Текст книги "Земля теней"

– Как поживаете? – наконец, выдавил Генри. – Мне кажется, мы уже встречались раньше.

С этими словами он протянул девушке руку.

– Да, встречались, – застенчиво отвечала она тихим голоском, легко касаясь его крепкой загорелой руки своими нежными пальчиками. – Мы виделись, когда вы приезжали домой на Рождество.

– Да? Мне казалось, намного раньше, – пробормотал Генри. – Я был удивлен, что вы меня помните.

– Я редко и мало с кем вижусь, поэтому и не забываю! – улыбнулась девушка. – Кроме того, боюсь, это для вас прошло много времени – за границей, в новых неведомых краях – но для меня, почти не покидающей Монкс Лодж, все было словно вчера.

– Ну, да, вероятно! – промямлил Генри, а затем, стремясь переменить тему, добавил: – Боюсь, я был не слишком вежлив. Я принял вас за свою сестру. Не представляю, как можно читать в такой темноте, и меня всегда раздражает, что люди портят себе глаза. Если бы вы когда-нибудь постояли на ночной вахте в море, вы бы меня поняли.

– Я привыкла читать при любом свете, – отвечала Эмма.

– Вы, должно быть, много читаете?

– Мне больше нечем заняться. Видите ли, у меня нет ни братьев, ни сестер, вообще никого, кроме моего отца, но он по большей части занят собственными делами. Соседей у нас мало – по крайней мере, тех, с кем мне хотелось бы поддерживать отношения.

С этими словами она вновь залилась краской. Генри вспомнил, что Левинджеры считались чем-то вроде изгоев в здешнем обществе, и не стал развивать дальше эту тему.

– Что вы читаете?

– О, буквально все подряд. У нас хорошая библиотека, и я могу выбирать, хотя, пожалуй, предпочитаю интересные истории – особенно зимой, когда не хочется выходить из дома. Видите ли, мне нравится узнавать о человеческой природе и поступках, а книги дают такую возможность…

Внезапно она смолкла, потому что в комнату вошла Эллен. Выглядела она очень эффектно – в черном платье с глубоким вырезом, оттенявшем белизну ее шеи и плеч.

– О, мисс Левинджер, вы уже спустились вниз? – воскликнула она. – Неужели уже распаковали весь багаж? Как вы быстро одеваетесь! – тут она окинула гостью придирчивым взглядом. – Дайте-ка вспомнить: вы уже знакомы с Генри, или я должна представить вас друг другу?

– Нет, мы уже встречались раньше, – отвечала Эмма.

– О, да! Я вспомнила! Конечно, вы были здесь, когда брат приезжал в отпуск!

Генри мрачно улыбнулся и отвернулся, чтобы скрыть выражение своего лица. Эллен продолжала болтать:

– Никакого приема, конечно, не будет, даже если бы мы и захотели – да и приглашать некого. В это время года все в Лондоне, конечно. Единственный, кто остался в нашей глуши – это мистер Милуорд, думаю, мама его позвала. Ах! Вот и он!

Дворецкий распахнул двери и объявил:

– Мистер Милуорд!

Мистер Милуорд оказался высоким красивым молодым человеком с излишне вытаращенными глазами и покатым лбом; одет он был с максимальной изысканностью, которую позволяют вечерние костюмы англичан.

– Мне кажется, мы уже встречались раньше

Манеры у него были уверенные, себя он ценил весьма высоко, и потому его тон по отношению к тем, кого он считал ниже себя по положению или состоянию, балансировал на грани покровительственного и наглого. Говоря коротко, он был наглым и самовлюбленным типом, избалованным вниманием дам, желающих заполучить его в мужья себе или своим родственницам.

«До чего невыносим!» – подумал Генри, едва взглянув на вошедшего, и, забегая вперед, скажем, что дальнейшее знакомство с мистером Милуордом только укрепило его в этом мнении.

– Как поживаете, мистер Милуорд? – спросила Эллен, вложив в обычное приветствие чуточку больше тепла, чем требовалось. – Я очень рада, что вы смогли приехать.

– Благодарю, мисс Грейвз. Как поживаете вы? Мне пришлось телеграфировать леди Фишер, с которой я собирался ужинать сегодня на Гросвенор-сквер, и сказаться больным, чтобы не ехать в Лондон. Надеюсь, она не раскроет мой маленький обман.

– Разумеется! – с легкой иронией заметила Эллен. – Леди Фишер многое потеряла, а мы – приобрели, хотя я полагаю, что вы нашли бы Гросвенор-сквер куда более интересным местом, чем Рошем. Однако позвольте представить вас моему брату, капитану Грейвзу, и мисс Левинджер.

Мистер Милуорд удостоил Генри кивка, а затем повернулся к Эмме и сказал:

– Здравствуйте, мисс Левинджер! Наконец-то мы встретились. Я был страшно разочарован, не встретив вас в декабре, когда навещал Кринглтон-Парк. Как поживает ваша матушка, леди Левинджер? Излечилась ли она от невралгии?

– Боюсь, здесь какая-то ошибка! – сказала Эмма, заметно робея под натиском этого бесцеремонного человека. – Я никогда в жизни не бывала в Кринглтон-Парке, а моя мать, миссис Левинджер, скончалась много лет назад.

– О, правда? Прошу прощения! Я принял вас за мисс Левинджер из Кринглтона, наследницу громадного состояния, с которой мы познакомились в Италии. Понимаете, я отлично помню, как леди Левинджер говорила, что никаких других Левинджеров не существует.

– Боюсь, что я – живое опровержение этому утверждению леди Левинджер! – ответила Эмма, вспыхнув, и отвернулась.

Эллен, кусавшая губы от досады, уже собиралась вмешаться в этот опасный разговор, но тут открылись двери, и в комнату вошли мистер Левинджер, сэр Реджинальд и леди Грейвз. Генри воспользовался возможностью пожать руку мистеру Левинджеру, чтобы немного изучить его внешность – и тут же понял, что это желание взаимно.

Мистеру Левинджеру было лет шестьдесят, но выглядел он намного старше. То ли в результате несчастного случая, то ли из-за ревматизма он так сильно хромал на правую ногу, что принужден был всегда ходить с тростью. Седина еще лишь тронула его волосы, однако слабое здоровье иссушило и скрючило его тело.

– Я сделал вывод, что соображаете вы не очень быстро

При взгляде на него Генри вполне мог поверить, что лет двадцать пять назад это был один из самых красивых мужчин в округе. И сейчас темные и угрюмые глаза мистера Левинджера были полны живого огня; лоб был высок и чист, черты лица безупречны. Это был человек, на которого возраст, казалось, обрушился внезапно и преждевременно – человек, сгоревший еще в молодости и теперь оставшийся лишь обугленным остовом самого себя, хоть и с пылающим до сей поры огнем в сердце.

Мистер Левинджер приветствовал Генри несколькими безукоризненно вежливыми фразами, представлявшими разительный контраст с вульгарной речью мистера Милуорда. Затем он предложил руку леди Грейвз, поскольку в этот момент дворецкий объявил, что обед подан. Следуя за ними, рука об руку с мисс Левинджер, Генри обнаружил, что ему весьма интересно – необычное для него состояние – кем был и чем занимался этот человек в юности, до того, как объявился в Брэдмуте и устроил свою судьбу, женившись на дочери своего домохозяина.

– Ваш отец служил в армии? – спросил он у Эммы, пока они неторопливо шли по длинному коридору. – Простите меня за столь прямой вопрос, но у него выправка военного.

Внезапно Генри почувствовал, что его слова встревожили Эмму.

– Я… не знаю… не думаю. Я слышала, как он рассказывал о Крыме – так, словно сам участвовал в боях, но он никогда не рассказывал о своей юности.

Все вошли в столовую, после некоторой суматохи заняли свои места – и разговор на время прекратился…

Глава VI
Мистер Левинджер предполагает

За ужином Генри оказался между мистером Левинджером и его дочерью. Вполне естественно, что он попытался завязать с девушкой беседу, но быстро обнаружил, что из-за своей стеснительности, или по какой-то другой причине Эмма не имеет никакого желания вести разговор, довольствуясь лишь односложными ответами на вопросы Генри.

Несколько разочарованный, Генри решил обратить свое внимание на отца девушки, и вскоре выяснилось, что мистер Левинджер – самый интересный и блестящий собеседник, которого только можно вообразить. Он мог с легкостью говорить на любую тему, причем какого бы вопроса ни касался – всюду демонстрировал прекрасную осведомленность, что было особенно примечательно в человеке, последние два десятка лет ведущем жизнь отшельника. В какой-то момент разговор перешел к обсуждению археологии – по странному совпадению Генри искренне интересовался некоторыми ее разделами, в частности – кремневыми орудиями древних обитателей Восточной Англии. Оказалось, что мистер Левинджер является обладателем одной из лучших из существующих ныне коллекций – наряду с коллекциями уникальных золотых украшений и оружия древних бриттов, данов и саксов.

Тема оказалась настолько интересной для обоих собеседников, что еще до окончания обеда Генри получил и с благодарностью принял приглашение посетить Монкс Лодж и провести там пару дней, чтобы лично осмотреть древние сокровища – причем на этот раз приглашение делалось без всякой задней мысли.

В тишине, последовавшей по завершении этого приятного разговора, Генри расслышал, как мистер Милуорд старается разговорить мисс Левинджер.

– Мисс Грейвз говорила мне, что вы… эээ… живете в том прелестном старинном доме под… эээ… Брэдмутом… эээ… в этом приюте призраков…

– Да, мы живем там, если вы имеете в виду Монкс Лодж, – отвечала Эмма. – Это действительно старинная постройка, монахи укрывались там во время чумы, потом она была логовом контрабандистов, но вот о призраках я никогда ничего не слышала.

– О, умоляю, не лишайте меня иллюзий, мисс Левинджер! Я как-то проезжал мимо вашего дома вместе с вашими соседями, Марчемами, и вдовая леди Марчем – та, что носит очки – уверяла меня, что однажды видела призрак священника, который гнался за монахиней в сером… Или монахиня в сером гналась за священником, что кажется мне куда более вероятным. Я уверен, леди не могла ошибаться! Она никогда раньше не была замечена в увлечениях спиритизмом и всяким таким… разве только ее возраст…

– Леди Марчем, возможно, и видела призраков, но я – нет! – отвечала Эмма.

– О, я не сомневаюсь, что она видела – она всегда всё видит. Вы же знаете ее, разумеется? Добрая старая душа…

– Мы встречались с леди Марчем, но я ее не знаю.

– Не знаете леди Марчем?! – с подчеркнутым изумлением возопил мистер Милуорд. – Да это все равно, что плыть по Северному морю и не знать Северного моря! Леди Марчем в буквальном смысле слова окружает вас, как и Северное море! Я вас не понимаю, мисс Левинджер.

– Я хотела сказать, что не имела чести быть представленной леди Марчем, – смущенно откликнулась Эмма.

«Если этот парень не заткнется, я сам его заткну!» – подумал Генри, пребывая в тихой ярости.

– Вот как? Вы не повздорили с ней, нет? – продолжал безжалостно допытываться Милуорд. – Знаете, на вашем месте я бы не стал так рисковать, она очень опасный враг! Кроме того, это же ужасно неловко – не быть представленной той, с кем видишься буквально в каждом доме по соседству…

Эмма в отчаянии оглянулась, и пока Генри задавался вопросом, как лучше вмешаться в разговор, не давая воли собственному темпераменту, который уже поднимал голову, мистер Левинджер вежливо извинился – и заговорил необыкновенно звучным и резким голосом:

– Возможно, вы позволите мне кое-что объяснить, мистер Милуорд? Я инвалид и отшельник. Дочь моя живет той же жизнью, что и я. Я не имел чести быть представленным ни леди Марчем, ни всем остальным достойным леди и джентльменам, о которых вы соизволили упоминать. Я понятно выразился?

– О, вполне!

– Я очень этому рад, мистер Милуорд, поскольку, исходя из того, что я слышал до сих пор, я сделал вывод, что соображаете вы не очень быстро.

В этот момент леди Грейвз с некоторой поспешностью поднялась и вышла из комнаты, за ней последовали мисс Левинджер и Эллен. Сэр Реджинальд завязал разговор с мистером Левинджером, предоставив мистера Милуорда в распоряжение Генри.

– Я сделал вывод, что соображаете вы не очень быстро

– Вы мне можете объяснить, что это с нашим другом? – тихо спросил мистер Милуорд. – Он, кажется, весьма обидчив, этот старик. Я и подумать не мог, что можно найти нечто оскорбительное в предположении, будто его дочь знакома с леди Марчем.

– Возможно, вы просто были излишне настойчивы? – сухо сказал Генри. – Я не очень хорошо знаком с мистером Левинджером, хотя мой отец знает его всю жизнь, но, насколько мне известно, он – богач, который по тем или иным причинам много лет ведет весьма уединенный образ жизни.

– О, Господи! Теперь я понял! – шепотом воскликнул Милуорд. – Это тот самый человек, который был страшно популярен в этих краях во времена молодости наших матерей! Потом он женился на дочке разбогатевшего трактирщика, или что-то такое… в общем, все соседи от него отвернулись. Конечно, я допустил жуткую бестактность, признаю. Мне ужасно жаль, на самом деле я никак не хотел ранить чувства его дочери.

– Я очень рад это слышать! – грубовато откликнулся Генри. – Не хотите ли выкурить по сигарете?

Остаток вечера прошел довольно тихо, даже – чересчур тихо, особенно для Эммы, которая после всех переживаний забилась в угол гостиной, укрывшись за огромным фотоальбомом. Эллен, раздраженная сценой, оскорбившей ее чувства и разбудившей сословную гордость, довольно ядовито острила в адрес своего кавалера, а тот заметно трепетал при виде ее неудовольствия. Мистер Левинджер с некоторым удивлением отметил, что этот записной болтун, мистер Милуорд, явственно побаивается юной леди, за которой ухаживает…

Наконец, вечер подошел к концу. Мистер Милуорд удалился к себе домой, в Апкотт-Холл, находившийся по соседству с Рошемом, сообщив на прощание, что надеется увидеть всех завтра во время дневной службы в церкви; Генри тут же решил, что не пойдет в церковь ни за какие деньги.

Затем сэр Реджинальд и леди Грейвз отправились спать, за ними последовали Эллен и Эмма, но когда Генри объявил о своем намерении выкурить на сон грядущий трубочку в библиотеке, мистер Левинджер изъявил желание присоединиться к нему.

Сперва разговор зашел о мистере Милуорде – и Генри отозвался о нем без намека на симпатию.

– Вы не должны так строго судить его, – задумчиво сказал Левинджер в ответ. – Я повидал много таких людей… в свое время. В глубине души он неплохой парень – просто непомерно богат, да к тому же единственный ребенок, избалованный донельзя вниманием женщин. Ему нужно набить пару-другую шишек – и он выправится. С большинством из нас так и происходит. И если я не ошибаюсь – многозначительно добавил мистер Левинджер – в этом доме есть одна юная леди, которая отлично знает, как с ним управляться. Впрочем, возможно, вы считаете, что это не мое дело…

Генри был несколько озадачен намеком, хотя и догадывался, что речь идет об Эллен. Он понятия не имел, какие отношения существуют между его сестрой и Милуордом, а ему самому молодой джентльмен не понравился до такой степени, что он и не подумал о возможности существования этих самых отношений… Однако замечание мистера Левинджера дало ему возможность перевести разговор на самую больную тему – и Генри сделал это немедленно, со свойственной ему прямотой и искренностью.

– Из всего, что я узнал, вернувшись домой, похоже, мистер Левинджер, что все наши дела в значительной степени зависят от вас, – тут он немного поколебался и решительно продолжил: – Я не знаю… хотите ли вы говорить об этом сейчас. Наверное, это не слишком вежливо и нарушает законы гостеприимства, хотя, если я правильно понимаю наше положение – это мы, скорее, пользуемся вашим гостеприимством, чем вы – нашим.

Мистер Левинджер слабо улыбнулся, услышав столь оригинальную трактовку ситуации.

– Разумеется, поговорим, капитан Грейвз! – отвечал он. – И давайте сразу покончим с этим. Я чрезвычайно рад, что вы вернулись домой, потому что, между нами говоря, брат ваш не был деловым человеком, и мне не хочется тревожить сэра Реджинальда разговорами о делах. Ведь я прав? Вы имеете в виду ипотеку на Рошем, которая принадлежит мне?

Генри кивнул, и мистер Левинджер продолжил:

– Я расскажу вам, как обстоят дела – очень коротко.

После этого он приступил к изложению финансовых деталей положения поместья, с которыми мы уже знакомы в общих чертах – и нам этого вполне достаточно.

Когда мистер Левинджер закончил, Генри сказал:

– Выходит, положение дел даже хуже, чем я думал. Ясно, что мы полные банкроты, и единственное, что меня в этой связи интересует, мистер Левинджер, – добавил Генри с некоторым раздражением, – так это то, как вы, деловой человек, позволили всему этому зайти так далеко!

– Разумеется, я рискую, капитан Грейвз! – отвечал Левинджер. – Это ведь я могу потерять деньги, а не ваша семья.

– Простите, но есть и другая сторона этого вопроса. Мне кажется, что мы не просто нищие – мы неплательщики, или что-то в этом роде. Ведь даже если мы завтра распродадим все до последней чашки, то все равно не сможем выплатить вам все деньги, не говоря уж о других возможных долгах. Честно говоря, мне трудно простить вам, что вы довели моего отца до такого положения, пусть даже он сам виноват не меньше и позволил вам сделать это.

– В ваших словах есть кое-что… вы говорите с точки зрения безупречно честного человека, хотя этот аргумент никогда не был для меня решающим, – сухо заметил Левинджер. – Тем не менее позвольте мне развеять отчасти ваши подозрения: последний заем в десять тысяч, который, без учета процентов, вполне окупил бы мои потери, если бы был выплачен, согласно договоренности, сегодня, был сделан даже без ведома вашего отца. Если вам угодно знать истинное положение дел – я дал его по настоятельной и отчаянной просьбе вашего брата Реджинальда, который и заявил, что эта сумма необходима для спасения семьи от немедленного банкротства. Мне больно говорить о том, что я узнал позже… это сам ваш брат нуждался в деньгах, и лишь ничтожная их часть попала в карман сэра Реджинальда.

Генри молча встал и, повернувшись спиной, сделал вид, что набивает трубку. Он не осмеливался говорить – ибо боялся произнести слова, которые нельзя адресовать умершим, а кроме того, не хотел показать стыд, написанный у него на лице.

Мистер Левинджер правильно расценил это телодвижение. Он не стал больше говорить о Реджинальде и продолжил:

– Вы, капитан Грейвз, обвиняете меня в том, что я действовал не так, как должен действовать деловой человек; в том, что я сбиваю с пути слабые натуры. Ну, в некотором роде я деловой человек – но я не ростовщик, и вполне возможно, что у меня были иные мотивы, чтобы поступить вопреки собственной выгоде. Давайте вообразим чисто гипотетически…

– Я расскажу вам, как обстоят дела

Предположим, что когда-то, много лет назад один молодой человек, обладатель благородного происхождения, привлекательной внешности и внушительного состояния, однако плохо образованный и не слишком обремененный принципами, оказался в рядах одного из самых привилегированных и дорогостоящих гвардейских полков.

Предположим, что этот молодой человек – как и многие молодые люди до и после него – вел экстравагантную жизнь, полную разгула и разврата, и очень скоро промотал все средства, которыми обладал. Со временем он просто не мог не начать играть – в попытках добыть достаточно денег. Иногда он выигрывал – но закончилось все тем, что его объявили злостным неплательщиком, ибо он был не в состоянии оплатить свои долги на скачках, а в карты задолжал столько, что и сказать страшно.

Все суровые слова, обращенные к этому молодому человеку, были справедливы. Офицеры, его сослуживцы, вероятно, назвали его мошенником, памятуя его странные и лживые оправдания, а люди посторонние и вовсе называли его вором. Военная карьера этого воображаемого молодого человека была стремительно и позорно окончена, он был обесчещен, он был банкрот, изгой, его нельзя было считать джентльменом – и у него не оставалось иного пути, как только тот, который проделывает пуля, попав в голову. Вполне возможно – предположим, что так и было – этот молодой человек, находясь в совершенном отчаянии, лишенный чести, веры и религии, мог решиться на этот страшный шаг. Возможно, он уже почти совершил его – когда неожиданно нашел друга, хотя полагал, что все друзья отвернулись от него.

И вот последнее наше предположение: могло ли быть так, чтобы этот друг на глазах нашего молодого человека сжег бы все долговые расписки, а затем убедил бы его отказаться от безумного замысла самоубийства; что этот друг помог уладить дела или скрыться от других кредиторов; и, наконец, когда молодой человек, уже живущий под другим именем, был почти забыт теми, кто его когда-то знал, именно этот друг помог ему начать новую жизнь.

Скажите, капитан Грейвз – разве не чувствовал бы этот несчастный молодой человек себя в неоплатном долгу перед тем другом?

Мистер Левинджер начал свой рассказ «о странном случае» довольно тихим голосом, в своей обычной сдержанной манере, однако постепенно чувства овладели им – настолько, что даже несмотря на свою хромоту, он поднялся со стула и, опираясь на свою черную трость, стал расхаживать по комнате; голос его также изменился, зазвучал громко и ясно, выдавая истинные эмоции рассказчика. Достигнув кульминации рассказа и задавая последний свой вопрос, он остановился прямо напротив Генри, с силой оперся на трость и посмотрел тому прямо в лицо своими пронзительными темными глазами.

– Конечно, чувствовал бы! – тихо ответил Генри.

– Конечно, чувствовал бы, – эхом откликнулся мистер Левинджер. – Капитан Грейвз, я рассказал вам историю моей жизни, и тем другом, что спас меня, был ваш отец.

Он остановился прямо напротив Генри

Я не скажу, что это вся моя история целиком, ибо есть вещи, о которых я не могу и не стану говорить, но все же большая ее часть – и это более того, что известно любому из ныне живущих, исключая сэра Реджинальда. Простив мне мои долги и мои грехи, ваш отец увидел во мне добрую, светлую половину – и тем самым вытащил меня из смертоносного болота, позволив начать жизнь заново. Когда я появился в этих краях – никому не известный странник – он нашел мне занятие, он помог открыть агентство по недвижимости, которым я и занимался до тех пор, пока нужда в нем не отпала. Я рассказал вам все это отчасти потому, что вы – сын своего отца, отчасти же – потому что я следил за вами и вашей жизнью с самого детства и знаю, что вы – человек чести и самых строгих принципов, который никогда не использует мои слова против меня.

Повторюсь: я не рассказал вам всего, ибо даже начав новую жизнь, я не стал, тем не менее, святым. Человек, столько лет позволявший своим страстям управлять его жизнью, не может исправиться в один миг, капитан Грейвз. Однако я верю, что вы не станете думать обо мне хуже, чем я того заслуживаю – мне было бы больно утратить расположение хорошего и честного человека. В конце концов, я выполнил то, что должен был – хотя для этого мне и пришлось позаимствовать средства моей дочери, а также превозмочь собственную скупость – я вернул все те деньги, что был когда-то должен, либо моим кредиторам, либо их наследникам; месяц назад я выполнил последнее и самое тяжкое обязательство. Теперь, капитан Грейвз, вы, вероятно, поймете, почему я давал высокие кредиты под залог недвижимости Рошема, чья цена гораздо ниже. Ваш отец давно забыл или, скорее, не думал о прошлом, считая, что у нас просто деловое соглашение. Вы же знаете теперь истинную причину.

– Благодарю вас! – сказал Генри. – Разумеется, я сохраню вашу тайну. Не мне судить поступки других людей, и я надеюсь, вы извините мою недавнюю несдержанность. Вы были необычайно щедры к моему отцу… но даже теперь я не могу считать, что это пошло ему во благо; во всяком случае, я уж точно не понимаю, как это может помочь нам в нынешнем нашем положении. Деньги принадлежат вам или вашей дочери… – тут Генри показалось, что мистер Левинджер едва заметно поморщился? – и так или иначе, долговые обязательства должны быть выполнены. Я вполне понимаю, что вы не хотите нашего банкротства, но ведь просрочены даже выплаты процентов, не говоря уж об основных взносах, а у нас нет ни пенни. Что же делать?

Мистер Левинджер сел и некоторое время думал, прежде чем ответить. Затем он заговорил.

– Вы затронули больное место. Деньги принадлежат Эмме, почти все, потому что все, что принадлежало мне, пошло на оплату моих собственных долгов и обязательств. Я не имею права быть щедрым за счет состояния моей дочери. Недавно я назначил ей опекуна и попечителя – солидного и уважаемого адвоката, чье имя не имеет значения, и он весьма озабочен как раз вопросом ипотеки или, по крайней мере, выплатой процентов по ней. Будь это мои собственные деньги, я бы ни за что не побеспокоил вашего отца, поскольку нам, по счастью, вполне хватает на скромную жизнь, к которой мы привыкли – но увы, это деньги Эммы…

– Именно так! – кивнул Генри. – И потому я снова спрашиваю вас – что нам делать?

– Делать? В данный момент – ничего. Пусть пройдет время, капитан Грейвз, лишние полгода вряд ли будут иметь большое значение. Если выхода не будет – что ж, дочь моя потеряет эти деньги; в конце концов, ни она, ни ее будущий муж не смогут обвинить меня в этой потере. Когда эта ипотека только начиналась, все было совсем иначе, кто же мог предвидеть, что земля так сильно упадет в цене? Пусть дела идут своим чередом, это странный мир, и в нем происходит много всего неожиданного. Откуда нам знать, быть может, через полгода Эмма будет мертва… или попадет в такие обстоятельства, что необходимость в выплате ипотеки отпадет сама собой…

Мистер Левинджер запнулся на мгновение, словно раздумывая, разумно ли говорить то, что явно вертелось у него на языке. Затем, передумав говорить, он поднялся, взял свечу, тепло простился с Генри и захромал к дверям.

После его ухода Генри набил еще одну трубку и погрузился в глубокие раздумья. Мистер Левинджер был для него загадкой: он привлекал и располагал к себе, он был интересен – и все же Генри не мог ему полностью доверять. Даже открывшись перед Генри, он все же не решился рассказать всю правду о себе. Так же обстояло дело и с его щедростью к сэру Реджинальду: да, он был щедр… но за счет средств своей дочери. Так же – со старыми долгами, он заплатил их, «одолжив» у Эммы.

Генри был по натуре прямолинеен: с его точки зрения, характер мистера Левинджера представлял собой любопытную смесь, и пока Генри не мог составить о нем безоговорочно положительного мнения.

От отца мысли Генри плавно перетекли к дочери. Странно, что она не произвела на него почти никакого впечатления во время прошлой встречи, полтора года назад. Либо она сильно изменилась… либо сам Генри научился лучше оценивать людей. Разумеется, теперь она произвела на него впечатление, о да! Было что-то поразительное в этой хрупкой девочке с льняными волосами, чья внешность напоминала рождественскую розу. Казалось странным, что такое дитя могло родиться у матери из простонародья, какой была покойная миссис Левинджер. Эмма Левинджер была похожа на аристократку. Кроме того, ей вполне хватало и интеллекта, и достоинства – то, как она противостояла наглому и беспардонному мистеру Милуорду, вполне это доказывало.

И об этой девушке Эллен говорила, что она уже «наполовину влюблена» в него… Абсурд! Кроме того, Генри отталкивала мысль о финансовых затруднениях семьи, тесно связанных с Эммой Левинджер, и он противился собственным ощущениям.

Тем не менее, когда Генри Грейвз последовал примеру мистера Левинджера и отправился спать, тихий голос в его сердце шепнул, что вообще-то жертва во имя семьи могла быть куда более тяжкой…