до прекрасных, полностью законченных картин. В тот вечер он произнес речь, которая, я уверена, навсегда запомнится всем присутствовавшим. Его честность, скромность и бесстрашие, с которыми он описывал и сам несчастный случай, и то, как неожиданно сложилась его жизнь впоследствии, просто потрясли меня.

Я слежу за творчеством Генри в «Твиттере» и регулярно общаюсь с ним через «Дайрект месседж». Большинство людей реагирует на него так же, как я: с восхищением и некоторым благоговением. Однако иногда я с болью наблюдаю за тем, как ему приходится сталкиваться с реакциями другого рода. Одна женщина сказала ему, что произошедшее с ним – просто наказание за его собственную глупость, не надо было нырять в океан. Какой-то мужчина обвинил Генри в мошенничестве и спросил, как же он пользуется «Твиттером», если парализован.

От таких комментариев за версту разит страхом. Для того чтобы принять историю Генри, необходимо задуматься над сложностями и бедами, вызывающими у некоторых людей неподдельный ужас. Перекладывание вины за произошедшее на другого человека – это способ уйти от простой истины, состоящей в том, что жизнь любого из нас может очень резко измениться раз и навсегда, и мы ничего не можем с этим поделать.

Мы, люди, куда более хрупкие создания, чем нам хотелось бы думать. Судьба заставила Генри Фрейзера пройти ужасающе тяжелым путем, к которому просто невозможно подготовиться заранее. Ему пришлось искать способы вернуться к жизни, стоящей того, чтобы жить, и этот поиск показал, какой невероятной стойкостью, силой и мудростью обладает этот юноша. Он постоянно прикладывает усилия по работе над собой как на физическом, так и на ментальном уровне, по всем пунктам превосходя ожидания окружающих, собирает деньги на важные для него благотворительные мероприятия, с каждым новым рисунком и картиной он растет как художник.

А главное, Генри – живое доказательство того, что принятие сложившейся ситуации и стремление достичь чего-то большего не являются взаимоисключающими вещами. Многие ли из нас могут искренне сказать, что принимают свою текущую жизненную ситуацию и при этом проживают ее по максимуму? Вполне понятно, когда человек испытывает ярость по отношению к своим ограничениям, однако иногда мы используем собственные ограничения, чтобы избегать действий, чтобы не делать все от нас зависящее для самих себя, для других и для мира.

Генри по-прежнему остается умным, одаренным и симпатичным, но теперь он обрел более важное и куда более редкое качество: способность по-настоящему вдохновлять людей. Он крайне интересный человек, но не потому, что с ним произошла такая трагедия, а из-за того, что с ним происходит сейчас. Книга, которую вы держите в руках, – его последнее достижение, и никто из знающих Генри людей не сомневается, что этих достижений будет еще очень и очень много. Я искренне горжусь тем, что могу считать его своим другом.

Дж. К. Роулинг

1. One Brief Moment. В одно мгновение

Жизнь удалась. Первый год обучения в новой школе по двухгодичной программе предуниверситетской подготовки прошел на ура – регби, общение с друзьями, постоянное ощущение приключения и новые возможности, открывшиеся после переезда в Лондон. Когда мои новые друзья предложили мне вместе куда-нибудь поехать на летних каникулах, я согласился не раздумывая. У нас сложилась отличная компания, мы много времени проводили вместе и в школе, и после уроков, и на тренировках по регби, поэтому перспектива отдохнуть неделю в домике в солнечном Прайя-да-Луш показалась мне отличным способом отметить окончание учебного года.

Поездка с самого начала складывалась непросто, еще немного – и я бы никуда не поехал. На посадке – уже после того, как я сдал багаж и прошел досмотр, – сотрудник авиакомпании посмотрел на мой посадочный талон, потом на паспорт и сказал, что не пустит меня в самолет, так как срок действия моего паспорта истек. Мой багаж сняли с самолета, и я, повесив нос, вернулся на поезде в Хартфордшир, думая, что никакая Португалия мне не светит. К счастью, родители вошли в мое положение. Мы редко ездили за границу всей семьей, поэтому перед отъездом никому из нас даже в голову не пришло проверить, не истек ли срок действия моего паспорта. Уставший и расстроенный, я приехал домой и сказал маме, что, наверное, никуда не поеду, раз все получается так сложно. Но родители знали, как много для меня значит эта поездка, поэтому поступили так, как положено хорошим родителям. Папа взял отгул и отправился со мной в Ливерпуль – ближайший крупный город в двухстах милях от нашего дома, – где мы смогли быстро оформить мне новый паспорт, а мама в это время поменяла дату вылета, поэтому уже на следующий день я смог присоединиться к моим друзьям за ужином.

Мне действительно было очень важно поехать вместе со всеми. От природы я довольно застенчив и люблю проводить время в одиночестве, но к новой школе адаптировался быстро. Пойдя по стопам моего брата Уилла, после выпускных экзаменов я подал документы на спортивный грант на обучение в Далвич-колледже и год выступал за основную команду регби-15 крайним нападающим. Большинство моих друзей играли со мной в одной команде, и мне было очень важно, что меня приняли в компанию как на поле, так и за его пределами.

В Португалии я присоединился к ним всего на день позже. И хотя мне достался такой жесткий матрас, что с тем же успехом я мог бы спать на бетонном полу, вскоре я вместе с остальными погрузился в расслабленное времяпрепровождение: мы спали допоздна, завтракали, шли на пляж покидать мячик, загорали, купались и бездельничали, а потом возвращались на виллу и вместе готовили ужин. Мои друзья Маркус и Хьюго ездили в это место на побережье Альгарве уже несколько лет подряд, у них было много знакомых нашего возраста среди местных жителей и завсегдатаев курорта. По вечерам с кем-нибудь из их друзей мы отправлялись в Лагуш и возвращались домой под утро, пару раз даже на рассвете. Я впервые поехал за границу без взрослых и был намерен по полной наслаждаться каждой секундой – и днем и ночью.

На пятый день мы, как всегда, пошли на пляж поиграть в регби. В середине дня на пляже было много народу, родители загорали и купались, дети играли и бегали у воды. Солнце нещадно палило, стояла жара, и Рори с Маркусом побежали к морю, чтобы освежиться. Я уже ходил купаться и знал, как приятно погрузиться в прохладную воду в такую жару. Посмотрев им вслед, я почувствовал непреодолимое желание нырнуть и охладить перегревшееся на солнце тело, поэтому побежал догонять их, минуя детей, строивших песчаные замки у линии прибоя.

Я забежал в воду по пояс и нырнул точно так же, как делал уже сотни раз на той неделе. Однако на этот раз, погрузившись в воду, я ударился головой о дно. Открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь под поверхностью воды лицом вниз, руки безжизненно висят передо мной и я не могу пошевелить ничем, кроме шеи. Тишина под поверхностью моря звенела в ушах – самый ужасный звук из всех, когда-либо слышанных мной. Я не мог пошевелиться, не мог дышать, и хотя прошло всего несколько секунд, мне они показались вечностью. Я был напуган и совершенно беспомощен. В голове царил хаос, я отчаянно пытался задержать дыхание, чтобы остаться в живых. В какой-то момент я решил, что это конец.

До меня донесся голос Маркуса, который спрашивал, все ли со мной в порядке. Потом услышал крик Хьюго: «Фрейз, хватит прикалываться! Лови!» Рядом со мной на воду плюхнулся мяч. Мне нужно было сказать им, что я не шучу. Я смог слегка повернуть голову – крошечное движение, которое спасло мою жизнь и в корне изменило ее. Рот оказался над поверхностью воды, и я просипел: «Помогите!» Я услышал, как Хьюго что-то крикнул Маркусу, потом они вытащили меня из воды и положили на спину на песок. К этому времени подоспели уже все мои друзья, они стояли надо мной, не в силах скрыть охватившую их панику. «Простите, ребята, – с трудом произнес я, – кажется, я испортил вам каникулы…» Прежде чем они что-то ответили, я почувствовал, как кто-то взял меня за голову и попросил ни в коем случае не двигаться. Двое англичан – впоследствии выяснилось, что они бывшие тренеры по регби, – заметили, как меня вытаскивают из воды, и прибежали на помощь. Они подняли меня и очень осторожно подложили под меня доску для буги-серфинга, а потом накрыли полотенцами, потому что я трясся от холода. Один из них назвался Стюартом и, придерживая мою голову, спокойно и твердо сказал мне не паниковать, объяснил, что, возможно, это просто компрессионный перелом шейного позвонка и «скорая» уже в пути. Он спросил, могу ли я пошевелить правой рукой, – оказалось, что могу. Потом я узнал, что это были просто спастические сокращения мышц, происходившие совершенно неконтролируемым образом.

Самое интересное, что поначалу я и правда не паниковал. Все происходило словно в замедленной съемке. Я слышал шум моря, смех плескавшихся у берега детей, чувствовал лучи солнца на своем лице. Но уже через несколько минут я перестал ощущать что-либо и не мог напрячь ни одной мышцы, и вот тогда меня охватил ужас. Я одновременно увидел, что как ни в чем не бывало встаю на ноги, и в тот же момент оцепенел, поняв, что со мной происходит нечто очень, очень плохое.

Дальше все завертелось. Приехала «скорая», парамедики надели мне на шею фиксатор, положили на носилки и перенесли на другой конец пляжа, где уже ожидал вертолет, чтобы доставить меня в больницу. Друзья бежали рядом, я спросил, можно ли Маркусу поехать со мной, но парамедики оттеснили его в сторону. К этому времени я уже кричал от ужаса, потому что шоковое состояние еще не наступило, и если бы не одна из врачей, которая держала меня за руку и все время говорила со мной на мягком, ломаном английском, перелет дался бы мне совсем тяжело. Она повторяла, что я молодец, что я сам могу дышать, что меня отвезут в лучшую больницу в Лиссабоне, где мной будут заниматься лучшие доктора, и, что бы ни происходило, со мной все будет в порядке. С этого момента я начал узнавать, что доброта посторонних людей – совершенно потрясающая вещь.

Совсем как в медицинских телесериалах мои носилки вкатили в двери, где меня уже поджидали врачи. Женщина-парамедик попрощалась со мной и пожелала удачи. Когда она ушла, до меня вдруг дошло, что никто не знает, где я. Больше всего на свете я хотел, чтобы рядом оказались родители. Собравшиеся вокруг меня врачи все время переговаривались на португальском, я ничего не понимал и просто спросил, можно ли позвонить родителям. Но на это не было времени, меня срочно повезли на рентген. Это заняло всего несколько секунд, но на какое-то время я, видимо, все-таки потерял сознание, потому что следующее, что я помню, – как мне мажут лицо каким-то кремом, а затем вроде бы (потом оказалось, что так оно и было) вставляют в виски какие-то винты. Голову закрепили в большой металлической рамке наподобие нимба, которая удерживалась на системе ремней с грузами. Вытягивая таким образом мою шею, доктора надеялись, что выбитый четвертый позвонок встанет на место. Теперь оставалось только ждать и надеяться.

Мне очень не хватало родителей. Я понятия не имел, знает ли хоть одна живая душа, где я нахожусь. В то утро, поглощая на завтрак яичницу, я больше всего на свете волновался из-за результатов недавно завершившихся экзаменов – и вот я здесь, обездвиженный, весь в песке, на странной больничной койке и с двадцатикилограммовым грузом на шее. Наблюдая за секундной стрелкой часов, я уснул, один кошмар сменял другой, а потом пришла медсестра, которой поручили держать меня за руку.

Я об этом не знал, но в ту безумную ночь мои родители уже выехали ко мне. Один из медиков сказал моим друзьям, что с пляжа меня увезут в местную больницу в Портимане, и остаток дня они в панике искали меня повсюду и лишь потом, случайно столкнувшись с одним из парамедиков «скорой», узнали, что меня увезли в Лиссабон, за триста километров от Лагуша. В Лиссабоне четыре больницы, поэтому с помощью португальских друзей Маркусу и Хьюго наконец удалось выяснить, что я нахожусь в больнице Сан-Хосе. Потом они позвонили отцу Маркуса, врачу, который и сообщил ужасную новость моим родителям.

Приехав в больницу, родители сразу же попросили отвести их ко мне, но им сказали, что я «не готов», и проводили к хирургу, который тут же сообщил им, что у меня поврежден спинной мозг, что я никогда не смогу ходить или двигать руками и на всю жизнь останусь тетраплегиком. И по сей день я не могу даже представить себе, какой шок пережили мои родители. В нашу последнюю встречу я радостно вышел из дому, помахивая новым паспортом и предвкушая предстоящее путешествие. Я третий из четверых сыновей, и все мы с детства много занимались спортом и вели активный образ жизни. Кто-то уходил бегать, плавать или заниматься регби, кто-то, наоборот, возвращался. Мы вчетвером, так же как и мои мама и папа, всегда были полны энергии и находились в движении. Никто из нас долго не сидел на месте.

Позже – намного позже! – мама рассказала мне, что во время разговора с врачом папа впал в такой шок, что потерял дар речи, а она, наоборот, начала кричать. Через несколько секунд хирург, сохранявший присутствие духа во многом благодаря годам тяжелого профессионального опыта, сказал моим родителям, что настало время, когда я нуждаюсь в них как никогда раньше. Что с той самой минуты, как я увижу их, им придется собрать все силы и быть стойкими и позитивно настроенными, насколько это возможно. Не изображать радость и веселье, а быть спокойными, уверенными и, самое главное, сильными ради меня. Он посмотрел моей маме в глаза и произнес: «Миссис Фрейзер, сейчас вы нужны своему сыну как никогда раньше. У вас нет выбора. С этого момента вы должны быть сильной ради него».

Моя мама уже не впервые слышала такие слова. Много лет назад она со своей матерью оказалась в приемном покое вместе с тринадцатилетней сестрой, которая потеряла сознание от боли в связи с абсцессом головного мозга. Медсестра обняла ее мать за плечи и сказала ей: «Миссис Уоллес, возьмите себя в руки. Сейчас вы должны быть сильной». Эти слова были нужны моей бабушке, и, вспомнив об этом, моя мама поняла, что у нее действительно нет выбора. Она попросила, чтобы ее немедленно проводили ко мне.

Моим родителям не надо было объяснять, что я нуждаюсь в их поддержке. Они всегда любили меня безусловной любовью. Но им было крайне важно услышать, что их сила и позитивное отношение ко мне и к тому положению, в котором я оказался, с первой же секунды нашей встречи будут одним из важнейших факторов, помогут мне адаптироваться к новой ситуации и принять то, что со мной произошло, что именно от их реакции зависит то, какими будут ближайшие дни, месяцы и годы.

И все же, стоя у моей кровати, они продолжали плакать. «Мама, папа, мне так жаль! – сказал я, пытаясь быть сильным ради них. – Простите меня, я натворил глупостей».

Ни секунды не раздумывая, мама ответила: «Вовсе нет, Генри! Что бы ни случилось, мы со всем справимся вместе!» Услышав эти слова, я сразу понял, что не одинок. Что бы ни происходило дальше, родители будут рядом со мной. У меня нет слов, чтобы выразить, насколько важно было это услышать и понять, что мне не предстоит столкнуться с неизвестностью в одиночку. Ощущение поддержки в моменты кризиса – вот что дает человеку силы выдерживать то, что с ним происходит, минуту за минутой, и когда мои родители произнесли вслух то, что я всегда чувствовал и без слов, но сейчас просто мечтал услышать, я понял: это один из самых важных моментов моей жизни.

До этого времени я чувствовал себя относительно неплохо. Я был в ужасе, но на физическом уровне все было в порядке. Единственная боль, которую я испытывал до сих пор, как это ни странно при такой серьезной травме, была боль от шины Белера на голове. Температура и давление были в норме, несмотря на прикрепленные к моей голове грузы, я еще мог говорить. Возможно, это было связано с повышением уровня адреналина в момент шока, но вскоре после приезда родителей у меня быстро упал пульс и уровень кислорода в крови. Меня снова повезли на рентген, чтобы понять, как на меня влияет шина. К сожалению, я был в прекрасной физической форме из-за занятий регби. После сильного удара головой о дно накачанные мышцы шеи свело судорогой, и вытяжения не произошло ни на миллиметр. Из-за этого, а также из-за быстро падающего пульса меня отвезли в операционную, где хирург на протяжении семи часов пытался поставить позвонок на место. Но ему этого не удалось.

Настоящая тьма наступила после операции. Едва очнувшись от наркоза, я сразу понял, что моя жизнь необратимо изменилась. Я находился в совершенно ином состоянии, чем накануне. Через рот в горло вели две большие трубки. Я был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Другая большая трубка была вставлена в нос и вела в желудок. Через нее мне вводили специальное жидкое питание, поскольку сам я не мог ни есть, ни пить. К руке была присоединена капельница для внутривенного введения антибиотиков. Тогда я этого еще не знал, но у меня начались стафилококковая инфекция и пневмония.

Сначала я думал, что после травмы впал в панику, но только теперь понял, что такое настоящая паника. Страх и мрачные мысли полностью поглотили меня. Я был зол, мне отчаянно хотелось встать и уйти отсюда. Я не мог двигать руками и пальцами, изо рта и горла торчали бесчисленные трубки, и теперь я не мог говорить. Безумное внутреннее напряжение тут же повлияло на меня физически: у меня повысилась тревожность и начались панические атаки. От этого так сильно упал пульс, что с мониторов исчезли все показатели, и сердце остановилось. За следующую неделю я семь раз полностью терял сознание, аппараты начинали громко пищать, ко мне прибегали медсестры, однажды медсестра вернула меня к жизни, быстро ударив по горлу.

Сердце не выдерживало нагрузки, было ясно, что долго я так не протяну. Я смутно понимал, что для регулировки сердцебиения мне поставили кардиостимулятор. Коробочка стояла в изголовье кровати и оглушительно громко тикала. У меня началась лихорадка и горячка. В приступах ярости я хотел выползти из этого бесполезного тела и оставить его на кровати.

Следующие несколько дней были настоящим кошмаром. Я был серьезно болен, никакой возможности еще раз попробовать поставить на место позвонок и спасти меня от хронической травматизации не было, поскольку операция была бы слишком рискованной. Если бы не мои родители, я бы с радостью уснул и никогда бы не проснулся. Но они поддерживали меня, сидели рядом со мной часами, читали вслух, решали вместе со мной кроссворды и говорили, говорили, рассказывали истории, читали сообщения от моих братьев, родственников, друзей и их родителей, а также от других людей, узнавших о том, что со мной случилось. Мы разработали систему, с помощью которой я пытался объяснить, что хочу: родители показывали одну за другой буквы алфавита, а когда доходили до нужной, я издавал какой-то звук. Затем они начинали снова, потом еще раз и еще, записывали и произносили получившееся слово. Времени на «разговоры» у нас было более чем достаточно. Мне потребовалось сорок пять минут, чтобы подсказать им ответ на викторину о британских поварах – Джеймс Мартин. Поэтому я промолчал, хотя и угадал ответ на следующий вопрос – Энтони Уоролл Томпсон.

Я не устаю поражаться тому, как редко родители показывали мне, в каком стрессе и тревоге они пребывали, сидя у моей постели, отдавая мне свою любовь и поддержку. Много позже я стал расспрашивать их, и они рассказали, в каком ужасе находились в те дни в чужой стране, не говоря на местном языке, не зная, выживу ли я, переживая один кошмар за другим. Им пришлось бросить все, оставить младшего сына со старшими, уйти с работы и смириться с мыслью, что отныне их жизнь уже никогда не будет прежней. Их поведение в те дни говорит о том, насколько они оказались сильными личностями и крепкой парой, и я поражен тем, что произошедшее не сломило их. Это меня очень многому научило – научило тому, что благодаря любви других людей, кем бы они ни были, можно выдержать столкновение с тьмой и увидеть луч света в конце тоннеля.

Наконец температура упала, и я немного пришел в себя после психологической травмы. Выяснилось, что остается всего один шанс спасти мою шею – попробовать сделать операцию на спине. Я до сих пор помню яркий свет ламп, когда меня вкатили в операционную. Больничное крыло, в котором находилась моя палата, было оснащено по последнему слову техники, а вот остальная часть больницы располагалась в здании старинного монастыря. Когда меня везли по длинным коридорам, я подумал: «Если я очнусь и смогу встать, то никогда больше не буду принимать то, что у меня есть, как должное!»

Операция прошла успешно в том смысле, что на этот раз хирургам удалось поставить поврежденный позвонок на место. Теперь моей шее не грозили дальнейшие травмы, что было очень важно. Придя в себя, я не почувствовал никаких особенных изменений, состояние оставалось таким же, как раньше: температура, обездвиженность, неизвестность. Когда мои родители вышли из палаты, чтобы побеседовать с врачом, медбрат, следивший за показаниями приборов, сказал мне, что я больше никогда не смогу двигать руками и ногами, и тогда я подумал: «Что? Это полный бред!» Я не мог полностью осознать услышанного, в голове билось только одно: такого не может быть. Оглядываясь назад, я понимаю: таким образом я просто пытался защититься от ужаса, стоявшего за этими словами, превращая их в лихорадочный поток мыслей, затопивших мое сознание. Лишь намного позже я смог понять и принять то, что на самом деле означали эти слова.

Португальские врачи поставили на место мой позвонок, больше они в ближайшее время для меня ничего сделать не могли, поэтому мне оставалось набираться сил перед перелетом домой. Постепенно лихорадка и кошмары отступали, иногда мне удавалось выбраться из паники и тревоги более чем на несколько секунд, а сейчас, думая обо всем этом ужасе и страдании, я вспоминаю и радостные моменты – особенно как мы с папой смотрели запись финального матча чемпионата мира по регби 2003 года. По ночам, когда на отделении было тихо, а родители уходили поесть, я время от времени проваливался в короткое забытье и видел очень странные сны.