Текст книги "Земля теней"

В то же утро Эллен отправилась в двуколке к Левинджерам в Монкс Лодж, а по дороге решила заехать в Брэдмут, в «Корону и Митру», чтобы узнать последние новости о Генри. Оставив двуколку у дверей гостиницы, Эллен забежала на минутку в комнату своего брата и обнаружила, что он сидит, опираясь на подушки, а рядом с ним сидит Джоанна и читает ему; что хуже всего – читает стихи! Против поэзии вообще Эллен ничего не имела, но ей был хорошо известен рассказ о Паоло и Франческе, и она понимала: если юноша и девушка начинают вместе читать стихи – между ними что-то есть!

– Доброе утро, Генри! – сказала Эллен. – Боже мой, дорогой! Что ты делаешь?

– Доброе утро, Эллен! – отвечал Генри. – Я наслаждаюсь стихами, которые читает мне Джоанна – у нее это чудесно выходит.

Эллен не удостоила Джоанну даже взглядом, а та встала при ее появлении, держа книгу в руках.

– Я и понятия не имела, что ты тратишь время на такую ерунду, особенно по утрам, когда твоя комната еще даже не прибрана. Однако забудем о поэзии. Я приехала спросить, как твои дела, а также сообщить, что я обедаю у Левинджеров. Ты ничего не хочешь им передать?

– Ничего особенного, – сказал Генри с едва заметным ожесточением. – Передай мою искреннюю благодарность мисс Левинджер за ее записку, фрукты и цветы, которые она мне прислала.

– Очень хорошо, тогда я поеду – не хочу, чтобы лошадь застоялась. До свидания, мой дорогой, я загляну на обратном пути! – и Эллен ушла, не дожидаясь ответа.

– Я хотел спросить у нее, как здоровье отца! – сказал Генри. – Но она не дала мне ни единого шанса… Что ж, теперь, когда буря миновала, продолжайте, Джоанна.

– Нет, сэр, извините… не думаю, что мне стоит продолжать читать вам стихи.

– Почему же? Я глубоко заинтригован. Мне кажется, лет двадцать прошло с тех пор, как я слышал о Ланселоте и Элейн, – и он с улыбкой посмотрел на девушку.

– Потому что… потому что мисс Грейвз не хочет, чтобы я читала вам стихи, и я осмелюсь сказать – она совершенно права! – выпалила Джоанна, отчаянно краснея. – Не моего ума это дело – стихи. Только вот насчет уборки она зря, неправда это – вы же сами видели, как я вытирала пыль после того, как тетя ушла!

– Моя дорогая девочка, не расстраивайтесь! – отвечал Генри с теплотой, которой, быть может, и сам не ожидал от себя. – Я не привык, чтобы моя сестра или кто угодно указывали мне, кому следует читать мне стихи, а кому не следует – и этого не будет. Но вы сильно расстроились, мне кажется. Уверяю вас, это совершенно излишне. Давайте-ка пойдем на компромисс: стихов сегодня больше читать не будем, а почитаем «Таймс»!

Тем временем Эллен катила в своей двуколке по берегу, направляясь в Монкс Лодж, куда и прибыла через каких-то полчаса.

Монкс Лодж, причудливый старинный дом красного кирпича, был построен во времена Тюдоров. С трех сторон его окружали ряды мрачных шотландских елей, а с восточной стороны прямо перед домом был разбит газон, однако не слишком широкий: не более ста ярдов. Таким образом, из всех окон с этой стороны дома открывался великолепный вид на океан.

Позади дома был разбит сад, старомодный и прекрасный, однако на газоне перед домом не было ни цветочка, ни куста, ни деревца, поскольку жестокие восточные шторма и соленые брызги, достигавшие вершины утеса, не позволили бы выжить здесь ни одному растению.

Эллен сошла с двуколки, и слуга провел ее в сад, где она нашла Эмму, сидящую за чтением или делающую вид, что читает, в тени кедра; день был жарким и тихим.

– Как мило с вашей стороны было приехать, Эллен! – воскликнула девушка, вскакивая. – И так рано!

– О, это не было такой уж большой жертвой, дорогая моя! – рассмеялась Эллен, нежно целуя Эмму. – Так приятно сбежать от всех в это восхитительное место и провести несколько часов в тишине. Я с нетерпением ждала этого визита всю неделю. Что касается моей домашней жизни – вся она ныне состоит из болезней и разговоров о них. Ничего интересного.

– Но как же так? Ведь вы помолвлены! – удивилась Эмма.

– Даже в помолвке есть свои недостатки, что однажды, без сомнения, обнаружите и вы, – слегка пожав плечами, отвечала Эллен. – Эдуард, бесспорно, лучший и драгоценнейший из мужчин, но иногда он слишком… старается. Он слишком ласков, слишком внимателен ко мне – а ведь вам известно, что характер у меня независимый. Я не хочу, чтобы за мной повсюду ходили и ворковали, словно нянька за малым ребенком.

– Возможно, после свадьбы он перестанет это делать, – с некоторым сомнением в голосе отозвалась Эмма.

Она никак не могла представить свою прекрасную и грозную подругу – иногда нежная Эмма признавалась себе, что Эллен выглядит даже чересчур… внушительно – в качестве объекта нежного воркования и постоянного трепетного внимания.

– Надеюсь на это! – решительно ответила Эллен. – Кстати, я только что заезжала к Генри и нашла его в полном восторге, сжимающим вашу записку в одной руке и розы – в другой. Он просил меня передать вам самые добрые пожелания и сказать, что он очень тронут вашим вниманием…

– Это были лилии! – тихо сказала Эмма, глядя себе под ноги.

– А? Ну, я и говорю – лилии. Я хотела сказать – лилии, а сказала почему-то – розы! – невинным тоном прощебетала Эллен. – Кстати о лилиях: вы выглядите немного бледной, моя дорогая.

– Я всегда выгляжу бледной, Эллен, а в последнее время, как и вы, очень беспокоюсь…

– Ба! Да кто же может побеспокоить вас в этом Эдеме!

– Никто. Это все мои собственные мысли. Наверное, даже Ева чувствовала беспокойство в своем Эдеме после того, как съела то яблоко…

Эллен улыбнулась и покачала головой.

– Я не так умна, как вы, я не понимаю притчи. Если вы хотите моего совета – опуститесь до моего уровня и говорите прямо.

Эмма повернулась и медленно вышла из тени кедра в золотой поток солнечного света. Очень медленно прошла она по дорожке, засыпанной гравием, вдоль цветущих розовых кустов, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться особенно пышным цветком.

«В этом белом платье она больше похожа на бабочку, чем на живую женщину! – подумала Эллен, с любопытством наблюдая за девушкой. – Не удивлюсь, если она поплывет по воздуху и растает в солнечных лучах… Однако на солнце слишком жарко, я за ней не пойду, пожалуй. Если ей есть что сказать, она сама вернется».

Она оказалась права. Постояв в конце аллеи, Эмма повернулась и пошла, вернее поплыла, обратно к кедру.

– Я буду говорить прямо, хотя сначала не могла решиться на это. Мне стыдно за себя, Эллен, мне так стыдно, что иногда хочется убежать на край земли, чтобы никто меня больше не увидел.

– Но почему, дорогая моя? – спросила Эллен. – Какое ужасное преступление вы совершили, что так раскаиваетесь?

– Не преступление, а глупость – говорят, что это еще хуже. Непростительную глупость. Вы знаете, о чем я: о словах, которые я произнесла в тот вечер, когда ваш брат был при смерти. Вы, должно быть, слышали их.

– Да, я их слышала, и теперь, когда Генри больше не грозит смерть, они радуют меня больше, чем любые слова, которые я когда-либо от вас слышала. Я бы очень хотела, чтобы между вами с Генри возникло нечто серьезное – и я уверена, что так и будет, особенно зная о ваших истинных чувствах.

– Вас они радуют – меня же мучает каждое воспоминание о них! – отвечала Эмма, заламывая свои белоснежные тонкие руки. – О! Как я могла быть столь бесстыдной, чтобы заявить во всеуслышание о моей любви к человеку, который никогда не сказал мне ни одного нежного слова, который, вероятно, смотрит на меня с полным безразличием или даже с неприязнью! И хуже всего то, что я даже не могу извиниться и взять их обратно, не могу назвать их чепухой, произнесенной в момент страшного волнения – не могу, ибо это правда, ужасная правда, вырвавшаяся из моего сердца; правда, которую я не могла удержать. Я люблю его, я любила его с того дня, как впервые увидела, почти два года назад, я всегда буду любить его – и потому я опозорена!

– Эмма, я действительно не понимаю, что в этом ужасного. Девушка влюбилась в мужчину – вы не первая, с кем такое произошло.

– Нет-нет, в самой любви нет ничего постыдного. До тех пор пока я держала ее в секрете, она была чудом, светом, который освещает всю мою жизнь. Но я раскрыла тайну, я выставила любовь на всеобщее обозрение, я опозорила ее – и себя. То, что я сама тогда едва не умерла от горя и ожидания самого худшего – не в счет, это не оправдание. Говорю вам: я опозорена.

Для девушки со столь возвышенной душой и безупречным умом эти слова были естественны – но Эллен понимала Эмму не больше, чем если бы та вдруг заговорила на иврите. В глубине души она не колеблясь обозвала Эмму высокопарной маленькой идиоткой… но как ответить ей потактичнее – не знала и потому ограничилась тем, что глубокомысленно кивнула и изобразила на лице сочувствие. Эмма не обратила на это особого внимания и продолжала:

– Что меня более всего мучает… вам я могу сказать, вы женщина, и вы поймете меня… больше всего я боюсь мысли, что эти бесстыдные слова могли каким-то образом дойти до ушей вашего брата. Их слышали трое – вы, леди Грейвз и мой отец. Конечно, я знаю, ни вы, ни ваша мать не предадите меня, ибо, повторяю, вы – женщины и понимаете мои чувства, но отец – о, я не могу быть в нем уверена! Я знаю, чего он хочет, и если он решит, что это поможет ему… нет, я не могу ему доверять, хоть он и обещал молчать. Впрочем, возможно, лучше было бы и впрямь все рассказать вашему брату – верный способ покончить со всем этим, ибо такой человек, узнав правду, будет презирать меня до конца дней.

– Дорогая моя девочка! – решительно перебила ее Эллен, чувствуя, что ситуация требует особого мужества. – Успокойтесь! Разумеется, никто не собирается передавать Генри ваши, как вы говорите, неосторожные слова, хотя лично я считаю их самым прекрасным признанием, сделанным при трогательных обстоятельствах, – тут Эллен остановилась и сделала вид, что задумалась. – Есть только одна опасность…

– Что? Какая опасность? – спросила Эмма.

– Я о той девушке – Джоанне Как-Её-Там, – из-за которой все случилось и которая ухаживает сейчас за Генри вопреки моему недовольству. Я случайно обнаружила, что в тот вечер, когда доктор Чайлдс пришел в гостиную, она подслушивала у дверей – прямо перед тем, как вы упали в обморок. Невозможно сказать, как давно она там находилась, что именно слышала и как она собирается этим распорядиться.

– Джоанна Хейст! Та красивая девушка! Конечно, она все слышала и расскажет ему! Ах, я испугалась ее в тот момент, когда увидела, и теперь начинаю понимать – почему… хотя это, наверняка, лишь начало тех бед, которые она навлечет на меня. Я в этом уверена, я это чувствую всем сердцем!

– Я думаю, вы напрасно тревожитесь, Эмма. Возможно, эта девица попробует повторить все услышанное; возможно, она также попытается заигрывать с Генри, если он будет так глуп, чтобы позволить ей это. Такие люди всегда пользуются любыми возможностями – в надежде на будущую компенсацию. Но Генри – человек осторожный, он никогда не брал на себя подобных обязательств, и я не вижу, с чего бы ему сделать это сейчас… хотя девицу эту лучше было бы отослать от него подальше в любом случае. Да и при самом неблагоприятном исходе ничего страшного не случится – так, временная неразбериха, такое случается каждый день и не означает ничего особенного…

– Ничего особенного? Я уверена, что если такое случится, это будет достаточно серьезно. Эта девушка не станет флиртовать – она выглядит слишком сильной и серьезной натурой для такого рода вещей. Если однажды она заставит его полюбить – то уже никогда его не отпустит.

– Возможно, – отвечала Эллен. – Но для начала его надо заставить полюбить – а у меня есть основания полагать, что сделать это будет нелегко.

– Отчего же? – спросила Эмма.

– Оттого, что такой человек, как Генри, не может любить двух женщин одновременно! – сухо ответила Эллен.

– Он… он уже влюблен?

– Да, дорогая, если я не ошибаюсь, он влюблен – в вас.

– Я сомневаюсь в этом, – покачала головой Эмма. – Но даже будь это так – все будет кончено, если он услышит о моем поведении в тот вечер… а он обязательно услышит, я знаю, что он услышит!

Охваченная горем, девушка закрыла лицо руками, а потом резко повернулась и бросилась в дом…

Глава XII
Эллен находит способ

Когда Эмма ушла, Эллен удобно устроилась на садовом стульчике и принялась обмахиваться сложенной газетой. Разум ее был в некотором смятении, поскольку стало ясно, что все ее благие намерения только усугубили, а не уменьшили количество сложностей, сопутствующих ее миссии.

«Надеюсь, меня в конечном итоге простят за всю ту ложь, которую я была вынуждена произнести этим утром!» – думала она.

Эллен не считала, что ее ухищрения заслуживают более резкого определения – совесть у нее была не особенно чуткой, и она полагала, что если Юпитер смеется над ложью влюбленных, то и к тем, кто лжет во имя чужой любви, будет снисходителен.

Тем не менее она была встревожена, предвидя возможность быть разоблаченной – и тем самым поставленной в неловкое положение. О, что за глупцы эти двое и как же она зла на них: на Эмму – за ее девчоночьи восторженные чувства, и на Генри – за его идиотскую гордость и ослиное упрямство! Мужчина должен быть идиотом, чтобы отвергнуть такую девушку, как Эмма, с ее состоянием, не говоря уж о романтической преданности, которую она лелеяла для него, хоть он этого и не заслуживал – преданность, которая, по мнению Эллен, была бы лестна для самомнения любого мужчины. Ее раздражало, что она вынуждена бороться с этим валом глупостей, да еще и прибегая к заговорам и лжи. В конце концов, она печется не о собственной выгоде – она-то хорошо и надежно обеспечена; впрочем, если финансовый скандал с ее семьей разразится слишком скоро, то это может повлиять и на ее собственные брачные перспективы.

Нет, конечно же она делает все это во имя благополучия своей семьи – оно важнее всего на свете, как и ее собственное благополучие. Если надежды на этот брак рухнут – конец и их семье; имя Грейвзов будет обесчещено навсегда. Эллен не представляла, как может ее брат отказаться от спасения, которое само идет к нему в руки; эта мысль сводила ее с ума – и всё же всё шло именно к этому.

Что ж, она не отступит и будет сражаться до последнего. Если сдаться сейчас, священный долг перед семьей не будет выполнен!

В этот самый момент, придя к столь важному решению, Эллен увидела, что к ней направляется мистер Левинджер. Он, как обычно, опирался на палку и выглядел особенно изысканно в своем летнем костюме и широкополой серой шляпе.

– Добрый день, мисс Грейвз! – вежливо приветствовал он Эллен. – Я слышал, как вы приехали, но не стал выходить сразу, решив, что вы, вероятно, захотите поговорить с Эммой. Куда она ушла?

– Я не знаю! – отвечала Эллен, пожав плечами.

– Что ж, смею надеяться, она скоро вернется. Как жарко сегодня! Вы не хотите пройти в мой кабинет и подождать обеда в прохладе?

С этими словами мистер Левинджер предложил Эллен руку и повел ее к раскрытым французским окнам своего кабинета, выходившим в сад.

Кабинет мистера Левинджера оказался весьма уютной комнатой, все стены которой были заняты книжными полками почти до самого потолка. Книги лежали и на столе. Очевидно, мистер Левинджер прервал чтение, чтобы встретить Эллен, и она с некоторым удивлением заметила, что читал он «Святую жизнь» Джереми Тейлора.

– Как поживает ваш брат? – спросил мистер Левинджер, когда они сели.

Эллен колебалась лишь мгновение – и решила облегчить свой груз хоть немного.

– Ему намного лучше, благодарю вас! Тем не менее я очень беспокоюсь о нем.

– Почему? Я думал, все осложнения позади, если не считать хромоты, подобной моей.

– Я не имела в виду его здоровье, мистер Левинджер. Уверена, вы простите мою откровенность, поскольку мне надо с вами поговорить.

Он молча наклонил голову в знак согласия, и Эллен продолжила.

– Мой отец говорил мне – и я сама смогла сделать такой вывод из того, что вы говорили мне несколько раз – что в силу разных причин вы были бы рады, если бы Генри и Эмма поженились.

Мистер Левинджер снова поклонился.

– Мне нет нужды говорить, что наша семья тоже была бы этому рада, а то, что этому была бы рада и Эмма, мы все услышали от нее самой не так давно. Остается всего один человек, который может этому воспротивиться – сам Генри. Как вы знаете, он весьма щепетилен, особенно в том, что касается денег. Я уверена: тот факт, что этот брак был бы спасительным для нашей семьи, – единственное, что может заставить его колебаться с решением, поскольку Эмма, насколько мне известно, ему глубоко симпатична. Если бы тогда он приехал сюда погостить, все могло бы решиться ко всеобщему удовольствию, и сейчас они были бы уже помолвлены – но вы сами знаете, что произошел ужасный несчастный случай, в результате которого Генри оказался прикован к постели – к сожалению.

– Мисс Грейвз, он прикован к постели не навсегда. Как вы и сказали, я заинтересован в этом браке и искренне надеюсь, что он будет заключен… в свое время.

– Не навсегда, вы правы, но я боюсь, что слишком надолго… Слишком – если говорить о Генри и Эмме.

– Вы должны простить меня, мисс Грейвз, я не совсем понимаю вас.

– Тогда простите и вы меня, поскольку я буду говорить без обиняков. Возможно, вы заметили, что в Брэдмутской гостинице есть одна необычайно красивая девушка. Я имею в виду Джоанну Хейст.

При упоминании этого имени мистер Левинджер неожиданно поднялся и отошел в угол комнаты, где, казалось, погрузился в созерцание узорчатых книжных корешков из тисненой кожи. Потом он обернулся – и Эллен поразило его лицо, на котором явственно читалось волнение… впрочем, Эллен не была в этом полностью уверена.

– Да, я знаю эту девушку, – сказал мистер Левинджер своим обычным тоном. – Это из-за нее произошел несчастный случай. Так что там с ней?

– Пока ничего, но я боюсь, что если не будут предприняты некоторые шаги, то из-за этой девушки может произойти еще один несчастный случай – и куда более серьезный. Послушайте, мистер Левинджер. Фактов у меня нет, или, по крайней мере, их очень мало – но я полагаюсь на собственные глаза и женский инстинкт. Если я не ошибаюсь, Джоанна Хейст влюблена в Генри и делает все возможное, чтобы и он влюбился в нее – учитывая ее возможности, личные преимущества и тот факт, что мужчины, как правило, норовят влюбиться в сиделок, ухаживающих за ними, она вполне может преуспеть, к тому же и Генри из тех людей, кто способен дать себя одурачить подобным образом!

– Что заставляет вас так думать? – спросил мистер Левинджер с явным беспокойством.

– Сотни мелких примет. Даже в забытьи он не отпускал ее от себя – сейчас тем более. Однако ко всему прочему я видела ее лицо в тот ужасный день, вижу и сейчас, как она смотрит на него – особенно когда она думает, что за ней никто не наблюдает. Конечно, я могу ошибаться, и мимолетное заигрывание с деревенской красоткой – не такое уж серьезное дело, по крайней мере, для большинства мужчин… но что, если я права? Когда дело касается такого упрямца с принципами, как мой брат, последствия могут оказаться фатальными для всех наших надежд.

Кажется, мистер Левинджер был согласен с ее доводами – Эллен на самом деле изложила их весьма разумно и четко. Во всяком случае, спорить он не стал.

– Что же вы предлагаете? – спросил он. – Вы опытная женщина, обладающая здравым смыслом, и я уверен, что вы уже подумали о способах избежать катастрофы, прежде чем поговорить со мной.

– Я предлагаю убрать Джоанну Хейст с дороги – и поскорее. С вами я советуюсь, мистер Левинджер, поскольку у вас имеется к этому делу столь же значительный интерес, и вы – единственный человек, который способен избавить нас от Джоанны Хейст.

Мистер Левинджер вновь поднялся со стула.

– Почему вы так говорите? Девушка совершеннолетняя, и я не могу контролировать ее действия.

– Совершеннолетняя? Я не знаю, сколько ей лет, – отвечала Эллен. – Однако я заметила, мистер Левинджер, что вы являетесь неоспоримым авторитетом в самых разных областях, и возможно, если немного подумать, у вас обнаружатся способы влияния и на эту ситуацию. Например, вы, насколько мне известно, являетесь владельцем «Короны и Митры», а из того, что я знаю о миссис Джиллингуотер, у меня сложилось впечатление, что с ней можно договориться. Однако вот и звонок к обеду. Полагаю, я сказала все, что хотела. Теперь я пойду к Эмме и вымою руки.

«Звонок к обеду, – думал мистер Левинджер, глядя Эллен вслед. – Нечасто я так радовался, услышав его. У этой женщины удивительный и тревожащий меня дар сопоставлять факты и делать выводы… Интересно, как много она знает? Или просто наносит удар наобум? Пойдет к Эмме и вымоет руки… хотелось бы мне сделать то же самое. Во всяком случае, ум у нее острее иглы, и она права. У мужчины не будет шансов против той девушки, если она решить взять его в осаду. Ее мать была очаровательна – но никакого сравнения с Джоанной, ни по внешности, ни по уму. Да, от нее нужно избавиться… но как?»

Мистер Левинджер огляделся, словно в поисках ключа к этой загадке – и тут взгляд его упал на лежащую перед ним книгу.

– «Святая жизнь»! Теперь мне будет не до нее, по крайней мере некоторое время. Есть другие вещи, которые я должен обдумать – а я-то думал, с ними покончено. Что ж, действительно пора обедать, а руки мыть необязательно. – И он уставился на свои изящные пальцы. – В конце концов, грязи на них не видно; даже Эллен Грейвз не смогла бы ее разглядеть!

Горько рассмеявшись собственной шутке, он вышел из кабинета.

В тот же день мистер Левинджер имел долгую беседу с миссис Джиллингуотер, навестить которую отправился сразу после отъезда Эллен.

С подробностями этой беседы нам знакомиться необязательно, однако упомянем, что во время нее упоминалось имя Сэмюэла Рока.

На следующее утро Сэмюэл Рок получил от мистера Левинджера письмо, в котором шла речь о возведении загонов для скота примерно на пятидесяти акрах пастбищ, которые он арендовал у мистера Левинджера. Об этих загонах Рок мечтал уже давно, однако нельзя сказать, чтобы настойчиво требовал их постройки. Он не принадлежал к тем арендаторам, которые считают карман хозяина отчасти своим или рискуют самовольно произвести какие-то изменения, не добившись сперва одобрения. Именно поэтому, как и предлагалось в письме, мистер Сэмюэл Рок поспешил явиться в Монкс Лодж в тот же день – надев по этому случаю самый лучший свой черный плащ и питая самые радужные надежды.

«Этот человек сильно смахивает на методистского священника, – подумал мистер Левинджер, наблюдая за гостем. – Интересно, она ему что-нибудь сказала? Ладно, я все равно попробую».

Сэмюэл Рок был приглашен в дом и усажен в кресло, на которое он сел с большой осторожностью, примостив широкополую шляпу на колене. Отношение мистера Рока к его лендлорду нельзя было назвать ни вызывающим, ни подобострастным; скорее это было не слишком удачное сочетание двух стилей. Войдя, он не прикоснулся рукой ко лбу в соответствии со старинным обычаем и не протянул руку для рукопожатия. Его приветствие состояло из судорожного поклона, равно лишенного и достоинства, и вежливости – своего рода компромисс между данью традиции и верой в то, что в раю все люди равны.

Он сел с большой осторожностью, примостив широкополую шляпу на колене

– Как поживаете, мистер Рок? – весело спросил мистер Левинджер. – Я решил пригласить вас поболтать насчет этого коровника, о котором вы упоминали в январе прошлого года – и выражались довольно энергично, насколько я помню.

– Да, мистер Левинджер! – отвечал Рок нерешительным, но одновременно и нагловатым тоном. – Я буду рад поболтать об этом. Коровник очень нужен на дальних пастбищах, где мы держим скот до поздней осени, невзирая на все небесные ветра, которые там дуют весьма сильно. Да и весной там холодно, и я очень надеюсь, мистер Левинджер, что вы дадите распоряжение его построить, иначе, боюсь, мне придется отказаться от аренды и найти более сговорчивого лендлорда.

– Правда? Хорошо, если вы хотите отказаться от аренды, я готов пойти вам навстречу и расторгнуть договор раньше времени, чтобы вы могли убраться с моих земель еще до Михайлова дня; тем более что у меня, к вашему сведению, есть и другие желающие арендовать эти земли.

– Правда, сэр? – явно смутившись, отвечал Сэмюэл Рок, неловко проводя пятерней по своим прямым волосам; расстаться с болотами он желал бы в последнюю очередь. – Я и не знал. Не то чтобы я хотел вставать между лендлордом и выгодным арендатором в наши-то трудные времена… но мне, мистер Левинджер, сэр, не кажется это правильным – так не годится поступать между мужчинами… сговариваться за спиной арендатора, который всегда вовремя платил аренду…

Разговор и в самом деле оказался долгим, мы не будем приводить его целиком. Сэмюэл Рок считал, что мистер Левинджер должен полностью взять на себя все расходы по строительству коровника, мистер Левинджер с ним не соглашался. В конце концов была достигнута договоренность, удовлетворившая обе стороны: арендодатель предоставлял материалы и квалифицированную рабочую силу, арендатор брал на себя рытье ям под столбы и нарезку тростника для крыши.

– Ах, мистер Рок! – сказал Левинджер, ставя свою подпись под договором. – Как хорошо, что вы только притворяетесь несговорчивым упрямцем. Я-то знаю, что вы, несмотря на тяжелые времена, самый отзывчивый человек в этих краях. Вы хорошо начали и сохранили свой капитал. Хоть вы и арендуете часть земли, зато были достаточно мудры, чтобы не доверять собственные земли арендаторам – в сочетании с большим опытом, примерным трудом и неусыпными заботами это сделало вас богачом, когда многие другие фермеры разорились или стоят на грани разорения. Вам нужно жениться, мистер Рок, создать собственную семью – чтобы ваша собственность не пропала, случись с вами что-нибудь.

– Все мы в руце Господней, сэр, и человеки – суть трава! – с некоторой суровостью ответствовал Сэмюэл, хотя по лицу его было ясно, что последний намек его несколько озадачил. – Тем не менее, милостью Божьей, я здоров и старательно избегаю простуд, так что могу послужить примером иным молодым людям. Что касаемо женитьбы, мистер Левинджер, так я полагаю, что это есть главный долг мужчины, ну, или почти главный – когда он заработает достаточно, чтобы содержать жену и чад, если Господь их пошлет. Однако ж дело в том, что трудно найти достойную женщину, ибо не на каждой девице хотел бы я, как примерный христианин, жениться…

– Совершенно верно, мистер Рок, совершенно верно. Не хотите ли стакан портвейна? – с этими словами мистер Левинджер налил вина из графина, стоявшего у него на столе, и подтолкнул его к мистеру Року. Затем дружеским тоном заметил: – Я должен был понять, что здесь вам, конечно, трудно подыскать супругу.

– Ваше здоровье, сэр! – провозгласил Сэмюэл Рок, выпивая стакан залпом и ставя его обратно на стол. – Нет, я вовсе не говорю, что такую девушку невозможно найти… Я даже и не говорю, что не нашел…. Да только найти – это одно, а жениться – другое.

– Да-да, конечно! – согласился мистер Левинджер, вновь наполняя стакан гостя.

Сэмюэл поднял стакан и выпил на этот раз половину. Вино это имело довольно крепкую природу и на голодный желудок действовало весьма энергично. Сэмюэл Рок раскраснелся и стал несколько экспансивным.

– А вот, сэр, разрешите ли вы мне такую вольность? Можно ли спросить вашего совета? Буду вам очень благодарен, ежели вы мне его дадите, потому как в наших краях вы самый головастый джентльмен, не в обиду будь сказано. К тому же вы не болтун.

– Буду рад помочь старому другу и лучшему арендатору! – отвечал мистер Левинджер. – В чем же дело?

Сэмюэл допил и второй стакан, явственно ощутив шум в голове – впрочем, это ему не помешало, сделав лишь более красноречивым.

– Дело в следующем, сэр. Благодарю вас, если только еще глоточек…. Я, как правило, не употребляю вина – оно слишком дорого, но вообще-то вещь хорошая – веселит сердце человеческое, как сказано в Библии. Ну так вот, сэр, в двух словах: я хочу жениться на девушке, я на это очень настроен, да только она за меня не хочет и потому отталкивает.

– Так почему бы не выбрать другую?

– Потому что никакой другой мне не надо, мистер Левинджер, сэр! – с неожиданной горячностью ответил Сэмюэл Рок. Вино сделало свое дело, а кроме того, эта тема была единственной, способной растопить холод его натуры. – Я хочу только эту девушку – или никакой, и я сделаю ее своей женой, даже если мне придется ждать полжизни!

– Во всяком случае, вы серьезно настроены, а это хорошее предзнаменование, обещающее успех. И кто же эта молодая леди?

– Кем же она может быть! Я думал, вы знаете! Есть только одна такая девушка – это Джоанна Хейст, конечно!

– Джоанна Хейст? Ах да, конечно. Вы правы, она красивая и привлекательная девушка.

– Красивая и привлекательная? Эх! Да она – всё для меня! Она для меня…. Что солнце для пшеницы и вода для рыбы! Я жить без нее не могу. Знаете – я наблюдал за ней с тех самых пор, пока она была ребенком. Зимой и летом, как говорится. Я знал, что не ошибаюсь, выбрав ее, но и торопиться не хотел, чтобы не упустить ее в спешке. То, что я зарабатываю, я откладываю и не трачу на других женщин только потому, что какое-то смазливое личико может улыбнуться мне.

– Возможно, вы были излишне осторожны, учитывая все обстоятельства, мистер Рок.

– Возможно. Только теперь уж все. С месяц назад я ей все высказал, не мог больше в себе держать.

– Высказали – Джоанне Хейст?

– Ей самой. Тетка-то ее и раньше уж обо всем знала, да только, похоже, не сильно она может помочь.

– Что же ответила Джоанна?

– Сказала, что не любит меня и никогда не полюбит, что замуж за меня не пойдет, но еще сказала, что никого другого у нее нет.

– Простите мой вопрос, мистер Рок, но состоялся ли этот разговор до или после того, как капитан Грейвз и Джоанна Хейст встретились в аббатстве Рамборо, результатом чего стал несчастный случай? Я просто хотел бы понять…

– В тот же день и случилось. Капитан, должно быть, сразу после меня пришел.

Сэмюэл Рок неожиданно замолчал и стал беспокойно потирать свои белые руки: казалось, вопрос мистера Левинджера подсказал ему какую-то совершенно новую и неприятную идею…

– Что-то еще, мистер Рок?

– Больше ничего не могу сказать, сэр, разве что… неудачно у меня все в тот день вышло: сорвалось с языка то, что не надо. Мол, имени отца ее никто не знает. По-моему, это ее разозлило.

– Возможно, это и впрямь не лучший способ добиться расположения молодой девушки! – сладким голосом заметил мистер Левинджер. – Так вы с ней, надо полагать, не достигли взаимопонимания?