Текст книги "Перстень царицы Савской"

Мы вбежали в переднюю, освещенную несколькими лампами, и нашему взору предстала картина, которую я не забуду до конца своей жизни. Повсюду валялись трупы абати в одеждах тех цветов, которые носила личная свита принца Джошуа. Позади них на стуле сидел сержант, буквально истыканный стрелами. В моем сознании намертво запечатлелась одна из них: она торчала у Квика в плече, откуда сочилась ярко-алая кровь. Македа, растерянная и бледная как полотно, зачем-то прикладывала к голове сержанта мокрое полотенце, но как выглядела эта голова и какие на ней были раны, я не берусь описывать, хотя я врач и привык к самым тяжелым патологиям. По стене сползал тяжелораненый Хиггс, весь в крови и почти без сознания. Подле дочери царей стояли две или три служанки, но толку от них не было никакого: они не помогали своей госпоже, а только рыдали и заламывали руки. Мы замерли, увидев это зрелище, и никто из нас не издал ни звука, потому что мы утратили дар речи.

Умирающий разлепил глаза, поднял руку, на которой зияла глубокая рана от удара мечом, поднес ее ко лбу, словно желая заслонить свет, – я в мелочах запомнил это движение – и взглянул на нас из-под ладони. Он пошевелился на стуле, дотронулся до горла, чтобы показать, что не способен говорить, поклонился Орму и указал на Македу, после чего торжествующе улыбнулся и умер. Так славно окончил свои дни сержант Квик! Что случилось дальше, я помню смутно. Кажется, Оливер и Македа заключили друг друга в объятия, после чего она выпрямилась и сказала, указывая на тело умершего:

– Твой друг – герой. Он показал всем нам пример, как нужно умирать. Ты, сын Орма, должен вечно чтить его память, потому что он спас меня от худшего, чем смерть.

– Что здесь произошло? – спросил Оливер у Хиггса, который, опустившись на пол, немного отдышался и открыл глаза.

– Сначала все шло неплохо, – ответил тот, – я говорил об этом доктору по телефону. Потом вы долго беседовали с Македой, и все это время у нас тоже все обстояло благополучно. Ровно в десять часов мы услышали взрыв и уже собрались пойти посмотреть, что случилось, как явился Джошуа с известием, что идол Хармака разрушен, и с требованием, чтобы «из государственных соображений и в целях личной безопасности» – так он выразился – Вальда Нагаста немедленно покинула Мур и сопровождала принца в его собственный замок.

– Я категорически отказалась исполнить это, – произнесла Македа.

– Да, – продолжал профессор, – но Джошуа кричал и настаивал, и я попросту выставил его за дверь. На какое-то время он исчез, но через несколько минут из коридора в нас полетела туча стрел, сюда ворвались какие-то типы, кричавшие: «Смерть язычникам! Спасайте дочь царей!»

– Эти типы – люди из личной свиты Джошуа, его телохранители, – пояснила Македа.

– Мы начали стрелять и перебили уйму злодеев, но Квика успели основательно изрешетить. Абати нападали на нас трижды, и мы отбивали их натиск. Наконец у нас закончились патроны и остались только револьверы, которые мы тоже разрядили во врагов. Они на мгновение попятились, но затем двинулись на нас снова – их тут несметное полчище, а нас всего двое.

– А сержант? – спросил Оливер.

– Квиком как будто овладело безумие. Когда вышли все патроны, он схватил меч какого-то мертвого туземца и бросился на толпу, ревя, как бык. Разбойники били его мечами, кололи копьями, поливали стрелами, но он все-таки сумел оттеснить их из коридора. В итоге они удалились, а сержант свалился. Мы с Македой позвали женщин и усадили его на стул, но что толку? Его уже было не спасти. Тут подоспели вы. Мир праху его! Если на свете существуют герои, то имя одного из них – Сэмюэл Квик.

Профессор отвернулся, поднял на лоб синие очки, которые никогда не снимал, и вытер влажные глаза рукой. Мы с горечью подняли тело сержанта и по просьбе Македы перенесли его в ее опочивальню, уложив на кровати. Вальда Нагаста настояла на том, что человек, отдавший за нее жизнь, должен лежать в ее покоях, а не на полу в грязной комнате. Я принес воды и обмыл лицо сержанта, и оно показалось мне красивым и умиротворенным. Потом я перевязал раны профессора, которых было несколько: от удара мечом на голове, от стрелы на лице и от копья на бедре – к счастью, ни одна из них не внушала опасений за жизнь Хиггса. Затем мы решили держать военный совет.

– Друзья мои, – начала Македа, опираясь о руку своего возлюбленного, – вам нельзя тут задерживаться. Вы даже не осознаете, насколько это опасно! План моего коварного дяди пока не удался, потому что сержант и профессор отчаянно сопротивлялись, но это ничего не значит. Джошуа соберет новые силы и вскоре вернется сюда с многотысячным войском. Он – главный военачальник Мура, ему подчиняются все воины, которых он непременно настроит против белых язычников. Абати боятся его и пойдут за ним, и тогда… Мне страшно подумать!

– Что ты сама намерена делать? – спросил Орм. – Бежать из Мура?

– Я готова, но не знаю, как это сделать, – ответила она со слезами на глазах. – Туннель охраняют люди Джошуа, у выхода нас подстерегают фанги. Абати ненавидят вас, друзья мои, а теперь, когда вы взорвали Хармака, они тем более захотят убить вас, потому что вы выполнили свою задачу и больше им не нужны. Зачем я призвала вас в эту неблагодарную страну?! Это я, я одна во всем виновата!

Македа зарыдала, а мы недоуменно поглядели друг на друга. Яфет, все это время наблюдавший за происходящим, бормоча молитвы за Квика, которого он очень любил, подошел к дочери царей и распростерся ниц перед своей повелительницей.

– О Вальда Нагаста, – обратился он, – выслушай своего верного слугу. Всего в трех милях отсюда, близ устья туннеля, стоят пятьсот горцев, которые терпеть не могут принца Джошуа и его приближенных. Беги к ним, госпожа. Они повинуются мне, ведь ты назначила меня начальником над ними, и станут защищать тебя до последнего человека.

Македа вопросительно взглянула на Оливера.

– Яфет дает тебе хороший совет, – сказал он. – Что бы ни случилось, среди горцев нам не будет хуже, чем здесь, в этом неукрепленном месте. Вели своим служанкам принести плащи, чтобы мы завернулись с головой, и пойдем, не теряя времени.

Через пять минут мы перешли через подъемный мост за неохраняемыми боковыми воротами дворца и смешались с толпой, заполнявшей главную площадь. Нас никто не узнал, и мы обратили внимание на то, что мужчины, женщины и дети, собравшиеся на площади, стрекотали, как сороки, и указывали на огромный утес позади дворца. Мимо проезжал конный отряд, прокладывая дорогу сквозь толпу, и мы поспешили ненадолго скрыться в тени какого-то здания. Здесь мы обернулись и взглянули на утес, чтобы понять, что именно привлекало внимание толпы. В это мгновение луна выглянула из-за облаков, залила светом окрестности, и мы увидели зрелище, которое наполнило трепетом наши сердца. Утес, как обычно, возвышался над городом футов на полтораста, но теперь на его заостренной к небу вершине восседала, глядя сверху на Мур, голова львиноподобного сфинкса, идола фангов.

– О! – в священном страхе воскликнул Яфет. – Прорицание сбылось: голова Хармака прилетела в Мур и заснула здесь, над равниной.

– Она не сама сюда прибыла, а мы ее прислали, – с гордостью прошептал Хиггс.

– Да, – вмешался я, – там, в пещере, мы ощутили толчок, когда голова идола упала на утес.

– Не знаю, какая сила принесла сюда голову Хармака, – сказал Яфет, которого сбило с толку все увиденное. – Я уверен в одном: пророчество осуществилось, Хармак пришел в Мур, а туда, где находится священный бог, должны последовать за ним все фанги.

– Все к лучшему в этом лучшем из миров, – философски заметил Хиггс. – Ой, погодите, друзья, мне ведь нужно зарисовать эту голову. А обмерить ее никак нельзя? Я собираюсь написать о ней книгу.

Македа вся дрожала, поскольку считала появление над Муром головы сфинкса дурным предзнаменованием, а Оливер молчал, опасаясь той реакции, которую может вызвать у абати сбывшееся пророчество. Мы осознали, что беспокойство Орма не напрасно, когда прислушались к разговорам в гудящей толпе: нас, язычников, всячески проклинали, утверждая, что мы не уничтожили идола фангов, как обещали, а лишь помогли ему перелететь в Мур, и теперь вслед за ним явятся фанги и истребят всех абати.

– Какое счастье, – сказал я, когда мы вдоволь насмотрелись на это необычное зрелище, – что Хармак не пролетел немного дальше и не упал на дворец!

– Наоборот, жаль, что этого не произошло, – прошептала Македа со слезами в голосе, – тогда я по крайней мере освободилась бы от всего, что так меня угнетает. Вперед, друзья, пока нас не узнали!

Глава XVII. Судилище и изгнание

Чтобы добраться до горцев, стоявших возле устья туннеля, нам пришлось сначала пройти через лагерь, где располагалось вновь набранное войско абати, и это вынужденное путешествие воочию продемонстрировало нам то, о чем мы не узнали бы ни из каких рапортов и донесений, а именно безволие и деморализацию целого народа. Там, где полагалось стоять часовым, не было ни одной души – посты никто не охранял; солдаты играли в кости или бранились друг с другом, денщики, рассевшись на камнях, пили пиво или вино, а офицеры молодцевато прогуливались, болтали с женщинами и хохотали. Мы пересекли довольно обширную территорию, причем нас никто ни разу не остановил и не поинтересовался, кто мы такие, и добрались до отряда горцев. В него входили в большинстве своем бедные люди, селившиеся по отрогам гор, окружавших долину Мура; эти люди имели мало общего со своими зажиточными соплеменниками из долины. Борясь за существование, горцы, в отличие от равнинных жителей, сохранили больше человеческих доблестей, они отличались отважностью и стояли друг за друга горой.

Едва ступив за черту, где начинался их лагерь, мы ощутили разницу между ними и теми абати, которые жили в Муре. Нас немедленно задержал патруль. Яфет что-то шепнул на ухо старшему часовому, и тот внимательно поглядел в нашу сторону. Потом он поклонился закутанной в плащ дочери царей и повел нас туда, где начальник дежурного отряда и его воины сидели у огня и разговаривали. По знаку или слову Яфета начальник, седобородый старик, приподнялся и сказал:

– Просим прощения, но вы должны показать нам свои лица. – Македа откинула капюшон длинного плаща и повернулась так, чтобы свет луны озарял ее лицо, после чего старик опустился перед ней на колени и спросил: – Что повелишь, о Вальда Нагаста?

– Собери своих воинов, я буду говорить с ними, – ответила она и присела на скамью у огня, а мы втроем и Яфет стали за ее спиной.

Вскоре горцы окружили нас со всех сторон. Их было более пятисот человек. Македа влезла на скамью, на которой до этого сидела, сбросила плащ, чтобы все видели ее лицо, освещаемое огнем костра, и, обратившись к воинам, сообщила им о нападении на нее свиты принца Джошуа. Она объяснила, что принц хотел взять ее в плен и силой увезти в свой замок, но между его телохранителями и белыми людьми, которые защищали дочь царей, произошло сражение, и Джошуа был вынужден временно отступить. Македа эмоционально рассказала о подвиге сержанта Квика, который отдал жизнь за нее, о том, как капитан Орм и его товарищи, исполнив свое обещание, разрушили идола фангов. В заключение Вальда Нагаста попросила у горцев защиты от Джошуа и тех ее врагов, которые действовали с ним заодно и замышляли против нее всяческое зло.

– Мы готовы защищать тебя, владычица! – раздалось из толпы. – Приказывай, что нам делать!

Македа поблагодарила всех присутствующих и отпустила их, оставив только главных военачальников, и долго совещалась с ними. Некоторые из них предлагали немедленно разыскать Джошуа и напасть на него.

– Раздави голову гадюке, и ее хвост скоро перестанет шевелиться, – справедливо заметил один из вождей, и мы, трое европейцев, согласились с ним, однако дочь царей воспротивилась.

– Нет, – заявила она, – я не хочу развязывать гражданскую войну, зная, что внешние агрессоры – фанги – уже стоят у ворот Мура, – и тихо прибавила, обращаясь к нам: – Храбрецов у меня слишком мало, а у Джошуа худо-бедно – несколько тысяч воинов.

– Что же нам делать? – спросил Орм.

– Вернуться вместе с гарнизоном горцев во дворец и объединенными силами защищаться от врагов.

– Как скажешь, Македа, – устало ответил капитан, – для нас все пути приемлемы.

– Да, – подтвердил Хиггс, – и чем скорее мы пойдем, тем лучше: у меня начинает сильно болеть нога, и мне очень хочется спать.

Македа отдала военачальникам отрядов необходимые распоряжения, и те, не теряя ни минуты, направились в свои подразделения, чтобы начать подготовку к снятию с лагеря и выступлению в поход. Дальше произошло событие, которое я считаю самым счастливым в своей жизни, но расскажу обо всем по порядку. Итак, я, уставший, сидел на скамье, ожидая приказа выдвигаться, лениво поглядывал на Оливера и Македу, о чем-то беседовавших неподалеку, и пытался растолкать Хиггса, который сидел рядом со мной и засыпал каждые полминуты. Внезапно я услышал шум и при ярком лунном свете увидел, что несколько воинов абати ведут к нашему лагерю какого-то человека. Я вгляделся в одежду солдат и понял, что это караульные нижних ворот ущелья, ведущих в Мур.

Я не обратил на данный факт особого внимания, решив, что караульные, вероятно, захватили шпиона – наверняка из числа фангов. Однако ропот изумления, раздавшийся вокруг, убедил меня: случилось нечто неординарное. Мимо меня проследовала группа горцев, направляясь к тому неизвестному, кого я принял за шпиона. Из любопытства я встал со скамьи и пошел вслед за ними, чтобы лучше рассмотреть, кого привели, но мне не удалось это сделать, так как незнакомца заслонили горцы. Я уже собирался вернуться на место, как вдруг толпа раздалась, и несколько горцев почему-то поклонились мне с выражением крайнего изумления на лицах.

Я посмотрел на пленного: высокого крепкого юношу в праздничной одежде, с тяжелой золотой цепью на шее – и с удивлением подумал, что ему здесь нужно. Он тоже взглянул на меня, и луна осветила его темные глаза, удлиненное лицо с острой темной бородкой и все его красивые черты. Я обмер и чуть не разрыдался. Это был мой сын Родрик, которого уже через мгновение я сжимал в своих объятиях, а он – меня.

Нет смысла подробно описывать все, что произошло дальше. Окруженные отрядом горцев, мы с друзьями и дочерью царей пробились во дворец, несмотря на сопротивление войска Джошуа. На главной площади Мура нам пришлось выдержать настоящий бой, но мы победили. Приблизившись к дворцу, мы увидели, что та галерея, где располагались личные покои Вальды Нагасты, охвачена пламенем. Из-за царившей в стране неразберихи охранять резиденцию владычицы стало некому, и то ли вследствие неосторожности, то ли по причине поджога во дворце вспыхнул пожар. Македе было не жаль своих вещей, даже самых ценных, единственное, о чем она и все мы сокрушались, – что в огне сгорело тело бедняги Квика, ведь, спешно покидая покои царицы, мы не успели похоронить своего товарища.

Мы разместились в уцелевшем от пожара крыле здания, чтобы немного отдохнуть, но провизия у нас закончилась. Почти трое суток войско Джошуа не приближалось к нам, но на четвертый день принц приказал своим людям поджечь остатки дворца стрелами, к которым привязали куски горящей пакли. В это время мы уже голодали, дворец пылал, как факел, и горцы, не привыкшие сражаться в городских условиях и тем более выдерживать осаду зданий, начали роптать, часть из них погибла, а другие сбежали обратно в свой лагерь. Во дворце, вернее, за его оградой, потому что здание полностью выгорело и превратилось в груду развалин, остались шестеро: Македа, Оливер, Хиггс, я, Родрик и Яфет. Мы взяли с собой лампы, вечером скрылись в подземном городе, а вход в него завалили камнями.

Три дня мы провели, мучаясь голодом и в полном мраке, поскольку масло в лампах скоро закончилось. Оливеру каким-то образом удалось сохранить горсть-другую сухарей, и он иногда предлагал их Македе, но она отказывалась питаться в одиночку в условиях, когда все голодают, и мы из жалости к ней делали вид, будто тоже посасываем сухари, а на самом деле лишь подбирали крошки и пили воду из источника. К счастью, воды было достаточно, иначе мы долго не протянули бы. Яфет, лишившись поддержки горцев, очень переживал, сделался агрессивным, а однажды, пока мы спали, по известным ему тайным коридорам сбежал из подземного города, вернулся в Мур и выдал нас Джошуа, который страшно удивился, так как был уверен, что никого из нас уже нет в живых. Хотя абати и не нашли наших обгорелых трупов на пепелище во дворце, они думали, что, скрывшись в пещере, мы умерли там от голода.

Как за нами пришли, кто именно и сколько было этих людей, я не помню. Мы, пятеро, к тому времени уже еле переставляли ноги от истощения и периодически впадали в забытье. Очнулся я в какой-то светлой комнате, куда слуги вскоре принесли сначала жидкий суп, а потом немного мяса. Я увидел, что Оливер, Птолеми и Родрик живы и находятся здесь же, но Македы с нами не было; где она и что с ней стало, мы не знали, а слуги не вступали с нами ни в какие разговоры. Мы приготовились к страшной смерти, потому что слышали через окно, как возле здания бесновалась разъяренная толпа абати, требовавшая выдать нас на расправу всему народу, – нас, вероятно, собирались забить камнями или разорвать на куски. Слуги бросали на нас не просто враждебные, а зверские взгляды и не скрывали своей ярости, и нас удивляло только, как они до сих пор не зарезали или не отравили нас.

Но это были еще не все испытания, выпавшие на нашу долю. Главный удар ждал нас впереди. Когда мы немного окрепли, нам объявили, что вскоре мы предстанем перед верховным судилищем, которое возглавит Вальда Нагаста. Это известие поразило нас, как громом, и повергло в шок: в самом кошмарном сне нам не могло присниться, что уважаемая и обожаемая нами дочь царей способна на такое предательство.

Настал день суда. Нам велели выстроиться друг за другом и идти цепочкой. Целый отряд воинов окружал нас со всех сторон, чтобы защитить от фанатичной толпы, изрыгавшей проклятия и готовой растерзать нас прямо на месте. Перед тем, как мы двинулись в путь, – мы считали, что в последний, – я дал своим друзьям и сыну по таблетке сильнодействующего яда, который всегда носил с собой в кармашке исподнего белья, и велел проглотить эту пилюлю, если вдруг нас решат пытать: таблетка разом прекратила бы все наши мучения.

Абати, как видно, уже оправились от страха перед фангами, и улицы были заполнены возбужденными, злорадствующими толпами – такое впечатление, что местные жители забросили все свои земледельческие работы и их занимали только белые язычники. Нас привели в залу суда, где собрался весь государственный совет, включая Джошуа и Македу, восседавшую на троне в новом пышном платье, расшитом звездами, и с таким же украшенным звездами покрывалом на голове. Мы поклонились ей, но дочь царей не ответила на наше приветствие. Стражники, сопровождавшие нас с обнаженными мечами, указали нам места на позорной скамье. Раздались возмущенные крики собравшейся публики, и всеобщий гул долго не унимался. Наконец Вальда Нагаста сделала знак рукой, водворяя тишину.

Толстый туземец, которого мы приняли за прокурора, взошел на возвышение и начал обвинительную речь. Из нее мы узнали, что, поступив на службу к народу абати, изменническим образом воспользовались своим положением, чтобы разжечь в стране гражданскую войну, в которой погибла едва ли не четверть населения. Именно мы, а конкретно: сын Орма, инженер; Адамс, врач; ученый язычник Синие окошки и ныне покойный сержант Квик – повинны в гибели тысяч людей, многих из которых мы застрелили своими руками из собственного оружия. Кроме того, мы виновны в том, что сожгли дворец дочери царей, и самое страшное наше преступление – мы посягнули на священную особу Вальды Нагасты, правительницы абати. Воспользовавшись ее доверием, мы похитили ее, силой увлекли в пещерный город и несколько дней принудительно удерживали там, и только благодаря нашему бывшему сообщнику Яфету, ныне полностью раскаявшемуся в своих грехах, дочь царей была обнаружена в страшном подземелье, спасена от голодной смерти и возвращена своему народу. Слушая эту наглую клевету, местами переходящую в полный бред, я радовался только одному: в обвинении ни слова не говорилось о преступной любви Орма к Македе.

Прокурор громогласно закончил свою речь и спросил нас, согласны ли мы с тем, в чем нас обвиняют. Оливер встал и от лица всех нас ответил, что мы действительно сражались с врагами и убивали людей, что вынуждены были скрыться в пещере, но по поводу всего остального дочь царей сама знает правду и может высказать ее, если сочтет нужным. Последние слова капитана утонули в яростных воплях зрителей.

– Что вы спрашиваете этих белых собак? – вскочив с места, закричал какой-то толстый вельможа из первого ряда. – Мы достаточно наслушались их мнений и советов. Они довели страну до края пропасти! Всем и так понятно, что они виновны! Смерть им! Самая лютая!

Прокурор и несколько судей подошли к трону, окружили Македу и принялись советоваться с ней. Как я и предполагал, совещание продлилось недолго. Судьи снова заняли свои места, и дочь царей подняла руку. Воцарилась зловещая тишина. Вальда Нагаста заговорила холодным, отстраненным голосом.

– Язычники, – обратилась она к нам, – вы признали свою вину по всем пунктам, даже в части того, что похитили меня и силой заставили пойти с вами в подземный город. Вы полагаете, что я – залог вашей неприкосновенности?

Мы слушали ее, совершенно потрясенные, как будто впервые видели эту женщину. Никто из нас не проронил ни слова.

– За это, – продолжала Македа, – вы достойны того, чтобы вас приговорили к лютой смерти. Но в моей власти сохранить вам жизнь, и я вас не казню. Я повелеваю, чтобы сегодня же вы и все ваше имущество, оставшееся в пещерном городе и других местах, вместе с верблюдами и вашей поклажей были выдворены из Мура. Если кто-либо из вас посмеет вернуться сюда, его без суда немедленно предадут в руки палачей. Я приняла решение помиловать вас, потому что при вашем прибытии сюда с вами было заключено определенное соглашение, вы принесли присягу, и, хотя вы глубоко виноваты передо мной, я не желаю, чтобы на славное имя народа абати пала хотя бы тень подозрения в каком-либо беззаконии. Убирайтесь, странники, и чтобы мы никогда больше не видели ваших лиц!

Толпа заволновалась, раздались крики:

– Нет! Ты что, Вальда Нагаста?! Зачем ты их отпускаешь?! Им надо перерезать горло! Сбросить в пропасть! Замуровать в пещере! Нет такой смерти! Вели их убить!

Македа подняла руку, но шум затих не сразу, – трудно было усмирить это стадо озверевших двуногих, по сравнению с которыми хищники в львиной пещере казались безобидными котятами. Когда воцарилась тишина, дочь царей заговорила снова:

– Благородные и щедрые абати! Я знаю, что все вы – добрые люди. Я прошу вас согласиться помиловать язычников. На свете существуют дальние страны, о которых вы, может быть, не слышали. Но там живут народы, которые почитают себя не менее славными, чем мы с вами. Я думаю, вы не захотите, чтобы в этих землях вас, абати, сочли жестокими и нецивилизованными. Рассудите же здраво: мы, великий народ, сами призвали этих гнусных псов, чтобы затравить для нас дичь – львиноголового зверя, которому поклоняется племя фангов. А значит, по справедливости говоря, эти язычники выполнили нашу волю. Поэтому не мешайте им бежать прочь с той костью, которую они заслужили. Мы – богатые люди, нам не жаль лишней кости для собак, не правда ли? Для нас главное – чтобы нашу священную землю не обагрила кровь псов-язычников.

– Ладно, пусть идут! Швырните им кость! – раздались крики. – Привяжите эту кость к их хвостам, и пусть бегут с ней!

– Так и будет, мой народ! Я обещаю. А теперь, раз мы покончили с этими псами, вот что я хочу сказать всем вам. Наверное, вы думали или до вас доходили сплетни, будто я, как женщина, увлеклась этими чужаками, а в особенности одним из них. – Она в упор посмотрела на Оливера. – Слушайте и запоминайте. Есть такие псы, которые не хотят служить хозяину, пока их не погладишь по шерстке и не потреплешь по загривку. Я гладила этого язычника по шерстке, потому что он умный и знающий пес, который умеет много такого, чего мы с вами, трудолюбивый мирный народ, не умеем – например, взрывать скалы, разрушать идолов и стрелять из смертоносных ружей. Неужели кто-то из вас, абати, в самом деле вообразил, будто я, потомок древней крови царя Соломона и Македы, царицы Савской, я, дочь царей, могла даже помыслить о том, чтобы отдать свою руку и сердце язычнику, который пришел сюда ради золота? Неужели вы поверили в то, что я, торжественно обрученная с принцем Джошуа, своим высокородным дядей, хотя бы на мгновение предпочла своему знатному жениху этого чужеземца?

Она бросила на Орма высокомерный взгляд, а он сделал движение, как бы желая что-то сказать, но раньше, чем он успел открыть рот, дочь царей снова заговорила:

– Знайте же, что все это я сделала ради спасения своего народа. Пользуясь удобным случаем, приглашаю всех членов государственного совета и весь свой двор на наше с принцем бракосочетание, которое состоится завтра вечером. По древнему обычаю, я разобью свой бокал о бокал того мужчины, кто уже следующей ночью будет моим супругом.

Поднявшись с трона, она трижды поклонилась публике, после чего протянула руку Джошуа. Он встал, надувшись, как петух, взял ее пальцы, поцеловал их и пробормотал несколько слов, которые мы не расслышали. Толпа зашумела, ликуя, и едва начала успокаиваться, как вдруг раздался звонкий молодой голос Оливера Орма.

– Госпожа, – произнес он холодным, печальным тоном, – мы, «язычники», слышали твои слова. Мы благодарны тебе за то, что ты признала наши услуги, а именно разрушение идола фангов, которое стоило нам немалых трудов. Мы также благодарим тебя за то, что в награду за нашу службу ты позволяешь нам уехать из Мура, и даже с нашими вещами, хотя в твоей власти было бы предать нас пыткам и смерти. Это блестящий образчик щедрости – и твоей, и всего народа абати. Мы никогда не забудем этого и обещаем рассказывать об этом во всех землях, какие нам еще доведется посетить. Мы надеемся также, что дикари фанги, видя перед собой твой замечательный пример, наконец-то поймут, что истинное величие и благородство заключается не в войнах и богатствах, а в сердцах людей. Позволь, Вальда Нагаста, обратиться к тебе с последней просьбой: еще раз увидеть твое лицо, чтобы убедиться, что это действительно ты говорила с нами, а не какая-нибудь из твоих подданных, которая скрылась под твоим покрывалом. Если это и в самом деле так, то я хочу увезти в своей душе образ выдающейся правительницы, преданной своему народу и великодушной к своим гостям, какой ты выказала себя здесь сегодня.

Дочь царей выслушала его и откинула покрывало. Я замер на месте, увидев почти незнакомое мне лицо. Нет, не подумайте, это была Македа, но, боже мой, как она изменилась! Ее лицо утратило прежние краски и сделалось землисто-бледным, глаза сверкали, как угли, бесцветные губы вытянулись в ниточку, что придавало ее лицу какое-то змеиное выражение, одновременно насмешливое и страдальческое. Оно так подействовало на меня, что навсегда врезалось в мою память. Признаться, я не сумел прочесть на этом лице ничего другого, как только то, что эта женщина была насквозь лживой и ее угнетала собственная лживость. Я не понимал, чем в данную минуту гордилась эта женщина: своим искусством убедить меня и сотни людей, собравшихся в зале, в своей лживости и порочности?

На мгновение их с Оливером взгляды встретились. Он смотрел на дочь царей с разочарованием, тоской и отчаянием, но в ее глазах я не прочел никакого живого выражения, а лишь высокомерие и насмешку. Потом, сложив губы жесткой подковой, она со смешком опустила покрывало, отвернулась к Джошуа и заговорила с ним. Несколько мгновений Оливер стоял, как соляной столб, и не мог даже дышать, так что Хиггс, увидев его помертвевшее лицо, шепнул мне:

– Какой ужас, старина Адамс! Лучше бы мне вернуться в львиную пещеру: право, львицы мне милее некоторых женщин.

Внезапно я заметил, как рука Оливера потянулась к тому месту, где он обычно носил кобуру с револьвером, но оружия при нем, конечно, не было. Потом он пошарил по карманам сюртука, нашел таблетку яда, которую я ему дал, и поднес ее ко рту. Но в то мгновение, когда она коснулась его губ, мой сын Родрик, стоявший рядом с капитаном, вышиб ее у него из пальцев и, встав на нее ногой, раздавил в порошок. Оливер вскинул руку, словно для того, чтобы ударить Родрика, но не донес ее, опустил на середине пути и, не издав ни звука, без чувств упал на пол. От меня не укрылось, что, когда Македа заметила это, по ее телу пробежала дрожь, а пальцы так сильно стиснули ручки трона, что побелели. Но она не подала виду и бесстрастно произнесла, словно изрекала высшую истину:

– Сын Орма лишился чувств вследствие расстройства нервов. Я полагаю, это оттого, что он недоволен вознаграждением. Унесите его, пожалуйста. Пусть его товарищ, доктор Адамс, поможет ему. Начальники стражи! Когда сын Орма придет в себя, выведите всех четверых из Мура, как я повелела. Оружие вернуть им только у выхода из ущелья – это мой приказ, поняли? Распорядитесь выделить им в дорогу достаточно провианта, чтобы никто потом не упрекнул меня и народ абати, что мы помиловали язычников, но позволили им умереть с голоду у наших ворот.

Она махнула рукой, показывая, что заседание окончено, встала со своего трона и удалилась в сопровождении слуг, военачальников и всей свиты. Нас окружили стражники и повели в то помещение, где содержали до суда. Оливера несли на носилках четверо солдат. Толпа, через которую мы проходили, осыпа́ла нас бранью, насмешками и оскорблениями. Через полчаса мне удалось привести Оливера в чувство, он приподнялся на постели, выпил немного воды и спокойно сказал:

– Вы всё видели и слышали, друзья, и объяснять мне вам нечего. Об одном прошу: никогда не говорите со мной об этой женщине и не упрекайте ее. У нее, наверное, имеются веские причины вести себя подобным образом, к тому же она воспитана иначе, чем наши английские леди, и у нее совсем другие понятия о чести. Не надо ее осуждать. Это я, испытывая к ней сердечные чувства, вел себя, как последний идиот, – вот и пожинаю плоды своей глупости, точнее, уже пожал. Давайте поедим, ведь мы не знаем, когда нам снова придется насладиться хорошим обедом.