Текст книги "Мечта Мира"

Глава XI. Бронзовые ванны

Настало утро после страшной ночи. Реи пришел от царя к Скитальцу, но не застал его в комнате. Евнух сказал ему, что гость встал, спросил о Курри, бывшем капитане сидонского корабля, и прошел к нему.

Реи пошел туда и услыхал стук молотка по металлу. В углу маленького двора у дворцовой стены стоял Скиталец с обнаженными руками, одетый не в свои золотые доспехи, а в легкий балахон, который носят обыкновенно египетские рабочие. Он наклонился над маленькой жаровней, на которой горел огонь, держа в руке молоток. Около него стояла маленькая наковальня, где лежал один из наплечников его золотого вооружения. Курри стоял подле него с инструментами в руках.

– Привет тебе, Эперит! – вскричал Реи. – Что ты делаешь с наковальней?

– Чиню свое вооружение, – отвечал Скиталец, улыбаясь. – Оно изрядно потерпело во время вчерашнего боя. – Он указал на свой продырявленный щит. – Сидонец, раздуй огонь!

Курри присел на корточки и стал раздувать огонь кожаным мехом, в то время как Скиталец нагревал металл и бил его молотком на наковальне, не переставая разговаривать с Реи.

– Странная работа для князя! – усмехнулся Реи, опираясь на свой жезл с рукояткой в виде голубоватого яблока. – В нашей стране знатные люди не унижаются до работы!

– В каждой стране свои обычаи! – возразил Эперит. – На моей родине братья не женятся на сестрах, хотя во время своих странствований я встречал подобный же обычай на острове царя ветров. Мои руки хорошо служат мне, когда нужно, – продолжал он, – приходится ли косить весной зеленую траву, или править быками, или выпахать начисто борозды тяжелой земли, или строить дома и корабли, или заняться работой кузнеца, мои руки умеют все!

– Каков на войне, таков и в работе! – сказал Реи. – О, я видал, как ты умеешь воевать! Слушай, Скиталец, царь Менепта и царица Мериамун посылают тебе свой приказ!

Он вытащил сверток папируса, перевязанный золотыми шнурами, прижал его к своему лбу и низко поклонился.

– Что это за сверток? – спросил Скиталец, выбивая молотками из шлема острие копья.

Реи развязал золотые шнуры, развернул свиток и подал его Одиссею.

– Боги! Что это такое? – воскликнул Скиталец. – Тут разные рисунки! Как искусно сделаны изображения змей, человеческих фигур, сидя и стоя, топоров, птиц, животных!

Он подал свиток жрецу:

– Я ничего не понимаю. Отец мой! Что это означает?

– Фараон приказал своему главному писцу написать тебе этот приказ, которым он назначает тебя командиром легиона царских телохранителей… Он удостаивает тебя высокого титула, обещает дома, земли, целый город на Юге, который будет снабжать тебя вином, еще город на Севере, из которого ты будешь получать запасы зерна, если ты согласен служить ему!

– Никогда в жизни не служил я никому, – возразил Скиталец, покраснев, – хотя был осужден на продажу в рабство. Царь делает мне слишком много чести!

– Ты хотел бы уйти из Кеми? – спросил старый жрец.

– Я хотел бы найти ту, которую ищу, где бы она ни была! – ответил Скиталец. – Здесь или в другом месте!

– Какой же ответ должен я снести царю?

– Я подумаю! – сказал Скиталец. – Сначала надо посмотреть город, если ты согласен сопровождать меня! Во время прогулки у меня будет время обдумать ответ царю!

Говоря это, он успел наконец вытащить острие копья из своего шлема и, держа в руке, стал рассматривать его.

– Хороший клинок! – сказал он. – Я никогда не видал лучшего. Сидонец, – обратился он к Курри, – мне принадлежит твоя жизнь и осколок твоего копья. Я дарую тебе жизнь и возвращаю тебе кончик копья. Возьми его!

– Благодарю тебя, господин! – отвечал сидонец, засовывая копье за пояс. – Дар врага – злой дар! – пробормотал он сквозь зубы, едва слышно.

Скиталец надел свое вооружение и шлем.

– Пойдем, друг, покажи мне город! – обратился он к старому жрецу.

Реи уловил злую усмешку на лице сидонца и решил, что это злой и коварный человек, однако промолчал, позвал стражу и пошел вместе с Одиссеем к дворцовым воротам, чтобы вести его в город.

Странное зрелище представлял из себя город. Из роскошных домов, из бедных жилищ выходили ряды женщин-плакальщиц, громко причитавших и певших заунывные, скорбные песни смерти.

В некоторых кварталах, на дверях многих домов виднелись сделанные кровью знаки, и из этих жилищ доносились веселые голоса, слышались праздничные песни. Казалось, в городе жило два народа: один народ смеялся, другой плакал.

Из отмеченных кровью домов женщины выходили с пустыми руками или входили туда, неся драгоценности, золото, серебро, кубки, пурпурные материи и сбывая все это смуглым мужчинам и женщинам с ястребиными, черными глазами и острыми носами. Эти люди уходили, входили, шумели, кричали, толкались среди плачущих женщин и мужчин Кеми.

Какой-то высокий парень ухватился за посох жреца Реи.

– Одолжи мне твой посох, старик, – сказал он, – одолжи на время моего путешествия. Когда я вернусь, ты получишь его обратно!

Скиталец повернулся к парню и так взглянул на него, что тот отступил назад.

– Я видел тебя, – бормотал парень, уходя, – видел прошлой ночью и слышал песню твоего лука. Ты не из народа Кеми, я знаю!

– Что такое происходит в твоей стране, старик? – спросил Скиталец. – Я вижу что-то странное. Никто не хочет поднять руку, чтобы спасти свое добро от воров и грабителей!

Жрец громко застонал.

– Тяжелые дни переживает Кеми, – произнес он, – Апура грабят народ, прежде чем уйти в пустыню!

Едва он успел произнести эти слова, как мимо них прошла высокая плачущая женщина. Муж ее, сын и брат умерли от чумы. Она происходила из царского дома, была богато одета и украшена золотом и дорогими каменьями. За ней по направлению к храму бога Пта следовали рабы, на шее которых блестели золотые цепи.

Две женщины Апура увидели ее и подбежали к ней.

– Отдай нам твои золотые украшения! – кричали они.

Без слова, молча женщина сняла с рук золотые кольца, запястья и бросила их к ногам просивших.

Женщины Апура сейчас же подобрали все.

– Где теперь твой муж, сын и брат? – кричали они насмешливо. – Ты, происходящая из дома фараонов? Ты платишь нам теперь за нашу работу, за те кирпичи, которые мы таскали для ваших домов, за палку, которая в руках смотрителя колотила нас по спине? Хорошо, мы возьмем! Скажи, где твой муж, твой сын и брат теперь?

Они ушли, смеясь, а бедная осиротевшая женщина горько заплакала.

Много странного видел Одиссей, гуляя по городу со жрецом. Сначала он хотел отнять все награбленное и возвратить по принадлежности, но жрец Реи строго запретил ему это во избежание неприятностей. Они пошли дальше.

Всюду царила смерть, скорбь и слезы. Здесь мать оплакивала своего ребенка, невеста – любимого жениха. Там Апура с мрачными лицами орали во все горло, звеня священными амулетами, снятыми с умерших людей, а на углу улицы водовоз горько плакал, причитая над своим убитым осликом, зарабатывавшим ему дневное пропитание.

Наконец Скиталец и жрец Реи подошли к храму, находившемуся неподалеку от храма бога Пта. Он был выстроен из черного сиепского камня, на котором были выгравированы изображения священной богини Хатхор. Одна из фигур ее имела голову коровы, другая – лицо женщины, но в руках всегда находились цветы лотоса, а на шее драгоценное ожерелье.

– Здесь, в этом храме, обитает чужеземная Хатхор, за которую ты пил вчера ночью! – сказал Реи. – Это было дерзким вызовом с твоей стороны – пить за нее при царице, которая ненавидит ее, считая причиной всех бедствий Кеми, хотя, в сущности, она неповинна в этом! Колдуны Апура навлекли на нас все наши несчастья!

– Показывалась ли Хатхор сегодня? – спросил Странник.

– Мы спросим об этом жрецов. Следуй за мной, Эперит!

Они прошли аллею сфинксов, стоявших вдоль кирпичной стены, и подошли к воротам башни. Жрец, стоявший здесь, при виде Реи, любимца фараона, широко распахнул ворота перед ними. Пройдя ворота, они остановились у второй башни, и Реи указал Скитальцу портик храма, на котором обыкновенно стоит и поет Хатхор, пока сердца слушателей не растают. Здесь они постучали в дверь и вошли в зал, где собрались жрецы, громко оплакивавшие своих умерших. Увидя Реи, пророка бога Амена, и Скитальца в блестящем золотом вооружении, они замолчали. Старейший из них выступил вперед и поклонился Реи.

Реи взял Скитальца за руку, познакомил его с жрецом и рассказал обо всех его подвигах, добавив, что он спас жизнь фараона, царицы и всех тех, кто уцелел на пиру.

– Скажи мне, – обратился Реи к жрецу, – когда госпожа Хатхор будет петь наверху башни? Чужеземец хочет видеть и слышать ее!

Жрец храма богини Хатхор низко поклонился Скитальцу.

– На третье утро от сегодняшнего дня священная Хатхор появится на портике храма, – ответил он, – но ты могущественный господин, пришедший к нам с моря, послушай моего совета и, если ты не бог, не дерзай взглянуть на ее дивную красоту! Если ты хоть раз увидишь ее, ты погибнешь и участь твоя будет участью несчастных, которые видели ее, полюбили и умерли ради нее!

– Я не бог, а человек, – ответил Скиталец, смеясь, – но, может быть, я осмелюсь взглянуть на нее поближе, несмотря на ее стражу, если сердце мое велит мне посмотреть на нее!

– Ты найдешь смерть и конец всем своим странствованиям! – возразил жрец. – Следуй за мной, я покажу тебе людей, мечтавших завоевать любовь Хатхор! – С этими словами он взял Скитальца за руку и повел через переходы в глубокую и мрачную келью, где золотое вооружение посетителя засияло и заблестело, как свет лампы. Эта келья была сделана в стене, и слабый свет едва проникал в нее. Вдоль комнаты стояли бронзовые ванны, в которых лежали темные фигуры египтян.

При слабом свете было видно, как прислужники мыли тела их и натирали благовонным маслом, но когда Реи и Эперит подошли ближе, все прислужники убежали, как собаки убегают от ночного пира, заслышав шаги прохожих.

Удивляясь странному зрелищу, Скиталец взглянул повнимательнее, и его мужественное сердце замерло от ужаса. В бронзовых ваннах лежали мертвецы, плававшие в дурно пахнувшем щелоке.

– Здесь лежат те, – сказал жрец, – кто осмелился проникнуть в святилище богини, где она день и ночь сидит и поет, перебирая струны золотой лютни. Один за другим пытались они обнять ее и умерли. Здесь они готовятся к могиле: мы устраиваем им богатые похороны!

– Да, – произнес Скиталец, – свет мира остался позади меня, когда я плыл на корабле по кроваво-красной воде священного моря, направляясь в мрачную бездну Фароса. Много ужасов видел я в этой несчастной стране, каких не встречал нигде и никогда за время моих странствий!

– Предупреждаю тебя, – повторил жрец, – если ты последуешь их примеру, то будешь лежать в той ванне!

Скиталец еще раз взглянул на мертвецов и их прислужников и вздрогнул.

Конечно, он не боялся смерти на войне или на море, но здесь было совсем другое. Ему захотелось солнца и свежего воздуха, и он поспешно вышел из кельи, тогда как жрец только улыбался себе в бороду. Одиссей, выйдя на воздух, сейчас же успокоился и начал расспрашивать о Хатхор, где она живет и кем убиты ее поклонники.

– Пойдем, я покажу тебе! – отвечал жрец и повел его по узкой дорожке во двор храма. В центре двора находилось святилище. Это была большая комната, выстроенная из алебастра, свет в которую проникал через крышу. Перед огромными медными дверями висел занавес из дорогой ткани. Небольшая лестница вела из святилища на портик храма.

– В этом алебастровом святилище обитает наша священная богиня! – произнес жрец. – По этой лестнице она взбирается на портик храма. Через занавес мы каждый день подаем ей пищу, но никто из нас не смеет войти туда, никто не видал Хатхор лицом к лицу. Когда богиня кончает петь, то спускается обратно в святилище. Тогда медные двери растворяются настежь, и толпа безумцев бросается к занавесу. Но прежде чем они успевают ворваться в святилище, падают замертво. Мы слышим звон мечей, и смельчаки умирают молча, в то время как Хатхор поет свои дивные песни!

– Кто же убивает их?

– Мы не знаем этого, чужеземец! Никто не знает. Подойди к двери святилища и слушай, быть может, ты услышишь пение Хатхор. Не бойся!

Скиталец недоверчиво подошел ближе, а жрец Реи стоял поодаль. Вдруг из святилища раздался звук чудного пения, и нежные, чистые ноты глубоко тронули сердце Одиссея, напомнив ему родную Итаку, счастливые дни юности. Он сам не мог дать себе отчета, почему сердце его сладко забилось.

– Слушай, – сказал жрец, – Хатхор поет!

Но пение скоро окончилось.

Тогда Скиталец задал себе вопрос: должен ли он сейчас войти в святилище и решить свою участь или переждать некоторое время, и в конце концов решил подождать, чтобы увидеть собственными глазами, что случится с теми, кто попытается подойти к Хатхор.

Простившись со старым жрецом, он вышел из храма вместе с Реи. Проходя по улицам, они опять видели Апура, которые грабили народ Кеми, и вернулись во дворец. Дома Скиталец долго раздумывал, как бы увидать эту странную женщину, живущую в храме, и избежать бронзовой ванны. В глубоком раздумье он просидел до самой ночи, когда его пришли звать на ужин к фараону. Он отправился туда и, встретив фараона и Мериамун в первой комнате, прошел с ними в зал. Пиршественная комната была прибрана, всякий след битвы исчез, кроме нескольких пятен крови на полу и нескольких стрел, воткнувшихся в стены и потолок.

Мрачно было лицо фараона, да и все присутствовавшие также были печальны: смерть и скорбь царили в стране Кеми. Но царица Мериамун не плакала о своем сыне. Гнев терзал ее сердце за то, что фараон отпустил Апура. Пока они сидели и пировали, до них донесся топот бесчисленных ног, мычание скота и торжествующая песнь, подхваченная тысячами голосов.

Пение было так дико и безобразно, что Скиталец схватил лук и побежал к воротам дворца, опасаясь, что Апура бросятся грабить царскую сокровищницу. Царица Мериамун также пошла в воротам. Они оба стояли в тени ворот и скоро увидали огонь факелов. Кучка людей, вооруженных пиками, приближалась к ним, и свет факелов отражался на их золотых шлемах, украденных у египетских солдат. За ними шла толпа женщин, которые плясали, били в тимпаны и пели торжествующие песни.

На некотором расстоянии от них шел высокий чернобородый человек, который нес на своих плечах большой вызолоченный гроб с резными изображениями на крышке.

– Это тело их пророка! – прошептала Мериамун. – Рабы! – вдруг крикнула она громко. – Вы умрете с голоду в пустыне и будете тосковать по сытной пище Кеми. Ни одна душа из всех вас не увидит страны, куда вы стремитесь! Вы будете страдать от жажды, от голода, будете призывать богов Кеми, и они не услышат вас! Вы умрете, и ваши кости превратятся в пыль пустыни! Прощайте! Прощайте! Идите!

Когда Мериамун кричала это, ее взгляд был так ужасен, а слова так зловещи, что народ Апура задрожал и женщины перестали петь.

Скиталец посмотрел на царицу и изумился.

– Я не видал никогда женщины с таким жестоким сердцем! – пробормотал он. – Горе тому, кто встанет на ее дороге в любви или на войне!

– Они не будут больше петь у моих ворот! – сказала Мериамун с усмешкой. – Пойдем, Скиталец, нас ждут!

Она подала ему руку, и они прошли в пиршественный зал.

Долго прислушивались они, пока в темноте ночи шли Апура, бесчисленные, как морской песок. Наконец все ушли, и звуки шагов замерли вдали.

– Ты трус, Менепта, – заговорила раздраженно царица Мериамун, обращаясь к фараону, – труслив, как раб! Ты боишься проклятия ложной Хатхор, которую ты так почитаешь, и, к стыду своему, отпустил народ Апура. Теперь они ушли, проклиная страну Кеми, которая питала их, как мать питает дитя свое!

– Что же мне делать? – спросил фараон.

– Нечего делать, все сделано! – ответила Мериамун. – Что ты посоветуешь, Скиталец?

– Чужеземцу трудно давать советы! – возразил Скиталец.

– Нет, говори!

– Я не знаю богов этой страны! – отвечал он. – Если народ Апура в милости у богов, то ничего не поделаешь! Если же нет, пусть фараон последует за ними, захватит их и перебьет. Это вовсе не трудно, они идут беспорядочной толпой и обременены пожитками и грузом!

Речь эта понравилась царице. Она захлопала в ладоши и вскричала:

– Слушайте, слушайте добрый совет! Фараон, слушай!

Теперь, когда Апура ушли, страх фараона исчез, он пил вино и становился все смелее. Наконец он вскочил на ноги и поклялся богами Аменом, Осирисом, Пта, своим отцом, великим Рамсесом, что нагонит Апура и перебьет их. Сейчас же фараон послал вестников собрать всех начальников войска и известить правителей других городов, чтобы они собрали своих воинов и готовились в поход. Потом фараон обратился к Одиссею:

– Ты не дал мне ответа еще. Хочешь ли ты служить мне и быть начальником отряда моих телохранителей?

Скитальцу вовсе не хотелось поступать на службу, но он искренно любил войну и битвы. Однако, прежде чем он успел ответить, царица Мериамун быстро взглянула на него.

– Мой совет тебе, Менепта, – произнесла она, – Эперит должен остаться в Танисе и быть начальником моих телохранителей, пока ты уйдешь в поход и будешь преследовать Апура. Я не могу остаться без защиты в этой стране, и если он, этот сильный человек, будет охранять меня, я буду спать спокойно!

Скиталец вспомнил о своем желании взглянуть на прекрасную Хатхор, тем более что любил приключения и новизну, и ответил, что, если угодно фараону и царице, он останется и будет командовать стражей.

Фараон был очень доволен его согласием.

Глава XII. Комната царицы

На другой день ровно в полдень фараон выступил с войсками в поход. Они двинулись через пустыню к Красному морю, в том направлении, куда ушли Апура. Скиталец проводил их в колеснице жреца Реи, который поехал отдельно от войска. Многочисленность солдат удивила Скитальца, но он промолчал и только спросил жреца, все ли войска фараона двинулись в этот поход. Реи ответил, что тут только четвертая часть всего войска, так как нет ни одного наемного солдата из Верхнего Египта.

Скиталец ехал за фараоном, пока дорога не разделилась, затем простился с ним. Фараон подозвал его к себе.

– Клянись мне, Скиталец по имени Эперит, из какой бы ты ни был страны и где бы ни была твоя родина, клянись, что ты будешь честно охранять царицу Мериамун и мой дом, пока я буду в отсутствии! Ты красивее и сильнее других мужей, но мое сердце не доверяет тебе. Быть может, ты коварный человек и навлечешь несчастье на меня!

– Если ты так думаешь, фараон, – ответил Скиталец, – то не заставляй меня охранять царицу. Разве я не доказал тебе свою преданность, защищая тебя и твой дом от мечей разъяренной толпы?

Фараон посмотрел на него долгим недоверчивым взглядом, потом схватил за руку. Скиталец поклялся Афродитой, Афиной и Аполлоном, что будет верно и честно служить ему во время его отсутствия.

– Я верю тебе, Скиталец, – сказал фараон. – Знай, если ты сдержишь свою клятву, то будешь щедро награжден, будешь вторым лицом после меня в стране Кеми, если же изменишь клятве, то умрешь!

– Я не прошу награды, – возразил Одиссей, – и не боюсь смерти, так как должен умереть и знаю это. Но я сдержу свою клятву!

Он низко поклонился фараону и сел в свою колесницу.

– Не оставляй нас, Скиталец! – воскликнули солдаты, видя, что он отправляется обратно.

Он выглядел таким победоносным в своем золотом вооружении, что казался солдатам богом войны, который покидал их.

Хотя сердце его стремилось за войском, так как он любил войну, он покорно возвратился во дворец к закату солнца.

В эту ночь он сидел на пиру рядом с царицей Мериамун. Когда пир закончился, она приказала ему следовать за собой и привела в свою комнату. Это была красивая, благоуханная комната, слабо освещенная светом ламп. Тут стояли богатые золоченые ложа, а на стенах были нарисованы сцены любви и войны чужеземных богов и царей.

Царица опустилась на вышитые подушки богатого ложа и приказала Одиссею сесть поближе, так, что ее одежда касалась его золотых лат. Он сделал это неохотно, хотя любил красивых женщин. Сердце предостерегало его от темных загадочных очей царицы.

– Скиталец, мы многим обязаны тебе, мы в долгу у тебя за спасение нашей жизни! – начала царица. – Расскажи мне что-нибудь о себе, о твоей родине, о твоей стране, о войнах, которые ты вел. Скажи, как достал ты это золотое вооружение? Несчастный Парис носил такое же, если менестрель сказал правду!

Скиталец искренно проклинал в душе и менестреля, и его песни.

– Менестрели лгут, царица, – сказал он, – и рассказывают старые сказки. Парис также мог носить мое вооружение, как и всякий другой человек. Я купил его на Крите и ничего не знаю о его первом владельце. Воевал я часто и много, но вся добыча и женщины обыкновенно доставались царю, а нам – лишь удары мечей!

Мериамун слушала молча, мрачно усмехаясь.

– Странная история, Эперит, странная история! Ну, скажи хотя бы, как достал ты этот волшебный звенящий лук? Такой лук был только у Одиссея!

Скиталец беспомощно оглянулся, как человек, попавший в ловушку.

– Этот лук, госпожа? – ответил он. – Он достался мне чудесным образом. Я высадился с грузом железа на западный берег острова. Чума опустошила остров, я нашел в развалинах одного дома этот лук и взял себе. Хороший лук?

– Чудесная история в самом деле, чудесная история! – насмешливо произнесла царица. – Случайно ты купил вооружение Париса, случайно нашел лук, которым богоподобный Одиссей убил врагов в своем доме. Знаешь ли, Эперит, когда ты стоял в своем вооружении в нашем пиршественном зале, когда лук твой звенел, а стрелы, яростно жужжа, летели на врагов, я подумала, что это лук Одиссея. Слава его облетела весь мир, дойдя до Египта!

Она загадочно взглянула на него.

Лицо Скитальца омрачилось. Да, он слышал также об Одиссее, но не особенно верил слухам. Между тем царица приподнялась со своего ложа и, извиваясь, как змея, гибким движением приблизилась к нему, устремив на него свои задумчивые очи.

– Странно, странно, что Одиссей, сын Лаэрта, не знает ничего о своих подвигах. Ты, Эперит, ведь ты – Одиссей, я знаю это!

Скиталец был приперт к стене, но нашелся.

– Люди говорят, – произнес он, – что Одиссей странствовал на севере. Я видал его, но он выше меня ростом!

– Я тоже слышала, – возразила царица, – что Одиссей двуличный человек, как лисица. Взгляни мне в глаза, Скиталец, взгляни в мои глаза – и я скажу тебе, Одиссей ты или нет!

Она перегнулась вперед так, что ее роскошные волосы распустились, и уставилась ему в лицо.

Скитальцу было стыдно опустить глаза перед женщиной, а встать и уйти он не мог и вынужден был смотреть ей в глаза. Пока она смотрела, голова его закружилась, кровь закипела в жилах.

– Обернись, Скиталец, – прозвучал голос царицы, и ему казалось, что этот голос звучал откуда-то издалека, – и скажи мне, что ты видишь!

Он обернулся и посмотрел в темный конец комнаты. Там блестел слабый свет, подобный первым лучам зари. В этом свете он увидел фигуру в виде деревянной лошади, а за лошадью вдали виднелись огромные каменные башни, ворота, стены и дома города. В боку лошади отворилась дверь, и из нее выглянула голова человека в шлеме. Слабый свет озарил лицо человека, это было его собственное лицо! Скиталец вспомнил, как он прятался в лошади, стоявшей внутри стен Трои. Вдруг большая белая звезда, казалось, упала с неба на осажденный город, предвещая конец его.

– Смотри опять! – произнес голос Мериамун.

Он снова взглянул в темноту и увидал устье пещеры. Над широко разросшимися пальмами сидели мужчина и женщина. Месяц выплыл на небо, над высокими деревьями, над пещерой и озарил сидящих людей. Женщина была прекрасна, с вьющимися волосами, одетая в блестящее платье, но глаза ее были полны слез. То была богиня Калипсо, дочь Атласа. Мужчина был он сам, хотя лицо его было устало, измучено тоской по родине. Скиталец вспомнил, как сидел рядом с Калипсо однажды ночью на ее острове в центре морей.

– Смотри еще! – прозвучал голос Мериамун.

Снова взглянул он в темноту и увидел развалины своего дома на Итаке, кучу праха и костей. Около этих останков лежал человек в глубокой скорби и отчаянии. Когда он поднял голову, Скиталец узнал свое собственное лицо. Вдруг мрак распространился в комнате. Снова кровь прилила к его голове, и он увидел царицу Мериамун, сидевшую около него с мрачной улыбкой.

– Странные вещи ты видел, Скиталец? – спросила она. – Не правда ли?

– Да, царица, очень странные! Скажи мне, каким образом ты вызвала все эти видения?

– Силой моего колдовства, Эперит. Я искуснее всех колдунов, живущих в Кеми, и могу узнать все прошлое тех, кого люблю! – взглянула она на него. – Я могу вызвать тени прошлого и заставить их снова ожить. Разве ты не видел лицо Одиссея из Итаки, сына Лаэрта, твое собственное лицо?

Скиталец понял теперь, что увертываться больше нельзя, и поневоле должен был сказать правду.

– Да, царица, я видел свое собственное лицо – лицо Одиссея из Итаки и сознаюсь, что я никто другой, как Одиссей, сын Лаэрта.

Царица громко засмеялась.

– Велико же мое искусство, – произнесла она, – если я заставила сознаться хитрейшего из людей. Знай же, Одиссей, что глаза царицы Мериамун видят далеко! Скажи мне правду теперь, зачем ты приехал сюда? Кого ты ищешь?

Скиталец задумался. Он вспомнил сон Мериамун, о котором ему рассказывал Реи, вспомнил слова мертвой Натаски и испугался. Он отлично понимал, что был тем человеком, которого Мериамун видела во сне, но не мог принять ее любовь в силу своей клятвы фараону и потому еще, что должен был отдать свое сердце только «Мечте мира» – Золотой Елене.

Положение было отчаянное. Нужно было или нарушить клятву, или оскорбить царицу! Скиталец боялся гнева богов и решил как-нибудь вывернуться.

– Царица! – произнес он. – Я скажу тебе все! Я приехал с далекого севера в родную Итаку и нашел свой дом в развалинах, а всех людей умершими. От жены моей остался только прах. Ночью я видел во сне богиню Афродиту, которую здесь называют Хатхор; она приказала мне уехать и обещала, что я найду прекрасную женщину, которая ожидает меня и которую я полюблю бессмертной любовью!

Мериамун выслушала его, вполне уверенная, что она была той женщиной, которую Афродита обещала ему и послала искать. Прежде чем Одиссей успел что-либо сказать, она скользнула к нему, как змея, обвилась вокруг него, заговорив так тихо, что он едва мог слышать ее слова.

– Правда ли это, Одиссей? Действительно ли богиня послала тебя искать меня? И не одному тебе она сказала это. Я также ждала тебя, ждала того, кого должна была полюбить. Как тяжела и скучна была моя жизнь, как пусто было сердце все эти годы, когда я тосковала по любви! Наконец ты пришел, я вижу того, кого видела в моих снах!

Мериамун приблизила свое лицо к лицу Одиссея, и ее сердце, ее глаза, ее губы говорили ему: «Люблю, люблю!»

Одиссей обладал стойким и терпеливым сердцем и не боялся опасностей. Но ему никогда не приходилось быть в таком положении: он был связан по рукам и ногам и попал в силки, из которых не мог вырваться. С одной стороны любовь, с другой – нарушенная клятва и потеря «Мечты мира», которой он никогда не увидит.

Однако даже теперь обычное мужество и хладнокровие не покинули его.

– Царица! – сказал он. – Мы оба грезили. Если ты видела во сне, что я должен быть твоей любовью, то проснулась уже супругой фараона. Фараон – мой хозяин, я дал ему клятву беречь и охранять тебя!

– Проснулась супругой фараона! – устало повторила Мериамун его слова. Руки ее соскользнули с его шеи, и она снова откинулась на ложе. – Я супруга фараона только по имени! Фараон для меня ничто, мы чужие друг другу!

– Все равно я должен сдержать свою клятву, царица, – ответил Скиталец. – Я клялся Менепте оберегать тебя от всякого зла!

– А если фараон не вернется более, тогда что, Одиссей?

– Тогда мы поговорим. А теперь, царица, ради твоей безопасности я должен осмотреть стражу!

Он молча поднялся с места и ушел.

Царица Мериамун посмотрела ему вслед.

– Странный человек! – прошептала она. – Он ставит свою клятву преградой между собой и той, которую любит и ради которой приехал издалека! И за это я уважаю его еще более! Ну, фараон Менепта, супруг мой, ешь, пей и веселись! Коротка будет твоя жизнь – я обещаю тебе это!