Текст книги "Нужна ли Америке внешняя политика?"

Отношения с Россией

Отношениям Запада с Россией всегда была присуща противоречивость. Для Европы Россия была страной, которая вышла на международную арену сравнительно позже других. Отсталая, таинственная, стихийная, огромная, она бурно проявилась в сознании Европы только в XVIII веке. В первой четверти того столетия Россия все еще сражалась со шведскими агрессорами в глубине того, что сейчас является Украиной. Менее чем через 50 лет после этого, во время Семилетней войны, русская армия стояла в пригородах Берлина. Через еще одно поколение, после победы над Наполеоном, русские войска оккупировали Париж.

Более склонная к проявлению самодержавности, чем любое другое европейское государство, Россия пришла к мистической и националистической форме христианской религии в лице Русской православной церкви – государственной церкви, которая благословляла и придавала законность поискам России престижа и экспансии. Хотя Россия участвовала в дипломатии европейского баланса сил, она не применяла ее принципы к соседним странам. Она объявила зону особого интереса как на Балканах, где отстаивала панславянизм и право защищать православие от мусульманской Оттоманской империи, так и в Средней Азии, где она осуществляла как колониализм, так и религиозное миссионерство.

Россия всегда была sui generis, особым случаем, – особенно в сравнении с ее европейскими соседями. Располагающаяся на 11 часовых поясах, Россия (даже в своем нынешнем постсоветском виде) представляет собой крупнейший территориальный массив в сравнении с любым другим современным государством. Санкт-Петербург территориально ближе к Нью-Йорку, чем к Владивостоку, который, в свою очередь, ближе к Сиэтлу, чем к Москве. Страна таких размеров не будет страдать болезнью замкнутого пространства. И тем не менее растущий экспансионизм всегда был рефреном российской истории. На протяжении четырех столетий Россия поставила благополучие своего собственного населения в угоду упорному броску вовне, угрожающему всем ее соседям. По мнению русских, столетия жертв обратились в миссию частично в интересах безопасности, частично во имя утверждения превосходства русской морали.

На протяжении своей истории достижения и амбиции России соответствовали ее физическим размерам. В двух случаях обширные территории России и способность ее народа все терпеть не дали возможности завоевателям доминировать в Европе: Наполеону в XIX веке, Гитлеру в XX веке. Однако в конечном результате громаднейших усилий в масштабах всей нации Россия поставила знак равенства между миром и навязыванием своих самодержавных внутренних принципов повсюду, куда могли дойти ее армии: во имя консерватизма посредством Священного союза в XIX веке и во имя коммунизма в XX столетии.

В обоих случаях Россия перенапрягла себя, и произошло кораблекрушение: в Крымской войне в XIX веке и когда Советский Союз развалился в XX столетии. На протяжении своей истории со всеми ее взлетами и падениями Россия проводила настойчивую, терпеливую и умелую дипломатию: с Пруссией и Австрией против фантома французского господства; с Францией против имперской Германии; с Англией, Францией и гитлеровской Германией во избежание изоляции; с Соединенными Штатами и Великобританией во избежание катастрофы во время Второй мировой войны и во время холодной войны, пытаясь отколоть Европу от Соединенных Штатов путем сочетания ядерного шантажа и поддержки движений, которые представляли Соединенные Штаты величайшей угрозой ядерному миру.

История России оставила Европе в наследство романтическую ностальгию о периодах сотрудничества, но также и смутный страх в связи с российскими просторами и ее загадочностью. Многие в Германии связывают национальные катастрофы с отходом от завета Бисмарка всегда поддерживать дипломатические альтернативы для России; Франция вспоминает, что в двух войнах ее спасал союз с Россией. Историческая память Англии носит более трезвый характер и менее сентиментальный; слишком много в ее истории было связано с противодействием российским угрозам Босфору и подходам к Индии.

Историческая память всех этих стран подкрепляется давлением со стороны общественного мнения, требующего от своих правительств действовать как шарнир между Россией и Соединенными Штатами. Именно поэтому некоторые европейские руководители говорят о приглашении России, в какой-то момент в будущем, присоединиться к Европейскому союзу. Есть определенный стимул в связи с усилиями всех крупных стран Европы по установлению особых отношений с Россией, как в целях недопущения возобновления исторического гнета, так и в качестве преграды в отношении своих соседей, делающих то же самое.

Американский исторический опыт отношений с Россией не был таким прямолинейным. В XIX веке Россия воспринималась как образец европейского самодержавия; после большевистской революции 1917 года для многих она стала воплощением радикального зла. Соединенные Штаты воздерживались от установления дипломатических отношений с Советским Союзом вплоть до начала 1934 года. В 1930-е годы небольшие группки под воздействием подъема нацизма увидели в коммунизме самый лучший барьер на пути фашизма и предвестника нового и более справедливого мирового порядка. Вторжение Германии в Советский Союз дало толчок подъему чувств доброй воли по отношению к жертве вместе с сентиментальностью в отношении советской реальности. Президент Франклин Рузвельт относился к Советскому Союзу как к одному из столпов зарождающегося мирового порядка, будучи со всей очевидностью убежденным в том, что ни столетия царского самодержавия и империализма, ни поколение сталинизма не смогут стать непреодолимым препятствием для послевоенного советско-американского сотрудничества.

Медовый месяц, как оказалось, был скоротечным. Непреклонность Сталина, коммунистическая идеология и советская оккупация Европы вплоть до Эльбы, а также раздел Германии вызвали реакцию подозрительности и враждебности. Международные отношения стали, по существу, биполярными, так как две сверхдержавы столкнулись друг с другом по линии разграничения, проходившей через середину Европы, и привели к многократному увеличению их ядерных вооружений по обе стороны этой линии.

За эти 40 лет конфронтации небольшое число в Соединенных Штатах – и несколько больше в Европе – поставило под сомнение основы политики холодной войны Североатлантического альянса. Используемые подчас коммунистической борьбой за мир сторонники возвращения к советско-американскому братству военных лет обвиняли Соединенные Штаты в излишнем пристрастии к ядерной стратегии и силовой политике. Во время последних двух десятков лет холодной войны был проведен ряд переговоров с Советским Союзом, преимущественно имеющих отношение к контролю над вооружениями. Но мотивированы они были по большей части пониманием того, что, каковы бы ни были идеологические и геополитические разногласия сторон, ядерное оружие представляло риск катаклизма, угрожающего самому существованию цивилизации, и что две ядерные сверхдержавы были обязаны ограничить или, по возможности, уничтожить его вообще.

Эти переговоры привели к расколу в американском общественном мнении на три части. Первая группа верила в то, что советская система будет трансформирована самим процессом переговоров (или действительно уже себя преобразовала). Вторая группа считала коммунизм главным, если не единственным вызовом миру во всем мире и утверждала, что постоянный мир может быть достигнут только крестовым походом, который завершится крахом коммунизма. Третья группа стремилась сдерживать Советский Союз посредством сочетания дипломатии и стратегии до тех пор, пока истощение не загасит пыл коммунистической идеологии и не заставит Советский Союз отказаться от своей идеологии и стать государством с традиционными национальными интересами.

Споры между этими тремя группами закончились с окончанием самой холодной войны. Но поскольку первые две группы опирались в своих взглядах на одни и те же условии и предпосылки, а именно на то, что русский вызов был исключительно результатом коммунистической идеологии и структуры, американское мышление в период после окончания холодной войны относительно России стало все больше интересоваться внутренними переменами, происходившими в Москве. Поскольку коммунизм потерпел крушение, отношения атлантических стран с Россией базировались больше на утверждениях о внутренней ситуации в России, нежели на геополитических рассуждениях. А это, в свою очередь, ассоциировалось с личностью российского руководителя Бориса Ельцина.

Западные демократии стали действовать так, будто внутренние реформы в России являются главным, если не единственным ключом для стабильных отношений. К России отнеслись не как к серьезной державе, а как к объекту снисходительных изысканий по поводу состояния ее внутренних реформ.

Западные руководители, действуя, будто они сами являются частью российской внутренней политики, во время правления Бориса Ельцина обрушили на него хвалебные панегирики за его приверженность реформам. Президент Клинтон в связи с отставкой Ельцина говорил о России как о «ставшей плюралистической политической системой и гражданским обществом, конкурирующей на мировых рынках и подключенной к Интернету». Он объяснил уход Ельцина с поста президента «его глубоко укоренившейся верой в право и способность российского народа избрать себе нового лидера»²¹. Почти каждый второй наблюдатель видел в отставке Ельцина умелое манипулирование российской Конституцией для того, чтобы закрепить в качестве своего преемника подготовленного в КГБ протеже, который практически никому не был известен еще полгода назад, и защитить существование самого себя и своей семьи после своей отставки.

Приравнивание внешней политики к российской внутренней политике имело тенденцию представить в умах многих россиян Соединенные Штаты как автора фантасмагорического гибрида ельцинской эпохи черного рынка, рискованных афер и спекуляций, открытой криминальной активности и государственного капитализма, при котором крупные промышленные объединения управлялись прежними коммунистическими управленцами, и все под прикрытием приватизации. Такое положение дел дало возможность русским националистам и коммунистам утверждать, что вся система является обманом, сотворенным Западом для того, чтобы Россия оставалась слабой.

По общему предположению, когда внешняя политика в отношении России приравнивается к формированию российского внутреннего курса, то способность оказывать воздействие на внешнее поведение Российского государства ослабевает. И тем не менее именно внешние действия России исторически представляли большой вызов международной стабильности. Поистине западные демократии, став в большой степени соучастниками внутренней драмы России, предоставили материальный стимул руководителям России и дали им возможность избежать нынешних разочарований, возродив в них картинки славного прошлого.

Какими бы ни были положительные стороны этих взглядов во время рискового перехода от коммунизма и какими значимыми бы ни были достижения Ельцина в управлении страной без кораблекрушений, сейчас мир имеет дело с новым типом российского руководителя. В отличие от своего предшественника, который собаку съел в политической борьбе за власть в рядах коммунистической партии, Путин вышел из мира тайной полиции. Продвижение в этом теневом мире предполагает сильную приверженность работе на благо страны и наличие холодной аналитической жилки. Оно ведет к внешней политике, сравнимой с той, что велась столетиями при царизме, наращиванию народной поддержки в плане миссионерства России и стремлению доминировать над соседями, если они не могут быть покорены. В том, что касается других держав, тут возникает сочетание давления и стимуляции, пропорция которых достигается при помощи тщательно проработанных, терпеливых и осторожных манипуляций в системе баланса сил.

31 декабря 1999 года, в день своего подъема на пост президента, тогдашний премьер-министр писал: «Россия не скоро станет, если вообще станет, вторым изданием США или Англии. …Крепкое государство для россиянина не аномалия, не нечто такое, с чем следует бороться, а, напротив, источник и гарант порядка, инициатор и главная движущая сила любых перемен»²². Путин ясно подтвердил имперскую традицию России в своем инаугурационном обращении в мае 2000 года: «Мы должны знать свою историю, знать ее такой, какая она есть, извлекать из нее уроки, всегда помнить о тех, кто создал Российское государство, отстаивал его достоинство, делал его великим, мощным, могучим государством»²³.

Как Россия, так и Соединенные Штаты исторически отстаивают глобальное призвание для своих обществ. Однако в то время как идеализм Америки вытекает из концепции свободы, идеализм России вырос из духа разделенных страданий и общей покорности перед властями. Каждый имеет право на свою долю в соответствии с ценностями Америки; в соответствии с ценностями России таким правом наделяется только русская нация, исключая даже национальные меньшинства субъектов империи. Американский идеализм ведет к изоляционизму; русский идеализм толкал к экспансионизму и национализму.

Такой подход был отражен в Концепции национальной безопасности России, документе, принятом 3 октября 1999 года, когда Путин был премьер-министром. Он подписал его в виде закона, ставшего одним из его первых официальных актов после вступления на пост исполняющего обязанности президента в январе 2000 года. В ней содержится призыв: «Формирование единого экономического пространства с государствами – участниками Содружества Независимых Государств», то есть со всеми бывшими союзными республиками Советского Союза (за исключением прибалтийских государств, которые не являются членами Содружества, но которые, тем не менее, подвергаются постоянному российскому давлению) ²⁴.

В документе не определяется смысл «единого пространства» или того, как такое устремление может быть достижимо в экономической сфере. Перед лицом практически единодушного сопротивления этим планам российская политика при Ельцине и даже больше при Путине вылилась в стремление предоставлять независимость, так болезненно воспринимаемую бывшими союзными республиками Советского Союза, – путем присутствия российских войск, поддержки гражданских войн или экономического давления. В такой обстановке возвращение в российское лоно представляется меньшим из этих зол.

Эта политика делает заметный прогресс. В Молдове коммунистическая партия выиграла самые последние выборы. Грузия находится под постоянным российским давлением: экономическим, путем манипулирования российским экспортом энергоресурсов, военным и политическим, путем российской поддержки диссидентских групп. Азербайджан и Узбекистан находятся под таким же давлением. Беларусь уже де-факто стала зависимой от России. И Украина разрывается внутренними расколами, причиной которых частично является Россия. Но Россия кое-кому представляется также неким решением для ставшего заложником правительства (которое само ответственно за некоторые из имеющихся трудностей). И по всей бывшей империи Россия распространяет свое внутреннее влияние, умело используя процесс приватизации, чтобы скупить промышленные предприятия в бывших республиках Советского Союза, тем самым наращивая свое экономическое влияние.

Одним из ключевых вызовов отношений стран Атлантики с Россией является вопрос о том, сможет ли Россия пойти на то, чтобы умерить свое традиционное понимание безопасности. С учетом исторического опыта Россия обязана проявлять особую озабоченность безопасностью по своим обширным окраинным районам, и, как обсуждалось вначале, Западу следует проявлять осторожность и не расширять свою объединенную военную систему слишком близко к границам России. Но точно так же перед Западом лежит обязанность побудить Россию отказаться от своего стремления к доминированию над своими соседями. Если Россия почувствует себя спокойно в своих нынешних границах, ее отношения с внешним миром быстро улучшатся. Но если в результате реформ Россия выйдет окрепшей и вернется к политике гегемонизма – чего, по сути, опасается большинство ее соседей, – напряженность времен холодной войны неизбежно возникнет вновь.

Соединенным Штатам и их союзникам следует определить две первоочередные задачи в отношениях с Россией. Одна состоит в том, чтобы принять меры для того, чтобы голос России был с уважением услышан в создающейся международной системе – и должно быть обращено внимание на то, чтобы дать России ощущение соучастия в принятии международных решений, особенно затрагивающих ее безопасность. В то же самое время Соединенные Штаты и их союзники должны подчеркивать – хочется им этого или нет, – что их озабоченность балансом сил не закончилась с окончанием холодной войны. Соединенные Штаты должны делать больше, чем просто протестовать против поддержки Россией ядерной программы Ирана, ее постоянных нападок на американскую политику в районе Персидского залива, особенно в Ираке, и ее готовность патронировать группировки, чьими провозглашенными целями является разрушение того, что российские руководители продолжают характеризовать как американскую гегемонию. Соединенные Штаты должны уважать законные российские интересы в сфере безопасности. Но это предполагает, что российское определение законности находится в соответствии с независимостью соседей России и она со всей серьезностью воспринимает американские озабоченности в отношении ограничения распространения ядерной и ракетной технологии.

К внутренней эволюции России не следует относиться как к главному ответу на внешнеполитический вызов, с которым она всегда противостояла своим соседям. Взаимоотношения между рыночными экономиками и демократиями – и между демократией и мирной внешней политикой – не такое уж само собой разумеющееся дело, как это считает обыватель. В Западной Европе понадобились столетия для того, чтобы процесс демократизации дал свои результаты, не удалось избежать и ряда разрушительных войн. В России, не имеющей больших традиций капитализма или демократии и не участвовавшей ни в реформации XVI века, ни в просветительстве XVIII века, ни в эпохе великих открытий, эта эволюция, как представляется, окажется особенно сложной. И действительно, на ранних стадиях этот процесс может дать стимул российским руководителям для мобилизации внутренней поддержки за счет использования национализма.

С учетом всех этих сомнений и оговорок Соединенные Штаты и атлантические страны очень сильно заинтересованы в такой России, которая будет развиваться в экономическом плане и станет демократической в политическом, в такой России, которая впервые в ее истории будет отдавать предпочтение внутреннему развитию, нежели стремиться обеспечить безопасность за счет внешних авантюр. Им следует быть терпеливыми, однако им не следует жертвовать безопасностью соседей России или своей собственной ради этого начинания. Что касается самой России, то ей следует использовать все возможные стимулы для того, чтобы пересмотреть свои исторические приоритеты. Ее огромный арсенал ядерных вооружений, даже если он с технической точки зрения менее всего применим для наступательных операций – и, вероятно, именно по этой причине, – представляет собой подушку безопасности против планов захвата ее территории наполеоновского или гитлеровского характера. И даже неядерные вооружения приобрели такую мощь и точность, что войны старого образца между крупными державами становятся все менее и менее вероятными.

Для доброжелательно настроенных иностранных государств весьма острый внешнеполитический вызов со стороны России заключается в ответе на вопрос о том, как потенциально мощная страна с бурной историей может развивать стабильные отношения с остальным миром. Уменьшившаяся в своих границах в Европе до размеров времен Петра Великого Россия должна приспособиться к утрате своей империи, даже если она строит внутренние институты, доселе исторически ей неизвестные.

Атлантические союзники благодаря России обязаны признать, что она проходит исторические изменения, и оказать ей помощь там, где они в состоянии это сделать. Но с каким бы сочувствием ни относились атлантические страны к этим усилиям, они будут не совсем правы, если сделают вид, что Россия уже завершила процесс реформ, которые находятся в начальной стадии, или если будут расхваливать российских руководителей за качества, которые им еще только предстоит продемонстрировать. Войдет ли Россия в международную торговую систему как надежный партнер, будет зависеть в большой степени от ее способности выработать открытую законодательную систему, предсказуемую правительственную структуру и настоящую, а не олигархическую, рыночную экономику. Когда эти цели будут достигнуты, природные ресурсы России, ее огромные ресурсы квалифицированной рабочей силы непременно вызовут приток иностранных инвестиций.

Некоторые полагают, что Европа может помочь России в ее интеграции в международное сообщество, сыграв роль посредника между Россией и Соединенными Штатами. Премьер-министр Тони Блэр претендовал на роль для Англии как «центральной», применительно к спорному вопросу о противоракетной обороне. Другие намекают на российское членство в НАТО как на конечную цель. Иные рассуждают о возможном членстве России в Европейском союзе в качестве противовеса то ли Соединенным Штатам, то ли Германии.

Но ни одно из этих направлений не выглядит убедительным вариантом развития на ближайшие два десятилетия. Российское членство в НАТО превратит Североатлантический альянс в приспособление в деле безопасности наподобие мини-ООН или, наоборот, в антиазиатский – особенно антикитайский – альянс западных промышленно развитых демократий. Российское членство в Европейском союзе, с другой стороны, приведет к расколу между обеими сторонами Атлантики. Такой шаг неизбежно подтолкнет Европу еще дальше в поисках путей дистанцирования от Соединенных Штатов и заставит Вашингтон проводить аналогичную политику в других частях мира. Формально установленные отношения между Россией и Европой, которые будут теснее, чем отношения между Европой и Соединенными Штатами или даже сравнимы с ними, вызовут революцию в атлантических взаимоотношениях – причина, по которой Путин так старательно обхаживает некоторых союзников Америки.

Любой серьезно изучающий историю человек признает важность значительной роли России в строительстве нового международного порядка без выстраивания исторических параллелей. В конце Наполеоновских войн Европа стояла перед такой же дилеммой. Несмотря на страхи возрождения французского милитаризма, Европа тем не менее преуспела в вовлечении Франции в международную систему. Четырехсторонний альянс – России, Англии, Австрии и Пруссии – защитил Европу от военного возрождения Франции. В то же самое время к Франции отнеслись как к равноправному участнику, наряду с членами четырехстороннего альянса в так называемом «европейском концерте», который имел дело с политическими вопросами, оказывающими воздействие на политическую стабильность в Европе.

Нечто подобное требуется и для современного международного порядка. НАТО должен сохраняться как гарантия против нового превращения России в империю. Соответственно, индустриально развитые демократии должны выработать ответственную систему сотрудничества с Россией. Политико-консультативные механизмы в рамках Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) должны быть усилены и подняты до уровня глав государств, которые должны периодически встречаться для рассмотрения международного положения. Россия уже участвует в заседаниях глав государств «восьмерки». Таким образом, новый порядок в Европе будет построен с запада на восток, а не с востока, как некоторые настаивают, на запад.